Методология_Литература / droizen

которая была сочинена в бурное время, и в последней говорилось, что император будто даровал низшим сло> ям населения такие>то и такие свободы была использо> вана в «12 статьях» крестьянской войны).

Другойпример — многократноупоминаемое«Завеща> ние» Петра Великого, которое было вымышлено одним поляком в наполеоновское время и не без причастности самого Наполеона, как доказал Бреслау в журнале Зибе> ля161 за 1879 г. Или: многочисленные французские ме> муары, вплоть до последнего времени, например «Mémo> ires tirés des papiers d’un homme d’Etat»,162 которые печа> тались в 1828–1838 гг., как будто написанные Гарден> бергом163 и несколькими участниками войн против Напо> леона, а на самом деле, в основном графом де Аттонвил> лем и неутомимым фальсификатором Боманом.

3. Автор и произведение вымышленные. Например, сивиллины орфические книги из античности; «Vatici> nium Lehninense» брата Германа из Ленина,164 которое так любят цитировать ультрамонтанские (папистские) профессора; Маттео ди Джавиннаццо, якобы из време> ни короля Карла Анжуйского в Неаполе,165 пока В. Бернгарди в 1868 г. не доказал, что эти примечатель> ные анналы фальшивка XV в. Далее, Шефер>Бой> хорст166 в своих «Флорентийских этюдах» (1874) дока> зал, что «Флорентийская история» Маласпины,167 даже чудесная «Хроника» Дино Компаньи168 — поддел> ки, вероятно, конца XVI в.

Обнаружив подложность, исследование часто следует продолжить. Обман остается необъяснимым и неверо> ятным в случае, если нельзя доказать, какие резоны его вызвали. Я напомню о так часто предпринимаемых по> пытках доказательства подложности Оссиана; какой же гений был Макферсон, если он мог выдумать такую пре> красную поэзию ради мистификации! Или в основе фальсификации лежат мотивы политические, религи> озные и т. д., которые придают подложному произведе> нию иное значение, если эти мотивы будут доказаны. Так, в 1816 г. мюнхенский журнал «Алемания» опубли> ковал письма Нибура, Гнейзенау169 и других прусских

184

государственных деятелей о разделе Саксонии. Эти письма были вымышлены, но они показали в ярком све> те политику Баварского двора: эти письма как материал по прусской истории совершенно не пригодны, но они тем показательнее для характеристики антипрусских тенденций в начале существования Немецкого союза.170

б) Критический метод определения более раннего

иболее позднего

§31

Уже критический метод определения подлинности как остатков, так и источников, если проводится не как простое отрицание, часто приводит к диакритическому результату, т. е. к пониманию, что с первоначальным и подлинным связаны более позднее и неподлинное, ко> торое в свою очередь, будучи верно ориентированным и, заняв свое место, станет подлинным и зачастую весь> ма поучительным.

В представлении большинства людей псалмы счита> ются Давидовыми; кто внимательно читает, никогда не сочтет псалом «На реках вавилонских» (Пс. 136) тако> вым, и если мы научились различать более новые псал> мы и древние, Давидовы, мы получим очень важный ма> териал о времени Изгнания, даже времени Маккавеев. Не только в случае письменных памятников это так, но и в отношении остатков и памятников иногда даже в боль> шей степени. Бамбергский, майнцский соборы начали строить в стиле полукруглых арок, а закончили в так на> зываемом готическом стиле. Такой город, как Прага, Трир или даже Рим, конечно, же исторический памят> ник, но очень различных времен, каковые уже различа> ешь с первого взгляда. При более пристальном диакри> тическом рассмотрении видишь здесь целый ряд минув> ших столетий; в Праге это самые древние городские рай> оны: Вышеград, Еврейский город, Страгов, затем время Карла IV (мост с башнями), затем эпоха утраквистов (чаша у Тынского храма), наконец, время после битвы у

185

Белой горы (постройки иезуитов в Градчанах). Еще при> мер. В любом действе культа римской церкви, в ее таин> ствах, в ее иерархии все перемешалось: древнее, более позднее, новое,— и когда римские христиане полагают, что у них>то и сохранилось христианство в первозданном виде и всегда оставалось таковым, то в этих утверждени> ях проявляется просто недостаток критичности.

Главное здесь заключается в природе исторических материалов, т. е. они должны прежде всего обладать тем свойством, что они еще присутствуют в нашем на> стоящем, следовательно, они сохранились вплоть до наших дней, но одновременно, само собой разумеется, уже не такими, какими были в момент возникновения, и что они сохранились именно потому, что, продолжая жить, включали в себя новые элементы, или их формы подвергались изменениям, часто до неузнаваемости. Поскольку они суть непосредственно перед нами, они принадлежат настоящему, их в качестве исторического материала надо рассматривать в правильном свете, от> деляя различные этапы хронологической последова> тельности и, таким образом, подвергая их проверке.

Следовательно, речь идет о вопросе, является ли и может ли быть то, что перед нами налицо, еще тем же самым, чем оно было и хотело быть, и какие изменения, искажения можно распознать и вынести за скобки це> лей исторической задачи.

То, что в течение времени было добавлено, можно было бы признать подделкой, если бы сохранение пер> воначального вида входило в задачу соответствующего материала и было мерилом его ценности, например в случае таких письменных свидетельств, авторы кото> рых намеренно придавали им такие форму и содержа> ние, в которых высказалась их самая сокровенная сущ> ность и которые должны оставаться такими; например, Гораций и Овидий, в произведения которых в средние века было интерполировано много чужого. По крайней мере так кажется тем, кто желает иметь подлинного Го> рация и Овидия; и, строго говоря, у честных монахов, делавших списки, и у вагантов, считавших себя поэта>

186

ми, не было никакого на то права контрабандой протас> кивать свои вирши в поэзию Горация и Овидия.

Иначе обстоит дело с такими остатками, которые были и остаются живым достоянием, в котором любое новое поколение видело свою собственность и заявляло о своем праве поступать с ней, как ему заблагорассудит> ся. Если духовные песнопения, греческие эпические или немецкие старинные песни, сопутствуя жизни на> рода, вместе с ним развиваясь и многократно изменя> ясь, наконец, на определенной стадии своего преобра> зования были письменно зафиксированы или даже объ> единены в большие композиции, то нельзя, конечно, говорить о подложности, скажем, отдельных фрагмен> тов в «Илиаде» или «Одиссее» или в «Нибелунгах», тем более нельзя называть подделкой, когда на мотив песни подмастерья «О, Иннсбрук, я должен тебя покинуть»171 в евангелических церквах поют хорал «Все леса объяты покоем».172 И государственные устройства, символы веры, формы и жизнетворчество общины, городская ар> хитектура и т. д.— все это является историческим мате> риалом, но в их цели не входило и не входит оставаться неизмененными; они продолжают жить вместе с новы> ми поколениями; исходя из потребностей любого на> стоящего, они будут постоянно и незаметно, можно ска> зать, органично преображаться; их жизнедеятельность непрерывно продолжается независимо от того, растут ли они или приходят в запустение. Нет определенного человека, к которому они могли бы быть привязаны, нет определенного момента времени, когда они были бы установлены в качестве нормы и на все последующие годы. Они же не собирались стать историческим мате> риалом того или иного прошлого. Лишь историческое рассмотрение делает их таковым, а именно пытаясь по> нять их развитие в определенный момент времени, но не забывая при этом о синхронности разновременных явлений. Для этой цели мы путем исследования разли> чаем то, что было ранее и что было позднее, реконструи> руя более ранние образования, выделяя их из непре> рывного ряда преобразований и как бы изолируя. Так,

187

из еще имеющегося материала мы диакритически об> новляем для себя наш абстрактный образ, для эмпири> ческого рассмотрения которого в настоящем еще сохра> нились все основные элементы и признаки.

Великолепный пример такого диакритического ис> следования дает лингвистика. Она поставила перед со> бой цель доказать не только родство и направление по> стоянной дифференциации живых или сохранившихся

ввысокоразвитых литературах индогерманских и се> митских языков, но и реконструировать их в тех фор> мах, каковые они имели до дифференциации, а также показать последовательность формоизменений, кото> рые они претерпели до наших дней.

Всевозможными сравнениями языков и составлени> ем этимологий отдельных слов развлекались уже в ан> тичности, примером этого может служить Критил Пла> тона; со времени возрождения наук такие сопоставле> ния возобновились, особенно сравнения классических и древнееврейских языков. Прежде всего я напомню о полигисторе Атаназиусе Кирхере173 (середина XVII в.), влияние которого было заметно вплоть до начала наше> го столетия. Началом подлинной лингвистики можно считать момент, когда Франц Бопп174 в 1814 г. распо> знал полную аналогию прежде всего в окончаниях гла> гола в греческом, латинском, в санскрите и несколько фрагментарно в готском. Он поставил вопрос — и это был исключительно удачный вопрос — о причине тако> го подобия в языках таких далеких народов как по вре> мени, так и пространству; и исследуя эти флексии, ди> акритически разделяя различное и аналогичное в них, постоянно сопоставляя их с формами личных место> имений, он установил, что последние в виде суффикса добавлялись к основе глагола и, сливаясь между собой, основа и местоимение видоизменялись. Не внешняя по> хожесть окончаний в названных языках, а однообраз> ность, различаемая по едва заметным формоизменени> ям, показала ему родство этих языков. Такие аналогии,

вто же время и различия, очевидная последователь> ность древнейших, новых и, наконец, разложившихся

188

форм этих языков показали ему их следование друг за другом и тем самым дали бесценный материал для изу> чения исторической жизни этих языков, а также наро> дов, в обиходе которых они дифференцировались.

Данный лингвистический метод парадигматичен для всей совокупности таких явлений. Ибо всегда в ис> следуемом материале есть что>то относящееся к настоя> щему, в котором более старые и более новые элементы, кажется, живьем вросли друг в друга, или, лучше ска> зать, притаились в нем, и нужно искусственно, а можно лишь теоретически, выделить и отделить различные временны´е пласты. Кто в сегодняшнем Риме захочет от> личить античное от средневекового, от времени Рафа> эля и Микеланджело и обобщить его, тот должен от> влечься от живописных руин Палатина, не давая вве> сти себя в заблуждение тем, что более поздние времена привнесли в мавзолей императора Адриана так много своего, как это ныне демонстрирует зáмок Святого Ан> гела у моста через Тибр; по строительному материалу, по различным уровням почвы, архитектурным формам и т. д. он может диакритически распознать то, что отно> сится ко времени Царей, Республики, Августа, Кон> стантина; в кладке средневековых палаццо семей Орси> ни, Колонна, церквей XV—XVI вв. он увидит тысячи каменных блоков и деталей древних храмов и базилик. Лишь тогда, когда по остаткам он различил и выделил каждую из такого множества архитектурных эпох, он может приступать мысленно к реконструкции респуб> ликанского Рима и отдельных архитектурных творе> ний этого времени. Но если бы он предположил, что христианские церкви Рима это, как правило, хорошо перестроенные древние храмы или базилики, если бы он допустил, что русла рек, высота семи холмов, уров> невые отношения древнего Рима были те же, что и сего> дня, то он совершил бы petitio principii,175 которая вве> ла бы его в великое заблуждение.

Такой же petitio principii было, когда О. Мюллер176 предположил относительно греческой античности, что в Гомеровых и других преданиях, в которых греки несо>

189

мненно видели свою древнейшую историю, содержится нечто более или менее историческое, т. е. внешне факти> ческое, в этом смысле он и написал книги об Орхомене и о дорийцах. В то время еще не догадывались, как следу> ет ставить вопрос относительно такого материала.

Лишь глубокие исследования о жизни Иисуса, нача> ло которым положил Давид Штраус,177 довели до созна> ния ученых разницу между мифом и сказанием, о кото> рой говорилось раньше (с. 125) и тем самым проложили дорогу для решения многих исторических задач диак> ритического вида. Миф — это священная история, в ко> торой догматы религиозного сознания, теологумена, представляются в виде исторических или естественных процессов так осязаемо, что не удивляются, увидев бо> гов, бредущих среди людей, например, в «Деяниях апо> столов» (14, 11) жители Листры приняли двух апосто> лов за богов: «Боги в образе человеческом сошли к нам». Сказание идет как бы по противоположному пути, поскольку оно, возбужденное каким>либо исто> рическим фактом или исторической личностью, обра> щает их осязаемость и действенность как бы в дым, пре> вращая их в идеальное представление, так, что они вы> ходят за пределы любого человеческого воображения и кажутся священными и божественными. Например, император Карл в сказании, каковым он представлен архиепископом Турпином и в «Песне о Роланде», это «святой» Карл, как его называет и церковь; или Алек> сандр Великий уже у Псевдо>Каллисфена; в сказаниях об Александре Востока и средневековья вообще почти нет ни одной черточки из действительной его истории, а лишь общее впечатление от его величия рисует фанта> стическую картину сверхчеловеческих деяний.

Общими для мифа и сказания являются совершен> ная идеальность и потребность представить себе все с исторической наглядностью. Оба они тесно переплета> ются, врастая друг в друга, и им верят promiscue. Без помощи со стороны контролирующего, трезвого преда> ния стоило бы большого труда и усилий открыть их скрытые связи. Что касается короля Артура и его рыца>

190

рей Круглого стола, то у нас нет такого контроля, как в случае Карла Великого; для сказаний о Троянской вой> не у нас также нет такого контроля, каковой мы имеем в истории переселения народов для «Нибелунгов», и, наверное, следует отказаться от того, чтобы с помощью критического метода отыскивать и различать в циклах о короле Артуре и Троянской войне факты, одни из ко> торых породили сказание, а другие привели к мифу. Довольно и того, что мы видим, как на определенной ступени развития греки и кельтские народы представ> ляли свою предыдущую историю.

Но в душе народов так глубоко укоренилась древняя любовь к мифу и сказанию, что для них великие собы> тия сразу же преобразуются в сказания, отталкиваясь от образов их теологумен. Например, во время кресто> вых походов их участникам не раз являются, вмешива> ясь в события, святые, даже сам Спаситель; или, когда случается какое>либо неслыханное бедствие: чума ли, голод, то все снова и снова появляется зловещий крысо> лов из Гамельна,178 который в образе шпильмана шест> вует по городам и весям; например, впереди процессии флагеллантов шел шпильман, также крестовый поход детей; в душах людей в таких случаях воскресает древ> ний Водан. И афиняне, когда они сражались при Сала> мине — как уже рассказывали их сыновья,— видели, как по воздуху с Эгины неслись к ним духи бури Аяки> дов, которые сражались на их стороне.

Критика недалеко бы ушла, если бы попыталась оп> ределять в сказании, дошедшем до нас, подлинное и не> подлинное, верное и подложное. Она недалеко бы ушла, если бы пожелала выведать из мифа хотя бы са> мую малость об историческом происшествии. Но если она поставит вопрос правильно, применив диакритиче> ский метод, то она найдет и в том, и другом какой>ни> будь момент, имеющий для нее в историческом плане первостепенное значение. А именно, внутренние рели> гиозные переживания, проявляющиеся в мифе, в лю> бом его слое и дающие верующему народу образ его са> мого и его поступательного движения вперед. Именно

191

народное восприятие великих событий обобщено в ска> заниях народов, и оно, преобразуясь, продолжает жить с ними; для немцев — это Дитрих Веронский и импера> тор Фридрих, спящий в горе Кифгейзер. Когда Эсхил говорит о борьбе старых и новых олимпийских богов, ясно акцентируя мысль, что Зевс свергнул Кроноса и титанов, а те в свое время Урана, бывшего до них вели> ким (ÛV p%roiqen 7n m¯gas), открывается нам сознание той глубокой религиозной, душевной борьбы, которую нужно было выдержать всякому новому мировоззре> нию, всякой новой мировой эре религиозного сознания. В таких>то формах и отливаются факты духовной исто> рии развития эллинов, великие периоды в жизни идей этого народа, пока на смену им не приходит философия, способствуя появлению совершенно иных форм. По> знать ступени этого развития — вот в чем кроется при> чина огромного интереса исторического исследования к этим преданиям; и именно на этот момент исследова> тель должен нацелить свой диакритический вопрос.

Вот и исследование индийской мифологии обнару> жило ряд аналогичных преобразований, которые, на> чиная с того самого Варуны, показывают не только ана> логичную последовательность этапов, но и отдельные образы богов и мифологемы (например, Hermeias, Saranja, Erinis) совпадают с греческими. Дальнейшие исследования Зороастрова законоположения показало, что оно, первоначально идентичное с индийской рели> гией, отошло от нее, стремясь, однако, со всей строго> стью, хотя и весьма своеобразно, удержать древнее даже таким способом, что образы, считающиеся у ин> дийцев новыми, более могущественными божествами, Зороастровым учением обозначаются как дэвы, как злые духи.

Исследования уже подошли к тому, чтобы доказать внутреннюю связь этих групп народов как в языках, так и мифологемах. И далее, благодаря тому, что с по> мощью сравнительной мифологии мы получаем воз> можность дополнить или объяснить воззрения одного из этих народов аналогичными воззрениями другого,

192

одновременно мы имеем средство отличить с опреде> ленной степенью точности мифические образы от обра> зов сказаний и там, где у нас нет контроля в виде исто> рического предания.

Я напомню хотя бы о том, что с методической точки зрения это тот же способ, с помощью которого во мно> гих трактовках древней еврейской истории вплоть до канонической, данной в Моисеевом «Пятикнижии» и книге Иисуса Навина, объяснялось религиозное разви> тие избранного народа примерно до эпохи Пророков (см.: Кнобель. Так называемая таблица народов в книге Бытия. 1850).

Мне очень не хотелось бы, чтобы сложилось впечат> ление, будто этот диакритический метод применим только к явлениям, теряющимся во мраке далекого прошлого. Большой заслугой исторической школы в юриспруденции было то, что она уже не рассматривала «Corpus Juris» как канон общего права, каковое с 1495 г. стали усваивать в Германии и каковое утверди> лось как имперское право, а увидела в нем развитие, научившись различать в нем наслоения веков, и начала преподавать в университетах историю римского права в качестве введения в изучение общего права. Тут стали очевидными различные слои этого грандиозного свода; право периода Республики, начала эпохи Императоров, Диоклетиана, Юстиниана, Подобным образом посту> пил Гнейст179 в книгах по английскому основному госу> дарственному праву, доказав, что английское право от> ражает различные пласты правовых институтов мно> гих столетий и что его можно понять во всех его особен> ностях лишь в том случае, если его воспринимать не как еще живой и действительный симбиоз самостоя> тельных элементов, а как последовательность, начиная от нормандского завоевания, даже от англосаксонского времени!

Когда в наши дни Римский престол выдвигает догму о «Papa Re»,180 каким странным все это представляет> ся, если диакритически исследовать канонические компетенции папской власти. Лишь в XV в., во време>

193