ассоциативной психологии, которая давалась в ряде исследований памяти и в учебниках психологии.

Обычно подвергался критике сам принцип ассоциации в качестве универсального принципа всех психических процессов, в том числе и всех форм памяти. Само же понятие ассоциации, отягощенное механистическими и идеалистическими положениями, принималось почти без изменений, ограничивалась только область его применения как объяснительного принципа. Получалось, что в ассоциативной психологии критиковалось то, что не следовало критиковать, и, наоборот, не критиковалось то, что подлежало коренному пересмотру. Материалистические тенденции, имевшие место в ассоциативной психологии, и настоящее последовательно материалистическое содержание принципа ассоциаций, развитое Павловым, не получили должного понимания и оценки.

Принципы, задачи и пути исследования

Наш обзор различных теорий памяти в зарубежной психологии показал, что основным и общим для них пороком является то, что память не изучалась как продукт деятельности, и прежде всего практической деятельности субъекта, а также и как особая, самостоятельная идеальная деятельность. Это являлось одной из основных причин, порождавших как механистические, так и идеалистические представления о памяти. В механистических теориях памяти деятельность субъекта обычно выпадала, в идеалистических же теориях она рассматривалась как чисто духовная деятельность.

В «Тезисах о Фейербахе» К.Маркс писал: «Главный недостаток всего предшествующего материализма –

169

включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как

человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой» (т. 3, стр. 1).

Эти главные недостатки домарксистской философии можно целиком отнести к механистической и идеалистической психологии, в том числе и к ее взглядам на память. В механистических теориях, где память сводилась по существу к непосредственному запечатлению мозгом внешних воздействий, субъект выступал не как субъект деятельности, а как «созерцающий», «переживающий» или «реагирующий» субъект. В идеалистических же теориях подчеркивалась «деятельная сторона» сознания, но оторванная от «действительной», чувственной деятельности как таковой, она выступала как метафизическая духовная активность самого субъекта.

Рассматривая развитие прогрессивных взглядов на память в отечественной психологии, мы отмечали, что в них подчеркивалась связь процессов памяти с жизненной практикой субъекта, с его деятельностью. У Ушинского такого рода указания шли главным образом по линии связи памяти с учебной деятельностью; у Сеченова они необходимо выступали в связи с развитием идей о рефлекторной природе психики.

Положение о зависимости психики от деятельности субъекта, о ведущей роли последней в развитии психики получило дальнейшую свою разработку в советской психологии с позиций диалектического материализма.

170

Психические процессы вначале формируются внутри внешней, практической деятельности субъекта, на определенной же ступени своего развития они выступают в качестве самостоятельных форм психической деятельности.

Втеоретических исследованиях Леонтьева (1941, 1945) был дан анализ предметного содержания деятельности, ее структуры, строения, который намечал собою и основные пути изучения психических процессов.

Вдеятельности животных и людей можно выделить такие компоненты: прежде всего, цель деятельности, т.е. тот объект, на который она направлена; условия, в которых она осуществляется, среди которых особенно важную роль играют способы достижения определенной цели. И, наконец, мотив деятельности, т.е. то, что побуждает субъект к ее осуществлению. Цель, данная в определенных конкретных условиях, составляет задачу деятельности.

Эти компоненты деятельности – ее цель, условия (способы), мотив – и составляют предметное содержание деятельности. Оно может быть разным в зависимости от особенностей входящих в деятельность компонентов, а также от различных взаимоотношений между ними. Отношения между компонентами деятельности являются подвижными, изменчивыми. Так, то, что является целью деятельности, может стать при других условиях ее способами и, наоборот, способы деятельности могут стать

еецелью. Подвижность этих отношений выражается и в том, что одна и та же цель может достигаться разными способами, как и одними и теми же способами могут быть достигнуты разные цели. То же самое можно сказать о взаимоотношениях цели и мотивов деятельности. Они могут совпадать друг с другом, когда цель является вместе с тем и мотивом, побуждающим субъекта к деятельности;

171

они могут быть и разведены, тогда отношения между ними могут быть более или менее содержательными.

С указанными компонентами предметного содержания деятельности, т.е. ее целями, мотивами, способами, связаны определенные элементы деятельности, характеризующие ее строение, структуру. Так, условиям и средствам как компонентам предметного содержания деятельности соответствуют ее операции; цель связана с действием, а с мотивами – деятельность, как наиболее сложная форма активности субъекта, складывающаяся из ряда отдельных действий с относительно самостоятельными целями, достигаемыми разными операциями. Разное соотношение между операциями, действиями и деятельностью, определяющееся соответствующим соотношением между компонентами предметного содержания деятельности, и составляет в каждом конкретном случае определенную структуру деятельности, или ее строение.

Указанные выше положения, являвшиеся исходными и в наших исследованиях памяти, в дальнейшем были обогащены в связи с критическим пересмотром психологами своего понимания и оценки значения идей Сеченова и учения Павлова о рефлекторной природе психической деятельности. В связи с этим открылись широкие возможности правильного использования всего богатства учения Павлова в психологических исследованиях памяти. Наметились также пути к правильному пониманию взаимоотношения психологического и физиологического в изучении психической деятельности, в том числе и процессов памяти (Леонтьев, 1952; Рубинштейн, 1952; Занков, 1951; Зинченко, 1952, и др.).

В своем обзоре мы не раз указывали на то, что в механистических теориях память сводилась к

172

физиологическим процессам, к механистически понимаемой пластичности мозга; в идеалистических теориях она или отрывалась от деятельности мозга, или параллелистически надстраивалась над ней.

Мы не раз указывали на господство в различных теориях памяти механистических представлений о детерминации работы мозга внешними воздействиями и о самой работе мозга. Между тем мозг не является безразличным органом, пассивно реагирующим на внешние воздействия. Он не является также только «техническим» аппаратом образования нервных связей. Физиологическая функция мозга – замыкание связей – непосредственно связана с его сигнальной биологической функцией. Поэтому физиологические закономерности мозга находят в учении Павлова широкое биологическое объяснение в условиях жизни и деятельности субъекта. Сложные взаимоотношения организма с условиями жизни конкретизируются в требованиях известных условий образования нервных связей в мозгу. Действие этих условий преломляется через сложную динамику нервных процессов, которая основывается на раскрытых Павловым внутренних закономерностях работы мозга: иррадиации и концентрации процессов возбуждения и торможения и их взаимной индукции. Тем самым отбрасываются и грубые, механистические представления о работе мозга, о его пластичности, так долго господствовавшие в изучении памяти.

Игнорирование внутренних закономерностей работы мозга является характерным для современной бихевиористической психологии. Основная схема «стимул

– реакция» сохраняет механистические представления как о детерминации работы мозга раздражителями, так и о самой его работе.

173

Как же должны быть использованы данные учения Павлова в психологическом изучении памяти? Как должно рассматриваться взаимоотношение психологического и физиологического в этом изучении?

Неправильным было бы становиться на путь прямого приложения физиологических закономерностей к фактам и положениям, добытым в исследованиях памяти. Простое «прикладывание» физиологических объяснений к психологическим положениям ничего не может добавить к тому, что содержится в психологическом объяснении. Тем более неправильно было бы рассматривать физиологические закономерности как конечное и единственное объяснение собственно психологических фактов Использование физиологических закономерностей в том общем виде, как они открыты Павловым внутри общих биологических отношений организма со средой, неизбежно приведет к абстрагированию от всего богатства действительных взаимоотношений субъекта к условиям жизни, от содержания его деятельности и, в конечном счете, к утрате предмета собственно психологического изучения памяти.

Жизненная функция памяти, состоящая в избирательном закреплении индивидуального опыта и в дальнейшем его использовании, складывается, изменяется и совершенствуется в конкретных условиях жизни субъекта, в его деятельности. Предметное содержание деятельности и характер ее протекания детерминируют динамику нервных процессов в мозгу, приводящих к образованию ассоциаций, систем временных связей, которые и составляют физиологические механизмы памяти. То, как будет складываться динамика нервных процессов, определяется в каждом конкретном случае предметным содержанием и характером протекания деятельности, в

174

которой представлены и предметы действительности, воздействующие на организм, и субъект, действующий по отношению к ним. Павловское учение тем принципиально и отличается от предшествовавшей физиологии мозга, что исходит из обусловленности физиологических закономерностей более широкими биологическими закономерностями. Для Павлова взаимодействие организма со средой выступало определяющим конкретные особенности условий замыкания нервных связей, особенности динамики нервных процессов. Именно с этим связано положение Павлова о зависимости замыкательнофизиологической функции мозга от сигнальнобиологической функции; вторая функция шире и по своему происхождению более ранняя, чем первая.

Таким образом, в деятельности субъекта складываются более или менее благоприятные условия такой динамики нервных процессов (в соответствии с внутренними закономерностями работы мозга), которая и приводит к более или менее успешному образованию ассоциативных связей. В связи с этим психологическое изучение памяти с необходимостью должно включать в себя в качестве своих исходных положений физиологические закономерности, характеризующие эту динамику нервных процессов. Однако задача психологического изучения памяти состоит в том, чтобы раскрыть закономерности самой деятельности субъекта, т.е. собственно психологические закономерности, внутри которых должны найти свое объяснение и необходимые условия динамики нервных процессов, обеспечивающих образование и закрепление нервных связей в мозгу.

Изучение закономерностей психической деятельности субъекта в зависимости от ее предметного содержания и строения должно привести к конкретизации условий

175

процесса образования ассоциаций и правильной оценке их значения в функционировании и развитии процессов памяти.

Понятие ассоциации представлений в ассоциативной психологии или ассоциации стимулов и реакций в бихевиористической психологии, как и понятие гештальта в гештальтпсихологии, выступает в качестве объяснительных принципов, не будучи сами объясненными.

Объяснение же свое они могут получить только внутри изучения психики как определенных форм деятельности субъекта. Но как раз ни в одном из этих направлений психика, сознание не изучались как деятельность субъекта.

Изложенные выше положения были исходными в постановке задач и в разработке методических путей наших исследований.

* * *

Основная задача нашего исследования заключалась в изучении закономерностей непроизвольного запоминания, в изучении его особенностей по сравнению с запоминанием произвольным. Эта общая задача конкретизировалась в ряде частных задач, возникших в ходе развития исследования.

Мы полагали, что изучение непроизвольного запоминания должно привести к преодолению укоренившегося в психологии разрыва, противопоставления высших форм памяти низшим и тем самым способствовать дальнейшей разработке проблемы развития памяти и общей ее теории. Мы полагали также, что изучение непроизвольного запоминания должно привести к выяснению некоторых основ и путей

176

сознательного и целенаправленного руководства этим видом запоминания в учебной и других видах деятельности человека.

Основной путь наших исследований заключался в анализе зависимости непроизвольного запоминания от предметного содержания и структуры (строения) деятельности, в которой оно осуществляется, от целей, мотивов и способов деятельности. Этот путь определял собою и разработку отдельных экспериментальных методик.

Во вступлении мы указали, что изучение непроизвольного запоминания мы ограничили областью познавательной деятельности, открывающей более широкие возможности для изучения его природы, его особенностей, его сравнения с произвольным запоминанием. Наше изучение мы ограничили тем видом непроизвольного запоминания, который является продуктом целенаправленной деятельности. При этом мы исходили из того, что именно этот вид непроизвольного запоминания занимает в жизни человека основное место. Этим наше исследование отличается от исследований в зарубежной психологии, где непроизвольное запоминание изучалось главным образом как продукт различного рода отвлечений от какой-либо целенаправленной деятельности. Мы не раз указывали на то, что это не только сужает область функционирования непроизвольного запоминания, но и ведет к ограниченному пониманию его сущности, к обеденной характеристике его особенностей.

В процессе изложения данных наших исследований будут использованы и результаты исследований, проведенных другими советскими психологами.

177