ТеорияХудожКультуры

Раздел 2. Мифотворчество в истории художественной культуры

отражающие структуру трансцендентного мира, а чисто количественные арифметические соответствия, рассчитанные на основе формальных признаков, внутренне присущих изображаемому объекту. Так, в теоретических трудах Альбрехта Дюрера, по словам А.Ф. Лосева, теория пропорций «уже порвала связь с художественной практикой, превратившись в самоцель и какойто измерительный спорт»64.

Как писал Т. Буркхардт, «линейная перспектива в ренессансной живописи неизбежно влекла за собой утрату символизма цвета, поскольку цвет вынужден представлять освещение, необходимое для создания пространственной иллюзии, и потому теряет свою непосредственную природу. Средневековая живопись светоносна не потому, что она намекает на источник света, расположенный в изображаемом мире, а потому, что краски ее непосредственно обнаруживают качества, присущие свету; они окрашены изначальным светом, который живет в глубине души»65.

Сутратой европейской культурой «середины», несущей оси

исмыслообразующего центра, каковым на протяжении более тысячи лет выступала христианская религия, и ее распада на относительно независимые друг от друга сферы, основные критерии оценки того или иного произведения были перенесены из богослужебного и догматического в эстетический и технический планы. А. Безансон абсолютно верно отметил тот факт, что произведение искусства не может возникнуть при опоре лишь на догматические положения и богословские концепции. Ортодоксальность и благочестие без таланта и владения техникой еще никого не сделали художником, в лучшем случае более или менее удачным копиистом и подражателем. Но, думается, стоит еще раз подчеркнуть, что в рамках традиционного типа культуры проблема «искусства-не искусства» не сводилась к художествен- но-техническому аспекту произведения. Искусство сакрального типа не ставило себе задачу «учиться у природы» и «верно отображать натуру». Мастерство состояло в умении воспроизводить или выражать с помощью определенного набора заданных архетипических образов и символов и технических приемов сущностные формы трансцендентной реальности, эйдосы, находящиеся в Божественном Разуме и воспринятые святыми в состоянии единения с Богом, медитации или молитвы.

64Лосев А.Ф. Художественные каноны как проблема стиля // Вопросы эстетики. М., 1964. Вып. 6. С. 395.

65Буркхардт Т. Сакральное искусство Востока и Запада // Пер. с

англ. М., 1999. С. 188.

192

М.В. Гришин. Искусство как форма репрезентации религиозной традиции

Отсюда отсутствие в традиционном типе культуры таких новоевропейских концептов, как «творчество», «новизна», «оригинальная художественная манера», «неповторимый стиль» и т.д. Художественная техника в этой ситуации оказывается важна лишь в той степени, в которой владение ею позволяет выразить илидажедатьпроявитьсяпосредствомпроизведениясверхчувственной реальности. Условный символический язык сакрального искусства в рамках традиционного типа культуры понимался большинством его представителей либо как отражение и воплощение догмата, либо как магический образ, либо как опора для медитативного созерцания или молитвы. В период кризиса традиции смысл условной символической формы сакрального произведения начинает ускользать не только от массы, но и от представителей культурной элиты. Художник, не обладающий способностью к религиозному «видению», уже утративший понимание глубинных смыслов догмата и символа и в силу этого вынужденный почти механически воспроизводить «древние образцы», легко переходит на субъективную интерпретацию доктрины. В религиозном искусстве наступает период «самомышления», рассудочного аллегоризма, и художественный язык приобретает усложненный и крайне изощренный в техническом смысле характер. Целостный религиозный образ как бы «теряется», «расплывается» в перегруженных аллегорическими образами декоративных композиционных построениях. Субъективная рассудочная интерпретация художником основных положений вероучения лишает произведение собственно религиозной функции, поскольку изображение становится непонятным. Как писал Л. Успенский о кризисе иконописного канона в середине XVII в., в этот период русский человек «молится уже не благодаря иконе,

анесмотря на нее».

Спозиции новоевропейской эстетики и художественной теории и практики, сакральные произведения представляют собой всего лишь неумелые попытки подняться до высот подлинного искусства. Архитектура Высокого Средневековья получает название «готической» («варварский стиль!»), а иконопись – всего лишь неумелая «мазня» древних «богомазов», понятия не имевших о линейной и оптической перспективе, анатомии, светотени и правильных пропорциях.

Икону как вид искусства, достойный занимать свое место среди лучших образцов художественного гения, «открывают» лишь на рубеже XIX – XX вв. Но «открыта» она была в первую очередь художниками авангарда, которые в художественном

193

Л.И. Сараскина

Америка как миф и утопия в творчестве Достоевского

Ну, в Америку собираться да дождя бояться, хе-хе!

Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание

Восприятие Достоевским и его героями Америки – часть большой темы «Достоевский: Россия и Запад». Отношение России к Западу и Запада к России со времен Петровских реформ было центральной проблемой российской политической, философской, а также художественной мысли, глубочайшей, зачастую весьма болезненной, интеллектуальной рефлексией. Каким путем пойдет Россия

всвоем развитии – проторенным западным или неким новым, особенным? Станет ли Россия западной страной, то есть, рассуждая

втерминах эпохи, «передовой» и «благополучной»? Именно эти вопросы были в XIX в. ключевыми вопросами русской общественной мысли, именно они разделили русских мыслителей на славянофилов и западников. Этот цивилизационный спор до сих пор остается актуальным, и время ничуть не снизило его остроту.

ВконтекстеXIXстолетиятермин«Запад»чащевсегообозначал только Европу, о которой Достоевский писал много, подробно, вдохновенно. Достоевский-почвенник надеялся примирить противоречия России и Европы, мечтал о синтезе двух равноценных и равнозначных начал: родной почвы и западной культуры. В 1862 г. Достоевский впервые в жизни оказался за границей и

путешествовал по городам Европы два с половиной месяца, по заранее составленному маршруту. Замечательно его признание

195

Раздел 2. Мифотворчество в истории художественной культуры

в «Зимних заметках о летних впечатлениях» – очерках, написанных через полгода после поездки: «За границей я не был ни разу; рвался я туда чуть не с моего первого детства, еще тогда, когда в долгие зимние вечера, за неумением грамоте, слушал, разиня рот и замирая от восторга и ужаса, как родители читали на сон грядущий романы Радклиф, от которых я потом бредил во сне в лихорадке. Вырвался я наконец за границу сорока лет от роду, и, уж разумеется, мне хотелось не только как можно более осмотреть, но даже все осмотреть, непременно все, несмотря на срок»1. Замечательно признание и выражения, которые употребляет Достоевский применительно к своей поездке: «рвался» и «вырвался», слова, столь понятные всякому русскому человеку и привычно ассоциирующиеся скорее с западниками, чем с почвенниками.

Именно тогда, в 1862 г., назвал Достоевский весь дальний Запад, то есть Западную Европу, «страной святых чудес», прибегнув к метафоре из стихотворения А.С. Хомякова. Святые чудеса, процветавшие на Западе, – это его философия, наука, искусство, литература; это идеи гуманизма, свободы, равенства и братства, это вера в счастливое будущее человечества, это колоссальное богатство западной цивилизации, которым восхищались лучшие русские умы.

«У нас – русских, – писал Достоевский в «Дневнике писателя» в 1876 г. – две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся славянофилами (пусть они на меня за это не сердятся). Против этого спорить не нужно. Величайшее из величайших назначений, уже сознанных Русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, – не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству»2.

Русским не стыдно по-настоящему любить Европу – ведь многое из того, что от нее взято и пересажено на родную почву, не копировалось рабски, а прививалось к своему организму, вживалось в плоть и кровь. Достоевский уверен: всякий европейский поэт, мыслитель, филантроп, кроме земли своей, из всего мира, наиболее и наироднее бывает понят и принят всегда в России. Бо-

1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972–1990. Т. 5. С. 46.

2 Там же. Т. 23. С. 30–31.

196

Л.И. Сараскина. Америка как миф и утопия в творчестве Достоевского

леть за всех – это и есть назначение русского культурного человека: один лишь русский получил способность становиться наиболее русским именно тогда, когда он наиболее европеец.

«Я во Франции – француз, с немцем – немец, с древним греком – грек и тем самым наиболее русский, – говорит Андрей Версилов, герой романа «Подросток». – Тем самым я – настоящий русский и наиболее служу для России, ибо выставляю ее главную мысль <...> Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия. О, более! Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их – мне милей, чем Россия»3.

Но это – о Европе. Для Достоевского «страна святых чудес» – это европейский Запад: Англия, Франция, Германия, Италия, Испания…

1

Америка, где Достоевский, как известно, никогда не был, никогда же и не была предметом его мечтаний, куда бы он «рвался» или хотел «вырваться». Анна Григорьевна Достоевская вспоминала о первых днях знакомства с писателем, когда работала у него стенографкой. «Однажды, находясь в каком-то особенном тревожном настроении, Федор Михайлович поведал мне, что стоит в настоящий момент на рубеже и что ему представляются три пути: или поехать на Восток, в Константинополь и Иерусалим, и, может быть, там навсегда остаться; или поехать за границу на рулетку и погрузиться всею душою в так захватывающую его всегда игру; или, наконец, жениться во второй раз и искать счастья и радости в семье. Решение этих вопросов, которые должны были коренным образом изменить его столь неудачно сложившуюся жизнь, очень заботило Федора Михайловича, и он, видя меня дружески к нему расположенной, спросил, что бы я ему посоветовала?»

Известно, что будущая его жена посоветовала выбрать именно третий путь – жениться во второй раз. Однако весьма характерно, что первый путь назывался Востоком, а второй – заграницей, то есть Европой, но никак не Америкой.

3 Достоевский Ф.М. Указ. соч. Т. 13. С. 377.

197

Раздел 2. Мифотворчество в истории художественной культуры

Американские рефлексии при ближайшем рассмотрении не имели с европейскими переживаниями писателя ничего общего. Америка ни в какой степени, ни в какое время не включалась Достоевским в комплекс понятий «Запад – “страна святых чудес”».

Между тем русское образованное общество уже в конце пятидесятых – начале шестидесятых активно интересовалось Америкой. Живой отклик находила гражданская война между Севером и Югом (1861–1865) и борьба за освобождение негров. Журналы и газеты 1860-х гг. проводили параллели между крепостным состоянием крестьян в России и положением американских рабов. В 1857 г. вышел русский перевод романа Г. БичерСтоу «Хижина дяди Тома»; в 1862-м в приложении к журналу братьев Достоевских «Время» был опубликован перевод романа Р. Хильдрета «Белый раб». Оба автора – сторонники освобождения негров. В 1861 г., в тот самый год великого освобождения крестьян в России, журнал «Время», пытаясь ответить на вопрос «что такое американский негр в Южных Штатах?», писал: «Он есть вещь, которую владелец может променять, продать, отдать в наем, заложить, проиграть в карты, подарить или передать по наследству». Журнал возмущался, что невольника бьют, секут, унижают нравственно, что он лишен прав на защиту и самозащиту, что его удел в любом состоянии работать на плантациях. И что уже близок час, когда все это кончится и все люди между собой будут братья и сограждане.

Вместе с тем в России было хорошо известно, что в Америку из Европы уезжают отнюдь не лучшие люди. В учебнике уголовного права, изданном в 1863 г. В.Д. Спасовичем, в разделе V «Ссылка английская в Америку» говорилось, что отправкой в Америку «государство избавлялось разом от всех мазуриков, бродяг, отъявленных злодеев и людей подозрительных».

Историки, изучавшие современное им состояние Соединенных Штатов, утверждали, что американские колонисты состоят из испорченных и негодных классов населения больших английских городов. Достоевский хорошо знал книгу А. Токвиля «Демократия в Америке» (она обсуждалась еще на собраниях у Петрашевского), в которой давался критический анализ американской демократии. Никаких иллюзий по отношению к Америке Достоевский не имел – напротив.

Америка в глазах Достоевского и его героев – это terra incognita, место далекое, глухое, чуждое и непонятное, земля неизвестная и неизведанная. Достоевский часто употребляет выражение:

198

Л.И. Сараскина. Америка как миф и утопия в творчестве Достоевского

«открыли Америку» в значении «изобрели колесо», но ни одного географического названия, ни одного имени и почти никаких культурных, исторических реалий, связанных с Америкой, не встретим мы на всем пространстве сочинений писателя.

Молодой жене Достоевского Анне Григорьевне в 1867 г. в Дрездене снится дурной сон (который она записывает в свой стенографический дневник): будто бы она непонятным образом попадает в Северную Америку, в Нью-Йорк, где у нее есть родственники. «Немного полежала, заснула и видела другой сон, что будто бы я в С<еверной> Ам<ерике>, в Нью-Йорке, где у меня есть три родственника мамины, с которыми я очень подружилась, что потом у них сделался на чердаке пожар, но мои вещи были спасены. Затем я, не знаю как, очутилась уж в Дрездене, но все-таки намеревалась опять ехать в Нью-Йорк. Потом я встала».

И это, собственно, все. Несколько попутных слов в «Дневнике писателя» за 1877 г. об освобождении негров и размышления о том, какие силы смогут снова воспользоваться вакантным племенем. «Я только что прочел в мартовской книжке “Вестника Европы” известие о том, что евреи в Америке, Южных Штатах, уже набросились всей массой на многомиллионную массу освобожденных негров и уже прибрали ее к рукам по-своему, известным и вековечным своим “золотым промыслом” и пользуясь неопытностью и пороками эксплуатируемого племени. Представьте же себе, когда я прочел это, мне тотчас же вспомнилось, что мне еще пять лет тому приходило это самое на ум, именно то, что вот ведь негры от рабовладельцев теперь освобождены, а ведь им не уцелеть, потому что на эту свежую жертвочку как раз набросятся евреи, которых столь много на свете»4.

Несколько слов об управлении Америкой: «Свое цельное управление имеют лишь три нации: Англия, Россия и Америка (?). До этих идей надо додуматься. Если их не понимают, то не потому, что идеи глупы, а потому, что непонимающие головы глупы» («Дневник писателя на 1876 год»5).

Несколько слов о том, что Америка когда-нибудь в будущем может изобрести новое оружие, от которого радикально изменится мир. «Ну, а случай в отдаленном будущем (оружие) (Америка изобре<ла>). Тогда все переменится. Границы нарушатся…»6

4 Достоевский Ф.М. Указ. соч. Т. 25. С. 78.

5 Там же. Т. 24. С. 86. 6 Там же. Т. 20. С. 189.

199

Раздел 2. Мифотворчество в истории художественной культуры

Но все это когда-нибудь, в далеком будущем, а в настоящем – Америка Достоевского это эпиграф и рифма к сюжету бегства из России.

В 1873 г. Достоевский читает в газете («С.-Петербургские ведомости», 13 ноября) перепечатку из «Камско-Волжской газеты», которая сообщает, что на днях три гимназиста 2-й казанской гимназии, 3-го класса, привлечены к ответственности по обвинению в каком-то преступлении, имеющем связь с их предполагавшимся бегством в Америку.

«Двадцать лет назад, – пишет Достоевский, – известие о ка- ких-то бегущих в Америку гимназистах из 3-го класса гимназии показалось бы мне сумбуром. Но уж в одном том обстоятельстве, что теперь это не кажется мне сумбуром, а вещью, которую, напротив, я понимаю, уже в одном этом я вижу в ней и ее оправдание! <...> Я знаю, что это не первые гимназисты, что уже бежали раньше их и другие, а те потому, что бежали старшие братья и отцы их. Помните вы рассказ у Кельсиева о бедном офицерике, бежавшем пешком, через Торнео и Стокгольм, к Герцену в Лондон, где тот определил его в свою типографию наборщиком? Помните рассказ самого Герцена о том кадете, который отправился, кажется, на Филиппинские острова заводить коммуну и оставил ему 20 000 франков на будущих эмигрантов? А между тем все это уже древняя история! С тех пор бежали в Америку изведать “свободный труд в свободном государстве” старики, отцы, братья, девы, гвардейские офицеры... разве только что не было одних семинаристов. Винить ли таких маленьких детей, этих трех гимназистов, если и их слабыми головенками одолели великие идеи о “свободном труде в свободном государстве” и о коммуне и об общеевропейском человеке; винить ли за то, что вся эта дребедень кажется им религией, а абсентизм и измена отечеству – добродетелью?»7

Достоевский мучительно переживает за русскую провинцию и молодых учителей, которые приезжают на место службы, ничего не знают, недоверчивы и мнительны. После первых, иногда самых горячих и благородных усилий они быстро утомляются, смотрят угрюмо, начинают считать свое место за нечто переходное к лучшему, а потом – или спиваются окончательно, или за лишние десять рублей бросают все и бегут куда угодно, даже даром бегут, даже в Америку, «чтоб испытать свободный

7 Достоевский Ф.М. Указ. соч. Т. 21. С. 135.

200

Л.И. Сараскина. Америка как миф и утопия в творчестве Достоевского

труд в свободном государстве». Там, в Америке, «какой-нибудь гнуснейший антрепренер морит такого беглеца на грубой ручной работе, обсчитывает и даже тузит его кулаками, а он за каждым тузом восклицает про себя в умилении: “Боже, как эти же самые тузы на моей родине ретроградны и неблагородны и как, напротив, они здесь благородны, вкусны и либеральны!” И долго еще так ему будет казаться; не изменять же из-за таких пустяков своим убеждениям!»8

Бегство в Америку, по Достоевскому, – это прежде всего либеральный миф, распространяющийся в русской среде, как пожар. Достоевский высмеивает тех, кто готов пресмыкаться перед либеральным вздором, у кого закрыты глаза на истинное положение вещей.

2

В«Бесах»«великуюлиберальнуюидею»испробовалинасебе Шатов и Кириллов. «Третьего года, – рассказывает Шатов, – мы отправились втроем на эмигрантском пароходе в Американские Штаты на последние деньжишки, “чтобы испробовать на себе жизнь американского рабочего и таким образом личным опытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном положении”»9. Источником для этого эпизода Достоевскому послужили путевые заметки русского путешественника Павла Ивановича Огородникова (1837–1884) «От Нью-Йорка до Сан-Франциско и обратно в Россию», которые были опубликованы как раз в 1870 году, во время работы писателя над романом.

(«Да вы бы лучше для этого куда-нибудь в губернию нашу отправились в страдную пору, “чтоб испытать личным опытом”, а то понесло в Америку!»10, – иронизирует Хроникер.)

Пребывание в Америке для тех, кто смог вернуться обратно, становится, конечно же, вехой, но вехой вполне формальной, лишенной содержания: было время до Америки, теперь время – после Америки. «Мне известно, – говорит Ставрогин Шатову, – что вы вступили в это (тайное. – Л.С.) общество за границей, два года тому назад, и еще при старой его организации, как раз пред вашею поездкой в Америку и, кажется, тотчас же после нашего последнего разговора, о котором вы так много написали мне из

8 Достоевский Ф.М. Указ. соч. Т. 21. С. 96.

9 Там же. Т. 10. С. 111.

10 Там же.

201