В-третьих, если приписывание в описываемом смысле не­ обходимо для установления лингвистического значения, значе­ ние слов им не ограничивается, произносимое означает многие вещи, которым оно не было приписано, поскольку означает все те вещи, которые связаны существенным отношением с вещью, для которой введено наименование. Таким образом, по мнению Бэкона, слова обозначают бесконечно много вещей.

1.2.3. Спекулятивная грамматика

Основополагающая для Бэкона и Килвордби идея о том, что грамматика не метод преподавания, а наука, разделялась шко­ лой так называемых модистов, появившейся около 1270 г. на факультете свободных искусств Парижского университета и до­ стигшей наивысшей известности около 1300 г. в «Спекулятив­ ной грамматике» Томаса Эрфуртского. По мнению И.А. Перельмутера, эпоха расцвета учения модистов относится к последним десятилетиям XIII в. и первым десятилетиям XIV в. (Перельмутер 1991). Название это произошло от ключевого понятиятермина системы модистов — «модус сигнификанди» (modus significandi, букв, «способ обозначения»). Участники этой шко­ лы, убежденные, что целью каждой настоящей науки является не описание фактов, а их объяснение с указанием причин, сде­ лали своей задачей выведение общих для всех языков грамма­ тических свойств из универсальных способов бытия с помощью соответствующих способов понимания.

Это сводило общепринятое в то время положение Аристоте­ ля о том, что мысленные представления, как и вещи, одинаковы для всех людей, к тезису универсальной грамматики, основан­ ной на аналогии между способами существования, способами понимания и способами обозначения, одинаковыми для всех языков. В соответствии с этим положением один из наиболее видных теоретиков спекулятивной грамматики Мартин Дакийский (Дакия — средневековое латинское название Дании) утверждает: «...все национальные языки грамматически иден­ тичны. Это объясняется тем, что вся грамматика заимствована из вещей... и как природа вещей одинакова для говорящих на

26

разных языках, таковы и способы бытия и способы понимания; и, следовательно, способы обозначения одинаковы и отсюда одинаковы способы грамматического построения или речи. И поэтому вся грамматика одного языка одинакова с граммати­ кой в другом языке» (Мартин Дакийский «О способах обозна­ чения»).

Хотя слова приписываются произвольно (отсюда появляют­ ся различия между языками), способы обозначения однозначно относятся к способам бытия с помощью способов понимания (отсюда появляются грамматические подобия между языками). Сосредоточивая внимание на терминах «знак» и «обозначение», спекулятивная грамматика как наука об общих познавательнолингвистических структурах абстрагируется от всех различных национальных языков — и даже от устной речи как таковой. Как подчеркивает Мартин Дакийский, для спекулятивной грамма­ тики не существенно рассмотрение высказываний или струк­ тур систем звучащих знаков, поскольку предметом изучения грамматика-модиста может быть любая разновидность знаков. То, что он занимается языковыми знаками, а не жестами или зрительными знаками, объясняется тем, что звучащие выска­ зывания, по сравнению с другими типами знаков, более удобны для общения людей.

Как указывает И.А. Перельмутер, вскоре после появления первых модистических трактатов в сочинениях модистов на­ чинают фигурировать два модуса познания — активный модус познания и пассивный модус познания, а также два модуса обо­ значения — активный модус обозначения и пассивный модус обозначения. Новая система модусов не появилась, однако, со­ вершенно неожиданно и как бы на пустом месте. С одной сто­ роны, уже в концепции ранних модистов присутствуют пред­ ставления о двоякой природе как модуса познания, так и модуса обозначения — по Мартину Дакийскому, модус познания суще­ ствует одновременно «в познанной вещи» и «в сознании» как «познанное в познающем», а модус обозначения существует одновременно «в обозначенной вещи» и в звучании «как в зна­ ке». С другой стороны, новая терминология также не была абсо­ лютным новшеством, в конечном счете она восходит к проводи-

27

мому Аристотелем разграничению между деятельным разумом и разумом претерпевающим, т.е. автором и адресатом знакового сообщения.

Если модус существования есть свойство вещи, рассматри­ ваемое вне всяких связей и зависимостей, то пассивный модус познания есть то же самое свойство, рассматриваемое в его от­ ношении к познанию, т.е. модус существования как могущий быть познанным и как познанный. Пассивный модус познания находится в познаваемой вещи и материально совпадает с мо­ дусом существования, отличаясь от него лишь с формальной стороны, т.е. тем, что определенное свойство рассматривается в данном случае не независимо от каких-либо связей, а в сво­ ем отношении к познанию. Модус существования и пассивный модус познания «суть одно и то же материально и реально». Все модисты в полном согласии между собой говорят о мате­ риальном тождестве пассивного модуса познания с модусом существования, указывают на познаваемую вещь как на «субъ­ ект» пассивного модуса познания. Такая позиция исключает возможность истолкования «познанного свойства» как образа свойства, как представления о свойстве. Ведь «образ» и «пред­ ставление» находятся в нашем сознании, а не в познаваемой вещи, кроме того, «образ» и «представление» никак не могут совпадать со свойствами вещи материально; само реальное свойство и представление о нем явно созданы из разной мате­ рии.

То же самое свойство вещи, будучи осознанным и рассматри­ ваемое в его отношении к языку, есть пассивный модус обозна­ чения. Пассивный модус обозначения — это модус существова­ ния как могущий быть обозначенным и как обозначенный, но это не обозначение модуса существования. Утверждения модистов о том, что пассивный модус обозначения находится в по­ знаваемой вещи как в субъекте, что он материально совпадает с модусом существования, никак не могут быть согласованы с представлением о пассивном модусе обозначения как о языко­ вом обозначении. Ведь языковое обозначение (будь то реальное обозначение в потоке речи или идеальное обозначение, находя­ щееся в сознании) явно имеет другую природу: оно находится в

28

языке или в сознании, но не в обозначаемой вещи; оно не совпа­ дает с модусом существования материально. Пассивный модус обозначения есть означаемое, и в этом качестве он не имеет от­ ношения к грамматике, тогда как любое языковое обозначение (как реальное, так и идеальное) вне грамматики не мыслимо. Совпадая с модусом существования материально, пассивный модус обозначения отличается от него с «формальной стороны», поскольку в понятие пассивного модуса обозначения включено, помимо понятия модуса существования, также отношение к языку.

Понимание модистами активных модусов познания и обо­ значения представляет картину еще более сложную. Особен­ но сложен вопрос о природе активного модуса обозначения, по этому вопросу модисты вступали в открытую полемику между собой. Активный модус обозначения принадлежит, разумеется, языку, но между модистами не было согласия от­ носительно того, к какой именно языковой сфере этот модус относится — к сфере формы знака или к особой мыслитель­ ной сфере, к сфере содержания знака. От ответа на этот во­ прос зависит и решение вопроса о том, являются ли активные модусы обозначения знаками. Если активный модус обозна­ чения находится в самом звучании, то это значит, что он слу­ жит знаком пассивного модуса обозначения, т.е. в конечном счете знаком определенного свойства явления; если же актив­ ный модус обозначения принадлежит особой мыслительной сфере, сфере языкового содержания, то отсюда следует, что в функции знака он выступать не может. Точку зрения о при­ надлежности активного модуса обозначения к сфере звуча­ ния отстаивает, в частности, Томас Эрфуртский: «Активный модус обозначения, поскольку он есть свойство значащего звучания, материально находится в значащем звучании как в субъекте» (Томас Эрфуртский, цит. по Bursill-Hall 1971: 105). Иной была позиция Сигера из Куртрэ, по мнению которого активный модус обозначения принадлежит к сфере чисто ум­ ственной, он есть ens rationis — «сущее разума», за пределы этой сферы он никогда не выходит: «Активные модусы обо­ значения не находятся, однако, в звучании как субъекте, по-

29

скольку активные модусы обозначения суть некие представ­ ления самого разума; представления же разума остаются в разуме и пребывают в нем, они не уходят вовне» (Сигер из Куртрэ, цит. по Roos 1948: 214). Поскольку, по мнению Сигера из Куртрэ, активный модус обозначения есть чисто умствен­ ное представление, то в соответствии с его концепцией он не может быть знаком, ведь знак должен быть материальным, он должен быть доступен чувственному восприятию. Таким зна­ ком может быть только звучание: vox modum essendi significat «звучание обозначает модус существования» (Сигер из Кур­ трэ, цит. по Pinborg 1967: 110). Активный модус обозначения лишь наделяет звуковое выражение возможностью что-либо обозначать.

Однако вне зависимости от решения ряда частных вопро­ сов все модисты согласны между собой в том, что активные и пассивные модусы обозначения различаются друг от друга ма­ териально и по месту своего нахождения, совпадая лишь в пла­ не «формальном», поскольку между активными и пассивными модусами обозначения существуют отношения подобия, отно­ шения соответствия. Оставляя в стороне разногласия между модистами по отдельным вопросам, попытаемся сформулировать в самом общем виде представления модистов о природе различ­ ных модусов и об их соотношениях между собой.

Каждое явление заключает в себе сочетание некоторых свойств, общих у этого явления со свойствами других явлений. Свойства эти составляют модусы существования данного явле­ ния. Поскольку подобное свойство может быть познанным, оно становится пассивным модусом познания. Поскольку подобное свойство может быть названным, оно становится пассивным мо­ дусом обозначения. Пассивные модусы познания и обозначения представляют собой тот же модус существования, но взятый в его отношении соответственно к сознанию или к языку. На этом же основании делается вывод, что пассивные модусы познания и обозначения материально совпадают с модусом существования, но отличаются от него с формальной стороны: ведь во всех слу­ чаях речь идет об одном и том же свойстве, но рассматривается оно с разных сторон. Активные модусы познания и обозначения

30

суть потенции сознания и языка, позволяющие отразить данное свойство, воспроизвести его на другом материале. Активные мо­ дусы познания и обозначения прямо соотносятся с пассивными модусами познания и обозначения, представляют собой их соот­ ветствия, с формальной стороны с ними совпадают, но посколь­ ку пассивные модусы познания и обозначения с формальной стороны не совпадают с соответствующими модусами существо­ вания, то активные модусы познания и обозначения отличаются от соответствующих модусов существования как с материаль­ ной, так и с формальной стороны. В результате взаимодействия всех этих модусов между собой свойства реальных явлений, во­ площаемые в конечном счете в активных модусах обозначения, получают отражение в языке (Перельмутер 1991).

Вскоре после 1300 г. модистский подход подвергся суще­ ственной критике. Основным пунктом, вызывавшим возраже­ ния таких критиков, как Оккам, было не положение об основной универсальной грамматике, поскольку оно содержится и в Оккамовском понятии мысленной грамматики. Критике подвер­ глись два других положения модизма: (1) утверждение о тесной структурной аналогии между устным и мысленным языком и обозначаемыми вещами и (2) недопустимое превращение спосо­ ба обозначения в некое свойство или форму, добавляемую к про­ износимому актом приписывания. Говорить, что произносимые выражения «имеют» разные способы обозначения, можно, как указывает Оккам, только метафорически, поскольку имеется в виду лишь одно: что различные слова означают то, что они озна­ чают, разными способами. Согласно другому критику — Иоанну Аурифаберу, звучащий термин является означающим, или зна­ ком, только поскольку он используется для обозначения, а не потому, что звуку нечто присуще. Чтобы установить для обозна­ чения должное место в реальности, оно должно быть приписа­ но к разуму, а не к произносимому звуку. Критика грамматики модистов основана на фундаментальном переопределении по­ нятия знака, проведенном после середины XIII в. Перемещение идеи обозначения от слова к разуму основано на том предполо­ жении, что мысленные представления сами являются знаками, что бы ни говорил Августин.

31