Методология_Литература / droizen

de ses amis»,45 и его письма являются самым достовер> ным источником об этих войнах.

3. Следующей формой непосредственных и первых сообщений мы можем назвать дневники самого разного рода, начиная с тех, которые ведутся целиком в личных интересах и с субъективной односторонностью, до та> ких, которые регистрируют по возможности сухо еже> дневные деловые происшествия, как это положено в служебных журналах, и тем самым они переходят, соб> ственно говоря, из цикла источников в разряд деловых остатков. В таком случае главная цель состоит в том, чтобы зафиксировать все, что принадлежит летучему мгновению: факт, ситуацию, чувство или представле> ние, какими они были на самом деле, прежде, чем более новые события и свежие впечатления видоизменят их.

Разумеется, такие дневники тем значительнее, чем шире кругозор того, кто ведет их, чем более богатое со> бытиями время, когда он пишет, чем масштабнее его личность и чем более деятельное участие он принимал в событиях эпохи. Если Леопольд фон Бух из близкого окружения Великого курфюрста в 1674–1683 гг. вел дневник, то понятно, как важно, что этот дневник со> хранился. Именно тогда, когда дневники пишутся с оп> ределенным интересом, как, например, военный днев> ник полковника фон Шака за 1812— 1815 гг. и дневник графа Фридриха Дона того же времени, которые я смог использовать для биографии Йорка, то они тем поучи> тельнее.

Дневники приобретают для нас тем большее значе> ние, чем более ранним является их происхождение. Дневник Льва Рожмитальского, шурина короля Подеб> рада, который вел молодой магнат во время своего путе> шествия по Германии, Бургундии, Англии, Франции, Испании, приводит массу исключительно интересных известий. Если обратиться к античности, то к такому же типу относится дошедший до нас в отрывках в «Ин> дике» Арриана дневник путешествий Неарха, который вел флот Александра от Инда к Евфрату. И, без сомне> ния, в основе «Анабасиса» Ксенофонта лежат записи

134

путевого журнала, сделанные во время возвращения на родину 10 000 греков, о чем свидетельствуют заметки о стадиях, парасангах и многое другое.

Исходным пунктом для определения другой, близ> кой к журналам, категории мог бы служить еще один пример из античности. Царь Антигон Одноглазый час> то приводил в изумление посланцев, являющихся к нему на аудиенцию, точностью своей памяти, он пом> нил, кто уже раз был у него 10, 20 лет назад, о чем он вел с ним переговоры, какой ответ от него получил; у него были àpomn¹mata, записки для памяти, обо всех делах, и перед аудиенцией он наводил в них справку, чтобы знать суть дела.

Подобные заметки встречаются в самых различных формах. Так, например, журналы поступления и выда> чи бумаг, которые были заведены в княжеских кабине> тах, вошедшие в обиход в XIV— XV вв. книги ежеднев> ных записей в отдельных патрицианских семьях в Нюрнберге, Майнце и т. д.; обычай записывать все важ> ные решения городского совета и происшествия в горо> де, чтобы в практических делах иметь возможность на> вести справку (бумаги служили в качестве свидетелей); точно такой же характер носят книги записей маркгра> фа Альбрехта Ахилла. Можно назвать много таких ис> точников вплоть до полковых книг приказов и паролей, из которых мы черпаем, например, самые важные и иногда единственные сведения по военной истории Пруссии во время царствования Фридриха Великого.

4. Как четвертый вид непосредственных записей к дневникам примыкают хроники, анналы. Если письма, дневники характеризуются тем, что лицо или лица, ав> торы или секретари, писали о том, что интересовало их лично или касалось круга деловых партнеров или кол> лег, желая, чтобы эти факты не забылись, то хроники имеют иной кругозор. Хроники стремятся зафиксиро> вать вообще все достойное внимания, что произошло или случилось в действительности, как правило, во вре> меннóй последовательности или, по крайней мере, по годам.

135

В наипростейшей форме таковую временну´ю после> довательность показывают списки эпонимов ассирий> ских царей, которые издал Джорж Смит на основании глиняных табличек из Хорсабада: на каждый год прав> ления какого>либо царя на протяжении всего его царст> вования приходится свой эпоним, т. е. высокие чинов> ники двора, наместники провинций сменяют в этой должности друг друга по очереди. В этих списках в от> дельные годы добавляют сведения о покоренных наро> дах и завоеванных городах.

Несомненно, в Египте не только в одном храме ве> лись такие хронологические записи, разумеется, в про> стой последовательности царей с указанием их полных имен, и не только начертанные иероглифами — у нас есть несколько таких,— но и написанные демотикой на папирусе. Уже цитируемые древними !nagrajaÏ Фив и Гелиополиса были такого рода списками и, они, оче> видно, имели исторические добавления, как это можно понять, обратившись к фрагментам книги жреца Мане> та, приводимым, в частности, в книге Иосифа Флавия «Contra Apionem».46 Такого рода, пожалуй, и книги Царств и Паралипомена из Ветхого Завета.

Ибо здесь, как и повсюду в античности, не было дру> гого типа хронологии — я имею в виду летоисчисле> ния,— кроме как по правящим царям, причем каждый год их правления исчисляли по>порядку.

Каких трудов и усилий стоило народам придти хотя бы и к такому малоудобному способу летоисчисления, можно наглядно проследить на примере греков. Каж> дый греческий город сам по себе считал по эпонимам, жрецам, царям, архонтам, пританам и т. д. Списки та> ких эпонимов были, но, конечно же, чем дальше вглубь веков, тем они были ненадежнее. Мы знаем о такой palaiot%th !nagraj¹ спартанских царей, о списке жриц храма Геры в Аргосе, возможно, и здесь записы> вали отдельные исторические факты. Но вряд ли с ними можно связать так называемых ìrogr%joi, oÈ kat„ «toV prattÜmena gr%jonteV,47 как объясняют граммати> ки это слово (ионийцы Азии говорят òroV вместо îra,

136

crÜnoV. Ибо древнейший из известных нам горографов (логографов) Харон из Лампсака — ровесник Персид> ских войн. А всевозможные краткие хроникообразные заметки, встречающиеся у более поздних авторов, та> ких, как Диодор, Диоген Лаэртский, заимствованы от> нюдь не из древнейших, непритязательных хроник, а из таблиц александрийской эпохи, например, такую таблицу составил Аполлидор, а за сто лет до него подоб> ная таблица (marmor Parium) была высечена на камне, вероятно, для дидактических целей. Своего рода атти> ческие хроники во время Демосфена попытались соз> дать Андротион, а через сто лет Филохор.

Что касается хронологической фиксации в Риме, то дела там обстояли не менее плачевно, употребляемые там для этой цели списки консулов из>за колебаний от> носительно начала года были малопригодны, так что, создавая со времени Третьей Пунической войны четкие списки, были вынуждены прибегать к различным вставкам, подтасовкам и другим насильственным сред> ствам. Конечно, были уже annales maximi, вести кото> рые был обязан Pontifex Maximus48, таблица месяцев, calendarium, и таблица лет, liber annalis («книга горо> да» как ее называет Моммзен), в ней перечислялись ежегодные консулы. Но если оригинал этой книги и не погиб в так называемом «галльском пожаре» в 399 г.— ибо Рим не был тогда сожжен,— то все же во времена Варрона и Цицерона его уже не было, а были лишь ко> пии, в том числе написанные в храме Юноны Монеты на полотняном свитке. В этой старой liber annalis, вероят> но, кратко отмечались, какие знамения, триумфы, эпи> демии и т. п. случались в каждом году. Далее, вероятно, такие записки делали и другие должностные лица, ска> жем, плебеи>эдилы, некоторые семьи. Обо всем этом трудно судить с уверенностью. Во всяком случае в Риме делали попытки писать повествования в форме анна> лов, сначала Фабий Пиктор во время Второй Пуниче> ской войны на греческом языке, а Невий и Энний ла> тинскими стихами; эта та форма, которую Тацит в сво> их «Анналах» поднял на недосягаемую высоту.

137

Но наряду с анналами продолжали пользоваться ка> лендарной формой, которая в свою очередь положила начало средневековых хроник, как показал Моммзен в статье о Хронографе 354 года. Этот римский хронограф императорского периода содержит календарь на год, консульские фасты до 354 года, расчет пасхалий до 412 г., список городских префектов, дни смерти муче> ников и т. д. и, наконец, «Всемирную хронику» Иеро> нима. Именно такую форму календаря ввели церкви и монастыри, и она стала основой записей всякого рода, необходимых для церковных и практических целей.

Затем, непрерывно развивая эту форму римского ка> лендаря, добавляя другие случающиеся в каждом году события придворной и государственной жизни, посте> пенно вырабатывали относительно подробные хрони> ки. И нет ничего удивительного в том, что, например, один монастырь заимствовал свою хронику у другого, списывая ее, а затем продолжая на свой лад. Эти хрони> ки, особенно более поздние, приближаются до некото> рой степени к подлинной историографии, например хро> ника Эккехарда монастыря Аура («Chronica Uraugien> sis», ок. 1110 г.).

От этой более старой формы хроник отличается более поздняя, каковая складывается главным образом в го> родах. В Италии ее начало можно датировать середи> ной XIII в. (братья Виллани), в Германии — началом XIV в., со времени создания Страсбургской хроники Клозенера и Эльзасской хроники Якоба Твингера Ке> нигсгофенского, а затем следуют городские хроники Любека, Кельна, Берна, Магдебурга. Уже то обстоя> тельство, что их писали чаще всего не духовные лица, а городские писари, и что в этих хрониках интересы го> рода и его округи выдвигаются на передний план, при> дает им совсем иной характер. И они становятся под> линной историографией, как, например, превосходная «Бернская хроника» Конрада Юстингера; но они име> ют еще то преимущество, что кругозор их авторов замы> кается исключительно интересами города, и тем самым их пишут с односторонней точки зрения.

138

Параллельно с хрониками через все средневековье проходят исторические сочинения более свободной формы, обозначаемые то как annales, то как historiae. Их образцами были римские хроники, и средневековые авторы отчасти подражали им, особенно Светонию. Это было отчасти продиктовано намерением получить та> ким образом исторический обзор, например, Павел Диакон, писавший в эпоху Карла Великого, в основу своей хроники кладет Евтропия, а там, где тот заканчи> вает свое повествование, выкручивается, как только может, а затем его хронику доводит до 820 г. Ландульф Сагакс. Целью одних хроник является проследить ис> торию определенного народа или государства, напри> мер, у Павла Диакона —историю лангобардов, у Григо> рия Турского — историю франков, у Иордана — исто> рию остготов. Задачей других было рассказать в форме анналов об определенных периодах времени, напри> мер, Флодоар в своих «Анналах» подробно записывает современные события от 919 г. до 986 г.

Разумеется, значение сведений, сообщаемых хрони> ками и анналами, тем меньше, чем дальше — как по времени, так и по общественному положению — их ав> торы отстоят от записываемых ими событий, и наобо> рот, их значение тем возрастает, чем ближе они к ним, тем более, если они их современники или так или иначе причастны к ним.

Таким образом, у нас есть теперь еще две формы ис> точников, и та, и другая, собственно говоря, ставили перед собой цель просвещения современников и потом> ков или по крайней мере претендовали на это.

5. Теперь перейдем к достопримечательностям; в сочинениях под таким названием знаменитые деятели сообщают о событиях, свидетелями и участниками ко> торых они были. Этот жанр появляется лишь тогда, ко> гда складывается подлинная публичная жизнь, кото> рая придает таким специфическим повествованиям значение и вызывает интерес к ним; и здесь все равно, считает ли автор, что именно его ви´дение событий особо привлекательно и его личность достойна особого вни>

139

мания, или он хочет так или иначе оправдать, объяс> нить свои намерения, или желает, чтобы факты дошли до потомков в его интерпретации. Рассказчик здесь в центре повествования; его интересы есть та категория, на основе которой и ведется повествование.

Примечательно, что такая форма изложения появи> лась сначала в Греции в пору Перикла и софистов, а именно в „Upomn¹mata Иона Хиосского, и такая повество> вательная форма развивалась вплоть до Арата; в Риме первым к ней обратился Катон Старший в сочинении «De sua vita»,49 а затем ею пользовались вплоть до времени Императоров, а позднее она возродилась в высокопросве> щенном мире позднего ислама — я имею в виду мемуары султана Бабура (ок. 1500). В западноевропейском средне> вековье эта форма долгое время отсутствовала. Однако в некоторой степени сюда можно отнести «Antapodosis» епископа Лиудпранда времен Оттона I. Затем, начиная с XIV в. эта форма повествования возрождается прежде всего в романских странах. Во Франции, например, хро> ники Фруассара о франко>английских войнах XIV в., а затем хроники Филиппа де Коммина (ок. 1480) дают тол> чок написанию ряда мемуаров, той традиции, которая с этого момента, все обогащаясь и преумножаясь, продол> жается до наших дней в многообразии форм, тенденций, точек зрения, хотя и не без подделок.

6. Близки к мемуарам те рассказы, в которых видные деятели не только излагают достопримечательности своей жизни, но и берутся рассказывать со своей точки зрения историю своего времени, повествуя при этом на основе своего опыта и соответственно своим взглядам о тех событиях, свидетелями, а может быть, и виновни> ками которых они были сами. Возглавляет такой раз> ряд источников Фукидид, сюда же относятся и Поли> бий, и явно тенденциозные Commentarii50 Цезаря. В Риме, как правило, для этого вида изложения упот> ребляют слово «historia», например, Гелий (Noct. att. V, 18) проводит границу между историями и анналами: «historia earum rerum, quibus rebus gerendis ipse inter> fuerit is qui narret».51

140

Главным здесь является не прекрасный стиль и не со> мнительная слава владения искусством исторического повествования, а компетентность, основательное зна> ние обсуждаемых вещей. Такие мемуары встречаются в средние века, так, например, Нитхард, сын Эгинхарда

ивнук Карла Великого, который в Historiarum libri IV сообщает о междоусобице сыновей Людовика Благочес> тивого, в которой он сам принимал участие как дипло> мат и воин; эти книги он написал в 840— 843 гг. по зада> нию Карла Лысого. Можно назвать еще Випона, канц> лера Конрада II; епископа Николауса из Бутринто, ко> торый писал для Генриха VII. Император Карл V сочи> нил такую книгу об истории своей жизни, фрагменты которой сохранились. Карл V диктовал свои мемуары «De sua vita»,52 опубликованные в 1602 г., но затем бес> следно исчезнувшие, пока их снова не нашли в переводе на португальский язык (Commentaires de Charles>Quint publiés par Kervyn de Lettenhove. 1862). К этой же кате> гории относятся «Histoire de mon temps»53 Фридриха Великого и другие его мемуары.

7.Если, рассказывая о разряде источников, обоб> щенных нами под понятием «прагматические», мы на> чали с самых простых, деловых сообщений и заверши> ли этот разряд комбинирующими источниками, т. е. та> кими, в которых факты излагают, предварительно со> поставив их, установив между ними более глубокую взаимосвязь, выявив более значительные цели и зада> чи, то понятно, что записки государственных мужей и военачальников приближаются к источникам такого рода, ибо они стремятся не только сообщить факты, но

ивыявить их значение, их взаимосвязь, их подлинное историческое содержание.

В приведенных выше примерах авторы делают за> метки, исходя из собственного опыта и в течение своей практической деятельности, и для нас их труды явля> ются источниками, поскольку они на основе знания предмета так изложили факты, могли их так изложить.

Но точно так же, сопоставляя и выдвигая гипотезы, могут поступать и излагать события и те писатели, ко>

141

торые далеко отстоят от них. Все равно, будет ли это ис> тория их времени, или история прошлого, даже давно минувшего времени, поскольку они рассказывают не о чем>то своем, совершенном ими самими, ценность их изложения всегда будет заключаться именно в таких соображениях, сопоставлениях, выводах, причем не имеет никакого значения, произведены ли они на осно> вании научного исследования или использования но> вых материалов, остававшихся до сих пор вне поля зре> ния историков: архивных материалов, грамот, остат> ков иного рода; и эти материалы могут стать тогда но> выми источниками.

Следовательно, сюда относится огромное число исто> рических произведений, которые весьма неравноцен> ны, и для любого исследователя представляют совсем иной интерес, чем источники. В этих книгах главное — не эти соображения, т. е. представления, которые сло> жились у автора, а сами материалы, которыми он опе> рировал, и в этом случае следует попытаться, насколь> ко это возможно, распознать цель этих операций, чтобы затем как бы вышелушить материал. Ибо в таких ис> точниках обычно кроется то политическая или церков> ная тенденция, которая сказалась на трактовке мате> риала, например, по большему счету, в историографии Ветхого Завета, то на передний план выступает общеис> торический интерес, т. е. стремление обобщить всеоб> щую историю по возможности полно и наглядно, на> пример у Диодора Сицилийского, то к рассказу приме> шиваются патриотические и национальные тенденции, как, например, у Ливия или в «Истории Европы в 1789–1815 гг.» Тьера, истории эпохи, конец которой он еще застал будучи мальчиком. А, быть может, здесь проявляется интерес назидательного развлечения или занимательного назидания, образцы которого можно найти во многих скучнейших произведениях Вольтера. А то заявляют о себе все эти тенденции сразу, как вооб> ще в продукции новейшего времени.

Мы поговорим обо всех этих формах в разделе «То> пика».

142

Естественно, что с ростом потребностей образования исторический материал начинают перерабатывать, под> гоняя все сильнее под общепринятые понятия, и в конеч> ном итоге мы имеем вместо живого постижения истории формальную fable convenue. И такой процесс мы можем наблюдать уже в Греции, где исторический материал обобщают, все сильнее ужимая, пока, наконец, пошлей> шие школьные учебники и справочники не начинают удовлетворять потребности обучения и образования; точ> но так же было в римской литературе, когда писатели типа Флора и Евтропия поставляли суммарные, ужатые варианты великой историографии времен Республики и Августа. Они — последыши эпохи упадка историогра> фии, в их книгах едва ли когда заходит речь о действи> тельных взаимосвязях событий, понимании и исследова> нии их. Я уже не говорю о нынешнем преподавании исто> рии, каковое принято считать обязательным для общего образования; это великое заблуждение нашей школьной и образовательной системы полагать, что подобные схе> матические и поверхностные знания необходимы для об> щего образования, и вообще могут дать его.

Сущность образования и значение истории в деле об> разования заключается совсем в ином. Образование и высокая техническая культура, и экономическое богат> ство расходятся как небо и земля; образование, в сущно> сти, этической природы, так как оно основывается на том, чтобы мы научились пониманию и уважению всего человеческого. Понимание условий жизни людей и на> ших современных институтов, их содержания и значе> ния углубляется по мере того, как мы воспринимаем их в историческом становлении; именно такое более глубо> кое понимание и дает образованному человеку превос> ходство над грубой массой и изысканной грубостью.

У любого настоящего существует потребность заново реконструировать историю своего становления, своего прошлого, т. е. понять все то, что есть и стало таковым, осмыслить в свете добытого нового знания как бы с бо> лее высокой точки, окидывая взором все бо´льшие про> странства.

143