II. Основываясь на изложенных материалах, составьте текст защитительной речи по делу отцеубийцы.

После того как в 2002 г. от Зои Васильевой ушел муж, она переехала с трехлетним сыном к отцу в Серов. Здесь она устроилась на работу санитаркой. В характеристике из больницы отмечается, что работала Васильева исключительно добросовестно, ласково относилась к больным. По показаниям мачехи Васильевой, Наталии Семеновой, Зоя вкладывала весь свой заработок в семейный бюджет, помогала вести хозяйство.

Отец Зои, Николай Волков, злоупотреблял спиртным. В состоянии опьянения Волков вел себя буйно. Нередко Зое вместе с ребенком и мачехой приходилось уходить из дома ночевать у соседей.

В соответствии с показаниями Васильевой и Семеновой 11-го февраля 2003 г. Волков пришел домой в состоянии сильного опьянения. На кухне он затеял скандал с женой и дочерью, занимавшимися хозяйственными делами. Жена сказала Волкову, что он пьян, и попросила его идти в комнату и ложиться. В ответ Волков схватил с плиты ведерный бидон с кипятком и выплеснул его содержимое на жену. Ей удалось отскочить, на лицо и руки попали только брызги кипятка. Васильева не знала, есть ли еще в бидоне кипяток. Опасаясь за своих близких и за себя, она схватила стоящую у плиты кочергу и нанесла ей отцу подряд два удара по голове. По ее словам, она «не помнила себя», когда наносила удары.

Вечером 11-го февраля Васильева и Семенова вызвали к Волкову «скорую помощь». Волков ругал медиков и мешал им исследовать повреждения, утверждая, что ничего с ним особенного не случилось. Врачи не обратили внимания на проникающую рану костей черепа и предложили Волкову самому явиться утром на осмотр. Судебно-медицинской экспертизой было установлено, что, хотя благополучный исход при травмах такого типа гарантировать нельзя, были все основания надеяться на выздоровление потерпевшего.

На первом допросе (впоследствии она изменила показания) Наталия Семенова, желая спасти Зою от ответственности, показала, что муж ее в пьяном виде упал на плиту и разбил голову об угол. Васильева не воспользовалась этой ложью, она с самого начала следствия давала только правдивые показания.

Вариант 4

I. Выполните риторический анализ речи ф. Н. Плевако по делу Орлова, обвинявшегося в убийстве.

Господа присяжные!

Если бы я был охотником поговорить независимо от уместности и надобности слова, сегодня мне было бы просторно и привольно: убийство женщины, убийство признанное, ненормальность душевных сил подсудимого не доказана, – какая благородная тема для обвинения, для возбуждения неблагородного негодования в ваших сердцах!..

Но я этим не воспользуюсь – из уважения и веры в вас, как людей и судей.

Нет никакого сомнения, что вы не признаете убийства делом безразличным; нет сомнения, что настоящее убийство не вызовет в вас тех редких, впрочем, чувств сострадания, которые внушают к себе дошедшие до кровавой драмы, влекомые к ней не страстями и похотью плоти, но несчастным стечением обстоятельств, когда оскорбленный в самых святых своих верованиях человек видит совершающуюся неправду, зовет на помощь и никто ему не откликается… И вот, под давлением благородного негодования, он сам становиться судьей и исполнителем своего приговора.

Настоящее дело не из таких: не супруг здесь защищал семейный очаг от непрошеного гостя, не отец или мать мстили надругавшемуся над честью их детища, – здесь низкая, чувственная страсть уничтожила чужую жизнь, раз последняя, отрезвев от временного опьянения увлечением, захотела вернуться к долгу матери и честной женщины. Здесь слепое самолюбие, не зная иного закона, кроме своих желаний, разрушило чужое существование, осмелившееся заявить свое право на свою личность…

Нет, другая сторона дела влечет меня сказать вам два слова: я хочу напомнить вам, что, говоря об убийце и убитой, вам сказали не все, позабыли о многом.

Когда 9 марта в коридоре театра Орлов всадил две пули в несчастную Бефани, он сделал более зла, чем кажется… Удар выстрелов отразился в другом углу Москвы и в одну минуту превратил в круглых сирот двух малюток, которые только что испытали счастье возвращенной любви со стороны временно увлеченной матери, теперь стряхнувшей с себя путы нечистой страсти…

И вот за этих-то сирот я и говорю теперь.

Но не денег, не цены крови ищу я с подсудимого. Их нет у него. Сиротская доля, с холодным благодеянием чужих, с ласками, которые будут поставлены в счет, с вечной тоской об утраченном счастье – удел моих малюток.

А за что? Что сделала ему бедная женщина?

Дайте же вашим приговором, карающим убийцу, основание для сирот защитить память матери; дайте им возможность сказать, что судьи, взявшие в свои руки дело их матери, осудив убийцу, защитили и очистили ее имя от всех тех подозрений, достоверность которых заставляла нередко судью смягчать суровые веления писаного закона приложением закона любвеобильной благодати; дайте им возможность, указав на ваш приговор, сказать: «Он виновен, следовательно, мать наша была не виновна в своей горькой доле!..»