
- •Секция 1
- •Коррупция как главная эндогенная угроза национальной безопасности
- •Некоторые политические и уголовно- правовые проблемы противодействия коррупции
- •Законодательства
- •О соотношении коррупции и организованной преступности
- •Вопросы совершенствования деятельности в сфере борьБы с коррупцией
- •Карагандинского юридического
- •Коррупция как политико-правовой феномен в Республике Казахстан
- •Проблемы использования результатов орд в процессе доказывания по уголовным делам о взяточничестве и вымогательстве
- •Генеральной прокуратуры рф
- •Задачи прокурорского надзора в сфере размещения заказов
- •Т. И. Отческая,
- •СПб юи (филиала) Академии
- •Проблемы противодействия коррупции в сфере обналичивания денежных средств
- •Проявление коррупции в способах совершения преступления, характеризуемого как «корпоративный захват»
- •В. В. Хилюта,
- •СПб юи (филиал) Академии
- •Законность при проведении выборов как способ противодействия коррупции
- •Координирующая роль прокуратуры и избирательных комиссий в противодействии электоральной коррупции
- •О проблемах применения уголовно-
- •Процессуального законодательства
- •В дореволюционной России
- •(На материалах Уфимской губернии)
Некоторые политические и уголовно- правовые проблемы противодействия коррупции
1. В названии конференции точно определены ключевые субъекты противодействия коррупции — это гражданское общество и органы прокуратуры.
Для того чтобы предпринимаемые в наступлении на коррупцию меры не вылились в очередную кампанейщину (бюрократические игры), нельзя упустить из виду тот главный вектор развития, следование которому только и позволяет надеяться в перспективе сначала на искоренение системной коррупции, а затем и минимизацию коррупции как таковой. Речь идет о все более последовательной демократизации, связанной с развитием гражданского общества. Только зрелое гражданское общество будет иметь своей функцией демократическое правовое государство, в котором бюрократия подотчетна и подконтрольна населению. Неуклонное продвижение к этой конституционной цели подтвердит правильность выбора той или иной стратегии и тактики противодействия коррупции.
Органы прокуратуры могут и должны гарантировать, что сформировавшаяся в последние годы вертикаль власти, выполнив задачу «собирания» государства, преобразуется в вертикаль закона. (в противном случае существует реальная опасность ее трансформации в вертикаль коррупции.) Для этого потребуется некоторое переосмысление места и роли органов прокуратуры в российском обществе. Исходной позицией, по-видимому, станет усвоение того, что в демократическом правопонимании правовая система выступает системой договоров, а классическое требование «договоры должны соблюдаться» выражается в принципе законности.
Таким образом, в договорной природе правовой государственности коренится требование подчинения прокуратуры только закону. Поэтому грубо ошибаются те, кто современную российскую прокуратуру продолжают называть «оком государевым», как она действительно задумывалась и чем являлась при абсолютизме.
2. Для оценки предложений по разработке специального закона о противодействии коррупции, различные варианты которого циркулируют в Государственной Думе с конца 80-х гг. прошлого столетия, необходимо напомнить позицию экспертов Фонда ИНДЕМ, впервые высказанную в докладе «Россия и коррупция: кто кого?»1. Подобный закон, по их мнению, принесет скорее вред, чем пользу, в том числе вследствие разочарования граждан, поскольку ожидания, обусловленные названием закона, не будут оправданы ничтожными последствиями его принятия. (Как очевидно, наличие подобных законов в ряде субъектов Российской Федерации не повлияло сколько-нибудь заметно на коррупцию.) Органы прокуратуры никак не заинтересованы в принятии декларативного закона о коррупции, который неизбежно приведет к еще большему снижению авторитета органов государственной власти и послужит еще одним фактором роста правового нигилизма.
Признание обоснованности указанной критики вызвало поиски принципиально иной концепции комплексного антикоррупционного закона, в связи с чем была инициирована разработка таких законопроектов, как «Основы антикоррупционной политики» и «О предупреждении злоупотребления властью или служебными полномочиями на верхнем уровне управления государством». (В последующем оба законопроекта были отклонены Государственной Думой в первом чтении — в 2003 и 2008 г. соответственно). Причем если первый проект характеризуется, на наш взгляд, отсутствием необходимого предмета правового регулирования и является по сути доктринальной разработкой, то второй во многом удовлетворяет требованиям нужного России антикоррупционного закона. В законопроекте, который условно можно назвать законом о предупреждении коррупции в высших эшелонах власти, речь идет преимущественно о лицах, занимающих государственные должности Российской Федерации и государственные должности субъектов Российской Федерации, т. е. тех, кто прямо назван в Конституции России и конституциях субъектов Российской Федерации (президент, министры, депутаты, судьи и т. п.).
Современная коррупция четко дифференцируется на коррупционные сети и низовую коррупцию (поборы). Причем отсутствует подчиненность низовой коррупции коррупционным сетям, контролирующим намного более объемные финансовые потоки. В этих условиях принятие закона о противодействии коррупции неизбежно выльется в борьбу со «стрелочниками». Напротив, уже сам факт принятия антикоррупционного закона, нацеленного на высшие эшелоны власти, где и следует искать потенциальных участников коррупционных сетей, однозначно сигнализирует обществу, что в борьбе с коррупцией власть начала с себя. Подобная решимость власти обязательно получит позитивную оценку со стороны общества, даже при условии, что ощутимая результативность от этого закона окажется отнесена в будущее.
3. Вполне оправданны требования практиков, касающиеся необходимости четкого нормативного разъяснения термина «коррупция» и определения признаков коррупционных правонарушений. Нет только оснований решение этой проблемы связывать исключительно с изданием специального закона прямого действия. За подобными требованиями зачастую скрыто непонимание системы уголовно-правовых норм о должностных и иных служебных преступлениях, а иногда и незнание других разделов науки уголовного права.
Например, известный криминолог В. В. Лунеев еще недавно уверенно утверждал (и продолжает повторять в своих публикациях), что в нынешних условиях «коррупция не сводится к примитивным видам взяточничества и злоупотреблений, которые отражены в УК», в том УК, которому якобы «не ведомы» такие коррупционные действия, как протекционизм, фаворитизм, «келейное проведение приватизации, акционирования, залоговых аукционов» и др.1 Не случайно он там же ссылается и на мировой опыт борьбы с коррупцией путем использования конфискации имущества как вида наказания, из чего следует, что он просто не различает конфискацию преступных доходов и одноименное наказание. Последствием тиражирования подобных «облегченных» оценок может стать некомпетентная конъюнктурная правка российского уголовного закона.
На самом деле то определение коррупционного поведения, из которого исходит ратифицированная Россией Конвенция ООН против коррупции, не является новым для российского законодательства. В документах ООН коррупционное поведение определяется как использование лицом своих служебных полномочий вопреки интересам службы в корыстных или иных личных целях. Его аналоги есть в УК РФ — это злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285) и злоупотребление полномочиями (ст. 201). Названные нормы УК РФ определяют общие (родовые) составы для коррупционных преступлений двух видов: против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления (глава 30) и против интересов службы в коммерческих и иных организациях (глава 23). По отношению к деяниям, предусмотренным ст.ст. 285 и 201 УК РФ, другие нормы указанных глав являются специальными, а названные общие (родовые) составы выступают резервными для злоупотреблений, не предусмотренных специальными нормами. (Причем специальные нормы о должностных (служебных) преступлениях содержат и другие главы Особенной части УК РФ.) Например, получение взятки является специальным видом злоупотребления служебными полномочиями. Поэтому если должностное лицо совершит служебные действия, мотивированные не взяткой, а «иной», нематериальной выгодой, его действия при наличии прочих условий будут квалифицироваться как злоупотребление служебными полномочиями. Таким образом, основания для вывода о принципиальной пробельности в этой части российского уголовного закона отсутствуют. Неверна и уничижительная оценка этих, по сути классических, уголовно-правовых норм о должностных (служебных) преступлениях как «примитивных». Что не исключает, конечно, возможности создания новых специальных норм.
В связи с включением в нашу правовую систему положений ратифицированных Россией специальных Конвенций ООН и Совета Европы действительно важно раскрыть и объяснить правоприменителю приведенную выше традиционную для российского законодательства трактовку должностных и иных служебных преступлений применительно к новым для нас понятиям коррупции и коррупционных правонарушений. Наряду с этим давно назрела потребность в изучении практики и в авторитетном разъяснении правил применения указанных уголовно-правовых норм в отношении новых видов коррупционного поведения (таких как лоббизм и др.), в том числе признака тяжких последствий, необходимого для квалификации коррупционного поведения как криминального. Наилучшим решением этих задач будет, как представляется, не специальный закон, а издание соответствующего постановления Пленума Верховного Суда России.
4. Начиная с 1999 года, в связи с подготовкой к ратификации названных антикоррупционных Конвенций, разрабатываются проекты изменений в Уголовный кодекс1. При этом в известных мне проектах предлагается механически расширить понятие субъекта деяний, предусмотренных главой 30 «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления», путем дополнения соответствующего определения, сформулированного в примечании к ст. 285 УК РФ, категорией публичных должностных лиц иностранных государств и международных организаций. Тем самым игнорируется то, что данная глава содержит нормы о посягательствах на интересы службы исключительно российскому государству. (В литературе С. В. Максимовым был предложен и другой, но не менее спорный вариант — путем расширительной трактовки субъекта коммерческого подкупа, предусмотренного ст. 204 УК РФ, отнести иностранных публичных должностных лиц к управленцам «иных» организаций.) Эти предложения не выдерживают критики. На наш взгляд, следует выделить нормы о деяниях иностранных и международных публичных должностных лиц в отдельную главу о преступлениях против интересов публичной службы иностранным государствам и в международных организациях. И уже сейчас можно констатировать, что с внесением этих новелл перед российской уголовно-правовой наукой встанет совершенно новая творческая задача по осмыслению объекта данных преступлений — таковым, по-видимому, следует признать интересы публичной службы мировому сообществу, осуществляемой в национальных и наднациональных подсистемах формирующейся глобальной системы публичного управления.
И. И. Иванов,
профессор СПб ЮИ (филиала)
Академии Генеральной прокуратуры РФ,
доктор юридических наук,доцент
Эффективному расследованию преступлений коррупционной направленности
препятствует несовершенство российского уголовно-процессуального