книги / Язычество древних славян

вцентре композиции женщина с воздетыми к небу руками, а над него •— солнечный диск.

Очевидно, за пределами греческого кругозора, у племен Центральной

иВосточной Европы, среди которых видное место занимали праславяне лужицко-скифского облика, шло близкое к греческому мифотворчество,

вкотором на видное место выдвигаются женское божество земли и плодо­ родия и мужское божество солнца, белого света, тепла, таинственной рождающей «ярой» силы. Это могло быть божество, параллельное Апол­ лону, с близкими функциями, близкими признаками. Оно могло имено­ ваться на славянской почве Святовитом, Дажьбогом, может быть, Родом.

Близость некоторых деталей (казни Аполлона, лебеди и др.) может объясняться тем, что через всю Европу с севера на юг пролед&л где-то путь ежегодных богомолий, когда девушки из неведомой земли ^гипербо­ рейцев несли дары именно Аполлону или передавали их от племени к пле­ мени, что должно было способствовать далекому проникновению на север большого комплекса греческих мифов о солнечном Аполлоне.

*

Вэтой главе собрана пестрая мозаика археологических материалов,

визвестной степени раскрывающих религиозные представления той эпо­ хи, к которой можно приурочить Сварога и Дажьбога (см. главу 1).

Другими словами, мы получаем конкретно-исторический фон той эпохи, к которой средневековые книжники относили этих богов — бога неба Сварога и бога солнца Дажьбога.

Эра Сварога и Дажьбога начинается с того, что в глазах славян-зем- ледельцев происходит своеобразная «гуманизация» загробного мира. Если ранее представляли себе, что умерший человек не покидал земного прост­ ранства, а лишь превращался, перерождался в какое-то иное существо, ради чего умершему и придавали позу эмбриона, готового вновь родиться, то теперь возникла мысль о каком-то обиталище душ. Ранее думали, что умершие люди в том или ином облике находились среди живых, да и сами живые, если логически представить себе эту систему целиком, обязатель­ но являлись потомками существ, которые были когда-то зверями, людьми, птицами или рыбами. Загробного мира как такового по существу не было,

атеперь, в «эру Сварога», он появляется. Человек и «на том свете» оста­ ется человеком. Мертвецы-люди, мертвецы-души связаны с небом, с идеей божественного неба. А из этого вытекает и переход к трупосожжению, к тому, что дым-душа уходит к небу.

Сидеей неба связано и почитание гор и высоких мест, где люди ощу­

щали себя приближенными к богу неба. С идеей неба неразрывно связано

иприсущее земледельцам почитание солнца как животворного благоде­ тельного божества, дающего «жизнь», как называли древнерусские люди свои засеянные поля.

Даже фрагментарные данные о зольниках — грандиозных ритуальных соломенных кострах — прямо указывают на культ Дажьбога-Солнца.

Появление календарных знаков на керамике в конце бронзового века

иустойчивая приуроченность обрядовых огнищ к солнечным фазам (ве­

352 ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДРЕВНЕЙШИЕ СЛАВЯНЕ

сеннему равноденствию и летнему солнцестоянию) и к важнейшим срокам весенних сельскохозяйственных действий (юрьев день, май и ярилин день) свидетельствуют о культе Дажьбога, который по многим призна­ кам может быть приравнен к античному светоносному Аполлону.

Археологические фрагменты дали нам и социальную градацию куль­ та: семь небесных сфер мы видели на домашних жертвенниках скифов-

и союза племен. Почитание этих языческих святилищ жителями отдален­ ных земель в средние века свидетельствует о масштабах культа, харак­ терных для такой высшей ступени первобытности, как союзы племен.

Прямым переходом к мифологии являются те, к сожалению немного­ численные, изображения VII—VI вв. до н. э., на которых, как на русской вышивке XIX в., мы видим женскую фигуру, протянувшую руки к небу или к солнцу, к Сварогу или к Дажьбогу, и где солнце представлено вле­ комым тремя лебедями, как золотая колесница Аполлона.

Часть третья

ИСТОКИ

СЛАВЯНСКОЙ

МИФОЛОГИИ

Глава седьмая

РОЖДЕНИЕ БОГИНЬ И БОГОВ

Глава восьмая

РОД И РОЖАНИЦЫ

Глава девятая

РУССКИЕ ВЫШИВКИ И МИФОЛОГИЯ

Глава десятая

МИФЫ, ПРЕДАНИЯ, СКАЗКИ

Глава седьмая

РОЖДЕНИЕ БОГИНЬ

И БОГОВ

Обзор археологической мозаики за полторы тысячи лет жизни прасла­ вянского мира дал нам много отдельных сведений и намеков на культы и мифологические образы славянства. Датированный, а следовательно, соотносимый с определенной исторической конкретностью, но, к сожале­ нию, очень фрагментарный археологический материал всегда оживал, когда удавалось осветить его более красочными и многогранными этногра­ фическими наблюдениями. В этом хронологически последовательном об­ зоре нам недоставало письменных исторических источников, которые мог­ ли бы раскрыть все богатство мировоззрения, выраженного в мифологи­ ческих образах и повествованиях. Но их, к сожалению, и не будет, та­ ких подробных, желательных нам письменных свидетельств средневеко­ вых авторов, заставших славянское язычество во всем его расцвете.

В отличие от греческой мифологии, которая уже с VII в. до н. э. стала объектом (а,' может быть, в какой-то степени и жертвой) литературной обработки и творческого обогащения жрецами, поэтами, писателями и специальными мифографами, славянская мифология, как «жизнь богов», осталась неописанной.

Русские средневековые писатели — летописцы и церковные пропо­ ведники — следовали традициям древнехристианских отцов церкви, ко­ торые бичевали и высмеивали античное язычество, но не описывали его, так как оно было вокруг, въяве, всем видимо и знакомо. Точно так жв' поступали и древнерусские авторы. Они обращались к той аудитории, которая была полна языческих помыслов, действий, постоянных колдов­ ских заклинаний, которая избегала церковной службы и охотно участво­ вала в красочных и хмельных разгульных и всенародных языческих игрищах. Поэтому они тоже не столько описывали, сколько порицали.

Люди в XI в. живут, «не слушая божественных словес, но аще плясци или гудци или ин хто игрець позоветь на игрище или на какое зборище идольское, то вси тамо текут радуяся... и весь день то(т) пред­ стоят позорьствующе тамо».

Когда же этих полухристиан приглашают на церковную службу, «а мы позева (юще) и чешемся и протягаемся, дремлем и речем: «Дождь...»■ или «студено...» Да все то спону творим! А на позорищех — ни крову сущю, ни затишью, но многажды дождю и ветром дышющю, или въялици, то все приемлем радуяся, позоры дея на пагубу душам.

Ураном, то Кроносом, то Зевсом. По поводу римского Юпитера Блажен­ ный Августин писал, что язычники представляли себе его весьма много­ образно:

«Юпитер всемогущий, прародитель царей, вещей и богов. Он же и мать богов, бог единый и весь...».

«Они называли его Победителем, Непобедимым, Помощником, Воз­ будителем, Остановителем, Стоногим, Опрокидывателем, Подпорою, Кормильцем, Сосцепитателем и многими другими именами, которые пересчитывать было бы долго»3.

Учитывая обилие разных имен у одного и того же божества, накопив­ шееся за многие столетия существования культа, мы должны осторожнее судить о количестве славянских богов. Но, пожалуй, самым трудным является определение времени возникновения представлений о том или ином божестве. Поэтому подробное рассмотрение всех материалов о средневековых славянских богах отложим до того, когда наше изложе­ ние подведет нас к средневековью. Будем только помнить, что церковные писатели XI—XII вв. застали уже «смерть богов», а рождение их теря­ ется, очевидно, в глубинах весьма отдаленной первобытности.

Точное определение новшеств в религиозной сфере крайне затруднено недостаточностью надежных хронологических ориентировок и установ­ ленной выше размытостью конечных фаз всех религиозных представле­ ний. Так, например, можно предполагать, что к изучаемому времени древняя матриархальная вера в двух рожаниц, в двух хозяек мира (воз­ никшая в охотничьем обществе и перешедшая в земледельческое) уже утратила свою первенствующую позицию и уступила место единовласт­ ному патриархальному Роду, но материал о двух рожаницах (и притом в самой архаичной форме — в виде двух лосих) будет встречаться нам вплоть до конца XIX в. н. э.

Кроме того, любое новое явление, появившись в сознании людей, не сразу отражалось в тех долговечных, но часто второстепенных веществен­ ных источниках, которые в той или иной мере доживают до нас и доступ­ ны изучению, как, например, орнамент на керамике или металле.

Зарождение славянской мифологии мы должны рассматривать на совершенно ином историческом фоне, чем привычные нам первые века Киевской Руси. Быть может, только один Перун был выдвинут на место славянского Зевса очень поздно, одновременно с развитием русской госу­ дарственности. Эта мысль Е. В. Аничкова мне представляется верной и плодотворной 4. Весь же остальной сонм богов должен быть тщательно рассмотрен не только с позиций предхристианского средневековья, а, как показал анализ данных о Свароге и Дажьбоге, и на фоне исторической

4 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. М., 1913.

Следует поставить вопрос о степени одновременности или разновре­ менности появления и персонификации тех или иных представлений. Ведь средневековые перечни богов и отдельные упоминания их в X — XII вв. дают нам ту этнографическую суммарную картину, которая после анализа может оказаться результатом естественного накопления в памяти людей представлений, возникавших в разные эпохи на протяжении ты­ сячелетий.

Заранее следует оговориться, что на достижение полной ясности у нас надежды нет: слишком фрагментарен материал средневековых славян­ ских источников и слишком много трудностей как в его осмыслении, так и в привлечении сопоставительного материала других народов.

Первая трудность. На примере тех народов, мифология которых из­ вестна нам во многих (даже слишком многих) подробностях, как, напри­ мер, древних греков, мы явно ощущаем наличие двух социально обуслов­ ленных комплексов представлений: во-первых, это верхушечная жрече­ ская система, нередко искусственно сплетенная из разных культов и сравнительно быстро эволюционирующая, а во вторых,— народная, глу­ бинная религия, более архаичная, традиционная, в известной мере инертная и более аморфная. В только что упомянутом «пантеоне Владимира» (явно дружинно-княжеском подборе богов) отсутствуют такие устойчивые в народной среде божества, как Род, порицаемый церковниками вплоть до XVI в., или Велес, которому русские крестьяне оставляли последнюю жменю колосьев на поле («Волосу на бородку») вплоть до XX в.

Вторая трудность состоит в расположении на временной сетке мат­ риархальных и патриархальных божеств. Частично это связано и с про­ блемой социальных различий: в перечне 980 г. есть только одно женское божество — Макошь, и оно поставлено на самом последнем месте, после священной собаки Симаргла. А в народных верованиях женское божество, ассоциируемое с «мать-сырой-землей», с плодоносящей силой земли, жило и в языческой и в христианской форме (богородица, «матушка-владычи­ ца») как главный персонаж аграрного культа вплоть до XX в.

Кроме того, правильное восприятие степени значимости и исконности матриархальных или патриархальных божеств серьезно затруднено са­ мими авторами древних источников, жрецами, историками, поэтами и ре­ форматорами. Естественно исторически сложившееся многообразие арха­ ичных религиозных форм и образов во многих случаях еще в древности было заменено стройной искусственной системой. Древние систематиза­ торы действовали с позиций давным-давно утвердившегося патриархата. Поэтому главным искажением в их исторических картинах было забвение матриархальной стадии мышления, искусственная постановка в истоки теогонии мужского начала вместо женского. Индийские брахманы со­ здали генеалогию богов, у основания которой стоит четырехликий Брах­ ма, а Бесконечная Адити, Мать богов, оказалась лишь внучкой Брахмы (дочерью Дахши). Заратуштра (VII—VI вв. до н. э.) поставил во главе божественной системы бога-мужчину — Ахура-Мазду; греческий Олимп Гомера, Гесиода и позднейших авторов представлен нам как сонм богов под несомненным главенством Зевса, сына Кроноса, внука Урана. И наш

русский автор XII в. называет первым божеством Рода, а женщин-рожа- ниц ставит в подчиненное Роду положение.

Однако во всех случаях сквозь позднейшую искусственную патриар­ хальную схему проглядывают черты устойчивых древних представлений о космическом женском божестве, о Великой Матери Мира, будет ли это Гея, породившая Урана, или Мать Богов Адити, или Рея, Кибела, Астарта, или просто Ма, Ма-Дивия.

Впервобытной патриархальной среде и в условиях дружинного строя

игосударственности, когда власть принадлежала мужчинам, первичное женское божество утрачивало свое первенствующее положение и в генеа­ логии, и в действующей системе религиозных представлений.

Создавалось новое, устойчивое распределение функций, которое схе­ матически выглядит так: небом и миром управляет мужское божество, а уделом женского божества остается земля, земная природа, плодородие возделанной почвы.

В связи с социальной стратификацией архаичное женское божество благодаря своей аграрной сущности остается главным народным божест­ вом, а бог неба, небесный громовержец — богом вождей, царем богов и нередко супругом богини земли.

Третья трудность состоит в эволюции функций того или иного божест­ венного образа. Мы располагаем большим количеством примеров, когда божество с определенным именем или мельчает с веками, теряя свои функции, постепенно сходит на нет, или же, наоборот, сохраняя свое прежнее имя, «отбирает» функции других богов, становится многознач­ ным, выдвигается на видное место в пантеоне. Одно имя нередко вытес­ няет другое полностью при сохранении прежних функций старого боже­ ства. Нередко наблюдается слияние двух или нескольких (постепенно) божеств в одно.

Четвертая трудность заключается в этнической стороне вопроса: древ­ ние переселения народов, скрещения племен, покорение одних народов другими неизбежно сопровождались слиянием сходных культов, заменой имен божеств или увеличением количества имен у одного божества, почи­ тавшегося несколькими племенами.

Пятая трудность состоит в неравномерности исторического развития: соседние и даже родственные народы достигают той или иной стадии раз­ вития в разное время и проходят эту стадию разным темпом в разные по длительности сроки. Все это, разумеется, еще больше запутывает историю возникновения представлений о тех или иных божествах и в осо­ бенности затрудняет сравнительное рассмотрение религиозных представ­ лений и использование сравнительного материала других народов.

Но, несмотря на эти трудности и предостережения, мы не имеем права отказаться от сопоставления скудного славянского материала с мифоло­ гическим богатством других индоевропейских народов, и прежде всего греков. Поступим по примеру Яна Длугоша и возьмем в качестве мерила хорошо известную нам мифологию античного мира. Греческая мифология ценна для нас, во-первых, своей детальной разработанностью, точным обозначением функций божеств, во-вторых, тем, что она прослеживается