_Вернуться в Россию стихами (поэзия РЗ)

Когда я один и мне грустно, Лишь ты, утешающий стих, Даришь мне живую отраду,

Спасая от горестей злых.

От темных сомнений, от боли,

От острых колючих тревог

Кто, кроме твоих переливов,

Избавить поэта бы мог?

В твоей упоительной власти Навеять чарующий сон, Мечты уносить в беспредельность За пояс жестоких времен.

1927 Metsakyla

НЮЛАНДСКИЙ СОНЕТ

О, Гельсингфорс, излюбленный ветрами, Ты мало, горделивец, мне знаком.

По стогнам я твоим бродил пешком. Но ты с двумя своими языками

Не близок мне; стеной они меж нами. К твоей красе холодной не влеком,

Незваным и ненужным чудаком

Стебе чужими мыслями, мечтами Себя я чувствовал; хоть скал гранит Здесь, там в столице и меня бывало

Пленял, но ныне больше не манит

Стех пор, как сердце холод злой познало

Враждебного нам племени людей, Суровое безмолвие камней Сочувствия в душе не вызывает, Сердец закрытых символ отвращает.

1942

САФИЧЕСКИЕ СТРОФЫ

Зелены еще у сирени листья.

Все желтей кругом, все желтей шиповник. Серый полог туч удручает. Ветер

Клонит деревья.

Моросит подчас. Иногда бичами

Хлещет крепкий дождь. Много луж повсюду. Уж мороз не раз покрывал их коркой.

Снег уже падал.

Старых вётел ряд у воды озерной

Все еще стоит в золотой одёже,

И не все, не все оголились окрест В роще березы.

Неприветлив день, этот день осенний, Тусклотой своей он тоску наводит.

Если хворь к тому ж человека мучит, На сердце хуже.

Кто здоров теперь в пору злых побоищ, В пору скорби, нужд, голодухи, гнева,

Разрушений... Страх за себя, за ближних

Все испытали.

Вот и дождь опять, и еще мрачнее На душе моей. Мгла над хмурым лесом,

Над речушкой той, над озерной зыбью

Снова кочует.

1942 Klaukkala

Сижу над стаканом чаю,

Вечерние окна глухи.

Я жизнь, как стихи, читаю.

Читаю жизнь, как стихи.

Поэма страниц на триста. Читаю в один присест.

Растянуто, водянисто, Лишь пара удачных мест.

Удачны отдельные строки.

Му, скажем, первые сны О том, что женские щеки

И розовы и нежны.

Строки о первом романе: Как в комнате у нее Сидели в углу на диване. Сидели — и это все.

О том, как лежал кадетом В саду, в траву животом,

Ибыли: сад разогретый

Ия, и Жюль Верна том.

Или еще (не вчера ли?):

В столовой, молча с женой, И четко часы стучали. Стучали часы надо мной...

Отдельные полные строки, Насыщенной жизни клочки.

Беспримесной и глубокой...

Все прочее — пустяки.

Все прочее — нагроможденье Пустых и случайных фраз. Плохое стихосложенье,

Ненужно длинный рассказ.

Про годы скучной работы, Про то, как становишься стар. Про службу, деньги, заботы И вечной спешки угар.

Идаже про климат гадкий.

Про дождь несносный наш...

Читаю все по порядку

Излобно грызу карандаш.

На каждом шагу заминка. Вычеркиваю и рву.

— "Вот эти главы в корзинку,

Оставить одну строфу” .

Задумано — гениально. Исполнено — ерунда.

С решительностью похвальной

В корзинку — и без следа.

Сижу над стаканом чаю.

Перебираю клочки.

Я жизнь, как стихи, читаю Сквозь старческие очки.

Разлуки срок уже к концу подходит,

А чем успел я сердце умудрить? Мечтой упрямою о счастье и свободе,

С чем все труднее и труднее жить.

И ты вернешься: в комнате укромной Укрыться от невзгод и от людей.

Но я открою двери в мир огромный — Смотри, как много у меня друзей.

Смотри, как много близких и далеких, А ближе тот, с кем жить всего трудней...

Мы все проходим трудности уроки, Чтоб стало после слаще и вольней.

Среди осколков счастья — кто сумеет Узнать то слово, что ты ждешь в ответ? Кто всех вернее сердцу разумеет?

Иль у кого — совсем и сердца нет?..

От бедности сердечной принимаем Мы за любовь лишь скуку в голосах. От беспредметной ревности не знаем Мы жалости — и заглушаем страх. Ее нечаянное восклицанье — И вот уже тебе злорадство льстит.

Как блеклый занавес, воспоминанье Над бессердечною игрою шелестит...

Не обещай все вовремя поправить. Смотри: окно открыто в темноту.

Как страшно — так беспомощно лукавить...

О, пощади последнюю мечту!

Скровью тяжелой и душной, Как смола на шоссейной дороге, Когда в ней солнце утонет,

Сголовою мутной, и совсем без ног, — Упасть на хвои И проснуться от пения сосен,

Которые тянутся к звездам...

Такой чистый свет, что, наверное, От него б не было ни одной тени,

Если бы все здесь

Не была одна сплошная тень.

Неужели до самой кончины

буду я не оставлен тобой и тобой награжден без причины,

дивный воздух, покров голубой?

Сколько радости было дано мне! Эти сорок счастливейших лет. Не бывает удача огромней,

не бывает блистательней свет.

Хоть мученье, позор и увечье на меня бы теперь низошло —

совершилось мое человечье

незаслуженное ремесло.

Как безумно, как страшно, как дико

Сердце мира вполне возлюбить;

жадным волком, собакою дикой

перед смертью об этом провыть.

Потому что не скажется словом

безграничное поле любви:

снежным пламенем в небе свинцовом,

разложением в смертной крови.

УГОЛ

Незаслуженное чудо ожидает за углом тех, которым очень худо. Обогни стоячий дом.

Усмири тревожный трепет в шумной и большой груди. Удержи сердечный лепет.

Темный угол обойди.

Воцари в спокойном сердце

золотую пустоту, победи в пустынном сердце кровяную суету.

Темный угол, угол дома обойди и обогни.

Грянули раскаты грома,

вспыхнули его огни.

Тем, которым было худо,

стало просто и светло.

Неожиданное чудо не случиться не могло.

СЕСТРА

Не говори как все: одной не миновать,

двум не бывать. Не две — неисчислимо много.

Отряд живых смертей с тобой шагает в ногу. Забудь. Не вызывай. Страшись именовать.

Пока твоя болезнь тебя не обняла

как сладострастница, которая потушит твой пыл, умрет сама, но и тебя задушит, —

справляй в молчании привычные дела.

Не думай об ее коварных западнях.

Твоим житейским дням довлеет жизни злоба.

Не зная друга друг, перемогайтесь оба.

Бок о бок с ней живи в неблагодарных днях.

Ты знаешь, мы в бреду и все туман и страх.

Но празднуй всем богам за то, что ты не болен, что ты еще здоров, еще свободоволен

и к небесам взлетать, и опускаться в прах.

Она уже с тобой, хоть не пришла пора

тебе ее познать и с ней соединиться — намеченная тень, враждебная блиэница:

болезнь предвзятая, безмолвная сестра!