Петренко В.Ф. Психосемантика сознания

Меньшее количество поступков, попадающих в русской вы борке в первый фактор, и несколько меньшие величины фактор­ ных НагруЗОК ЭТИХ ПОСТУПКОВ ПрИвОДЯТ К ТОМу, ЧТО1 МОЩНОСТЬпервого фактора (вклада фактора в общую дисперсию) в русской выборке несколько «иже, чем в азербайджанской (55%. для .русской выборки против 69% для азербайджанской).

Известно, что мощность фактора отражает субъективную»; значимость основания категоризации, соответствующего этому; фактору. Субъективная значимость признака «эмансипирован-; ность— традиционность», высокая для обеих выборок, оказа­ лась тем не менее выше для азербайджанок. Большее количе­ ство поступков и с большим весом (большей значимостью) рас­ сматривалось имя под таким углом зрения. Эти результаты не являются неожиданными. В силу ряда социально-исторических причин у народов Закавказья, и особенно у исторически свя­ занных с мусульманством, существовала резкая полярность по-' ловых ролей, культивирующая доминантность мужчин и пас­ сивность женщин. В проведенном нами ассоциативном экспери­ менте на ключевой стимул «идеальная девушка» наиболее вы­ сокочастотными ассоциациями в выборке азербайджанских де­ вушек оказались качества «гордая», «недоступная», в то время как у русских девушек — качества «мягкая» и «добрая».

Большая чувствительность азербайджанских испытуемых не фактору «эмансипированность — традиционность» (а качества «гордая» и «недоступная», подразумевая некоторое «охрани­ тельное» поведение, очевидно, также затрагивают этот фактор) еще не говорит о том, что любая азербайджанка выбирает в- своем поведении полюс «традиционность». Остановимся на этом подробнее.

Любое поведение является поступком тогда, когда есть ряд альтернативных интерпретаций и оценок этого поведения с по­ зиций различных нравственных эталонов и систем ценностей.. Например, сидеть в вагоне метро не является поступком в ука­ занном смысле, но сидеть в том же вагоне метро, когда рядом: стоит пожилая женщина, — это уже поступок, так как это по­ ведение может быть оценено по нравственным меркам. Открыть лицо, сбросив паранджу, для женщины в 20-е гг. на мусульман­ ском Востоке или, если брать более близкий пример, появить­ ся в брюках в 50-е гг. в большом городе означало поступок, так как допускало различную интерпретацию и оценку и несло* символическую, знаковую функцию. - В настоящее время эти: формы поведения, став привычными, не вызывают ни одобре­ ния, ни порицания и поступком не являются. Поведение можег быть поступком для лица, совершающего его, я не являться та­ ковым для окружающих, и, наоборот, человек может совершать- в рамках незнакомой ему культуры поступок и не осознавать этого. Например, турист, забредший по незнанию в опасный район капиталистического города, совершает легкомысленный поступок с позиции жителя этого города.

130

Возвращаясь к нашему эксперименту, отметим, что наличие фактора, отражающего некоторый значимый аспект поведения (в нашем случае качества «современность — традиционность»), не говорит о том, что во всех случаях жизни человек автомати­ чески выбирает поведение, соответствующее одному из полюсов этого фактора, но показывает, что среди многочисленных аспек­ тов, по которым оценивается тот или иной поступок, данный ас­ пект является весьма существенным и вносящим свой вклад в проблему выбора. Выбор же остается за самим человеком.

Второй фактор русской выборки, объясняющий 24% общей дисперсии, был интерпретирован как фактор «оценка». Основа­ нием такой интерпретации послужил тот факт, что наиболее по­ лярными по этому фактору оказались ролевые позиции «мой идеал», «идеал общества», с одной стороны, и «женщина, кото­ рую я презираю» — с другой.

Одобряемыми поступками оказались:

и т. д.

Такая дифференциация поступков по принципу «что такое хорошо и что такое плохо» в сознании наших испытуемых отра­ жает нормативные знания и, конечно, может не всегда совпа­ дать с их реальным поведением. Например, полагая, что вскрыть и прочесть письмо, пришедшее мужу от незнакомой женщины, является неэтичным, в реально возникшей ситуации наша ис­ пытуемая может совершить этот поступок, оправдав его серией возможных рационализации типа «здесь особый случай... так как очень страшно... письмо от незнакомого человека», либо

«мы ничего не скрываем друг от друга», либо «по отношению такому негодяю нельзя себя вести иначе» и т. п. Возможно та* же, что, импульсивно проявив любопытство, она вскроет писы а потом забудет об этом действии, вытеснив его из памяти, ли расплатится за нарушение этической нормы, которая значи для нее, снижением самооценки и самоуважения. В реальной с туации совершения негативного поступка все эти моменты, к правило, присутствуют в комплексе и редко какой защитив механизм полностью предохраняет от отрицательных пережив ний или, наоборот, вслед за самообвинением и уколами совес не включаются защитные механизмы самооправдания.

Сопоставление поступков, приписываемых двум полярным фактору «оценка» ролевым позициям — «идеал женщины с мо точки зрения» и «презираемая мной женщина», показало, ч для целого ряда поступков эти ролевые позиции оказались д. русской выборки не столь контрастными, как для азербайджа ской. Так, сходные оценки для «идеала» и «презираемой» пол_ чили поступки: «вступить в интимные отношения с любимым женитьбы»; «выйти замуж и жить вдали от родителей»; «встр тив старого знакомого, пригласить его домой, хотя муж в отъе де» и т. п.

Наиболее контрастными для ролевых позиций «идеала» «презираемой» оказались поступки: «перепродавать вещи целью заработать»; «рассказывать сослуживцам о ссорах с м; жем»; «стараться не терять выгодных знакомств»; «скрыть о мужа, что сделала дорогую покупку»; «не выйти замуж за лнз бимого, так как родители были против».

Таким образом, при общей сходной картине того, «что тако хорошо и что такое плохо», у азербайджанских и русских дев шек первые делают больший акцент на осуждении нарушени. правил поведения в интимно-личностной сфере, в то время ка вторые — на осуждении социально неприемлемых форм поведе ния.

Слабый третий фактор, объясняющий 9,1% вклада в общу дисперсию, включает в себя следующий ряд поступков на одно; из полюсов:

Противоположный полюс этого фактора представлен следу ющими поступками:

132

Небольшое количество шкал, вошедших в слабый, но тем не менее статистически значимый третий фактор, затрудняет его интерпретацию. Можно полагать, что он связан с контактностью, общительностью, потребностью в наличии рядом живого сущест­ ва в противоположность некоторой замкнутости, аутизации. На­ зовем этот фактор по его более выраженному полюсу фактором «общительность».

Отметим, что большинство поступков, вошедших в третий фактор, имеет также значимые нагрузки и по предыдущим фак­ торам. Например, поступок «быть гостеприимной с друзьями му­ жа, которые тебе не нравятся» имеет положительную оценку по фактору «оценка» и примерно равную нагрузку по фактору «об­

ду с первым фактором «эмансипированность — традиционность», в целом независимых от фактора «оценка», вобравшего поступ­ ки с наиболее яркой оценочной компонентой, позволяет постро­ ить двухмерное пространство поступков на базе этих двух скорее описывающих, чем оценивающих факторов и разместить в нем интересующие нас ролевые позиции.

Наличие такого семантического пространства, из которого элиминированы наиболее оценочные поступки (фактор 2), поз­ воляет проанализировать ценностные ролевые позиции «мой иде­ ал», «идеал общества», «женщина с неудавшейся личной жиз­ нью» и «презираемая женщина» не по их оценочным компонен­

ках, так сказать, на уровне «стилистики» поведения. Неожидан­ ным оказалась близость ролевых позиций «типичная женщина» и «женщина с неудавшейся личной жизнью» для русской выбор­ ки. Возможно, здесь сказалась профессиональная принадлеж­ ность наших испытуемых — студенток-филологов. Для русской классической литературы достаточно характерен образ «страда­ ющей героини» (вспомним героинь Пушкина, Достоевского, Тол­ стого, Чехова).

Выделенные в эксперименте факторные нагрузки поступков внутри социокультурных матриц поведения, или, другими слова­ ми, построенные субъективные, «поведенческие» семантические пространства, позволяют, не проводя дополнительной фактори­ зации, размещать в них (по данным оценок) наряду с ролевыми позициями и образы литературных героев, персонажи кино- и телефильмов. Так, для русских испытуемых было проведено (на базе нашего набора поступков) шкалирование персонажей по­ пулярного художественого кинофильма «Москва слезам не ве­ рит» режиссера В. Меньшова. Три судьбы простых рабочих де­ вушек даны в этом фильме как притча о трех путях достижения личного счастья. Героини этого фильма — Катерина, Людмила и

133

Антонина — попадают в три различных квадранта нашего дву мерного семантического пространства. Скромная ткачиха Ант нина (артистка Рязанова), избравшая путь надежного семейв го счастья, выйдя замуж за парня из своей рабочей бригад оказалась в семантическом пространстве рядом с ролевыми п; зициями «моя мать» и «женщина 40 лет назад». Сверхобщ/ тельная, современная, эмансипированная Людмила (артист, Муравьева), всю жизнь гонявшаяся за призрачным «журавле1 в небе», оказалась рядом с ролевыми позициями «женщина неудавшейся личной жизнью» и «типичная женщина». Главн героиня фильма Катерина (артистка Алентова), скромная, современная волевая девушка, добившаяся счастья в жизни тр. дом и упорством, наиболее близка к ролевым позициям «я с' ма» и «мой идеал женщины». Такая возможность идентифик ции героини фильма с образом идеала делает понятным yen фильма у широкого круга зрителей.

Подводя итог проделанной работе, необходимо подчеркнут что полученные результаты кросскультурного сопоставления х, рактеризуют только определенные социальные группы (студе1 ток, а еще уже — студенток-филологов). Данные о представл ниях мужчин в семейно-бытовой сфере, полученные нами по м тодике «множественных идентификаций», не вошли в рамки н, стоящей публикации. Отметим только, что представления о но мах поведения, диктуемых половой принадлежностью, о жел'^ емом и должном в значительной мере совпадают у представит1 лей разного пола одной национальной культуры, и в этом пл1 не можно говорить об этнических стереотипах обыденного созн" ния (в данном случае в семейно-бытовой сфере), присущих э, носу в целом. Тем не менее столь широкое обобщение требуJ проведения исследования на более представительных выборка'

Предложенное вниманию читателя исследование являет, скорее иллюстрацией психосемантического подхода к выделени национальных стереотипов, понимание которых — необходим^ компонент межличностного восприятия и общения. Исследов' ние проводилось на материале двух хорошо знакомых советск^ му читателю национальных культур, и то, что в нем получен интуитивно очевидные результаты, соответствующие этнограф" ческим и демографическим данным, образам художественной л тературы и кино, свидетельствует, очевидно, о релевантное предложенной методики применительно к менее знакомым на этническим общностям. Понятно, что методика может содержа шкалы-дескрипторы не только в форме поступков в семейно-б товой сфере, но и базироваться на суждениях, затрагивающи различные ценностные аспекты действительности, наприм^ проблемы разоружения, экологические проблемы, вопросы труд

идосуга, национальные отношения, место образования или р лигии в обществе, отношение к тем или иным видам искусств

икультуре.

Построение субъективных семантических пространств на б

134

7. ИССЛЕДОВАНИЕ РЕФЛЕКСИВНЫХ СТРУКТУР ОБЫДЕННОГО СОЗНАНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ СЕМАНТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ)

Интерес психологов к исследованию фразеологизмов обуслов­ лен рядом причин как теоретического, так и эмпирико-приклад- ного характера, а также социальным заказом, который подчасимплицитно содержится в пожеланиях коллег из смежных с пси- * хологией областей науки. Ведущиеся в последние годы интен­ сивные исследования проблемы диалога специалистами самых разных областей науки (лингвистами, психологами, кибернети­ ками и др.) обусловлены, в частности, разработкой информаци-• онно-поисковых систем, ориентированных на работу с ЭВМ не­ квалифицированных пользователей в режиме естественного язы­ ка, что вызывает в свою очередь повышенный интерес к пробле­ ме формализации естественного языка.

В рамках перспективы создания ЭВМ пятого поколения,., предполагающих общение с ЭВМ на естественном языке, возни-' кают проблемы формализации метафор, образных сравнений,.; перекодировок изобразительного и понятийного языков. Об этом свидетельствуют, в частности, материалы ряда междисциплинар­ ных симпозиумов по проблеме диалога (Таллин, 1984; Сангасте„: 1985; Таллин, 1987), проведенных Научным советом по комплек­ сной проблеме «Кибернетика» АН. СССР в рамках секции «Ис-; кусственный интеллект». Разработка этого направления пред­ ставлена в публикациях А. Д. Поспелова [212], Э. В. Попова [210]^ А.Е.Кибрика и А. С. Нариньяни [161], И. Я. Сильдмяэ [225] и др„;

Естественный язык постепенно из средства общения и ком­ муникации, из средства производства идей превращается еще к в средство управления технологическими процессами, произвол-; ства материальных ценностей. Семантические компоненты значе­ ния пр'и использовании языка как средства лроиэводства мате-, риальных ценностей разворачиваются в операциях управления,.; классификации и контроля. Такой подход к естественному язы­ ку требует не только изучения его лингвистических закономер­ ностей, но и разработки и построения многочисленных (семан­ тических, ассоциативных, частотных, коннотативных и т. п.) сло­ варей, формализующих и упорядочивающих лексику [см.: 99].; Наша работа по семантическому анализу фразеологизмов пред-; ставляется нам шагом в этом направлении, связанным в пер­ вую очередь с разработкой и апробацией методических средств-, построения словаря фразеологизмов.

Фразеологизмы интересны, на наш взгляд, тем, что, являяс разновидностью фольклора, несут в себе совокупный обществен­ ный опыт, отражают структуры обыденного, житейского созна-

136

ния, национально-культурную специфику языка. Построение се­ мантических фразеологических словарей может оказаться полез­ ным для проведения культурно-сопоставительных исследований, специфики мировосприятия и мироощущения представителей различных языковых культур, для преподавания и усвоения; иностранного языка (см.: 259].

Кроме того, имеется и сугубо психологический интерес к изу­ чению фразеологизмов, обусловленный развитием методического инструментария в рамках проблематики межличностного вос­ приятия. В настоящее время в психологической науке появились, и используются различные варианты личностных семантических дифференциалов, являющихся развитием методики семантичес­ кого дифференциала Ч. Осгуда [см.: 334] применительно к сфе­ ре личности, самосознания, межличностного восприятия [см.: 19; 182; 287; 324]. В качестве уни- и биполярных шкал-дескрипторов. в методике личностного семантического дифференциала исполь­ зуются «личностные» прилагательные, а также действия в пред­ полагаемых обстоятельствах. Мы полагаем, что использование для описания человека образного, емкого и метафорического» языка фразеологизмов также может расширить и углубить ар­ сенал методических средств психосемантики в области психоло­ гии личности.

7.1. Фразеологизмы — особые языковые формы фиксации значений

Фразеология как самостоятельный раздел лексикологии впер­ вые была выделена Ш. Балли. «Некоторые слова, — писал он,— обнаруживают тенденцию к большей спаянности между собой,, чем другие, — потому ли, что само их сочетание как-то привле­ кает наше внимание, или же потому, что выражаемая этим со­ четанием мысль производит на нас особенно сильное впечатле­ ние; в обоих случаях отношения между фактом мысли и фак­ том речи прочно запечатлеваются в памяти и затем воспроиз­ водятся в речи; когда же сочетание достигает наивысшей спаян­ ности, оно окончательно входит в язык как единое целое» [17,. с. 89].

Все многообразие словосочетаний Балли заключает между двумя крайними случаями: когда сочетание распадается немед­ ленно после того, как оно было создано, и составляющие егослова обретают полную свободу вступать в другие комбинации и когда слова, в силу того что они постоянно употребляются в; этом сочетании, полностью теряют свою независимость, оказы­ ваясь неразрывно связанными между собой и имеют смысл только в данном сочетании. Замена компонента словосочетания другим (синонимичным) меняет, а зачастую просто разрушает смысл сочетания (ср. «выносить сор из избы» и «выносить мусор из дома»). Во фразеологических единствах наблюдается

13?

полная спаянность элементов, «значение каждого слова невоз­ можно выделить — они выражают вместе одну идею, одно поня­ тие. Психологически это одно слово, одна лексическая единица, которую при желании можно назвать составной единицей» [17, с. 91]. Балли образно сравнивает фразеологический оборот с хи­ мическим соединением. Сходную мысль высказывает и О. Еспер­ сен, называя фразеологизмы языковыми формулами [см.: 83].

Итак, одной из особенностей фразеологизма является це­ лостное, неаддитивное строение образующих его элементов, за­ дающих в совокупности целостное значение. Другой особен­ ностью фразеологизма является его метафорический, образный характер, закрепленный в понятии фразеологической идиоматичности, часто выделяемой в качестве основного признака фразе­ ологизма. Передавая абстрактное через конкретное, отвлечен­ ное через наглядное, осязаемое, фразеологизмы являются как бы формой рефлексии внеязыковой действительности. Они по­ рождены потребностью в выразительных средствах коммуника­ ции — вербального выражения чувств, эмоциональных оценок, способов эмоционального воздействия, ярких и метких характе-, ристик человека, предметов, явлений. Уместно вспомнить извест­ ное положение А. А. Потебни о «сгущении мысли», при котором смысл целого текста находит выражение в одном изречении. «Передавая в сжатом виде сюжет басни, легенды, суть притчи, •исторического события, фразеологизмы являются мощным сред­ ством компрессии информации, которая возможна благодаря емкости фразеологического значения» [цит. по: 24, с. 17]. Шут­ ливость, каламбур, ирония, свойственные фразеологизму, служат для выражения самых разнообразных чувств и отношений: ра­ дости, удовольствия, пренебрежения — они выручают там, где невозможно найти точные определения, и короткий фразеоло­ гизм может дать гораздо более емкую характеристику человека и его действий, чем длинное расплывчатое описание.

В силу компрессии общественного опыта в фразеологиз­ мах наиболее ярко проявляются национально-культурная специ­ фика языка, его связь с материальной и духовной жизнью на­ рода, его историей, обычаями. Эти «обычные выражения», яв­ ляющиеся, по мнению Ф. Н. Буслаева, своеобразными микро­ мифами, содержат в себе «и нравственный закон, и здравый смысл, выраженные в кратком изречении, которые завещали предки в руководство потомкам» [41, с. 204].

Обращение психологов к различным этнографическим и фольклорным материалам позволяет подойти к изучению осо­ бенностей человеческой психики не абстрактно, исследуя некое­ го внеисторического субъекта, а в контексте определенного свое­ образного строя культуры, характерного для того или иного народа. Являясь результатом, продуктом деятельности людей, культура в то же время оказывает обратное влияние на фор­ мирование человеческого мышления и сознания, в ней закреп­ ляются определенные формы регуляции человеческого поведе-

138

иия [см.: 148]. В традиционной культуре такие образования, как пословицы, поговорки, загадки, по мнению М. М. Мука нова, выступают для обыденного сознания своеобразной формой реф­ лексии, понимаемой как процесс критического осмысления те­ кущей деятельности и основание перехода к новой деятельно­ сти [см.: 163; 164]. Мысль о рефлексивной функции фольклора, несущего ,в себе вековой опыт и систему ценностей народа, можно с полным правом отнести и .к фразеологизмам.

Какие же аспекты человеческого опыта и деятельности, предметного окружения и взаимодействия людей отражаются во фразеологизмах как в некоем метаязыке? На что направле­ на возможность рефлексии, заложенная во фразеологизмах? Работы В. Н. Губарева [69], А. В. Жукова {86] позволяют пола­ гать, что одной из особенностей фразеологической семантики является ее преимущественно субъектная направленность —на­ правленность на характеристику человека как субъекта деятель­ ности. «Фразеологизмы оценивают человека с точки зрения фи­ зических, психических, морально-этических, интеллектуальных качеств, характеризуют его в отношении социальной принад­ лежности, рода занятий, возраста и жизненного опыта, родст­ венных связей» [87, с. 90]. Существующая же объектная фра­ зеология, направленная на характеристику предметов и явле­ ний действительности, составляет по данным подсчета по «Фра­ зеологическому словарю» 4—5% от общего числа фразеологиз­ мов [см.: 263]. Причем из выделенных четырех типов объектной «фразеологии два относятся к объектно-субъектным, т. е. могут быть отнесены и к объекту и к субъекту (например, «видать виды» — много испытать в жизни и быть сильно поношенным) £см.: 87]. Все это говорит о том, что большая часть фразеологи­ ческого богатства языка может рассматриваться как некоторая форма рефлексии, отражения человеческих отношений, (воспри­ ятия другого.

Анализ фразеологизмов в настоящей работе проводился в рамках психосемантического подхода. В отличие от лингвисти­ ческих 'Методов анализа, ориентированных на структурный ана­ лиз объектов (лексики, текстов и т. д.) или использующих линг­ вистическую интроспекцию [см.: 162], опирающуюся на языко­ вую компетенцию исследователя, его «чувство языка», психосемантичеекие методы анализа ориентированы на моделирова­ ние реальной (речевой деятельности субъекта-испытуемого и на исследование значений, так сказать, «в режиме употребления».

К таким формам [искусственно построенной речевой деятель­ ности по оперированию лексикой (относятся различные вариан­ ты ассоциативного эксперимента, процедуры сортировки, клас­ сификации и шкалирования, тесты неоконченных предложений, искусственные диалоги с помощью поговорок, пословиц, коди­ рование лексическими единицами различных изобразительных сюжетов и т. п. Последующая математическая обработка по­ лученных данных позволяет выделить структуры категоризации,

139