_Вернуться в Россию стихами (поэзия РЗ)

В СЕЛЕ МИХАЙЛОВСКОМ

Было все одновременно как-то

Радостнее, ближе и теплей — Домик у Михайловского тракта

На убогой северной земле.

Дважды в месяц приходила почта.

Гости наезжали иногда.

Тяжело писалось, оттого что Это были трудные года.

Небо слепло предвесенним блеском, Снег лежал как синеватый пух,

Ихотелось, только было не с кем,

Говорить о солнце южных бухт.

Ихотелось, только было нечем, Отплатить за этот странный быт, Удивляться всем противоречьям

Страшной николаевской судьбы.

Икогда предвестником зловещим

В ночь врывался африканский день, Знал, что возвращаться будет не с чем,

Разве с грустью русских деревень.

СЯДЬ, МОЙ ДРУГ

Сядь, мой друг, и терпеливо слушай, То, что я хочу тебе сказать.

Наши заблудившиеся души

Вэтом мире встретились опять. Стали мы теперь на перепутьи И не смеем повернуть назад.

Перед нами раскаленной ртутью Мечется неистовый закат. Падая все ниже, ниже, ниже —

Всветопреставленье, в бездну бед, Солнце языком кровавым лижет

Огненные раны на себе, И встает пред нами в атмосфере,

Опираясь на воздушный кряж,

Наше вероломное преддверье В апокалипсический мираж.

Сядь, мой друг, и слушай терпеливо.

Где слова? И почему их нет?

Я ведь их так страстно и ревниво

Собирал в теченье стольких лет.

Судороги кончились заката. Небосвод давно уже потух.

Все слова, которым нет возврата, Ты, быть может, мне повторишь вслух,

Медленно мое сгорает тело.

Ты меня обратно не зови От любви, которой нет предела,

За предел, в котором нет любви.

НЕТ НИЧЕГО ЛЮ БВИ ВЕЛИКОЛЕПНЕЙ

Нет ничего любви великолепней.

Любви последней. Выпустим стрелу,

Пронзим глаза друг другу и ослепнем, И побредем, нащупывая мглу.

Запомни: там, где вход, всегда есть выход,

Итам, где смерть, всегда надежда есть,

Ивдоль дороги есть скамья, где тихо

Инезаметно можно будет сесть,

Иотдохнуть, и с мыслями собраться, Поговорить наедине с собой

Идоиграть одну из вариаций

На скрипке жизни с лопнувшей струной.

А впрочем, нет. Нам оставаться не с кем. Игра бездарна и не стоит свеч.

Потушим свет одним движеньем резким,

Хоть сроку не дано еще истечь.

Таков закон любви потусторонней: Умчался поезд, скрылся за гудком, Но кто-то остается на перроне

И машет безнадежности платком.

МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ КИХОТ

Мне суждено: уйти, потом вернуться, Уйти не радуясь, вернуться не скорбя. Я чуть устал от войн, от революций

И, может быть, от самого себя.

Уйти, от жизни милостыню клянча, Вернуться, не познав ее щедрот,

Как возвращался рыцарь из Ламанча,

Наивный дон, мой старый друг, Кихот.

А Л Е К С Е Й

дЧАИ Р

ОТТЕПЕЛЬ

Дыханье далекое Гоби с монгольских струится песков. Нависшие, серые хлопья

тяжелых, парных облаков.

Как парус натянутый, ветер— трепещущий и буревой.

И тонок, и строен, и светел, рог месяца над синевой.

Какая весенняя милость!

Как вечер прекрасен и росл!

Душа, охмелев, притаилась. Снег падает. Будет мороз.

Но эти минуты до стужи — родны, и грустны, и близки,

как думы деревьев, как души, как в девственном лубе — ростки.

Когда-нибудь пышно развесят

деревья плоды, веселясь...

Свети надо мной, полумесяц! —

далекая с предками связь!..

1935. Ф евраль

АНГАРА

Цветов моей родины благоуханье,

прохлада и свежесть снегов.

Ты — горного озера утром дыханье,

ты — белая птица с него.

Лучистое светится отдохновенье

сквозь зелень раскрывшихся хвой.

Ты — свежего утра сквозь сон дуновенье, и свет этот утренний — твой.

И краски, и тени, и солнце, и снежный покров затуманенных гор —

тебе, самой чистой, тебе, самой нежной,

достойный восточный убор.

И что земля — от юга и до севера —

моя земля — любима и тобой,

изапах хвой, ночных костров и клевера,

итрепет их, и рост их буйный — твой.

Что твой поклон разбитой и униженной часовенке станичной на яру — несу к себе в скитальческую хижину, чтоб сохранить, покамест не умру.

А умирая, попрошу немногого — взглянуть в глаза твои перед концом, чтоб было черное медвежье логово

не смертным мне, а сказочным дворцом...

И скажут все: как дивно упоительно жил на земле, где из огня и слез

родился свет его любви стремительной к одной душе — прекраснейшей из звезд.

1933

ГУДОК

Бывает: поезда гудок, Ночной услышанный порою, Родной, ленивый городок

Воспоминанию откроет.

Кирпичный старенький вокзал,

Кругом рябины да березы. Собака силится слизать С хвоста репейные занозы.

Вокзальный садик, круглый пруд,

Мостки, грозящие бедою, Две ивы грустно ветви гнут,

Склонясь над самою водою.

Ползет вагонная змея, Шипя на колокол осипший,

И бабы босые, смеясь,

Счищают с ног навоз налипший.

А дальше крыши меж садов, Дорога грязная, в ухабах,

Плетутся ждущие родов, Пузатые все те же бабы.

В канаве сизая свинья. Казармы, изгородь, часовня.

Реклама "шустовский коньяк” Огнисто-желтая на бревнах.

Лавчонки. Пьяному зудит Затылок, бок и спину сразу.

И телеграфный столб гудит Свои таинственные сказы.

Убогий, закоснелый быт

Под небом скучным и дождливым Я не могу тебя забыть,

Как берег не забыть отливу.

Вспоминаю покров глазетовый

И суровый покой зимы, На легчайший узор минаретовый

Засмотрясь из каютной тьмы.

Ликованье томит восточное

Икрикливей мазков на ртах На дворцах кружева цветочные

Идворцов кружева в цветах.

Аобъятые сном квадратики

Раскаленных на солнце крыш С мавзолеем нетленной Аттики Чудом Айя-Софии — тишь.

Знойным небом море расплавлено.

Чуть журчит о борта волна, Зеленее амфор муравленых

Исинее цветенья льна.

Уоконца каюты круглого

Я — жаднее глазка тюрьмы.

Половина жизни обуглена,

А вторая — черней сурьмы.

ЗАКАТ

Багровых туч гряды остановились. Их пухлые застыли телеса

Купчихами, что в бане мылись,

И разлеглись устало в небесах.

Косое солнце топит жар, лучами Последними ложась за синий лес. Лебяжьими слепя плечами,

Пьет негу сонм молодок и невест.

Роскошное, голодное бесстыдство. О, рдеющий в истоме небосклон:

В нем тела увяданье мнится, Последний пыл, что исторгает стон.

Из невыносимого далёка

Голос твой мне иногда звучит,

Озаряя душу как сполохи В ледяной арктической ночи.

Это несказанное сиянье

Я не знаю — радость или боль: Холод, безнадежность, ожиданье, Разума жестокость и... любовь.

И на самом, самом дне печали Еле вижу твоего лица

Облик смутный, вечный, изначальный, Что со мной пребудет до конца.

Вот кукушка, раскрывая дверцу

Вмир, прядущий смертный страх и веру,

Возвещает трепетному сердцу

Вкруге жизни приговор и меру...

От удела скудости — к избытку,

От расцвета — в прах и снова к цвету —

Ты влечешь на пиршество и пытку По укладу жизни и обету...

От свободы — к плачу доли пленной —

Так! Аминь цветам земли и горю — В них я тайной благости вселенной

Песней сердца, песней Духа вторю...