_Вернуться в Россию стихами (поэзия РЗ)
.pdfДРУГАЯ ЛЮБОВЬ
Я раньше думал, что любовь прийти не может без восторга.
Начало всех влечений — кровь
такой союз легко расторгнет
иутвердит над сердцем свой
порядок, пусть и не высокий, что все законы — с ног долой
все опрокидывает сроки. —
И проявилась вдруг она:
инежностью, и преклоненьем,
ижалостью была полна,
мерцая к высшему стремленьем. И нынче эту лишь любовь
вполне я сердцем принимаю и взгляд красавицы любой
все равнодушнее встречаю. Затем, что понял, наконец,
что при последнем переезде —
Она одна возьмет венец,
Венец бессмертья у созвездий.
ВЛАДИМИР
ДУКЕЛЬСКИЙ
1"Р у сск и й М а я к " был основан U M C A (примеч. В. Д укельского).
ПАМЯТИ ПОПЛАВСКОГО
Я знал его в Константинополе,
На Бруссе, в Русском Маяке, Где беженцы прилежно хлопали Певцу в облезлом парике;
Где дамы, вежливо грассируя,
Кормили бывших богачей, Где композиторскую лиру я Сменил на виршевый ручей. Распорядители в усладу нам
Порой устраивали бал, Где "Ваши пальцы пахнут ладаном”
Вертинский, жмурясь, распевал, Где, тешась вальсами свирельными,
Порхали феи средь толпы И веерами самодельными
Свои обмахивали лбы.
В американской сей обители1 Шнырял голодный спекулянт; "Вот, мистер Джаксон, не хотите ли — Пятикаратовый брильянт!”
Приходом красных в море выкинут,
Там плакал жирный журналист,
Приспешник некогда Деникина — Труслив, развратен и речист; Священник, детский сад, гимназия, Завет бойскаутов: Будь готов...
К спокойствию, однообразию —
Удел детей и стариков. Однажды я, в гостиной, вечером,
Увидел гнувшегося вбок
Молодчика широкоплечего — Не то атлет, не то дьячок.
Пиджак, пробор и галстук бантиком. "Напрасно просишься на холст” , — Подумал я. "Одет романтиком,
Анос, как луковица, толст” .
Вшестнадцать лет мы все завистливы — Меня кольнул его пиджак, Для бедняка наряд немыслимый;
Мой франт — беднейший был бедняк. Он, не найдя библиотекаря,
Сказал: "Поплавский. Есть Ренан?” Но предпочел бы, видно, пекаря И разогретый круассан.
202
Разговорились. Оба — юные:
Плели немало чепухи.
Потом прочел он сладкострунные Гнусавым голосом стихи.
Стихи нелепые, неровные —
Из них сочился странный яд; Стихи беспомощно любовные,
Как пенье грешных ангелят.
Но было что-то в них чудесное,
Волшебный запах шел от них; Окном, открытым в неизвестное, Мне показался каждый стих.
И тогой юного Горация Мне померещился пиджак —
Божественная трансформация!
Из ада в рай — потом в кабак. Лакали приторное дузико
(Союз аниса и огня);
Стихов пленительная музыка
Опять наполнила меня.
Носил берет. Слегка сутулился. Был некрасив, зато силен;
Любил Рэмбо, футбол и улицу, Всегда в кого-то был влюблен.
Уже тогда умел скандалами
Взъерошить скучное житье;
Бесцеремонен с генералами,
Пленял Галатское жулье.
Грандилоквентными причудами Уже тогда смущал народ, Но с девушками полногрудыми
Робел сей русский Дон-Кихот. За декорацией намеренной, Под романтической броней
Таился жалостный, растерянный,
Негероический герой.
Что нас связало? Не Европа ли? О, нет, — мы вскоре разошлись. Но в золотом Константинополе Мы в дружбе вечной поклялись.
1961
АЛЕКСЕЙ
ДУРАКОВ
Я был сияющим повесой, Но пыл прошел, и я давно Задернул черною завесой
На мир глядящее окно.
И вот душа — глухонемая Чужда ей жизни толчея — Лишь звукам внутренним внимая,
Молчит, их нежный звон тая.
Приходят сонные мгновенья, Душой владеет тишина, Но вновь порыв, и вновь сомненья, И вновь она возмущена.
Так, покорясь тщете раздумий,
Душа томительно живет
Средь обескрыленных безумий И поэтических дремот.
Усталости — дневная ноша Страшней, чем гробовой покров — Она, как ранняя пороша,
Для поздних луговых цветов.
Зачем казнишь меня, Всевышний?
Я утомлен, я изнемог
Под тяготою дум давнишних В объятьях яростных тревог.
Иль все несчастья и страданья, Что Ты мне щедро посыпет, Должно приять, как испытанья, — Души спасительный закал?
Не так ли мастер оружейный
На наковальне меч кует,
Ивихрь летает огневейный,
Исталь трепещет и поет.
Быть может, я мечом разящим Покину горн священный Твой,
Упругим, острым и блестящим, Твоею кованный рукой!
204
Иль заплативши дань бессилью, Как должно ржавому мечу, Покроюсь антикварной пылью И утомленный замолчу.
Гляжу на мир потусторонний
Сквозь стекла моего окна.
Вот площадь — образ преисподней Тенями мутными полна.
День сер и серы наши души! Порой, подъемля мерзкий гам,
Автомобили, как кликуши, К пустым взывают небесам.
Вдыму кафе официанты
Бесшумно рыщут. На тахтах Напудренные вянут франты
Втелескопических штанах.
Блестят разительным пробором, И странно схожи их черты.
Исполнены тщедушным вздором
Их неподвижные мечты.
Ужель нас серый день задушит?
— И будем все мы — стыд и страх - Микроскопические души В телескопических штанах.
ГЕОРГИЙ
ЕВАНГУЛОВ
ВДОХНОВЕНИЕ
Люблю писать простым огрызком
Затупленного карандаша,
Как будто бы с душою близко Соприкасается душа.
Люблю, когда начнет метаться, —
От рифм кружиться голова,
И мысль пронзит — и вот из пальцев,
Из пальцев выточу слова.
Топленого послушней воска Дрожит в моей руке душа,
И вспыхивают искры мозга На кончике карандаша.
ВЫБРАТЬ СВОЙ ЦВЕТ...
Выбрать свой цвет — это — самое трудное, Помню давно, еще в юные дни,
Глаз мой прельщало все изумрудное:
Травы, озера в зеленой тени,
Ночью на небе звезды спящие, Зеленеющие до зари, Огоньки на вокзалах, в даль уходящие Мерцающие фонари...
Летняя легкость зеленых кузнечиков, Мох потемневший зеленых стволов,
Зеленая ржа старинных подсвечников,
Зеленые сукна игральных столов,
Крыло попугая в перьях рассыпчатых,
Измеиных глаз зеленеющий жар,
Иэтот сверкавший в лучах переливчатых, В саду зеленый стеклянный шар...
На мир я смотрел глазами влюбленного, Но выбрал, все взвесив — и против, и — за,
Из всего, что было на свете зеленого, Зеленее зеленого — ваши глаза!
Париж, 1952
206
ЯНОЧЬЮ ВИДЕЛ ИНОГДА...
Яночью видел иногда:
Через воздушные пространства Давно потухшая звезда,
Бессмертье обретя в ночи, Еще на землю льет лучи.
Так после смерти, и во сне,
В знак верности иль постоянства,
Ты тянешься, плывешь: ко мне — Чтоб не забыть — и досказать, И долюбить, и додышать.
КОГДА УМРУ...
Когда умру, и перед отпеваньем
Псаломщики, не торопясь, придут,
И, став у изголовья, с завываньем Псалмы поочередно заведут,
То им, не понимающим ни слова
На языке умерших, я скажу:
Вам хорошо сменять один другого, Пока в гробу недвижим я лежу...
Но если бы кому-нибудь из вас Пришла бы мысль счастливая — о Боже Меня сменить хоть на единый час,
Лечь за меня на час на это ложе,
Явышел бы тихонечко за дверь,
Иникого не испугав, — поверьте, — Так жадно надышался бы теперь, Как не надышишься и перед смертью!
НИКОЛАЙ
ЕВСЕЕВ
Синее небо, прохлада, Золотом солнце встает. Осени тихая радость
Сердцу утешно поет.
Грусти не надо, далекой
Смерть пусть покажется нам — Яркой звездою высокой, Как вифлеемским волхвам.
Старость и нежность. Не это ль Милость небесная к нам? Бледной попыткой ответа Пасть к бестелесным ногам.
Пасть в придорожные травы
С сердцем раскрытым, в слезах, Зрящим Господнюю славу В бедных осенних полях.
Август 1936
Все та же картина пред нами:
Дорога, поля, косогор, Отара овец с пастухами, Далекий в дозоре бугор,
И низкое небо склонилось К осенним ковровым полям.
Небесная близость не снилась Ни им молчаливым, ни нам.
Негласною дружбой связались Поля, облака, небеса,
И темною тучей казались
Такие земные леса.
Бурьяны и травы шептали
О ласковой бренности дней, И музыкой им отвечали Косые углы журавлей.
Май 1939
208
Дениз Евсеевой
Наша жизнь — очарованье,
Наважденье, светлый бред. В непрестанном расставанье Мы ее целуем след.
И расстанемся, не зная Ничего почти о ней.
В голубых просторах рая Нам не станет веселей.
А она уйдет, земная,
Легкой поступью своей,
Бедных строк не замечая, Строк, написанных о ней.
Октябрь 1941
Сохнут широкие плечи.
Иней виски запушил.
Синий осенний мой вечер, Как ты мне дорог и мил!
Медленно пью, упиваюсь Бедной твоей теплотой.
Все я принял и не каюсь. Больше не спорю с судьбой.
Запад мой ало-лиловый Только б не быстро темнел.
Знаю, как это не ново,
Знаю предел и удел.
Знаю — никто не поможет. Так холодна высота.
Благостный, добрый мой Боже, Где же Твоя доброта?
Июль 1946
П О ЭЗИ Я
И рине О д оевц ево й
Будто эхо — отзвук краткий
Изарниц далеких свет
Над раскрытою тетрадкой,
Ив строках полуответ
209
На мерцанье и сиянье, На прибой волны морской,
На счастливое незнанье, На закат крылатый мой.
Ты была всегда лишь тайной, Музыкой поющих слов
Вмире хрупком и случайном,
Вмире лучшем из миров.
Май 1947
За рекою костер полыхает.
Кашу варят в ночном казаки. Неуемная совка летает.
Под кустами горят светляки.
Небо в звездах висит над землею. Звезды смотрятся в тихий Хопер,
А он, вечный, седою волною
Им поет про сарматский простор.
О раздолье казачье родное, Степь бескрайная, кони, стада. Это счастье такое земное, Но его не забыть никогда.
Даже там на какой-то планете Средь каких-то небесных цветов Будет сниться туман на рассвете, Запах трав, очертанье кустов.
И заплачет душа в сновиденье
От любви и от милости к ней. Вся в слезах упадет на колени
В благодарной молитве своей.
Июнь 1949