2.1.6 Другие формы речевого поведения, способные вызывать перлокутивный эффект обиды (обвинение и понижение статуса)

Структура речевого поведения, которая может быть описана ниже приведенной формулой, связана с воздействием на адресата в аспекте управления или подчинения адресата говорящему.

Условие: слова говорящего обращены непосредственно слушающему или говорящий считает, что Х слышит высказывание.

А) Знаю, что ты сделал Х

Б) Знаю, что Х считается негативно ценным

В) Говорю тебе, что ты сделал Х или занимаешься Х

Г) Говорю это тебе для того, чтобы ты знал, что твой статус ниже моего

Подобные речевые акты производятся с целью утверждения о своем превосходстве по отношению к адресату сообщения. В основе этих речевых произведений лежат описательные высказывания. Например, если Х говорит У-у, что У вор, и при этом У вор, то Х использует негативную оценку воровства в обществе как инструмент для утверждения своего статуса и понижения статуса собеседника. Если слушающий знает, что он не делал того, что ему ставится в вину, он воспринимает данное сообщение как необоснованное обвинение (может быть, как клевету). Таким образом, основу данного речевого поведения составляют высказывания, в которые входят номинации, содержащие описание негативно оцениваемой деятельности (вор / украл, мошенник / обманул и т.п.).

Фактитивность не исключает оскорбительности, как это происходит, например, в утверждении: «Ты же бл*дь: со всеми подряд переспала». Очевидно, что говорящий выбирает слово «бл*дь», в том числе и для оскорбления адресата, во всяком случае возможна следующая реакция: «Это не твое дело с кем я сплю, но бл*дью ты меня называть не смеешь!»

С данным типом речевого поведения тесно смыкаются речевые акты обвинения, которые строятся по следующей схеме:

А) Знаю (предполагаю), что ты сделал Х

Б) Знаю, что Х считается негативно ценным

В) Говорю тебе (факультативно – в присутствии третьих лиц), что ты сделал Х

Г) Говорю это тебе для того, чтобы ты признал свою вину (либо доказал свою невиновность).

Очевидно, что перечисленные формы речевого поведения не исчерпывают смежных с оскорблением форм, полное их описание является перспективой юридической лингвистики и лингвистической экспертологии.

2.1.7. Проблемы экспертной квалификации неприличной формы

Хорошо известна проблема, которая связана с тем, что объем и содержание понятия «неприличная форма» трудно определимы, но мы уже отмечали, что проблема определения не является важной, поэтому в данном разделе попытаемся переформулировать эту проблему из проблемы определений в проблему фактического характера.

При квалификации той или иной формы как приличной или как неприличной перед нами, очевидно, встает проблема тождества, в данном конкретном случае проблема тождества по признаку приличное / неприличное. Постараемся ответить на вопрос, когда и почему в лингвистике возникает проблема тождества? Нет сомнений, что эта проблема самая частотная в лингвистической науке: проблема тождества фонемы, разграничения полисемии и омонимии, обобщения морфов в морфемы и другие – являются вариантами проблемы тождества языковых единиц. Почему все-таки встают эти проблемы, и они полагаются значимыми для лингвистики. Напомним ту логику, которую мы развивали в разделе 1.4.2. Проблема тождества, равно как и проблема разграничения языка и речи, восходит к двум эмпирически наблюдаемым фактам: а) бесконечной вариативности речевых произведений и б) факту взаимопонимания общающихся на одном языке. Таким образом, введение эмического уровня, так же как и введение категории «язык» является попыткой ответа на вопрос, как возможно взаимопонимание при условии бесконечной вариативности речевых произведений. Если мы принимаем теорию, противопоставляющую язык и речь, то на поставленный вопрос мы можем дать примерно такой ответ: носители языка способны обобщать конкретные речевые произведения или их фрагменты, то есть они способны воспринимать различные речевые произведения как сходные, как не отличающиеся друг от друга, эту функцию выполняет эмический уровень, или язык, который иначе можно назвать кодом.

Этот экскурс в проблематику лингвистической теории необходим, для того чтобы проблема неприличной формы могла быть поставлена в удовлетворительной форме. Попробуем переформулировать эту проблему. Если принимать в качестве истинного противопоставление этического и эмического уровней, то проблема «Что такое неприличная форма?» может быть переформулирована следующим образом: «Существует ли в русском языке (=на уровне кода) эмическая единица, позволяющая отождествлять различные фрагменты речевых произведений как приличные и неприличные?». Если ответ положителен, то эта проблема по своему характеру ничем не отличается от проблемы отнесения того или иного звука в фонему, если ответ отрицателен, то необходимо найти какие-либо иные переформулировки проблемы неприличной формы.

Положительный ответ на вопрос означал бы наличие инвариантных форм поведения, обязательных для всех носителей языка, так фонема – это, прежде всего, инвариантная форма поведения. Если мы выбрали формулировать свои мысли на русском языке, то мы также выбрали, что будем кодировать и отождествлять звуки определенным образом. Очевидно, что в области приличной и неприличной формы таких инвариантных форм нет, что говорит, скорее, о том, что данное противопоставление не принадлежит коду русского языка. Другими словами этот тип информации не кодируется в сообщении³⁴. Это, например, вытекает из того, что слова типа «гнида» не противопоставлены словам типа «г*вно» как неприличное приличному, и нет никаких показаний, для того чтобы считать, что эти слова противопоставлены оппозиционно, так же как, например, противопоставлены по полу слова «мама» и «папа». Однако есть определенные основания считать их различными относительно речевого поведения, их отличие заключается в том, что они оцениваются по-разному. Относительно матов существует этико-лингвистическое соглашение их не употреблять в любом виде (например, и междометно), тогда как относительно необсценных слов, вероятно, существует негласное соглашение в оценке: «Оскорблять других людей нехорошо». Интересен тот факт, что это соглашение всегда может нарушаться, и это роднит данные явления с явлениями права, где соглашения не делать что-то, устанавливаются именно относительно того, что нарушается или способно быть нарушенным. (Очевидно, то, что не нарушается, не может быть предметом регулирования нормы, напомним, что бессмысленно предписывать дыхание). Сказанное позволяет утверждать, что противопоставление приличного и неприличного является метапротивопоставлением, то есть находится не на уровне владения языком, а на уровне рефлексии о языке. Это метапредставление связано с этико-лингвистическими нормами. И в этом аспекте данные нормы ведут себя так же, как и все остальные нормы: они абсолютны и ситуационны, они объективны и субъективны. То есть они ведут себя как нормы, а не как факты (о разграничении фактов и оценок / норм см. раздел 1.2.). Это объясняет тот факт, что при общении с наличием неприличных слов всегда, явно или скрыто, присутствует метаконтекст (другими словами, определенная метадеятельность), как в форме простых призывов к совести, так и в процессе перебранки, где брань на оскорбление есть ко всему прочему и метаязыковое высказывание, оценивающее исходную ругань. Это позволяет понять, как человек, который не принимает мата, способен оправдать его употребление в какой-либо конкретной ситуации. Вероятно также, что эти нормы и противоречивы, так что речевой кодекс, который может быть выявлен и описан, вполне может содержать противоречивые высказывания о лингво-этических нормах.

Сформулируем основную мысль данного раздела: в настоящее время в лингвистической экспертологии относительно метаязыкового уровня кодирования информации, пожалуй, не вызывает сомнений наличие лишь одной абсолютной нормы по отношению к языковым средствам – а именно, в русской речевой культуре негативно ценным (неприличным) считается употребление обсценных слов и выражений, а также форм, содержащих непристойность (см. об этом [Жельвис, 2007]. Употребление других языковых средств оценивается как неприличное по отношению к другой шкале – оскорбление как форма речевого поведения оценивается как неприличная, и в данном случае не является важным, в какой форме (обсценной, просторечной или литературной) было выражено оскорбление.