Петренко В.Ф. Психосемантика сознания

3. «СКАЗОЧНЫЙ» СЕМАНТИЧЕСКИЙ ДИФФЕРЕНЦИАЛ

Проиллюстрируем принцип размещения объектов шкалиро­ вания в семантическом пространстве на примере «сказочного» семантического 'дифференциала, построенного по групповым ре­ зультатам взрослых испытуемых (студентов). Такое групповое" оценивание сказочных героев дает некую усредненную, норма­ тивную картину их восприятия, не отягощенную индивидуаль­ ными пристрастиями и отношениями к этим персонажам со стороны наших испытуемых. Отметим, что групповые матрицы данных позволяют выделить меньшее количество факторов по сравнению с индивидуальными, так как выделиться в виде фак­ торов могут только те основания классификации и категориза­ ции, которые инвариантны относительно всех членов группы, всей выборки испытуемых. В роли испытуемых в эксперименте приняли участие студенты II курса факультета психологии МГУ. Помощь в проведении эксперимента оказала М. Огинская.

В качестве объектов оценивания в исследовании выступило 20 сказочных персонажей, а также 17 преподавателей факуль­ тета, с которыми наши испытуемые сталкивались в ходе учебы. С целью обеспечить конфиденциальность результатов оценкипреподавателей и в то же время дать читателю возможность проследить их размещение в семантическом пространстве, мы применили прием, использованный в свое время монгольскими аратами в их петиции властям, когда участники протеста раз­

местили свои подписи по кру-

гу, чтобы нельзя было устано­ вить зачинщиков [см.: 176]. Это движение протеста получило в дальнейшем название «дугуйлан», что значит «круговое». Мы также разместили инициа­ лы преподавателей по кругу (см. рис. 7), не указав, с како-

Рис. 7. Инициалы преподавателей, выступавших объектами оценивания по методике «сказочного» семанти­ ческого дифференциала

го углового градуса начинается нумерация, использованная для их обозначения в семантическом пространстве.

80

Наиболее контрастными по этому фактору оказались так», сказочные персонажи, как синьор Помидор, Кар а бас Бараба Незнайка, с одной стороны, и Айболит, Золушка, Рыцарь Пе •чального Образа — с другой. При первом взгляде на содержани шкал, задающих полюса фактора, можно полагать, что они от ражают осгудовский базисный фактор «оценка», однако, исхо, дя из того, что шкалы «хороший» и «плохой» имеют относи, тельно небольшие нагрузки по этому фактору, правильнее на.

.звать этот фактор «акцентуированность личности», или «ак­ центуация». Противоположный полюс этого фактора, очевид­ но, задан качествами, образующими блок «социальной норма­ тивности», «правильности». Действительно, такие в общем-то

Рис. 8. Размещение сказочных персонажей и образов преподавате­ лей в семантическом пространстве (Ф[, Ф2) личностных качеств.

82

положительные герои, как Незнайка, Карлсон, Буратино, Вин­ ни-Пух, попали .в полуплоскость «акцентуация» (см. рис. 8), а малосимпатичная холодная Снежная Королева — на полуплос­ кость «правильность, нормативность».

Среди преподавателей только несколько человек демонстри­ ровали слабую, практически нулевую акцентуацию, а большин­ ство вполне могло конкурировать по мудрости, спокойствию и: правильности с такими персонажами, как Айболит, Золушка ш кот Леопольд.

Третий фактор (23,9%) представлен шкалами:

Наиболее полярными по этому фактору оказались Винни-Пух,. Чебурашка, Иванушка-дурачок, Золушка и Буратино как наи­ более открытые, простодушные и дружелюбные, с одной сторо­ ны, и Снежная Королева, Карабас Б араб ас — с другой (см. рис. 9). Исходя из содержания шкал, вошедших в фактор, и? дифференциации персонажей, мы назвали его «контактность — дистантность в общении», или «открытость—закрытость».

Относительно оценки преподавателей по этому фактору трудно было, конечно, ожидать, что в восприятии студентов они близки по простодушию к Чебурашке или Золушке. Сама роль, преподавателя требует некоторой сдержанности. Однако прихо­ дится с сожалением констатировать, что целый ряд уважаемых учителей оказался близок по своей холодности к Снежной .Ко­

вносит наибольший вклад в оценочное восприятие студенческой аудиторией преподавателей.

Слабый четвертый фактор (7,5%), названный нами «арти­

Наиболее выраженную оценку по этому фактору имеют сказоч­ ные персонажи Карлсон, Винни-Пух, Мюнхгаузен, с одной сто­ роны, и Рыцарь Печального Образа, Золушка —с другой. Фак-

83»

тор «артистичность», включающий кокетливую капризность и,| -Жизнерадостность, дает довольно высокую корреляцию (0,45) с первым фактором «сила эго», также насыщенным • такими шкалами, как «веселый», «бесшабашный», «яркий», «с харак­ тером», «задира» и т. д. Слабый четвертый фактор, очевидно, является отщеплением от первого фактора, и нотка самоутвер­ ждения, присутствующая в обоих факторах, сближает их.

Подводя итог этого эксперимента, мы хотели бы отметить «его иллюстративный характер, призванный продемонстрировать

Рис. 9. Размещение сказочных персонажей и образов преподавате­ лей в семантическом пространстве (Фз, Ф4) личностных качеств

принципы интерпретации факторов и размещения объектов шкалирования в семантическом пространстве. Но «сказка — ложь, да в ней намек», и использование литературных персона­ жей для маркирования факторов, для уточнения их содержа­ ния— типичный прием, используемый нами для интерпретации осей семантического пространства. Аналогичный прием можно использовать для выяснения отношения (личностного смысла) по поводу тех или иных литературных персонажей или кино­ героев, ло поводу популярных личностей чли руководителей,

«4

4. ПСИХОСЕМАНТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИССЛЕДОВАНИЮ МОТИВАЦИИ

По меткому замечанию В. К- Вил юн ас а, терминологическа неоднозначность в психологии мотивации напоминает оитуаци поиска адреса в городе, оде несколько улиц и переулков нос одно название. В различных теоретических подходах термино «мотив» или другим понятием, занимающим его функционалы ное место причины поведения, называют: осознанную субъекте' цель действия, неосознаваемые влечения, обусловливающие на блюдаемые проявления в поведении (психоанализ), общую а~ тивацию организма, связанную с актуализацией потребност' (теория драйва), внешний по отношению к организму, субъек ту стимул, ключевой раздражитель, запускающий ту или ину1 программу поведения (бихевиоризм, этология), и т. д. Одной и ведущих линий дифференциации в подходах к мотивации я<" ляетея, по мнению В. К. Вилюнаса, фиксация акцента на энер. гетических аспектах мотивации или на предметном содержантг [см.: 49].

Акцент на предметном содержании мотивации, понимани; мотива как предмета потребности даются в теории А. Н. Леон тьева [см.: 139]. Мотив определяется как материальный или иде альный объект, в котором опредмечивается, конкретизируете находит свое выражение та или иная потребность. Имени внешний по отношению к субъекту объект является, п, А. Н. Леонтьеву, мотивом-причиной деятельности, выступаю щим в побудительной функции и задающим направленност" этой деятельности. Смыелообразующая же функция мотива за дается тем личностным -смыслом, который приобретает этот м тив в сознании субъекта.

Такое понимание мотивации как предмета у А. Н. Леонть ева раскрывается в общем контексте его трактовки предметно

относительно к субъекту (как они рассматриваются в физике) а как мир предметов человеческой деятельности, выступающи носителями определенных значений, личностных смыслов, т.

через призму их восприятия субъектом. Фиксируя эту мысл А. Н. Леонтьев вводит «понятие о пятом квазиизмерении, в к тором открывается человеку объективный мир. Это «Смыслова, поле», система значений» [141, с. 5]. Представление А. Н. Л ест тьева об «означенности» окружающего мира, в котором мы ж вем и действуем, близко, на наш взгляд, понятию жизненное пространства Курта Левина [см.: 90; 326]. Последнему прина

86

лежит концепция психологической причинности, содержание ко­ торой имеет прямое отношение к проблеме мотивации как при­ чины человеческих поступков.

Рассматривая категорию причинности применительно к пси­ хической жизни, К- Левин выделяет две ее основные формы, которые часто смешиваются в традиционной психологии: исто­ рическую причинность, подразумевающую обусловленность на­ стоящего событиями прошлого, и системную причинность как зависимость события от множества одновременных ситуаций.

Для раскрытия содержания этих понятий можно провести аналогию с лингвистическими понятиями синхронии и диахро­ нии, введенными Ф. де Соссюром [см.: 234]. Термин «диахрония» обозначает исследование знаковой системы в ее историческом развитии, становлении, т. е. исследование того, что составляет традиционный предмет классической филологии. Синхрония связана с исследованием функционирования системы как сло­ жившейся целостности в данный временной срез, ее исследо­ ванием занимается структурная лингвистика. Например, в про­ веденном Л. С. Выготским анализе генезиса слова «сутки» его производность от слова «стык» — время, когда стыкуются день и ночь, и генетическая родственность его по комплексному мы­ шлению со словом «стык» бревен в рубленой избе связаны с диахроническим аспектом развития системы языка. Функци­ онирование же слова «сутки» в сложившейся на данный мо­ мент языковой системе, его значение определяются парадигма­ тическими отношениями с семантически близкими словами: день, неделя, год, время, временное измерение, т. е. наличным семантическим полем значений [см.: 52].

Подобная аналогия между понятиями теории К. Левина и лингвистическими понятиями нам кажется продуктивной, по­ скольку введение Левином системной причинности связано с разработкой им психологической теории поля; последнее же понятие активно разрабатывалось в лингвистике — науке, ис­ следующей взаимосвязи целостной языковой системы.

гия, бихевиоризм, психоанализ. К объяснению настоящего через призму представлений субъекта о будущем, реализуемом в его

К. Левин вводит еще один вид причинности — систематиче­ скую, или, как мы будем ее называть, синхроническую, при­ чинность, понимаемую как системная, взаимосвязь всех одно­ временных событий 'В их опосредованиях. Не случайно древние греки говорили: «Убери песчинку из мира, и рухнет вселенная».

87

Будущее .и прошлое содержатся, по мысли К. Левина, структурах настоящего, и целостная реконструкция исследуе мой системы по принципу «здесь и сейчас» призвана отразит- синхроническую причину как взаимосвязанность.

Отметим, что традиции переживания причинности как син­ хронической характерны для таких мировоззренческих систем^ которые делают акцент в переживании бытия на настоящем.; Например, время в синтоистском представлении всегда ест- «теперь» — «нако-има», время между прошлым и будущим. Ха­ рактеризуя специфику такого сознания, Юнг отмечает: «...то, что мы превозносим как причинность (каузальную. — В. П.)у не имеет почти никакого значения... Их, видимо, интересует са-; ма конфигурация случайных событий в момент наблюдения, а вовсе не гипотетические причины, которые якобы обусловил* случайность» [цит. по: 68, с. 159]. Традиции переживания син­ хронической причинности как сопричастности всему происходя- < щему свойственны, очевидно, и экзистенционалистски ориенти-; рованному сознанию. Так, например, переживанием сопричаст­ ности человека миру людей пронизано все творчество Сент-Эк- зюпери. В идеалистической форме .идея синхронической причин­ ности содержится в рассуждениях Н. Бердяева о первородном' грехе, понимаемом им не как персональная, «унаследованная» ответственность за содеянное в прошлом, а как переживание со­ причастности всему доброму и злому в мире, поскольку чело­ век— часть этого мира и его производное.

Исследования исторической и системной (синхронической) причинности, по мысли Левина, не исключают, а взаимно до­ полняют друг друга. Путь к исследованию системной причин-'; ности как реконструкции временного среза жизненного прост­ ранства Левин видит в детальном описании жизненной ситуа­ ции человека во всех его представлениях о мире. Наиболее за­ вершенным и конкретным опытом такого синхронического опи­ сания причинности, по мнению Левина, являются описания пи­ сателями, подобными Достоевскому, «показывающими, как. раз- ; личные факторы в индивидуальном окружении связаны между ; собой и самим индивидом» [326, с. 208]. При этом важно, что* ; факторы, задающие ситуацию, представлены в жизненном про- \ странстве в своем социокультурном, а не объектном содержа- ;' нии: ребенок радуется Санта-Клаусу, а не мужчине с прикле- 1 енной бородой; принимая присягу, солдат преклоняется знаме­ ни, а не куску материи.

Задача 'Описания синхронической причинности как реконст­ рукции целостной картины жизненного пространства, в которое погружен субъект, близка задачам экспериментальной психосемантики, целью которой является реконструкция индивиду­ альной системы значений, через призму которых происходит восприятие субъектом мира, себя, других. Методологическимоснованием психосемантического подхода к исследованию лич­ ности человека, его мотиваций через исследование категориаль-

88

ной структуры •индивидуального сознания является положение А. Н. Леонтьева о пристрастном характере психического от­ ражения и индивидуального сознания.

Рассмотрим реализацию психосема-нтического подхода к ис­ следованию мотивациояной сферы личности на примере экспе­ риментального исследования категориальных структур индиви­ дуального сознания, опосредующих восприятие поступка [см.: 186]. В исследовании принимала участие Э. Тодорова [201].

Испытуемым—14 студентам в возрасте от 20 до 25 лет (7 мужчин и 7 женщин) —'предъявлялся ряд предложений, описы­ вающих то или иное событие, поступок, типичные для студен­ ческого 'быта, например: студент 'вступил в НСО (научное сту­ денческое общество); студент поехал на «картошку» (сельско­ хозяйственные работы), хотя был освобожден медицинской ко­ миссией; студент отказался дать свой конспект другому студен­ ту; студент переехал жить на частную квартиру; студент перед дипломной работой сменил специализацию; студент прочел на вечере самодеятельности свои стихи; студент вступил в оперот­ ряд; студент просил преподавателя не ставить ему «4» на экза­ мене, а разрешить прийти в следующий раз и т. д. — всего 42 предложения.

В экспериментальной процедуре прямого шкалирования ис­ пытуемых просили оценить степень сходства каждого поступка

скаждым другим по пятибалльной шкале.

Вэкспериментальной процедуре косвенного шкалирования испытуемым предъявлялся данный набор поступков и их про­ сили оценить по пятибалльной шкале возможность того, насколь­ ко каждый из предложенных мотивов может быть основанием того или иного поступка. Список мотивов включал 29 суждений типа: стремление к знаниям; потребность в самоутверждении; материальная заинтересованность; желание вызвать восхище­ ние; потребность в общении; боязнь административных санк­ ций; подражание — делать так, как делают все; желание уди­ вить и т. д.

Таким образом, каждый поступок получил 29 оценок по мотивационным категориям. Мерой сходства поступков в процеду­ ре косвенного шкалирования выступало сходство в приписыва­ нии им мотивов.

Любой человеческий поступок является полимотивирован­ ным, и поэтому получал в нашем эксперименте у каждого испы­ туемого разные веса по разным мотивам. При этом испытуемые неизбежно проецировали свои собственные позиции и представ­ ления, приписывая их этому воображаемому студенту.

Полученные в результате как прямого, так и косвенного шкалирования индивидуальные и среднегрупповые матрицы сходства поступков (42X42) подвергались процедуре фактор­ ного анализа. Факторный анализ проводился по программе центроидного метода и включал подпрограмму поворота фак­ торных структур по принципу varimax [см.: 270].

89