В соответствии с общими положениями реформы крестьянину предоставлялась:

Период третий. Эпоха реакции против смертной казни и её постепенного ограничения

Время царствования ближайших приемников императора Петра I, до воцарения императрицы Елизаветы Петровны, ещё отмечено полным господством в уголовной практике идеи устрашения, а вместе с тем и большей части уже известных нам видов смертной казни.

Так уже вскоре после кончины Петра I, указом от 24 марта 1727 года, определяется наказание, которое смело, может стать в параллель с самыми устрашительными карами предшествующих десятилетий: этим указом велено рекрутов, прибегающих к членовреждению с целью избавиться от военной службы, вешать, по жребию, в количестве одного из десяти, остальным же рвать ноздри, бить кнутом и ссылать в вечную каторгу[1].

Императрица Анна Ивановна в самом начале своего царствования (1731 г.) считает необходимым напомнить особым указом о том, что, по действующим законом, за волшебство налагается сожжение[2]. Сожжение продолжает практиковаться и в других преступлениях против веры. В 1738 году сжигаются на костре, флота капитан-лейтенант Возницын – за отпадение от христианства, и еврей Борух Лейбов, за совращение его в иудейство; в том же году и той же казни подвергается некий Тайгульда, за переход из христианства в ислам[3]. Эпоха императрицы Анны Ивановны, ознаменованная мрачным явлением «бироновщины», была особенно благоприятна для применения смертной казни; не избег слишком поспешного присуждения её даже такой выдающийся деятель того времени, каким был А. П. Волынский.

Практиковалось при ближайших приемниках Петра I и окопание в землю за мужеубийство; указание на применение этой казни мы от 1730 и даже от 1740 года. Тоже можно сказать и относительно варварской квалификации повешения – подвешения на крюк за ребро. В 1731 году подтверждено применение этого вида казни к «вящим» ворам и разбойникам; подвешение за ребро, вместе с колесованием, употреблялось даже при усмирении пугачёвщины: «при всех тех селениях, которыя бунтовали – поставить и впредь до указа не снимать по одной виселице, по одному колесу, и по одному глаголу для вешания за рёбра»[4].

25-го ноября 1741-го года взошла на престол Российский империи дочь Царя-Преобразователя, Императрицы Елизавета Петровна. Известны обстоятельства, при которых совершилось это воцарение. Известный русский историк второй половины прошлого столетия, князь М. М. Щербатов, утверждает, что Елизавета Петровна, отличавшаяся особой набожностью, «идучи на свержения с престола Иоанна III (Иоанна VI Антоновича), где крайняя её опасность представлялась», усердно молилась перед этим Богу и дала обет во все своё царствование, если ей удастся взойти на престол, никого не лишать жизни. Современники тоже самое рассказывали про царя Бориса Годунова: говорили, будто Годунов, при восшествии своём на престол, торжественно обещался в течении пяти лет не утверждать ни одного смертного приговора[5].

Каким бы то ни было, но императрица Елизавета Петровна во всё двадцатилетнее царствование своё проявляла полное отвращение к смертной казни и сделала весьма решительные шаги к приостановлении её в России, в своё время заставившее говорить о себе всю Европу. Такое направление мыслей императрицы имело случай проявиться уже в первые дни царствования: известно, что Елизавета Петровна заменила ссылкой смертную казнь для всех противников её воцарения, присуждённых к колесованию, четвертованию и отсечения голов.

Не прошло и трёх лет по вступлении Елизаветы Петровны на престол, как появляется указ, фактически останавливающий действие смертной казни в России. Этот знаменательный в истории русского уголовного права акт был издан 7 мая 1744-го года. «Усмотрено в Правительствующем Сенате, - объявляет этот указ, - что в губерниях, такеж и в войске и в прочих местах Российской Империи, смертные казни и политическую смерть чинять не по надлежащим винам, а другим и безвинно». В силу этого, указ повелевает, «для лучшаго рассмотрения», присылать в Сенат «обстоятельные перечнывые выписки», т. е. экстракты, из всех дел, по которым состоялись смертные приговоры, и до получения из Сената соответственных указов в исполнение этих приговоров не приводить, руководствуясь тем же правилом и на будущее время[6].

Существуют основания полагать, что 7 мая 1744-го года вызвал немалое недоумение в современном обществе, воспитанном на суровом режиме устрашительной уголовной системе первых десятилетий XVIII-го столетия. Местами новшество, вводимое этим указом, повлекло за собой даже неудовольствие. Так было, например, в Остезейском крае. Ревельские ландраты и магистраты не только не исполняли указа 1744-го года, но даже решаются ходатайствовать о дозволннии им по прежнему казнить преступников «по силе их древних правильных поведений». По этому поводу состоялся новый указ, от 5 августа 1746-го года. Вторично предписывающий, чтобы нигде в Империи «колодникам экзекуции без апробации Правительствующего Сената не чинить. По силе вышеупомянутого Ее Императорского величества указа»[7]. Очевидно, что и в Запорожском войске указ 1744-го года породили недоразумения. Так как 13 марта 1749-го года издаётся указ, подтверждающий, что бы и здесь смертных приговоров «до указу» в исполнение не приводили, но присылали тяжких преступников, для содержания их под стражей, в Киев, препровождая, вместе с тем, в Сенат экстракты «о винах» их[8]. 25 мая 1753-го года появляется новый указ, которым опять таки предписывается присылать в Сенат экстракты из дел со смертными приговорами, приостанавливая исполнение этих последних[9].

Таким образом, в течении целого десятилетия, систематически и настойчиво приостанавливается повсеместно действие смертной казни в Россию. В результате оказалось то, что Сенат был завален массой присланных в него экстрактов из дел о присуждении смертной казни, остававшихся здесь, конечно по повелению императрицы, без рассмотрения, а тюрьмы были переполнены присуждёнными к казни колодникам, целыми годами содержавшимися здесь в тщетном ожидании дальнейшего Сенатского указа. И вот, 30-го сентября 1754-го, появляется сенатский указ, в котором ещё раз подтверждается, что бы «приговорённым к смертной казни смертной экзекуции до рассмотрения и точнаго о них указа не чинить», а для того. Чтобы осуждённые не оставались безнаказанными – предписывается, ссылая их в Рогервик и в иные места, подвергать «жестокому» наказанию кнутом, рвать ноздри и клеймить словом «вор»[10]. Назначаемое этим указом «жестокое наказание кнутом» было весьма вероятно, определением, о которое фактически разбивались благие намерения императрицы, как утверждает это и князь М. М. Щербатов, заявляющий, что «кнут палача – горше четвертования»; несомненно, что далеко не все осуждённые выходили невредимыми из под кнута исксснаго и снабжённого негласными инструкциями мастера заплечного дела…

Ряд уже известных нам указов, появившихся в промежуток времени с 1744-го года по 1754 год, вызвал в свое время ходячее именье о том, будто в царствование императрицы Елизаветы Петровны совершена была отмена в России смертной казни. Этого мнения держался даже известный государственный деятель, граф Мордвинов, энергически ратовавший против смертной казни в 20-х годах текущего столетия. Мнение это должно было признано, однако, совершенно неверным. Из точного смысла указов 1740-1754 годов видно, что эти указы только временно приостанавливают действие смертной казни – впредь «до указа». Несомненно, тем не менее, что императрица Елизавета Петровна действительно и вполне искренне желала совершенной отмены смертной казни в своём государстве и возлагала в этом отношении известного рода надежды на кодификационную комиссию, действующую в её царствование.

Дело в том, что в 1754-мь году организованна была кодификационная комиссия, - уже седьмая по счету от конца XVII-го века, - на которую возложено было составление проекта нового уложения. В первое время работы комиссии пошли довольно быстро и к апрелю 1755-го г. ею были представлены в сенат две части проекта – «судная» и «криминальная». Сенат одобрил эти работы и представил их на утверждение государыни. Но тут произошел нечто совершенно неожиданное: императрица Елизавета Петровна отказалась дать им своё утверждение. Сперанский, граф Блудов, а за ним целый ряд наших историков-юристов полагают, что работы комиссии не получили Высочайшего утверждения потому, что в, «криминальной» части их была допущена ненавистная Императрице Елизавете смертная казнь; профессор В. Н. Латкин, не соглашается, впрочем, с этим мнением, предполагая, что причина неутверждения императрицею выработанного комиссией проекта лежит в нем самом – в его неудовлетворительности.

Обращаясь к этому проекту, мы действительно, находим, что составители его не только не смягчили в нём суровости действовавшего в то время уголовного законодательства, но еще более развивают, пожалуй, систему его устрашительных как, и в этом отношении коренным образом расходятся с гуманными намерениями императрицы. Кроме обыкновенных видов смертной казни, - отсечения головы и повешения, -в этом проекте санкционируются: сожжение, колесование. Залитие горла расплавленными металлом, повешение за ребро и даже вводится совершенно неслыханная на Руси форма смертной казни – разорвание на части пятью лошадями, назначаемое за тяжкие политические преступления. Проект весьма щедр, вообще. В назначении смертной казни: она определяется за простую кражу на сумму свыше 40 рублей и за всякую третью кражу, за ввоз медных денег из-за границы, вывоз серебра и золота в чужие края, за лжесвидетельство, оскорбление действием родителей, не говоря уже о более важных преступных деяниях[11].

Последующие занятия кодификационной комиссии шли весьма вяло, чтобы не сказать, что эта комиссия, вплоть до 1761-го года – вовсе бездействовала. В этом году, по инициативе самой же комиссии, возбуждён был вопрос о привлечении к участию в кодификационных работах депутатов от дворянства и купечества – и в том же году, 27-го марта, действительным статским советником Алсуфьевым возвращены были в комиссию выработанные ею ещё к 1755-му году проекты «судной» и «криминальной» частей уложения, со словесным объявлением о том. что императрица предписывает комиссии» в оном новосочинённом Уложении за подлежащие вины смертные казни не писать»[12].

25 декабря того же 1761 года императрица Елизавета Петровна скончалась, не осуществив, таким образом, своего гуманного намерения дать законодательную отмену смертной казни в России, - скончалась за три года до появления в свет знаменитого сочинения Беккариа, в котором она нашла бы авторитетную поддержку своим собственным воззрениям на смертную казнь. Но уже сама приостановка действия смертной казни в это царствование – отводит последнему светлое место в истории русского уголовного права, так как в это царствование зарождается в нашем отечестве реакция против смертной казни и впервые открыто высказывается, с высоты престола, осуждения этому виду кары.

Быстро миновало кратковременное царствование Петра III, - настал во многих отношениях знаменательный век императрицы Екатерины II. В области уголовного правосудия положение вещей оказалось и в это царствование тоже самое, какое создано было елизаветинскими указами 1744-1754 годов: смертная казнь оставалась приостановленною фактически, не будучи отменена путём законодательным. Суды по прежнему изрекают смертные приговоры, посылают по делам этого рода экстракты в Сенат, но не приводят приговоров в исполнение впредь до мифического «указа» из Сенат; а Сенат кладёт эти экстракты «под сукно», не давая им дальнейшего хода. Ясно, что вопрос о смертной казни, достигший апогея своего разрешения в положительном смысле в Воинском Уставе 1716 г. и в указной деятельности первой четверти XVIII века – с царствования Елизаветы Петровны переживает кризис, долженствующий разрешиться или в ту или в другую сторону.

На какую сторону разрешения этого вопроса склонялась сама императрица Екатерина? Ответ на этот вопрос должны мы искать в её, наделавшем в своё время столько шума, знаменитом Наказе, данной комиссией депутатов, созванной императрицею в 1767 году для новой, и счётом уже девятой, попытки сочинения проекта нового Уложения.

Образовав новую законодательную комиссию на широких началах народного представительства, императрица Екатерина, желая дать депутатам этой комиссии базис, руководство, для предстоящей им сложной и многотрудной деятельности, к которой большинство их вовсе даже и не было надлежащим образом подготовлено – задумала написать для них особый Наказ, где были бы изложены и разъяснены общие понятия из области права и были бы указаны те главнейшие начала, которые императрица желала видеть положенными в основу предстоящих законодательных работ. Быстро закипела работав руках деятельной и энергичной государыни – 30 июля 1767 года, в самый день открытия комиссии, Наказ депутатам для сочинения проекта нового Уложения был торжественно вручён Екатериною генерал-прокурору, князю Вяземскому. Не только сама идея Наказа, но и её выполнения – принадлежало всецело Екатерине II, которая является его единственным автором. Мы имеем указания самой Екатерины на то, что мысль о составлении Наказа зародилось в её недюжинном уме уже вскоре после восшествия на престол (29 июня 1762 г.). В ту пору своего царствования, императрица Екатерина была ярою поклонницей современной гуманитарной западно-европейской философии. Она считалась другом французских энциклопедистов, со многими из которых, в особенности с Даламбером, находилась в близкой переписке. Неудивительно, поэтому, что увлёкшись учением современных ей представителей либеральной мысли, она широкою рукою кладёт это учение в основу своего Наказа, - кладет его туда настолько щедрой рукой, что этот Наказ представляет собой, в сущности, ничто иное, как выборку, и нередко дословную, из известного сочинения Монтескье: «О духе законов», а затем из гремевшего в ту пору по всему образованному миру трактата Бекария: «О разуме» и «О человеке». Оказывается, что из 526 статей Наказа, около половины заимствованы из Монтескье и до 100 статей из трактата Бекария (статьи 147-245 Наказа).

Весьма естественно, что императрице Екатерине невозможно было обойти в своем Наказе такой жгучий вопрос, каким представлялся в то время вопрос о смертной казни, как по неопределенности современной постановке его в России, так, в особенности, в виду шума и всеобщей сенсации, которые повсеместно производило тогда только что возвещённое миру высоко-гуманное учение Бекария, радикальным образом отвергнувшее и правомерность и целесообразность этого вида уголовной кары. Мысли Екатерины II относительно смертной казни, изложенные в Наказе, носят на себе несомненные следы влияния учения великого итальянского публициста.

Какова цель наказания? – вопрошает Екатерина в своем Наказе, и отвечает: ни месть, ни устрашение. Цель наказания – не «мучить тварь», но отвратить граждан от проявления злой воли; поэтому, говорит императрица, не должны быть допускаемы наказания, жестокость которых превышала бы меру этой задачи. Наказание не должно казаться насилием над личностью, а для этого оно должно удовлетворять следующим существенным условиям: народности, умеренности, народности, умеренности, необходимости, уравнительности (соответственности преступлению) и должно быть ясно и точно указано в законе. Наказ резко восстаёт против жестоких устрашительных наказаний; такие наказания говорит Екатерина, не достигают цели: исторический опыт показывает нам, что очень нередко особенно сильная преступность уживалась наряду с самыми жестокими наказаниями. Поэтому, заключает императрица, не столько кара совершённых преступлений, сколько предупреждение благоразумными мерами самой возможности совершения преступлений – должно, прежде всего, интересовать мудрое законодательство. Нормальную задачу наказания Екатерина видит в исправлении преступника, и только в крупных преступлениях допускает она личный элемент кары, в смысл насильственного воздействия на самую злую волю преступника.

Переходя к смертной казни, Наказ не отрицает её вполне, но из всех относящихся сюда мыслей Екатерины ясно видно, что этот вид наказания ей не симпатичен. Общее впечатление, получаемое от этих мыслей, то, то императрица сама не усвоила себе в этом отношении определённого воззрения, что она не решается категорически высказаться по этому вопросу, что она колеблется балансирует между абстрактною идею неправомерности смертной казни, навеянною ей ее западноевропейскими авторитетами, и сомнением в возможности дать этой идеи конкретное осуществление. 79 статья Наказа говорит, например, что «гражданин бывает достоин смерти, когда он нарушил безопасность даже до того, что отнял у кого жизнь или предпринял отнять. Смертная казнь, - аргументирует наказ, - есть некоторое лекарство больного общества». Таким образом, императрица Екатерина, видя в смертной казни «некоторое лекарство больного общества», как бы склоняется к возможности допустить её не только за убийство. Но и за покушение на него. Но этой статье коренным образом противоречит другая статья Наказа, 210-я, которая говорит, что смертная казнь может быть допускаема только в том случае, если данное государство находится в состоянии анархии, когда злая воля грозит возмущением народному спокойствию; что смертная казнь может быть, следовательно, допущена лишь в качестве самозащиты государства, когда оно находится в состоянии борьбы, когда оказывается парализованною сила обыкновенных законов. «При спокойном царствовании законов, - говорит Екатерина, - в таком государстве не может в том быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у гражданина». В этой статье императрица Екатерина решается, таким образом, допустить смертную казнь лишь в виде меры исключительной, чрезвычайной, обусловливаемой анархическим состоянием борьбы государства с подданными, отвергая правомерность её при нормальном, спокойном развитии государственной жизни. «Опыты свидетельствуют, - пишет Екатерина, - что частое употребление казней никогда не делало людей лучшими» (ст. 210); «Не чрезвычайная жестокость и разрушение бытия человеческого производит великое действие в сердцах граждан, но непрерывное продолжения наказания. Смерть злодея слабее может воздержать беззакония, нежели долговременной и непрерывно пребывающий пример человека, лишённого своей свободы… Ужас, причиняемый воображением смерти, - продолжает императрица. – может быть гораздо сильнее, но забвению, в человеке природному оный противостоять не может» (ст. 211 и212). Императрица подкрепляет свою мысль ссылкой на пример императрицы Елизаветы Петровны, приостановившей в своём государстве действие смертной казни, и указывает. Что «двадцать лет этого государствования подают отцам народов пример к подражанию изящнейших, нежели самые блистательные завоевания». Законы должны быть «духом милосердия исполнены», - вот идея, выраженная императрицею Екатериной и проникающая собой всю уголовную часть её Наказа.

Известно, что депутаты, вызванные императрицею от всех областей и от всех сословий для участия в законодательных работах комиссий 1767-го года, должны были привезти с собой особые «наказы» от своих избирателей, в которых были бы изложены нужды и пожелания, в области законодательства, отдельных областей и классов населения. Эти наказы носят название 2наказов депутатских», в отличии от Наказа, данного комиссии императрицею, который часто надо носить, в противоположность первым наименование «Большого Наказа». Нам уже известны воззрения на карательную задачу государства, вообще, и на смертную казнь, в частности, Большого Наказа императрицы Екатерины II. Не безынтересным будет теперь сопоставить «pia desideria» в области того же вопроса, выраженная в наказах депутатских.

Грустное впечатление производит, вообще. Чтение громадного большинства (не говорим о весьма немногих светлых исключениях) депутатских наказов, в особенности в сравнении с Большим Наказом. В то же самое время. Когда императрица Екатерина поднимает и развивает в этом последнем целый ряд вопросов государственных, правовых и общественных, построенных на почве гуманитарной и освободительной философии XVIII-го века, - депутатские наказы предстают перед нами в блеске полного отсутствия государственного сознания, политической мысли, идеи общественной пользы, взамен которых неприглядно выступают узко-сословные интересы и непонимание идеи общественного блага, сводящие этих депутатов на уровень более низкий того уровня, на котором стояли прежде «всяких чинов люди Московского государства», - если мы примем, конечно, в соображение изменившиеся условия эпохи .Императрица должна была горько разочароваться в лучших надеждах первых годов своего царствования – и это разочарование не могло, конечно, не отразиться на дальнейшем правлении ея: общество, в общей своей массе, не оказалось на высоте тех намерений, с которыми пошла к нему навстречу государыня, гордившаяся дружбой великих мыслителей своей эпохи, называвшая знаменитый трактат Монтескье – своим «молитвенником». Екатерина уже скоро охладела к делу кодификационной комиссии 1767-го года, и самая комиссия эта осталась безрезультатною, как оставались безрезультатными и предшествовавшие ей восемь законодательных комиссий.

Особенно рельефно сказывается это непримиримое противоречие между Большим Наказом и депутатскими наказами в области уголовного права. Екатерина II выступает в своем Наказе с гуманными доктринами. Внушёнными ей сочинениями бессмертного Беккария, этого полубога мысли XVIII-го века, - а депутатские наказы не хотят или не могут возвысится выше устрашительной системы Уложения 1649 г. и Воинского Устава 1716 г., с её леденящими кровь видами смертной казни, с её членовредительными карами, - раздроблением членов, рванием ноздрей, урезанием ушей и языков, с её застенками и адскими пытками.

Вопросов уголовного права касаются, преимущественно, дворянские наказы, т. е. наказы первенствующего сословия, со стороны которого императрица более всего вправе была ожидать себе поддержки. Общая характеристическая черта этих наказов – недовольство мягкостью современного уголовного законодательства и домогательство общего повышения уровня наказуемости. Наказы требуют, без всякого стеснения, введения самых суровых кар, соединяя задачу устрашения с началом талиона, возмездия: «Для искоренения душегубства, - говорит, например, опочковский наказ, - избежать не можно, дабы не узаконить жесточайших и беспощадных истязаний, равных пагубным сим злодеяниям». Пытка играет первенствующую роль в процессуальных пожеланиях наказов. Некоторые наказы предупредительно рекомендуют даже самые виды устрашительных наказаний, требуя смертной казни не только за убийство, но также за разбой, грабёж, поджог, кражу, даже за корчемство и лихоимство. Пронский наказ требует наказывать увечье – увечьем же: «Кто, напав, кого изувечит, да и не повелено ли будет чинить и с ним тоже, что он чинил»; курский наказ просит бить крестьян за второй побег кнутом и резать им носы «до кости» и т. п[13].

Мы уже знаем, что труды законодательной комиссии 1767-го года, с грехом пополам протянувшиеся до самого конца 1768-го года, остались безрезультативными: ни общего уложения, ни даже уголовного уложения – в царствовании Екатерины II не появилось. Тем не менее, приостановка действия смертной казни продолжала свою силу во всё это царствование в том самом смысле, в каком была она определена при Елизавете Петровне. Екатерина II осталась верна взгляду на смертную казнь, выраженному ею в Большом Наказе. В силу которого этот вид кары может быть применяем лишь в эпохи общественных настроений, в годины анархии, и не должен допускаться при спокойном состоянии государства. В эти именно смысле должны быть понимаемы случаи казней – Мировича, в 1764-мь г., убийц архиепископа Амвросия, во время чумного бунта 1771-го г., и Пугачёва и его сообщников, в начале 1775-го г.; последний в царствование Екатерины II случай смертного приговора по обвинению в политических преступлениях, произнесённых над Радищевым. К исполнению приведён не был, за помилованием осуждённого. От глаз истории не могут быть скрыты многие жестокости, допущенные при усмирении пугачёвщины и явно проникнутые стремлением к удовлетворению чувства мести, жаждою возмездия, - в роде повешения на крюках за рёбра и т. п., - но ответственность за эти неистовства, совершавшиеся в глухой провинции и вряд ли даже известные Екатерине, падает на графа П. И. Панина, ближайшего деятеля этих событий. По крайней мере Сенат, после казни Пугачёва и его сообщников, велел немедленно уничтожить все орудия казни и по отношению к смертным приговорам снова руководствоваться впредь указом от 30 сентября 1554-го года, приостанавливающем, как мы это знаем, действие смертной казни[14].

Вопрос о смертной казни продолжал оставаться в прежнем неопределённом состоянии и в царствованиие Александра I. De jure – смертная казнь существовала и в широких размерах фигурировала в памятниках законодательства; de facto – она остаётся без применения по крайней мере нормальными, гражданскими судами. Не меньшая неопределённость во взглядах на вопрос о существовании или не существовании у нас смертной казни замечается не только в обществе, но даже и в правящих сферах. Так в 1779-м году, сама император Павел Петрович, распространивший приостановление действия смертной казни и на вновь присоединённые к России области, утверждал, что «запрещение смертной казни в империи Российской существует по силе общих государственных узаконений», имея, очевидно, в виду известные елизаветинские указа 1744 – 1754 годов.

Между тем, правительство всё ещё продолжало прилагать заботы к составлению нового уложения, в котором мог бы, наконец, получить то или другое разрешение назревший вопрос о том: быть или не быть в России смертной казни и, если быть, то в каких пределах?

Кодификационная комиссия 1797 года, учреждённая императором Павлом I и счётом уже десятая, произвела только некоторые подготовительные работы, даже и не подвергавшиеся рассмотрению.

Более твёрдую постановку, дававшую современникам надежду на благополучное разрешение бесконечного вопроса о кодификации права, получила законодательная комиссия, учреждённая в 1804-х году императором Александром Павловичем и в 1810-м году причисленная, в качестве особого установления, к вновь учреждённому в России Государственному Совету. С 1804-го года по 1826-го года, т. е. в течении 22-х лет, этой комиссии удалось составить несколько частей проектов уложений гражданского(три части материального права и одна часть процессуального), торгового (одна часть) и уголовного (три части). Проект уголовного уложения был изготовлен к 1813-м году и, внесённый в департамент законов, рассматривался им в течении им в течении 1813-го и 1814-го годов; проект этот был тогда же напечатан, но в общее собрание государственного совета внесён не был. Только в 1824-м году поступил этот проект на окончательное рассмотрение государственного совета, где обсуждался в течении двух лет (1824 и 1825), хотя и без положительных результатов, вплоть до кончины императора Александра I, вследствие которой дальнейшее рассмотрение проекта было приостановлено.

Обращаясь к проекту уголовного уложения 1813-годя, мы находимся, что он обнимает собой три части всего предположенного уложения: первая часть – основания уголовного права, вторая часть – о наказаниях за государственные и общественные преступления, и третья часть – о наказаниях за частные преступления.

Этот проект допустил применение смертной казни, хотя, конечно, и в пределах несравненно более ограниченных, сравнительно с оставшимся ещё в силе законодательством второй половины XVII и первой четверти XVIII веков. Прежде всего, проект 1813-го года ограничивает самые виды смертной казни, признавая только два вида ея: повешения, называемое им казнью первой степени, и отсечение головы, или казнь второй степени. Затем суживается и самая сфера применения смертной казни, ограничиваемая следующими разрядами преступных деяний.

I. Преступления против веры. Здесь смертная казнь назначается за следующие деяния: хулу на Господа Бога, Спасителя, Пресвятую Матерь его, честной крест и святых угодников. За все эти преступления определяется казнь первой степени, т. е. повешение.

II. Преступления политические. Здесь предусматриваются: 1) Всякого рода злоумышление и восстание или делом, или составлением заговора, против жизни и здравия Их Величества, Наследника престола и особ Императорской фамилии, вообще (казнь первой степени – повешение). В преступлениях этого рода караются также смертью и пособники (по второй степени – отсечение головы). 2) Злоумышление на ниспровержение или перемену существующей Верховной власти, или против целости государства, а равно поднятие оружие против отечества; казнь первой степени – повешение. 3) Изменническая сдача неприятелю крепости, города, запасов и т. п.; и главные виновники, и пособники, и недоносители подвергаются казни второй степени – отсечению головы. 4) Сообщение чужим державам, ко вреду отечества, государственных тайн; казнь второй степени – отсечение головы. 5) Бунт и вооружённое сопротивление властям; казнь второй степени – отсечение головы. 6) Изменнические сношения с чужим государством; казнь второй степени – отсечение головы.

III. Преступления против порядка управления. Сюда относится насильственное, соединённое со взломом, освобождение из тюрьмы преступника; за это преступление грозит казнь второй степени – отсечение головы.

IV. Преступления против жизни. Здесь наказуется смертной казнью убийство детьми родителей. Степень казни не определена.

V. Преступления против собственности. В этой рубрике предусматривается: 1) Поджог, последствием которого явилось опустошение, смерть, или учинённый с целью бунта; казнь второй степени – отсечение головы. 2)Разбой с поджогом и смертоубийством; степень казни не определяется.

Таковы пределы применения смертной казни, допускаемые проектом уголовного уложения 1813 года. Мы видим, что этот проект значительно смягчает прежнюю сферу применения её так качественно, так и количественно; смягчение это выражается также и в том, что, по проекту, ни один смертный приговор не может быть приведён в исполнение без утверждения его Высочайшей властью, - следовательно, открывается широкое поле для осуществления права помилования. Тем не менее, при обсуждении проекта в 1824-1825 годах в общем, собрании государственного совета, допущение в нём смертной казни вызвало здесь серьёзные протесты. Ярым противником внесения в проект смертной казни выступил член государственного совета, известный деятель той эпохи, адмирал граф Н. С. Мордвинов.

Указав в поданном им по этому поводу письменном мнении на то, что уже 70 лет (1754-1824) истекло с тех пор, как «отменена» была в России смертная казнь, с заменою ее каторжными работами; сто императрица Екатерина II высказывает в своем Наказе взгляд на сметную казнь, как на чрезвычайную меру уголовной кары; что и император Павел I, распространивший запрещение смертной казни на все, вновь присоединенные к государству, области, признавал, что запрещение в России смертной казни существует «по силе общих государственных узаконений», - Мордвинов восклицает в своей записке: «Когда благодетельными самодержцами России отменена смертная казнь, то восстановление ее в ново издаваемом уставе, при царствовании Александра I, невольно приводит меня в трепет и смущение!» Мордвинов заявляет, что восстановление смертной казни в России еще могло бы найти себе оправдание в том случае, если бы было доказано, что «российский народ сделался злонравнее на всякие преступления»; но этого, говорит он, не замечается. «Знаменитейшие по уголовной части писатели признали и доказали ненадобность и бесполезность смертной казни, - продолжает Мордвинов, - приводя всем другим народам в изящный пример тому «Россию». Продолжая свои доводы против смертной казни, Мордвинов ставит вопрос и на нравственно-теологическую точку зрения. «Имеет ли человек право отнять у подобного себе то, чего, раскаявшись в последствие, он не в силах ему возвратить? – вопрошает он. Судья, постанавливающий смертный приговор, невольно чувствует душевное содрогание: но есть ли это напоминание ему совестью о том, что он принимает на себя ему не принадлежащее? Нравственный и всеобщий закон, воспрещающий убивать безоружного, должен ли измениться в своей правости в применении к обществу, а окованный, лишённый свободы, предаваемый смерти, по невозможности его быть далее вредным – не есть ли жертва бесполезная и невинная? В доказательство противности смертной казни этик, Мордвинов приводит тот факт, что члены Святейшего синода отказались от подписи сентенции смертной казни Мировича и даже Пугачёву.

«Облечь кроткого и человеколюбивого императора Александра I в звание возобновителя в России смертной казни – самое благоговенье моё, никогда в сердце моём к особе Его Величества неумолчное, меня не допускать!» - ещё раз восклицает адмирал Мордвинов. Но как быть в тех случаях, - продолжает он, - когда в законодательстве явится необходимым предусмотреть меру наказания за тяжкие государственные преступления, в особенности непосредственно направленные против Верховной Власти, за бунт и возмущение народа? Мордвинов указывает здесь два выхода: или определить за эти преступления высшая из имеющихся в лестнице наказания кары, - кроме, однако же, смертной казни, - или, по примеру двух прецедентов, имевших место в царствовании императрицы Екатерины II, определить подсудность этих чрезвычайных преступлений и чрезвычайным судам, которые и могут назначить в этих случаях наказания, выходящие из ряда общеуказанных. Но против внесения смертной казни в общую систему законодательства и против применения её общими, нормальными судебными учреждениями – адмирал Мордвинов высказался в 1824-м году, в государственном совете, самым категорическим образом[15].

Таким образом и царствование императора Александра I, не смотря на серьёзный характер предпринятых в его правление законодательных работ, не дало России нового уголовного уложения, и вместе с тем не распутало той неопределённости, какая продолжала уже в продолжении 80-ти лет господствовать у нас в вопросе смертной казни. Эту неопределённость застал, при своём воцарении, и император Николай I Павлович. Вследствие известных всем обстоятельств, которыми сопровождалось восшествии на престол Николая I, вопрос о применении смертной казни роковым образом восстал уже в первый год его царствования – по делу об участниках в событиях 14 декабря 1825 года. Назначенная по этому делу верховная комиссия осудила к смерти 36 декабристов, дав 5 санкций старинной казни четвертованием и 31 санкцию отсечения головы. Император утвердил только первые пять приговоров, заменив варварское четвертование – простым повешением. Это дало повод ожидать, что вновь вступивший на престол государь явится сторонником если не полной отмены, то, по крайней мере. Законодательного ограничения смертной казни, что и оправдалось на деле.

Уже во второй месяц своего царствования, 31 января 1826 года, желая поставить на почву скорейшего осуществления, грозивший обратиться в бесконечный, скорейшего осуществления, грозивший обратиться в бесконечный, вопрос о составлении нового кодекса законов. Император Николай Павлович решил взять это дело в своё непосредственное ведение и с этой целью повелел преобразовать существующую ещё в то время законодательную комиссию во II-е отделение Собственной своей канцелярии. Благодаря удачному подбору деятелей, призванных к новым кодификационным работам, и умелой организации самих работ. Дело кодификации быстро закипело и уже в 1832 году изданы были и до настоящего времени действующие (конечно, с вызванными условиями времени отменами, изменениями и дополнениями) пятнадцать томов Свода Законов Российской Империи, обнародованного 31 января 1833 года и вступившего в обязательную силу с 1 января 1835 года.

Свод Законов Российской Империи 1832 года доводить применение смертной казни до минимума. Смертная казнь допускается здесь только за тяжкие виды государственных преступлений и то лишь при том условии. Если, по особой их важности, они предаются верховному уголовному суду; обыкновенные суды и за не выходящие по соей важности из ряда вон государственные преступления – смертной казни налагать не могут, ограничиваясь присуждением к лишению всех прав состояния, т. е. к смерти политической, и к ссылке в каторжные работы. Затем, - в силу закона от 20 октября 1832 года, - смертная казнь грозит за преступления карантинные, как преступные деяния совершенно исключительного характера и крайне опасные для всего общества. Таковы единственные случаи санкции смертной казни, допускаемые Сводом Законов 1832 года.

Вскоре после издания Свода Законов, в виду существенных недостатков, обнаружившихся в первой части X тома его, заключавшей в себя законы уголовные, законодательство наше пришло к мысли о необходимости составления общего Уложения о наказаниях. Для выполнения этой работы учреждён был особый комитет, душой и главным руководителем трудов которого явился граф Д. Н. Блудов. Составленный этим комитетом проект, внесённый, при особой объяснительной записке, в 1844 году в государственный совет – удостоился Высочайшего Утверждения и, таким образом, возникло Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, являющееся, с некоторыми изменениями, действующим и в наши дни русским уголовным законодательством.

В комитет, разрабатывавшем проект Уложения, возник, в числе многих других существенных вопросов. И вопрос о смертной казни. «Нельзя не согласится, - говорит граф Блудов в своей объяснительной записке к проекту Уложения, - что сия казнь есть в некотором смысле зло уголовного законодательства, крайность, которую иные философы – моралисты не совсем несправедливо почитают противной религии»[16]. Исходя, однако же, из той точки зрения, что «сие зло едва ли нам необходимо» и что, вопреки ходячему мнению, смертная казнь за последнее столетие законодательным путём в России отменена не была, составители проекта заключили, что этот вид наказания должен быть внесён в проект Уложения. В данном случае любопытны та осторожность, те оговорки, с какими подходит граф Блудов к этому заключению в своей объяснительной записке; очевидно, что полная вера в правомерность смертной казни уже была подорвана в сознании самих составителей проекта. Составители проекта предполагали назначить в проект Уложения смертную казнь за следующие преступления: 1) Важнейшие преступления государственные, 2) Умышленное убийство отца и матери и 3) Вторичное, уже после осуждения, совершение лицами, присуждёнными к каторге, тяжких преступлений, именно убийства, зажигательства, разбоя и грабежа; сверх того оставлено назначение смертной казни за 4) Важнейшие карантинные преступления. Граф Блудов не решился, однако, внести в проект третью из этих санкций смертной казни (рецидив осужденных к каторге) и оставил в нем смертную казнь только за а) тяжкие государственные преступления. б) умышленное убийство отца и матери и в) важные карантинные преступления; оправдание назначения смертной казни за убийство отца и матери граф Блудов ищет в примере других законодательств и, в частности, ссылается на прусские законы, по которым отцеубийцу влекут по земле к месту казни и здесь колесуют[17].

Назначение смертной казни за убийство отца и матери в Высочайше утверждённом в 1845 году Уложение о наказаниях уголовных и исправительных санкций не получило. Таким образом, в Уложении 1845 года допущена смертная казнь только в следующих преступлениях:

I. Важнейшие государственные преступления, именно; а) всякого рода злоумышления на жизнь, честь, свободу и верховные права Государя Императора, Государыни Императрицы, Наследника Цесаревича и других особ императорского Дома, б) бунт, т. е. восстание скопом и заговором против Верховной Власти, умысел низвергнуть существующее правительство или изменить существующий образ правления, равно как и приготовление к преступным деяниям этого рода, как и приготовление к преступным деяниям этого рода, и в) государственная измена, в наиболее тяжких случаях её.

II. Важнейшие карантинные преступления, совершаемые во время эпидемий или соединённые с насильственными действиями по отношению карантинной стражи и карантинным учреждениям.

Эти санкции смертной казни сохранены и в ныне действующем уголовном праве нашем.

Итак, из определения относительно приостановки действия смертной казни и из фактического ограничения применения её, наблюдаемых в историческом развитии русского уголовного права и уголовной практике за столетний промежуток времени от 1744 по 1845 год, мы могли бы, по видимому, вывести заключение, что отдельные случаи применения этого вида наказания – являлись крайне редкими, единичными, известными на перечёт. Но такое заключение было бы слишком оптимистическим. Дело в том, что у нас очень долго, наряду с приостановленной в своём применении смертной казнью, существовали наказанию кнутом и шпицрутенами, которые очень часто являлись, как мы не раз уже указывали это, ничем иным, как мучительным видом смертной казни. Старинный кнут наших застенков и лобных мест – это было нечто ужасное: «учинён тот кнут ременной, плетёный, толстый, шириной в палец, а длиной будет с 5 локтей, - говорит Котошихин, описывая это орудие кары; - и как ударить по которому месту по спине, и на спине станет так, слово в слово, будто большой ремень вырезан ножом, мало не до кости». «Кнут – пуще четвертования», - заявляет князь М. М. Шербатов, современник императрицы Екатерины II. А вот характеристика наказания кнутом, которую представил уже известный нам противник смертной казни, Адмирал Мордвинов, в своём письменном мнении по этому предмету, поданном им в 1824 году в общем собрании государственного совета: «С того знаменитого для правосудия и человечества времени, когда европейские народы отменили пытки и истребили орудия её, - одна Россия сохранила у себя кнут, коего одно наименование поражает ужасом народ российский и даёт повод иностранцам заключать, что Россия находится ещё в диком состоянии. Кнут – есть орудие, которое раздирает человеческое тело, отрывает мясо от костей, мечет по воздуху кровавые брызги и потоками крови обливает тело человека; мучение, лютейшее всех других известных. При кровавом зрелище такого мучения, - продолжает Мордвинов, - зрители приводимы бывают в иступлённое состояние: каждый зритель видит лютость мучения и болезнуют о страждущем, себе подобным; при наказании кнутом многие из зрителей плачут, многие дают наказанному милостыню, трепещут, негодуют на жестокость мучения»…. До тех пор пока будет существовать кнут в России, говорит Мордвинов – «втуне мы заниматься будем уголовным уставом; с кнутом в употреблении напрасны, будут уголовные законы, судейские приговоры и точность в определении наказания: действие законов и мера наказания останутся всегда в руках и воле палача, который стами ударов может сделать наказание – лёгким, десятью жестоким и увечным, если не смертельным. Осуждённые к наказанию кнутом торгуются с палачом из за большей или меньшей силы наказания; бывали примеры по словам графа Мордвинова, что осуждённые к наказанию, чтобы не быть изувеченным, платили палачу до 10 тысяч рублей[18]… Государственный совет в то время, почти единогласно, постановил замену наказания кнутом – наказанием плетьми, но эта замена не получила законодательной санкции, как не получил её и самый проект уголовного уложения 1813 года. Только в Уложении о наказаниях 1845 года получила эта замена законодательное утверждение: кнут, как орудие кары, навсегда уничтожен в России, с заменой его более лёгким наказанием плетьми и с назначением на каждый отдельный случай количества ударов[19]. Правда, что ещё в 1802 т 1808 гг. было запрещено употребление в приговорах, при назначении наказания кнутом, традиционных выражений «жестоко», «нещадно; а в 1812-м велено точно обозначить в приговорах количество ударов – тем не менее вплоть до 1845 года господствовали в этом отношении неопределённость и полный произвол.

Не менее страшным орудием кары являлись и шпицрутены, впервые введённые у на Петром I. Это было наказание, предназначавшееся, собственно, для лиц военного звания, - но оно применялось и к гражданским преступникам, которых, в виду исключительности совершённых им деяний, велено было судить по законам военным. Наказание шпицрутенами, всегда производившееся «сквозь строй», весьма нередко было смертельным, в особенности в тех случаях, когда оно назначалось в количестве 6-ти и даже 12-ти тысяч ударов; часто, в таких случаях, экзекуция оканчивалась над полуживым телом наказываемого. Многие местные старожилы помнят ещё, как таким именно образом были на смерть загнаны в Казани, в 40-х годах, знаменитые волжские разбойники, Быков и Чайкин.

Только 17-го апреля 1863-го года обнародованы были три, одновременно вышедшие, закона, явившиеся эрой в истории русских телесных наказаний. Этими тремя законами отменено наказание плетьми и шпицрутенами для лиц гражданского состояния, для солдат и и для матросов; плети сохранены лишь для наказания, и то в ограниченных пределах, ссыльных и каторжников. Таким путём исчез из русской уголовной практике и тот замаскированный вид смертной казни, каким являлись нередко кнут и шпицрутены.

Известно, что многие законодательства допускают, кроме нормальной подсудности, какою является у нас, например подсудность на основании Судебных уставов императора Александра II и Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Ещё подсудность чрезвычайную, вызываемую или исключительностью положения государства в данный момент его жизни, или исключительностью тех или других преступных деяний. У нас такой исключительною подсудностью является подсудность законам военно-полевым, отличающимся особенною строгостью и широким применением смертной казни. И вот. Тот же закон 17-го апреля 1863-го года, который отменил наказание шпицрутенами, предписывает судить в исключительных случаях, по законам военного времени, лиц, обвиняемых в наиболее тяжких преступлениях против дисциплины и общественной безопасности. Профессор А. Ф. Кистяковский весьма метко замечает, что уже самый переход этот от наказания шпицрутенами к законам военного времени, преобладающею карательною санкцией которых является смертная казнь, даёт нам основание сделать вывод, что в шпицрутенах старого времени – наша уголовная практика во многих случаях видела именно симулированную смертную казнь. А по законам военного времени, смертная казнь грозит, кроме тягчайших преступлений, предусмотренных и в гражданском Уложении о наказаниях, также и за следующие преступные деяния, по общим законам каре этой не подлежащие: убийство, грабёж, поджог, истребление лесов и жатв и изнасилование женщин.

С введением новых судов на основании Судебных уставов 20 ноября 1864 года, ясно и точно определивших пределы компетентности судов гражданского ведомства, эти определения о подсудности по законам военного времени – потеряли для них всякое практическое значение. Уложение о наказаниях 1845-го года, с его позднейшими изданиями – вот единственный уголовный кодекс, известный этим судам.

Таким образом, важнейшие преступления политические и, весьма редкие, тяжкие карантинные преступления – такова сфера применения смертной казни, допускаемая общим русским законодательством. Мы не берём в расчёт законов военных: они, с суровостью своих карательных санкций, везде стоят особняком от общей системы законодательства. Вызванные из жизни особыми условиями военного строя жизни и военного режима – они сложат свою силу только в то вожделенное время, когда исчезнет и та аномалия человеческой культуры, которая известна под наименованием войны.

Если мы обратимся к обще-гражданским уголовным кодексам уголовным кодексом главнейших государств Западной Европы, то увидим, что смертная казнь санкционируется ими в следующих преступных деяниях:

Во Франции: государственные преступления, соединённые с убийством или покушением на него, умышленное убийство, поджог жилых зданий.

В Англии: тяжкие государственные преступления, убийство умышленное и предумышленное.

В Пруссии: Тяжкие государственные преступления, предумышленное убийство, важные случаи поджога жилых зданий, причинение наводнений, потопление корабля, повреждение железных дорог, отравление воды или съестных припасов, последствием которых была смерть.

В Австрии: тяжкие государственные преступления, убийство умышленное и предумышленное, поджог скопом или имевший своим последствием смерть.

Мы были правы, таким образом, утверждая в самом начале настоящей беседы нашей, что наше отечество, еще в конце первой половины прошедшего столетия вызвавшее удивление всей Европы приостановлением действия нормальной смертной казни и в течении целых полутораста лет протестовавшее, в лице лучших людей своих, против этого вида уголовной кары – и в настоящее время идет, в области вопроса о смертной казни, во главе великих культурных держав Европы. Это подтверждается и тем, что, как это прекрасно отметил М. Ф. Владимирский-Буданов, «новое отражение старых взглядов на преступление и наказание и усиление жестокости, явившееся в Европе в эпоху реакции начала XIX-го века, - не коснулись России и не отразились ни в Своде Законов, ни в Уложении о наказаниях 1845 года».

Все это заставляет нас думать, что Россия идет по верному пути к окончательной отмене у себя смертной казни. Будем же твердо верить, что грядущее XX-ое столетие, от которого мы ждем чудес человеческого ума и человеческой культуры, увенчает историческое развитие русского уголовного права знаменем, на котором явится начертанным высоко-христианский завет, еще 800 лет тому назад преподанный потомству Владимиром Мономахом, этим лучшим земским князем старинной Руси: «Не казните ни правого, ни виновного – не губите души христианской!»…