ТеорияХудожКультуры

Раздел 1. Метаморфозы искусства в ХХ – начале XXI в.

ство как в философии, так и в сфере личной жизни»23. Возможно, пришла пора выравнивания цивилизационных диспропорций, и один из путей этого – диалог культур по глобальным проблемам современности, в том числе совместное изучение гуманитарного потенциала новейших информационных технологий.

Хотелось бы верить, что освобождение отечественной мысли из-под более чем семидесятилетнего мертвящего гнета догматического марксизма, сопряженное с актуализацией уникального духовно-интеллектуального потенциала восточно-христианской традиции (прямой наследницы античной Греции, матери философии), обогатит ее оригинальными трактовками дилеммы виртуальное – реальное, похоже, неразрешимой в рамках западного менталитета. Начало этому уже положено, например, в ориентированной на традицию православного исихазма синергийной антропологии С.С. Хоружего, где феномен виртуального рассматривается как один из типов «гибридной топики» (наряду с паттернами безумия и духовными практиками); культурно-антрополо- гических разработках О.И. Генисаретского, Н.А. Носова и проч.

Согласно выводам С.С. Хоружего, «виртуальная реальность не есть автономный род бытия, она не может квалифицироваться как онтологически Иное по отношению к наличному бытию… Она не может рассматриваться и как некоторая сфера сущего, то есть наличного бытия, поскольку представляет собой недоналичествующее, недо-сущее»24. В чем же тогда заключается специфика виртуальных практик как чрезвычайно популярных современных антропологических стратегий? Ведь если, по сути своей, они суть виртуальные оболочки «обычных, непредельных человеческих проявлений и поэтому представляют собой лишь неполные актуализации тех или иных явлений обычной эмпирической реальности»25, лишенные формостроительной энергии как духовных практик, так и фундирующих художественное творчество «паттернов бессознательного», то зачем производится (и воспроизводится) это (по остроумному замечанию Эндрю Гордона26), напоминающее Платонову пещеру «существование “секонд-хенд”» в мире теней»?

Да, виртуальные режимы сознания «максимально доступны», «не требуют предельных внутренних усилий и строгой

23Носов В.А. Три философии // Виртуалистика: экзистенциальные

иэпистемологические аспекты. М., 2004. С. 345.

24Хоружий С.С. Очерки синергийной антропологии. М., 2005. С. 412.

25Там же. С. 42–43.

26Прими красную таблетку. Философия и религия в «Матрице» / Под ред. Гленна Истффета. М., 2003. С. 105.

102

Т.Е. Савицкая. Виртуальная реальность: парадигма культуры будущего?

школы, как духовные практики, не имеют рискованной, тревожащей связи с болезнью и опасностью, как паттерны безумия», «обладают инерцией, засасывающей силой»27, но все же зеленый свет глобальному тиражированию виртуальных суррогатов самореализации открывают определенные метакультурные факторы. В концепции синергийной антропологии причиной поэтапной деградации модусов качественности человеческого бытия выступает не названный автором, но, очевидно, подразумеваемый всемирно-исторический процесс апостасии, способствующий скольжению уровня человеческих притязаний по шкале бытия вниз: от онтологического к онтическому, а затем и виртуальному, с отчетливой апокалиптической перспективой: «Завершающая фаза скольжения – виртуализация человеческого существования, с полным приматом виртуальных практик и над другими топиками Границы, и над наличной реальностью. Нетрудно увидеть, что неограниченное углубление этого процесса есть сценарий эвтанасии человечества. В самом деле, Человек будет совершать возврат из виртуальной реальности в актуальную все с большим трудом, что с неизбежностью будет приводить к дегенерации актуальной реальности. Дегенерация будет приближением актуальной реальности к виртуальной – убыванием формотворческой и жизнестроительной энергии, исчезанием связей и постепенным преобладанием распадных процессов»28.

Какой контраст с проникнутым технократическим тщеславием апофеозом виртуальности как «республики сбывшихся желаний» (по формулировке Питера Ладлоу), отразившемся в популярном слогане редактора журнала «Wired» (мирового рупора сословия компьютерщиков – дигерати)29 Кевина Келли: «Мы стали как боги, и вы могли бы стать такими же!»30

И дело не только в нью-эйджевской по сути «калифорнийской идеологии», продвигающей корпоративные и финансовые интересы «электронной агоры», относительно которой Р. Барбрук и Э. Камерон задаются вопросом: «Кто бы мог подумать, что столь противоречивая мешанина из технологического детерми-

27Хоружий С.С. Очерки синергийной антропологии. М., 2005. С. 56.

28Там же. С. 57.

29Журнал «Wired» – излюбленное детище Силиконовой долины, Мекки компьютерщиков всего мира. После приобретения журнала в конце 2004 г. Международной корпорацией Conde Nast его тираж увеличился с 300 тыс. до 575 тыс. экземпляров. Журнал имеет собственный информационный портал (www.wired.com) и онлайновую версию.

30Криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии. 2005.

С. 467.

103

Раздел 1. Метаморфозы искусства в ХХ – начале XXI в.

низма и либертарианского индивидуализма способна стать гибридной ортодоксией информационной эпохи?»31

Перед нами – знаменательное различие культурных оптик: сиюминутноговидения-переживания,проникнутогодухомтрай- балистского техноромантизма «мальчиков-переростков, которые получили слишком много денег»32, и дальнозоркого взгляда на индивидуально-личные и культурно-исторические перспективы человека. Насколько продуктивно такое противопоставление? На наш взгляд, оно наглядно демонстрирует основной концептуальный водораздел в трактовке виртуального: «извне» или «изнутри» данного феномена ведется его рассмотрение – ведь будучи средоточием культурного праксиса глобального техноавангарда, виртуальное в первую очередь виртуализирует когнитивно-перцептивный аппарат собственных носителей.

Возможно, в этом кроются истоки загадочного технооптимизма, настаивающего на примате виртуального над реальным (характерные примеры – философия потенциализма М.Н. Эпштейна, «постчеловеческая персонология» Г.Л. Тульчинского), посколькумнимаякосностьнеоцифрованнойконстантнойреальности, – так сказать, обездвиженной собственным наличием, – переживается как помеха на пути к креативно-деятельностному игровому универсуму культуры «глобального индивидуализма». Но истина заключается в том, что индивид, оперирующий имитационно-симуляционными технологиями виртуальной реальности, сам является виртуальным субъектом, подчас довольно странным, болезненно-травматическим образом связанным со своим реальным двойником. На парадоксальном квазиантропном характере виртуального субъекта хотелось бы остановиться подробнее.

Психология виртуального: культурно-антропологические параметры виртуальной реальности

«Десять тысяч башен, вихревой рокот миллионов сцепленных шестеренок, фрикционное тепло и масляные брызги заполняют воздух предгрозовой мглой. Черные, без единого шва ленты мостовых; несметное множество ручейков, по которым бешено несется перфорированное кружево информации; призраки истории, выпущенные

31Криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии. 2005.

С. 484.

32Там же. С. 477.

104

Т.Е. Савицкая. Виртуальная реальность: парадигма культуры будущего?

в этот жаркий сияющий некрополь. Бумажнотонкие лица вздуваются, как паруса, изгибаются и скручиваются, катятся по пустынным улицам; человеческие лица – заемные маски, объективы всепроникающего Ока. Отслужив свое, каждое лицо крошится, хрупкое, как пепел, обращается в сухую пену информации, в биты и пиксели. Но сходит со сверкающих валов Города новая ткань догадок и проблем, неустанно вертятся стремительные веретена, миллионами стряхивая невидимые петли, а в жаркой бесчеловечной тьме данные плавятся и сливаются, вспененные шестернями в пузырчатую пемзу скелета, опущенную в грезящий воск, чтобы смоделировать плоть, совершенную, как мысль… Это – не Лондон, но зеркальные площади из чистейшего хрусталя, атомные молнии проспектов, переохлажденный газ неба, лабиринт, где Око ищет свой собственный взгляд, перескакивая квантовые разрывы причинности, вероятности и случайности. Электронные фантомы вброшены в бытие, исследованы, расчленены, бесконечно итерированы. В центре этого Города растет нечто, апокалиптическое древо – почти-живущее, вплетая корни мыслей в жирный перегной собственных сброшенных, как листья, отражений, ветвящееся мириадами молний все выше и выше, к сокровенному свету прозрения. Умирая, чтобы родиться. Свет ярок. Свет чист. Око должно наконец узреть себя; я должен узреть себя… Я вижу: я вижу, я вижу, я».

Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг. Машина различий33

Позволив себе привести столь обширную цитату – блистательный финал знаменитого романа классиков киберпанка с поистине сюрреалистическим видением триумфа победившей виртуальности, хотелось бы отметить чрезвычайно двусмысленную роль человеческого фактора в свершающейся мистерии. С одной стороны, человеческие лица («заемные маски, объективы всепроникающего Ока») крошатся, превращаясь в «биты и пиксели» информации (участь поистине жалкая!); но с другой – не посредством ли их загадочное «Око ищет свой собственный взгляд» и наливается полужизнью(!) апокалиптическое древо информационных сетей? Конечно, можно сказать, что Око – метафора технического прогресса, символ растущего самопознания Человечества, как и полагается тому быть в жанре киберутопии, но все же, право, как-то не по себе.

Индустриализация человеческого видения в рамках глобальной культуры постмодерности, конституирующий фактор

33 Гибсон У., Стерлинг Б. Машина различий. Екатеринбург, 2003.

С. 517–518.

105

Раздел 1. Метаморфозы искусства в ХХ – начале XXI в.

которой – стремительное развитие зрелищно-компьютерных технологий, не оставляет сомнений в том, что маховик имагинативного самопрограммирования набирает обороты. Казалось бы, чего опасаться: возрастание знаковой плотности культуры как следствие тотальной цифровизации изображений – свидетельство увеличения ее антропологического потенциала, то есть явление эволюционно позитивное. Так, опираясь на сциентистскооптимистическую трактовку метафизики виртуальной реальности у М. Хайма, Р.И. Вылков определяет киберпространство как «принципиально новый вид проективного пространства культуры, который соединяет знаковую реальность с современной технологией, облегчающей и существенно ускоряющей мыслительную деятельность людей»34. Но человек, как известно, не исчерпывается интеллектом, и тут начинаются проблемы.

В настоящее время в трудах профессиональных психологов (Б. Беккера, М. Гриффитса, Х. Рейнголда, К.С. Янга, Е.П. Белинской, А.Е. Жичкиной, А.В. Минакова, И. Паравозова и др.) накоплен значительный материал в области исследования влияния виртуального взаимодействия на личность, специфики формирования идентичности у пользователей компьютерных сетей, а также проблемы интернет-зависимости. Общую интенцию ведущихся с начала 1990-х годов исследований колоритно выразил английский ученый Норман Холенд (Norman Holland): «Люди, общаясь в Интернете, регрессируют. Это очевидно»35. Болтливость, сексуальная озабоченность, излишняя доверчивость, прерывистость и алогизм стиля общения, реликтовые особенности интернет-письменности: использование акронимов – словесных аббревиатур целых фраз и предложений (например, IMHO – In my humble opinion, по моему скромному мнению), замена цифра-

ми слов по фонетическому соответствию (8=ate, 2=to=too, 4=for и проч.) – все эти особенности общения в системе IRC (Internet Relay Chat) свидетельствует, по мнению А.В. Минакова, о том, что в нем «признаки более или менее сильной регрессии, то есть возврата на предыдущую ступень развития, присутствуют как в “культурно-историческом плане” форм и способов взаимодейс-

34Вылков Р.И. Феномен киберпространства как философская проблема // Человек, культура, управление: сборник научных статей / Под ред. И.А. Кох. Екатеринбург, 2007. Вып. 7. С. 74–75.

35Алексеенко Н.Н. Психоаналитические аспекты поведения чело-

века в киберпространстве. (Электронный источник). Режим доступа: http://psyjournal.ru/j3p/hph?id=2000307/

106

Т.Е. Савицкая. Виртуальная реальность: парадигма культуры будущего?

твия, так и в “индивидуально-психологическом плане” стилей и целей взаимодействия»36.

В чем причина странного возврата интернет-аудитории, как правило, достаточно продвинутой в общеобразовательном и техническом отношении, к атавизму инфантильно-алогичного синкретичного общения? С одной стороны, декларирование соци- ально-культурной автономности киберпространства делает как бы необязательным соблюдение «населяющими» его индивидами каких-либо нормативных ограничений (за исключением весьма либеральных конвенциональных соглашений «сетикета»); асдругой–такаябезнадзорностьпровоцируетвозникновениефе- номена рецессии, сброса психики на примитивные, более не подавляемые уровни самореализации вплоть до реликтов древнего ритуализированного мифологического мировоззрения. «Можно сделать вывод, – пишет А.В. Минаков, – что Интернет является как нельзя более подходящей средой для актуализации многих психических процессов бессознательного, можно даже сказать, архетипического характера. Если можно так выразиться, для многих людей, в психологическом смысле, Интернет становится дверью в тот волшебный сказочный мир, который человек вынужден был покинуть по мере взросления, под давлением объективных условий реального мира»37.

Кстати сказать, такая активизация социального бессознательного в самом средоточии технологизированного «ratio» была предсказана основоположником теории средств коммуникации Маршалом Маклюэном, указавшим, что с ростом планетарного господства электронных СМИ, когда экстериоризации подвергается сама нервная система человека, следует ожидать возникновения волны массированного сенсорно-психологического шока, поскольку «удар новой технологии парализует процедуры осознания»38. Передоверяя всемогущей Цифре практически весь свой интеллектуально-аналитический арсенал, homo virtualis (человек виртуальный) пожинает закономерные плоды такой самоампутации, в состоянии «нарциссического наркоза» (на редкость емкий термин Маклюэна!) созерцая ставшие автономными

36Минаков А.В. Некоторые психологические свойства и особенности Интернета как нового слоя реальности. (Электронный источник). Ре-

жим доступа: /http://flogiston.ru/articales/netpsy/minakov/print/.

37Там же.

38Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения челове-

ка. М., 2007. С. 78.

107

Раздел 1. Метаморфозы искусства в ХХ – начале XXI в.

функции его психики. «Пустой экран» сознания виртуального субъекта, – «остаточное свечение люминофора уснувшей души… фильм про съемки другого фильма, показанный по телевизору в пустом доме»39, как образно пишет Виктор Пелевин, характеризуя бессубстратность данного образования, – беспрепятственно заполняется «грезами наяву» из репертуара коллективного бессознательного.

А как же быть с такими параметрами киберсвободы, как произвольная смена идентичности (возраста, пола, национальности, местапроживания,родазанятий,хоббиипроч.)винтерактивном общениинасерверахобщегопользования?Почемунеписаныйзакон киберпространства – охрана гарантированной анонимности пользователей – блокирует регулярные попытки разработчиков программ включить в них механизм идентификации личности, несмотря на массу негативных и криминальных следствий такого положения дел? Не потому ли, как полагают психоаналитики, что анонимность – мощное средство деиндивидуализации психики, стимулирующее осуществление разнообразных «реакций переноса» и идентификации, фундамент формирования невротической зависимости от Сети? В самом деле, если в киберпространстве – месте не только всеобщей репрезентации, но и безграничной виртуальной симуляции – мужчины прикидываются женщинами, а женщины мужчинами, дети взрослыми, а взрослые детьми и т.д., значит, это зачем-то им нужно. Примеряя виртуальную личину, люди пытаются разрешить насущные психологические проблемы: избавиться от подсознательного страха перед противоположным полом, повысить низкую самооценку, испытать воодушевляющее чувство принадлежности к группе, совершить попытку сепарации от родителей (в случае подростков) и т.д. Несмотря на значительный материал, накопленный психологами, в области изучения конкретных случаев экспериментирования с идентичностью (например в публикации Н.Н. Алексеенко40) остаются открытыми вопросы: укрепляет илирасшатываетбазовуюидентичностьтакойролевоймаскарад, разрешается или консервируется лежащий в его основе внутренний конфликт и каковы вообще перспективы получившей культурные санкции виртуализации психики.

39Пелевин В. Generation «П». М., 2003. С. 118.

40Алексеенко Н.Н. Психоаналитические аспекты поведения чело-

века в киберпространстве. (Электронный источник). Режим доступа: http://psyjournal.ru/j3p/hph?id=2000307/

108

Т.Е. Савицкая. Виртуальная реальность: парадигма культуры будущего?

Как отмечает Д.В. Иванов, «конструируемость личности в

Internet дает свободу идентификации: виртуальное имя, вирту-

альное тело, виртуальный статус, виртуальная психика, виртуальныепривычки,виртуальныедостоинстваивиртуальныенедостатки …Иными словами, виртуализируется не только общество, но и порожденная им личность»41. Если пристальней вглядеться в социокультурную природу интернет-коммуникации, придется констатировать псевдоантропный характер свободного от институциональности гиперреального виртуального сообщества. Взять хотя бы вопрос о статусе субъекта или автора систем виртуальной реальности как превращенной операциональной формы визуализированного бытия информации. В связи с этим В.П. Козырьков пишет: «Авторами выступают разработчики сети Интернет, создатели специальных программ, держатели различных порталов и сайтов, сами пользователи, имеющие возможность выступать под различными именами. По своей сути это тоже своеобразная “смерть автора”, так как происходит расслоение духовной структуры автора, утрата однозначной идентификации авторства. Место автора занял гиперавтор»42. Итак, гиперавтор порождает гипертест, пчелиный улей Информации, обслуживаемый мириадами пользователей, делегировавших ему целый ряд кардинальных психических функций.

Нечто подобное происходит в процессе конструирования телематической виртуальной реальности. Вот как работает этот механизм согласно гротескному описанию Вавилена Татарского (alter ego Виктора Пелевина): «Смене изображения на экране в результате различных техномодификаций можно поставить в соответствие условный психический процесс, который заставил бы наблюдателя переключать внимание с одного события на другое и выделять наиболее интересное из происходящего, то есть управлять своим вниманием так, как это делает за него съемочная группа. Возникает виртуальный субъект этого психического процесса, который на время телепередачи существует вместо человека, входя в его сознание как рука в резиновую перчатку… Происходящее уместно назвать опытом коллективного небытия, поскольку виртуальный субъект, замещающий собственное сознание зрителя, не существует абсолютно – он всего лишь эффект,возникающийврезультатеколлективныхусилиймонта-

41Иванов Д.В. Виртуализация общества. СПб., 2002. С. 138–139.

42Козырьков В.П. Антропология в системе интернет-коммуника-

ции // Вестник Нижегородского ун-та им. Н.И. Лобачевского. Серия: социологические науки. Нижний Новгород, 2005. Вып. 1(14). С. 274.

109

Раздел 1. Метаморфозы искусства в ХХ – начале XXI в.

жеров, операторов и режиссера. С другой стороны, для человека, смотрящего телевизор, ничего реальнее этого субъекта нет»43.

Всеобъемлющий сенсорный прессинг медиатизации культуры приводит к тому, что в восприятии индивида виртуальная реальность «теряет параметр дистантности и переживается как настоящая, “истинная” реальность»44. «Соединение в едином интерфейсевнешнегоивнутреннегомираиндивидовпревращаетих бытие в сферу всеобщей галлюцинации, что закономерно трактуется профессиональными психиатрами как состояние супергипноза, массовизация “шизотипического дискурса”»45. «Поистине дьявольская особенность виртуальной реальности, – пишет доктор медицинских наук М.П. Гримак, – состоит в том, что в ней реально работают обратные связи от нереальных, существующих лишь в математическом пространстве компьютера мнимых объектов. В результате здоровое бодрствующее сознание, погружаясь в ситуацию, порождаемую виртуальной реальностью, вводится в состояние тотального галлюцинаторного процесса»46.

Глобальное «зрелищное общество» (Ги Дебор) победившего постмодерна с удивительным постоянством пролонгирует соци- ально-культурный заказ на дереализацию мира своего обитания. Психологи прогнозируют пути дальнейшей эволюции феномена виртуальной реальности, предполагая, что « этот новый мир постепенно приобретет привычные нам трехмерные формы, хотя действительное число виртуальных измерений, как и в настоящих мифах, будет намного большим за счет наличия гиперссылок. Он будет заселен миллионами “живых” существ – аватаров …эти виртуальные существа будут наглядно представлять собой весь спектр мифических, легендарных и архетипических персонажей»47. Возможно, нас ожидает воплощение нового ожившего мифа ХХI в., эпоха сбывающихся наяву коллективных грез – фэнтези.

Тем актуальнее строгое напоминание отца Павла Флоренского о человеческой реальности жизни и смерти: «И все изоб-

43Пелевин В. Generation «П». М., 2003. С. 114–115.

44Гримак Л.П. Супергипноз виртуальности // Виртуальная реальность: Философские и психологические проблемы. М., 1997. С. 100.

45Россохин А.В. Виртуальное счастье или виртуальная зависимость

(опыт психоанализа)// Виртуальность в психологии и искусственном интеллекте. М., 1998. С. 247–255.

46Гримак Л.П. Указ. соч. С. 101.

47Минаков А.В. Некоторые психологические свойства и особенности Интернета как нового слоя реальности. (Электронный источник). Ре-

жим доступа: /http://flogiston.ru/articales/netpsy/minakov/print/.

110

Т.Е. Савицкая. Виртуальная реальность: парадигма культуры будущего?

ражения тела, без тела не существующие, суть символы все той же души, той же единой реальности, без которой нет ни тела, – оно сгниет и потеряет всякий образ, – ни отражений тела – они погаснут вместе с обесформливанием тела»48. Как представляется, отцу Павлу в его удивительно прозорливой, местами просто пророческой философии техники удалось нащупать (и это в 20–30-е годы прошлого века!) возможно единственное уязвимое место технологического репродуцирования виртуальной реальности – принципиальную неконвертируемость (если можно воспользоваться этим современным термином) в нее нашего тела как неуничтожимого остатка эмпирического бытия. Согласно философии всеединства, одним из ярчайших представителей которой был Павел Флоренский, человеческое тело – фактор необычайной значимости, «осуществленное равновесие внешнего и внутреннего, субъективного и объективного, мистического и позитивистического, корень нашей личности, опора наша в реальности, лестница Иакова, низводящая в сознание и возводящая в сверхсознание»49.

В психических актах естественной виртуальности (в сновидениях, фантазиях, галлюцинациях) границы тела как бы раздвигаются магическим образом; базовая характеристика таких состояний – «ослабление центральности, то есть снятие координирующей сдержки и контроля сознания»50, и вслед за этим высвобождение символизирующей деятельности подсознания. Визуальный ряд, например сновидения, как правило, оформляется чередой тех или иных образов тела, – кстати сказать, вовсе не обязательно являющихся образом тела сновидца, – орудийными проекциями каких-либо желаний или устремлений грезящего субъекта. Этот процесс мыслитель описывает так: «Граница тела разделяет мрак подпочвы, то есть подсознательное, от света сознания, и тем близкое к нашему духу, символизируясь, отбрасывается на расстояние, делается наглядным. Сознавание есть отодвигание. Тело есть осуществленный порог сознания, limen отдаления, нулевой пафос расстояния»51. Сказанное объясняет, почему современные технологии производства виртуальной реальности самым кардинальным образом связаны с массирован-

48Флоренский П.А. Воплощение формы (действие и орудие) //Флоренский П.А. Сочинения: В 4 т. М., 1999. Т. 3 (1). С. 426.

49Там же. С. 428.

50Там же. С. 437.

51Там же. С. 421.

111