Методология_Литература / droizen

ствующим и чувственно воспринимаемым,— представ> ления и воспоминания, наличная совокупность кото> рых обнимает и определяет наше Я, представляет собой орган нашего воления и умения.

То, чем мы таким способом обладаем, во внешней действительности уже не существует, поскольку в своем внешнем бытии оно минуло, а существует только как воспоминание и представление в нашем уме, лишь там оно еще живо и оттуда продолжает действовать и участвовать в нашей жизни.

Мы понимаем под словом «история» сумму того, что произошло в течение времени, насколько наше знание может проникнуть в глубь веков — точно так же, как мы по аналогии употребляем слово «природа», желая охватить всё, что имеется где>либо в пространстве, дос> тупное нашему знанию и исследованию.

[1. Пространство и время]. Здесь мне придется сде> лать одно замечание, имеющее для нашего вопроса наи> первейшее значение. Оно касается способа наших чув> ственных, т. е. эмпирических, ощущений и тем самым является нормативным для нашего эмпирического по> знания. Это так называемая специфическая энергия наших органов чувств, как ее объяснила новейшая фи> зиология (Вундт. Физиологическая психология. 1874).

Она учит, что ощущения, относящиеся к различным чувственным нервам, например, ощущение синего, сладкого, теплого, ощущение высоты звука, образуют совершенно обособленные циклы. Одни и те же колеба> ния воздуха, которые ухо воспринимает как звук, кожа, по крайней мере, при более низких звуках, вос> принимает как вибрацию, а глаз как колебание струны. Каждый из этих органов чувств ощущает одно и то же явление иначе, каждый на свой лад. А с другой сторо> ны, каждый из наших органов чувств, как бы он ни был возбужден, ощущает лишь в своем цикле ощущений; так, например, возбуждение глазного нерва, будь оно вызвано освещенными предметами или давлением на глазное яблоко, или электрическим током, пропущен>

44

ным через глаз, порождает лишь световые ощущения; глаз сам по себе не различает, каким образом возникло возбуждение, вследствие которого у него появилось это световое ощущение. Точно так же слух, вкус и т. д.

Следовательно, вещи не сами по себе синие, сладкие, теплые, высокого тона, а это ощущения, которые вызы> ваются их воздействием на тот или другой наш орган чувств; не воздействующее является синим, теплым, сладким и т. д. То, как ощущается воздействие, при> надлежит органу чувств, который его воспринимает. Следовательно, ощущение является не отображением в нашей душе того, что воздействовало на нее, а лишь знаком, который орган чувств телеграфирует в голов> ной мозг, сигналом происшедшего воздействия. Ибо отображение требовало бы некого сходства с отобра> женным предметом. Знак же может не иметь никакого сходства с тем, что им обозначено; отношение между тем и другим состоит только в том, что один и тот же предмет, воздействуя при одинаковых условиях, при> водит к возникновению одних и тех же знаков, следова> тельно, что неодинаковые знаки всегда соответствуют неодинаковым впечатлениям.

Какими бы субъективными, т. е. принадлежащими всецело нашим чувственным ощущениям, ни были эти знаки, они ни в коей мере не являются только видимо> стью, а каждый из них есть именно знак чего>то проис> ходящего. Поскольку одинаковые комбинации воздей> ствий на каждый из наших чувственных органов приво> дят к возникновению одинаковых знаков, относящихся к его сфере действия, постольку под воздействием оди> наковых впечатлений на органы чувств и вследствие их перевода в головной мозг там всегда повторяется одна и та же комбинация соответствующих знаков. Если спе> лый персик был однажды воспринят глазом как пур> пурный, вкусовыми нервами — как сладкий, осязатель> ным органом — как мягкий, то затем при виде спелого персика в нашей душе повторяется та же комбинация знаков, и эта комбинация повторяется благодаря на> званным признакам спелости плода. Когда мы ориенти>

45

руемся в темноте среди предметов, которые нас окружа> ют, ощупывая их кончиками пальцев, выясняя, плоски они или объемны, сколь они высоки и широки, стоят ли вплотную друг к другу или раздельно, и наши десять пальцев работают как подвижные ножки циркуля, то> гда все наши органы чувств одновременно как бы ощу> пывают предметы вокруг нас, чтобы получить от них воздействия, каковые каждое из пяти чувств восприни> мает по>своему и телеграфирует в душу, а затем, обоб> щив, найти, какая комбинация внешних знаков из это> го получается. Мы имеем в этих знаках и их комбинаци> ях не отображение действительности, а, скорее, соответ> ствующую реальностям систему восприятий, которая подвижна, разнообразна и достаточно точна для того, чтобы в соответствующей изменяющейся комбинации знаков следить и наблюдать за тем, что существует и происходит вокруг нас, постоянно меняясь.

Сколь бы мало мы ни сознавали это натуралистиче> ски, в нашем мире знаков и, прежде всего только в нем, содержится для нас весь мир сущего и происходящего вне нас, точно так же, как в наборном ящике типограф> ского наборщика содержатся слова, фразы и целые книги. Во все новых прикосновениях и восприятиях наших чувств, вновь и вновь под контролем наших зна> ковых систем, мы получаем если и не отображение су> щего и происходящего, то хотя бы представление о них, непрерывно расширяющееся, пополняющееся и кор> ректируемое.

Такова основа всякой эмпирии. Не мир явлений дает нам эти знаки, а особая природа различных чувствен> ных нервов и нашей спонтанной и своеобразной дея> тельности формирует из воздействий на наши чувства и при помощи этих инструментов то, чтó мы получаем для себя из этого воздействия. Она, возбужденная из> вне, образует бесконечные системы знаков, при помо> щи которых в нашем внутреннем мире проецируется и воспроизводится для нас мир явлений. И в этой своей деятельности наша душа развивается в особую спонтан> ную силу, она становится мыслящим духом.

46

Все внешние волнения, воспринимаемые нашим мыслящим духом посредством органов чувств, он нака> пливает и, имея их в наличии, анализирует, связывая на основе их разнообразных модальностей, среди кото> рых временнáя последовательность и пространственное сосуществование являются наипервейшими и самыми общими. Обе эти формы возникают не из тех или иных ощущений отдельных органов чувств, а, так сказать, из нашего общего чувственного ощущения, ощущения того, что мы сами находимся в бесконечном простран> стве посреди рассеянных и неустанно движущихся ре> альностей, движемся вместе с ними, и все же являемся в них чем>то собранным и замкнутым в себе, твердой точкой, неким Я.

Как все другие модальности или регистры нашего восприятия и системы его знаков, пространство и время как таковые не существуют во внешнем мире; здесь имеет место лишь неустанное рассеяние и движение, так или иначе различимые колебания, которые наши органы чувств воспринимают как цвет, тепло, звук; тя> жесть они воспринимают как свободное падение, коему что>то препятствует, и т. д.; лишь наш ум регистрирует полученные чувственные впечатления как цвет, тепло, звук, тяжесть, как пространство и время; и лишь благо> даря этим чувственным впечатлениям мы начинаем различать в самих по себе пустых категориях: цвет, те> плота, звук — всевозможные цвета и звуки.

Мы сперва воспринимаем эти воздействия реально> стей на нас в пространстве и времени, а затем разлагаем нашу систему знаков на две большие области потому, что обе эти формы, оба регистра оказываются самыми общи> ми, в которые можно включить и которым можно подчи> нить все прочие: тепло, звуки, цвет, тяжесть и т. д.

Ибо оба эти созерцания, пространство и время, объ> емлют в себе самые широкие альтернативы, и более того, они дополняют друг друга в такой степени, что под их «или>или» для нас всё подпадает, о чем мы узнаем из восприятия. Пространство и время соотносятся друг с другом как постоянство и непрерывное движение, как

47

покой и спешка, как связанность и безудержность, как материя и сила. Всякое движение состоит в том, что время снова и снова преодолевает инертное пространст> во и включает его в поток становления, пространство же снова и снова стремится затормозить мимолетное вре> мя, распространить его вширь и привести к покою бы> тия. Но эти наиболее общие созерцания, пространство и время, пусты, пока не получают какое>либо дискретное содержание в силу того, что мы определяем и наполня> ем их отдельными, одновременными или последова> тельными частностями. Определять последователь> ность и одновременность — значит различать частности в пространстве и времени, значит не только сказать, что они существуют, но и чтó они собой представляют.

[2. Двойственность человеческой сущности]. Из на> ших рассуждений вытекает еще и другой результат. Наша человеческая сущность, условие нашего позна> ния и знания, имеет сильно выраженный двойствен> ный характер, она в одно и то же время и чувственна и духовна, находится в самой гуще неустанно движуще> гося мира явлений, увлекаемая ими из стороны в сторо> ну, и одновременно сосредоточенная и по отношению к этому миру замкнутая в себе, в своей духовности, в сво> ем Я>бытии.

Это Я>бытие — не только жизнь, которой живет и растение, не только чувственная душа, которая есть и у животных. Какими бы высокоодаренными ни были иные из животных, до высот Я>бытия, до речи, мышле> ния, духовного творчества, насколько мы наблюдаем, не поднимается ни одно.

Аристотель (О душе. II, 4, 2) говорит, что у животного, растения есть способность «производить себе подобное (животное — животного, растение — растение), дабы по возможности быть причастным вечному и божественно> му» (Êna toæ !e] ka] toæ qeÏou met¯cwsi). Следовательно, в непрерывности вида они соучаствуют в божественном и вечном; вид есть постоянное, идея, которая проявляет> ся в отдельном животном, в отдельном растении, а

48

именно так, что в любом из этих явлений вид повторя> ется и воспроизводится периодически. Аристотель до> бавляет, что животное и растение, т. е. отдельное инди> видуальное явление, «продолжает существовать, но не оно само, а ему подобное»: o|k a|tÝ !ll™ oÎon a|tÜ, «ос> таваясь единым не по числу, а по виду».

В противоположность этому характеризуется род людской. В нем есть ©pÏdosiV eÇV aàtÜ, т. е. он постоянно добавляет к самому себе приращение, создавая нечто новое и большее с явлением каждого нового индивиду> ума. Человек причастен божественному и вечному ина> че, чем животное, оставляющее после себя только себе подобное (oÎon a|tÜ). Ибо человеческое в каждом новом индивидууме получает некую прибавку к самому себе (©pÏdosiV eÇV aàtÜ), и именно поэтому индивидуум имеет собственное значение, представляет интерес как инди> видуум и значителен в ряду поступательного развития. Именно поэтому ему дано оставлять после себя в том, что он, созидая, совершает, свой a|tÜtaton, выражение и отпечаток, отражение своего собственного бытия. И именно эта его сущность, созидающая и преобразую> щая в различных формах, относится к историческому исследованию. И у человека есть своя тварная сторона, но все же genus homo не только животное; это естествен> нонаучное определение его рода охватывает не все его существо, как у животного или растения, можно бы даже сказать, что взамен родового понятия ему дана ис> тория. И ее содержанием являются все новые и новые открытия и преобразования рода человеческого.

Такая четко выраженная двойственность человече> ской сущности обусловливает обширные циклы науч> ных выводов, выработанных человеческим умом. По> скольку наше Я обладает духовной и чувственной сущ> ностью, эти выводы могут исходить либо от чувствен> ной, либо от духовной стороны, могут быть либо эмпи> рическими, либо спекулятивными, т. е. либо ум, на> блюдая и исследуя, обращается к внешнему миру, либо мыслящее Я, обладая богатым накопленным содержа> нием, углубляется в него и познает само себя. Конечно,

49

это противопоставление необъективно, ибо в той и дру> гой форме действует одно и то же познающее Я, опери> рующее одним и тем же материалом, а именно теми же системами знаков, которые присутствуют в нас, будучи вызваны эмпирически, но мысленно упорядочены и скомбинированы в представления, слова, мысли.

Находясь в самом центре мира явлений, мыслящее Я может понять и познать себя лишь благодаря тому, что оно не желает отказаться от своей противоположности внешнему миру, не>Я.

И, опять>таки, мыслящее Я может эмпирически от> носиться к чувственному миру лишь потому, что оно знает себя как духовно единое, как целостность, и оно сосредоточивает как в фокусе внешнее, бесконечно рас> сеянное многообразие. Из этого центра оно может соз> нательно и целеустремленно воздействовать на внеш> ний мир, как бы реагируя посредством своих органов чувств сообразно той же системе знаков, которую оно заимствовало из внешнего мира; может, насколько оно в силах, упорядочивать свою периферию.

История и природа

Главный вопрос можно сформулировать так: что дает нам мерило и, так сказать, право, для того чтобы из хао> са эмпирических ощущений одни обобщать как исто> рию, а другие — как природу?

Мы знаем: все, что есть в пространстве, одновремен> но есть и во времени и, наоборот; следовательно, вещи не в нас разделяются на природу и историю не объек> тивно, а пространство и время суть только самые общие категории, согласно которым мы можем для себя разла> гать всю совокупность явлений и упорядочивать их. Наше восприятие поставит явления в тот или иной ряд, в зависимости от того, какой момент ему покажется главенствующим: время или пространство.

Мы очень хорошо знаем, что солнце, луна и звезды, а также камень, растение, животное пребывают во вре>

50

мени; но для камня, каковым бы он ни был, значение времени заключается разве что в том, что он подверга> ется выветриванию. У растения, животного, пожалуй, есть временнóе протекание, но зерно пшеницы, бро> шенное в землю, через былинку, цветение, колос станет повторением таких же зерен. И то же самое можно ска> зать о животном, обо всей жизни на земле, всем звезд> ном мире, главным признаком которого для нас являет> ся периодический восход и закат. Момент времени ка> жется нам здесь вторичным, бесконечный ряд времени разлагается в этих преобразованиях на равные повто> ряющиеся циклы или периоды, как это называется в алгебре. Что касается индивидуальной жизни живот> ного, растения, то мы не можем понять их иначе, неже> ли как повторяющиеся в них периоды, их материаль> ность, действующие в них физические и химические за> коны; наше исследование в конечном счете ищет меха> нику атомов, которая позволяет им быть и становиться такими, какие они есть. Итак, в явлениях этого ряда мы понимаем лишь постоянное, материальное, в чем совершается движение, правило, закон, по которому оно происходит,— ищем равное в перемене, неизмен> ное в изменчивости; момент времени кажется нам здесь всегда вторичным. Но всеобщее понятие «пространст> во» получает здесь свое дискретное содержание беско> нечно расширяющегося бытия, и совокупность таких представляющихся нам явлений бытия и вращающего> ся по кругу становления мы понимаем как природу.

В других явлениях мы встречаемся как с более важ> ным с переменным в постоянном и с меняющимся в рав> ном. Ибо здесь мы видим, что в движении возвращаются не всегда к одним и тем же формам, а складываются все новые и более развитые формы, такие новые, что матери> альное, в котором они проявляются, становятся как бы вторичным моментом. Мы здесь видим постоянное ста> новление новых материальных образований. Любое но> вое является не только иным, чем более раннее, но и про> исходящим из более ранних и обусловленным ими, так что оно предполагает более ранние и идеально имеет их в

51

себе, продолжая их, и в этом продолжении указывая на ещё другие образования, которые последуют за ним.

Именно в этой непрерывности все более раннее рас> ширяется и дополняется более поздним (©pÏdosiV eÇV aàtÜ), именно в этой непрерывности целый ряд изве> данных форм складывается во все более высокие ре> зультаты, и любая из изведанных форм является мо> ментом становящейся суммы. В этом неустанном следо> вании один за другим, в этой восходящей непрерывно> сти всеобщее понятие «время» получает свое дискрет> ное содержание, содержание бесконечной последова> тельности поступательного становления. Совокупность таких явлений становления и поступательного движе> ния мы воспринимаем как историю.

И в сфере, понимаемой нами как природа, имеются отдельные существа, индивидуальности; возможно, что и для них есть какое>либо движение прогресса, ка> кая>либо историческая жизнь, конечно, только с точки зрения, которая находилась бы вне сферы нашего чело> веческого познания. Насколько мы можем видеть и на> блюдать по свойству человеческой природы, лишь в мире человека есть этот знак поступательного развития восходящей в себе непрерывности.

Ибо как в нас самих, так и во всех человеческих сфе> рах мы как движущую причину познаём энергию воли. И эта воля направлена на то, что еще только должно возникнуть, родиться или измениться, на то, что внача> ле существует лишь в мыслях т. е. еще не существует, пока не претворится в дело, и, следовательно, любой та> кой волевой акт как бы обращен к будущему и имеет своей предпосылкой настоящее и прошлое; он направ> лен на то, чтобы этой идее соответствовало бытие, в ко> тором она имеет свою действительность и истину, что> бы преобразовать это бытие согласно идее и по>новому, так, чтобы оно стало в ней истинным. Ибо истиной яв> ляется та идея, которой соответствует бытие, и бытие истинно, если оно соответствует идее.

Здесь движущим и действующим моментом являет> ся не механика атомов, а воля, которая рождается и оп>

52

ределяется из Я>бытия, и действующая одновременно воля многих людей, которые в этом сообществе, в этом духе семьи, духе общины, духе природы и т. д. обрета> ют как бы общее Я>бытие, которое ведет себя аналогич> ным образом.

Именно это превращает мир людей в нравственный мир. Сущность нравственного мира есть воля и воле> ние, которое как таковое должно быть индивидуально, следовательно, свободно, должно быть постоянным стремлением к совершенству, постоянным поступа> тельным движением и которое подлежит тому же зако> ну, даже если воля и воление пренебрегают этим зако> ном и нарушают его.

Движение этого нравственного мира мы и обобщаем как историю. И к тем явлениям, которые мы получаем посредством эмпирического восприятия из этих сфер, у нас, воспринимающих, иное отношение, чем к природе.

Впрочем, и в сфере человеческой жизни имеются та> кие элементы, которые можно измерить, взвесить, вы> числить, и именно они являются субстратом или, вер> нее сказать, материалом, на основе которого проходит вся человеческая деятельность вплоть до ее высочай> ших и самых духовных форм.

Ибо мы, люди, не создаем, а лишь формируем и моде> лируем что бы то ни было из материала, возникшего ес> тественным образом или исторически ставшего, мате> риала, который мы находим, являясь в этот мир. Но ма> териальные условия далеко не исчерпывают сущность нравственного мира, и их никак не достаточно для объ> яснения этого мира, и кто полагает, что может объяс> нить его материальными условиями, тот теряет или от> рицает здесь самое что ни на есть главное. Ведь, не дере> вом и медью инструментов, не акустическими закона> ми звуков и аккордов, которые они издают, можно объ> яснить и понять Бетховенскую симфонию. У компози> тора были все эти средства и материалы, и акустические эффекты, чтобы породить нечто, не имеющее аналогии во всей сфере природы, нечто, возникшее в его душе и в душах людей, самозабвенно внимающих его музыке,

53