1.2.4.Мысленные представления как знаки

Всочинениях по логике XII и раннего XIII в. понятие зна­ ка еще не играет важной роли. Слово знак используется в ка­ честве названия для так называемых синкатегориматических терминов (например, каждый, никакой — как универсальные знаки; определенный, некоторый — как частные знаки). Соглас­ но Аристотелю (в переводе Боэция), только написанные и про­ изнесенные слова что-либо означают. Мысленные представ­ ления рассматриваются скорее как подобия, а не знаки вещей.

Всередине XIII в. происходит изменение понятий, которое на первый взгляд хотя и кажется незначительным, оказывается одним из наиболее важных поворотов в истории семиотики: мысленные представления, не теряя на первых порах своего статуса подобий вещей, начинают характеризоваться как знаки вещей. Конечно, некоторые места у Боэция, Ансельма и Абеля­ ра уже указывают на эту тенденцию. Но только во второй поло­ вине XIII в. эта идея получает широкое признание и начинает соотноситься с теорией знака.

Последствия этого подхода многочисленны — например, от­ рицание или, по крайней мере, модификация определения знака Августина и появление возможности описать отношение между представлением и его объектом без обращения к понятию по­ добия. Более того, введенный Боэцием порядок высказывания (вещь предшествует представлению, которое предшествует про­ износимому слову, которое предшествует написанному слову) теперь может быть описан в терминах знака и обозначаемого представления. До тех пор пока представления согласуются с произносимыми высказываниями в своей функции знаков, ра­ зумно понимать мыслительные процессы как мысленную речь, аналогичную звучащей речи. Это в свою очередь дает возмож­ ность развития менталистской логики, главными объектами ко­ торой больше не являются произносимые термины и суждения, а скорее соответствующие мыслительные акты.

Определение мысленных понятий как вещи знаков дает основание для тесной взаимосвязи логики и эпистемологии, характерной для позднего Средневековья. В связи с этим про-

32

исходит пересмотр представления означивания. Поскольку если мысленные представления, т.е. акты понимания, счи­ таются знаками, аристотелевское определение обозначения для понимания не может считаться адекватным. В результа­ те терминология «представления», вначале использовавшая­ ся в основном, в эпистемологическом контексте, приобретает все большее значение для логической семантики, сплетаясь с терминологией «означивания». В итоге, описание мысленных представлений как знаков можно рассматривать как один из основных поводов рассмотрения всех видов знаков в логике позднего Средневековья. При этом логика более не ограничи­ вается условными знаками, а занимается и природными зна­ ками.

1.2.5. Знак как центральное понятие логики XIV в.

Хотя на протяжении XIII в. обозначение (сигнификация) рассматривается в логике в качестве основы всех свойств тер­ минов, этому не уделялось особого внимания. Обозначение описывалось как представление разуму некоей формы или как представление вещи с помощью условленного устного выраже­ ния. Предметом же дискуссий становится понятие «предполо­ жение» — способность субстантивных терминов замещать нечто

всуждении, т.е. служить знаками.

УВильяма Оккама (ок. 1285—1347/49) понятия знака и обо­ значения начинают занимать в логике центральное место. Ло­ гика воспринимается как занимающаяся исключительно знака­ ми — прежде всего мысленными, а во вторую очередь устными или письменными. Оккам включает в определение знака поня­ тие замещения. Он считает, что общее представление, что «знак есть нечто, включающее в познание нечто иное», является слиш­ ком общим для использования в логике и семантике, и поэтому добавляет, что знак в логике должен замещать вещь, которую он вводит в рассуждение, или же должен быть таким, что он мо­ жет быть добавлен к знаку, замещающему нечто. Таким образом, логическое представление Оккама о знаке ограничивается тем, что позднее назвали пропозициональным знаком. Постоянно

33

возвращаясь к представлению о знаке, Оккам во многих случа­ ях семиотически переопределяет основные логические понятия, что позволяет ему пересмотреть традиционные онтологические вопросы, такие как вопрос об универсалиях, число категорий, или онтологический статус отношений как семантические про­ блемы.

Логика Оккама — важный шаг в процессе увеличивающей­ ся ментализации знака. Этот процесс предполагает, что без не­ коей мыслительной основы явления знака, значения и в общем семиозиса (знаковой ситуации) остаются непостижимыми. Тен­ денция переноса представлений о знаке и значении из области произносимых слов в сферу мышления характерна для менталистской логики, появившейся в начале XIV в., и продолжав­ шей доминировать в позднее Средневековье. Слова или знаки, связанные с рациональным рассуждением, традиционно рас­ сматривались в качестве основного предмета обсуждения логи­ ки. Однако в менталистской логике наиболее значимые слова и знаки это не произносимые слова, а межнациональные мыс­ ленные слова или понятия. Таким образом, в логике позднего Средневековья, как уже у Оккама, мысленный знак становится в центр логической семантики. Согласно различию, введенному Петером из Айли (1330—1421) во второй половине XIV в., вещь может быть названа знаком в двух смыслах. В первом смысле, потому что она ведет к познанию вещи, знаком которой являет­ ся. Во втором смысле, поскольку она сама является познанием вещи. Во втором смысле мы можем сказать, что представление является знаком вещи, к которой это представление имеет при­ родное подобие, что оно не ведет к познанию вещи, а является актом познания.

Семантика Оккама, как и его теория мысленного языка, управляемого всеобщей мысленной грамматикой, которая пре­ вращала теоремы логики в теорию мыслительных процессов, была оспариваема и подверглась резкой критике его оппонентов и не менее резким модификациям его последователей. Несмотря на различия в подходах, все авторы работ по логике, начиная с XIV в., сходятся в понимании важности понятия знака. Исклю­ чение составляли Джон Виклиф (1330—1384) и Станислас из

34

Зноймо (ок.1400); последний считал, что человеческие заблуж­ дения из-за показных и бесполезных знаков являются следстви­ ем греховного падения людей.

У Оккама знак становится центральным понятием логиче­ ской теории, однако убеждение Оккама, что только пропозицио­ нальные знаки имеют отношение к логике, способствовало тому, что вначале в логике рассматривался весьма узкий спектр семи­ отических проблем. В отличие от Оккама поздняя схоластиче­ ская логика подходит к обсуждению логико-семантических про­ блем на основе наиболее широкого понимания таких слов, как

термин, обозначать, представлять разуму, знак и т.д. Поэтому на периферии логических исследований стали появляться про­ блемы семиотического характера. Эта тенденция достигла куль­ минации в Парижской школе Джона Майера (1469—1547), наи­ более влиятельного центра позднесхоластических логических исследований.

Члены этой школы рассматривают значение, или «значить»,

вобщем смысле: дать (кому-то) узнать (что-то) — и представ­ ляют его себе аналогично более раннему описанию представле­ ния в наиболее широком смысле, когда функция представления могла быть приписана всему, что каким-либо образом способ­ ствует знанию вещи. Соответственно, «значить» понимается как «представить что-либо разуму». Чтобы это определение охва­ тывало случаи неразумных получателей знаков (животных), а также употребление синкатегориматических терминов, которые

всущности не означают чего-либо, была предложена еще более широкая версия, определяющая обозначение как представление чего-либо или неких вещей или каким-либо образом разуме­ нию.

Это определение приблизительно выражает общепринятую основу в понимании значения логиками в конце XIV — начале XVI в. Хотя вариантов определения этого понятия было много и часть из них расходилась в деталях, общим для всех них была познавательная направленность. В противоположность понима­ нию знака Оккамом, на первом плане находилась не логическая функция указания на обозначаемое, а отношение знака к способ­ ности познания. Иными словами, знак характеризуется в первую

35

очередь не способностью выполнять семантическую функцию в суждении, а возможностью его использования в познании: знак есть нечто, что заставляет думать. В отличие от семантического подхода Оккама, поздние авторы прагматичны.

Эта тенденция заметна уже в определении Петером из Айли акта обозначения как представления чего-либо или неких вещей или каким-либо образом разумению путем их существенного изменения. При добавлении «путем существенного изменения» к дефиниции обозначения, связь с познанием или с познаватель­ ной способностью становится важным свойством обозначения, поскольку без такого изменения ничего не значит.

Таким образом, в XV и начале XVI в. обозначать приобре­ ло более широкий смысл — «представить что-либо разуму», а знак в первую очередь характеризуется способностью не к за­ мещению, а к пробуждению рассуждений. Существенной чертой означивания становится связанность с мыслительными процес­ сами. Поэтому распространенное мнение, будто в средневековой философии знак рассматривался только как нечто, замещающее нечто другое, является ошибочным.

На основе расширенного представления о знаке в конце XV — начале XVI в. логики обсуждали различные виды озна­ чивания, или традиционное различие между естественными (природными) и условными знаками, показывая, что существу­ ют промежуточные формы знаков: знаки по привычке, которые устанавливаются не по природе вещей, не по приписыванию, а скорее, по частому употреблению.

Универсальность концепции знака, согласно которой все в мире есть знак, уравновешивается особой ролью мысленных знаков. Произносимые слова, как и вообще любой внешний знак, могут означать только посредством значения, даваемого мыс­ ленными понятиями. Таким образом, все обозначение зависит от мысленных терминов. В некотором отношении это заявление идет дальше тезиса о том, что значение не может быть должным образом понято без учета мыслящего существа, способного ис­ пользовать знаки. Поскольку мыслительный акт, делающий возможным значение, считается знаком или актом значения в буквальном смысле, любой другой знак или значение может на-

36

зываться так только в соотношении с мысленным знаком. В то время как, согласно Августину, знак, будучи по определению внешней сущностью, исключался из области разума, сейчас он становится мысленным знаком, т.е. мысленным понятием, пред­ ставлением или термином, воспринимаемым как основной и первичный знак и окончательное основание всякого значения.

Вместе с сознательным расширением понятий знака и терми­ на и подчеркиванием роли мысленного знака, с 1500 г. в логике начинается существенное переосмысление письменных знаков. Развивая идеи Петера из Айли, более поздние авторы освобож­ дают письменный знак от традиционного подчинения устному знаку, непосредственно подчиняя его мысленному знаку. Таким образом, написанное более не рассматривается как вторичная знаковая система и всего лишь дополнение устной речи, что дает основание значительного расширения понятия письменно­ го знака.

С расширением логического рассуждения, включением в рамки традиционной логики широкого спектра знаков и описа­ нием этих знаков при традиционном различении мысленных, устных и письменных терминов, именно письменный термин дает наилучшие возможности интеграции различных видов знаков. Это предполагает коренное расширение представле­ ния о написанном, как это сформировалось в логике Париж­ ской школы около 1500 г., когда написанное рассматривается не как производное от устной речи, а в соотношении с челове­ ческим восприятием. Поэтому Джон Майер и другие определя­ ли письменный термин как термин, воспринимаемый зрением, поясняя, что письменный термин называется так не потому, что это написанное, состоящее из символов или букв, но скорее потому, что он представляет нечто мыслительной способности посредством зрения. При таком определении даже венок над дверьми таверны может считаться письменным термином. Не­ которые авторы еще более расширяют это понятие на любую вещь, воспринимаемую иначе, чем слухом. По мнению Петера Маргаллюса, каждая вещь, воспринимаемая одним из иных, чем слух, четырех внешних чувств может оказаться письмен­ ным термином.

37

Основная причина такого теоретического расширения поня­ тия написанного — безразличие функции знака к его материаль­ ному воплощению. Эта произвольность реализации знаков свой­ ственна им не только как средству коммуникации, но и в связи

сих функцией в логических операциях. Как указывал Павел из Венеции, в принципе можно было бы образовывать силлогиз­ мы и делать заключения, пользуясь палками и камнями вместо слов и предложений. То, что мы этого не делаем и общаемся не

спомощью ощущения тепла или запаха, а устных и письменных терминов в узком смысле, объясняется большим удобством по­ следних. Мы можем издавать звуки когда захотим, но не можем

стой же легкостью и отчетливостью производить объекты дру­ гих ощущений, например цвета или запахи.

Расширение понятия термина дает возможность учета даль­ нейших семиотических проблем, таких как различение между терминами с абсолютным значением и терминами со значения­ ми при определенных обстоятельствах. Устные или письменные слова принадлежат к первому классу, а второй класс образуется из других условных знаков, например, звон колокола, распятие или венок над дверьми таверны. Вводя это различение, Хуан де Ориа подчеркивает влияние ситуационного контекста на значе­ ние нелингвистических знаков. В зависимости от места и вре­ мени колокольный звон может быть приглашением на собрание братии или на еду; образ распятого Христа служит для моления только в церкви, а не в мастерской художника или скульптора, венок означает продажу вина только если находится над дверь­ ми таверны, а не в лесу. Более того, термины со значением при определенных обстоятельствах характерны тем, что регулярно обозначают состояние дел и тем самым функционируют как зна­ ки высказывания.

Таким образом, в отличие от ранних представлений о том, что Средние века были временем застоя в науке, мы наблюда­ ем в этот период развитие семиотических идей, когда была су­ щественно развита классификация знаков и впервые выделены (Абеляром) три современные основные типы знаков, введено понятие получателя знаковой информации — адресата знака, а также исследовались функции знаков. Уже в XIII в. высказы-

38