Литература по госам / Бисмарк - Мысли и воспоминания / Том II

Г Л А В А Д В А Д Ц А Т Ь П Е Р В А Я

СЕВЕРОГЕРМАНСКИЙ СОЮЗ

I

Внешне я занят был в Берлине взаимоотношениями Прус­ сии с вновь приобретенными провинциями 1 и прочими северо­ германскими государствами, по существу же настроениями иностранных держав, взвешивая, какова будет их возмож­ ная позиция по отношению к нам. Наше внутреннее положе­ ние представлялось мне, да вероятно и всякому, временным,

чем-то столь же неустановившимся, какими были тогда и наши взаимоотношения с германскими и внегерманскими государ­ ствами в силу европейской ситуации, при которой война была прервана. Я был твердо уверен, что на пути к нашему даль­ нейшему национальному развитию как интенсивному, так и экстенсивному — по ту сторону Майна, неизбежно придется вести войну с Францией и что в нашей внутренней и внешней

никакой опасности для Франции в некотором расширении Пруссии в северной Германии, но считал это даже средством

были связанные с Рейнским союзом реминисценции, и он

знал национального настроения того времени и судил о поло­ жении вещей по своим южногерманским школьным воспоми­ наниям 3 и по дипломатическим донесениям, которые основы­ вались лишь на министерских и спорадически-династических настроениях. Я был убежден, что они утратят свое значение; исходил я из того, что единая Германия — лишь вопрос вре­

мени и что Северогерманский союз только первый этап на пути к его разрешению, но что вместе с тем не следует слишком рано пытаться вводить в надлежащие рамки враждебное отношение Франции и, быть может, России, стремление Австрии к ре­ ваншу за 1866 г. и прусско-династический партикуляризм ко­ роля. Я не сомневался, что германо-французскую войну при­ дется вести до того, как осуществится построение единой Германии. Отсрочить эту войну до того момента, когда наша армия окрепнет в результате распространения прусского военного законодательства 4 не только на Ганновер, Гессен и Гольштейн, но и на южногерманские государства, как я

цузов в Крымской войне6 и в Италии7, я преувеличивал опасность войны с Францией. Я представлял себе, что Фран­ ция в состоянии выставить большее количество войска и что порядок, организация и искусство вождения войск стоят там выше, нежели это оказалось в 1870 г. Храбрость французского солдата, подъем национального духа и оскорбленное тще­ славие доказали в полной мере, что они именно таковы, как я и ожидал встретить в случае германского нашествия на Францию, исходя из опыта событий 1814 и 1792 гг. 8 и войны за испанское наследство в начале прошлого столетия 9, когда вторжение неприятельских войск неизбежно вызывало явле­ ния, напоминающие потревоженный муравейник. Легкой я себе

ства и нашей системы военного обучения не распространи­ лись полностью на все нестаропрусские части страны10, была, следовательно, вполне естественной, и эта цель далеко еще не была достигнута в 1867 г., когда возник Люксембургский вопрос11. Каждый год отсрочки войны увеличивал нашу ар­ мию более чем на 100 тысяч обученных солдат12. Как в вопросе об индемнитете 13 — по отношению к королю, так и в конститу­ ционном вопросе — в прусском ландтаге я вынужден был, однако, демонстрировать перед заграницей полное нацио­ нальное единение и отсутствие каких-либо наличных или пред­ стоящих затруднений со стороны нашего внутреннего положе­ ния, тем более, что нельзя было учесть, кто будет союзником Франции в войне против нас. Переговоры и попытки к сближе­ нию, между Францией и Австрией в Зальцбурге 14 и других местах вскоре после 1866 г., могли, под руководством госпо­ дина фон Бейста, увенчаться успехом, и уже само по себе приглашение этого озлобленного саксонского министра в ру­

считывать на русскую поддержку; однако, лишь в том случае, если бы мы имели несчастье потерпеть поражения, в результате чего в более определенной форме встал бы вопрос, может ли Россия допустить соседство победоносной франко-австрийской коалиции на своих польских границах. Неудобство подоб­

католических великих держав. Но до наступления—в результате прусских поражений — подобной опасности я считал вероят­ ным, что Россия была бы непрочь и во всяком случае не поме­ шала бы, если бы превосходящая нас в количественном отно­ шении коалиция держав разбавила наше вино 1866 г.

Со стороны Англии мы не могли ожидать активной под­ держки против императора Наполеона, хотя английская поли­ тика и нуждается в сильной дружественной континентальной державе с многочисленными батальонами и удовлетворяла эту потребность, поочередно сближаясь при Питтах — отце и сы­

либо обладание сильным союзником против французской враждебности. Англия готова согласиться на то, чтобы более сильная Германо-Пруссия заменила Австрию, и при ситуа­ ции осенью 1866 г. мы во всяком случае могли рассчи­ тывать с ее стороны на платоническое доброжелательство и на нравоучительные газетные статьи; но ее теоретические симпа­ тии едва ли превратились бы в активную поддержку на море и суше. События 1870 г. доказали, что я был прав в своей оцен­ ке Англии. С готовностью, для нас во всяком случае неприят­

тировали себя ради нас настолько, чтобы поставить под угрозу дружбу с Францией; напротив.

II

Главным образом, под влиянием этих соображений из обла­ сти внешней политики я принял решение сообразовывать каж­ дый шахматный ход внутри страны с тем, усиливает он или ослабляет впечатление прочности нашего государственного могущества. Я говорил себе, что нашей очередной главной це­ лью является самостоятельность и твердость по отношению к загранице, что ради этого необходимо не только фактически устранить раскол внутри страны, но и избегать малейшего наме­ ка на нечто подобное за границей и в Германии; что лишь в том

54 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

случае, если мы достигнем независимости от заграницы, мы будем свободны и в [сфере] нашего внутреннего развития и заведем у себя тогда настолько реакционные или же настолько либеральные порядки, насколько это окажется справедливым и целесообразным; что мы можем отсрочить [разрешение] всех вопросов внутренней [политики], пока не обеспечим во-вне [осуществление] наших национальных целей. Я не сомневался в возможности дать королевской власти необходимую силу, что­ бы отрегулировать наши внутренние часы, если мы предвари­ тельно достигнем во-вне свободы жить в качестве великой на­ ции самостоятельно. До той поры я готов был платить по мере надобности blackmail [отступное] оппозиции, чтобы в пер­ вую очередь быть в состоянии бросить на чашу весов всю нашу мощь и [использовать] в дипломатии видимость этой объеди­ ненной мощи и возможность развязать в случае нужды также и революционные национальные движения против наших врагов.

На одном из заседаний комиссии ландтага мне был сделан запрос прогрессистской партией, располагавшей, повидимому, сведениями о намерениях крайней правой, готово ли прави­ тельство ввести прусскую конституцию в новых провинциях. Уклончивый ответ вызвал или воскресил бы недоверие конститу­ ционных партий. Я был убежден, что вообще не следовало тор­ мозить развития германского вопроса сомнениями в верности правительства конституции; каждое новое проявление розни между правительством и оппозицией усилило бы внешнее со­ противление национальным новообразованиям, которого следо­ вало ожидать от иностранных держав. Но мои попытки убе­ дить оппозицию и ее ораторов, что им следовало бы в данное время отодвинуть внутренние конституционные вопросы на зад­ ний план, что, лишь объединившись, германская нация будет в состоянии упорядочить свои внутренние отношения по своему усмотрению, что теперь наша задача заключается в том, чтобы создать такую возможность для нашей нации, — все эти сооб­ ражения не имели никакого успеха, встретившись с ограничен­ ной и захолустной партийной политикой ораторов оппозиции. В вызванных ими прениях национальная цель выдвигалась на первый план слишком сильно не только по отношению к загра­ нице, но и по отношению к королю, который тогда еще имел в виду в большей мере величие и могущество Пруссии, нежели конституционное единство Германии. Честолюбивые расчеты в этом направлении были ему чужды; императорский титул он еще в 1870 г. пренебрежительно называл более высоким

и что титул «императора» содержит лишь внешнюю санкцию, в известной степени подобно тому, как если бы офицер, которому

поручено командовать полком, был бы окончательно назначен командиром. Династическому чувству больше льстило осу­ ществлять соответствующую власть непосредственно в качестве наследного прусского короля, а не избранного и консти­ туционным законом возведенного [на престол] императора, аналогично тому, как командующий полком принц предпочи­ тает, чтобы его называли не господин полковник, а ваше ко­ ролевское высочество, а граф в чине лейтенанта — не господин лейтенант, а господин граф. Я должен был считаться с этими особенностями моего государя, если хотел сохранить его до­ верие, а без короля и его доверия мой путь в германской по­ литике был вообще непроходим.

III

Учитывая необходимость прибегнуть в самом крайнем случае в борьбе против возможного превосходства зарубежных сил также и к революционным средствам, я уже в своей цирку­ лярной депеше от 10 июня 1866 г.2 5 без всяких колебаний бро­ сил на сковороду крупнейший из тогдашних либеральных ко­ зырей—всеобщее избирательное право, чтобы отбить охоту у монархической заграницы совать пальцы в наш национальный omelette [омлет]. Я никогда не сомневался, что стоит только немецкому народу убедиться, насколько вредным институтом является существующее избирательное право, и он найдет в себе достаточно ума и силы, чтобы освободиться от него. Не су­ меет он этого сделать — в таком случае мое изречение, что, лишь сидя в седле, он научится ездить верхом26, было заблужде­ нием. Принятие всеобщего избирательного права было оружием в борьбе против Австрии и прочей заграницы, в борьбе за гер­ манское единство и одновременно — угрозой прибегнуть к крайним средствам в борьбе против коалиций. В подобной борь­ бе не на жизнь, а на смерть не разбираешь, каким оружием пользуешься и что при этом разрушаешь: единственным совет­ ником является успех в борьбе, спасение независимости во-вне; ликвидация и возмещение причиненного этим ущерба должны иметь место после заключения мира. Помимо того я и теперь еще считаю всеобщее избирательное право — не только в теории, но и на практике — справедливым принципом, если только будет устранена тайна голосования27, тем более, что она носит такой характер, который противоречит лучшим свойствам германской крови. Влияния и зависимость, сопутствующие практической жизни людей,—богом данные реальности, игнори­ ровать которые мы не можем и не должны. Отказываясь рас­ пространять их на политическую жизнь и кладя в основу последней веру в тайный разум всех, упираешься в противоре­ чие между государственным правом и реальностями человече­

ской жизни. Практически это противоречие ведет к трениям, в конце концов — к взрывам; теоретически оно разрешимо лишь на пути социал-демократических сумасбродств. Их успех основывается на том факте, что разум широких масс до­ статочно туп и не развит и поэтому риторике ловких и често­ любивых вождей, опирающихся на собственную алчность масс, удается завлечь их в свои сети.

Противовес этому составляет влияние людей просвещенных, которое сказывалось бы сильнее, если бы выборы были открыты­ ми, как в прусский ландтаг. Пусть большее благоразумие бо­ лее интеллигентных классов имеет своей материальной осно­ вой [стремление] сохранить собственность; стремление к за­ работку не менее правомерно; однако, для безопасности и даль­ нейшего развития государства полезнее перевес тех, кто пред­ ставляет собственность. Государство, управление которым на­ ходится в руках алчущих, в руках novarum rerum cupidi [стремящихся к нововведениям] и ораторов, обладающих в наи­ большей степени способностью обманывать нерассуждающие массы, такое государство всегда будет обречено на стреми­ тельное развитие, что не может не нанести тяжелого вреда всему организму столь громоздкой массы, как государствен­ ная общность. Громоздкие массы, какими [в процессе] своей жизни и развития являются великие нации, могут дви­ гаться лишь осторожно, ибо пути, по которым они устремля­ ются навстречу неизвестному будущему, не выложены глад­ кими рельсами. Всякая крупная государственная общность, в которой будет утрачено осторожное и тормозящее влияние имущих, какого бы оно ни было происхождения — материаль­ ного или духовного, неизбежно достигнет — подобно разви­ тию первой французской революции28 — такой быстроты, при которой государственная колесница будет разбита. С течением времени алчущий элемент достигает решающего перевеса уже в силу своей большей массы. В интересах самой этой массы — добиваться того, чтобы при соответствующем переломе удалось избежать опасной стремительности и чтобы госу­ дарственная колесница не оказалась разбитой. Если это, тем не менее, произойдет, то исторический круговорот в относительно короткий срок неизменно приведет снова к ди­ ктатуре, к деспотизму, к абсолютизму, ибо и массы склоня­ ются в конце концов перед потребностью к порядку. И если они не признают этого a priori [заранее], то в конце концов всегда снова убеждаются в этом под давлением разнообраз­ ных аргументов ad hominem [здесь: из личного опыта] и поку­ пают у диктатуры и цезаризма порядок своей готовностью жерт­ вовать даже справедливой и подлежащей сохранению мерой свободы, той мерой, которую европейские государственные об­ щества переносят безболезненно.

Я считал бы большим несчастьем и существенным ухудше­ нием [видов] на безопасность в будущем, если бы и мы в Гер­ мании оказались вовлеченными в вихрь этого французского круговорота. Абсолютизм был бы идеальным строем для европей­ ских государственных образований, если бы король и его чи­ новники не оставались людьми, такими же, как все другие, коим не дано править со сверхчеловеческим знанием дела, ра­ зумом и справедливостью. Самые разумные и наиболее склонные к добру самодержавные правители подвержены таким челове­ ческим слабостям и несовершенствам, как переоценка собствен­ ного разума, поддаются воздействию и красноречию фаворитов, не говоря уже о женских, законных и незаконных, влияниях. Монархия и самый идеальный монарх, дабы не начать действо­ вать в своем идеализме во вред обществу, нуждается в критике, шипы которой помогают ему выйти на правильный путь, когда

могут в результате злоупотреблений притупить [острие] своего

цы, которых надлежит держаться в этой борьбе, чтобы, с од­ ной стороны, не препятствовать необходимому стране конт­ ролю над правительством, а с другой — не дать этому контролю превратиться в господство.

Если монарх в достаточной степени обладает таким глазо­ мером, то это — счастье для его страны, хотя и преходящее, подобно всякому человеческому счастью. В конституционной жизни следует предоставлять возможность ставить у кормила министров, обладающих соответствующими качествами, но од­ новременно и возможность оставлять [на их постах] отвечаю­ щих этой потребности министров, как вопреки случайным го­ лосованиям большинства, так и вопреки влияниям двора и камарильи30. Эта цель в пределах, вообще доступных при че­ ловеческом несовершенстве, была в основном достигнута в пра­ вление Вильгельма I.

IV

Открытие ландтага предстояло непосредственно после на­ шего прибытия в Берлин31 , и тронная речь подверглась обсу­ ждению в Праге. Туда прибыли депутаты консервативной фракции, которая временами сокращалась в ходе конфликта32 до одиннадцати членов, а в результате выборов, произведен-

58 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ных 3 июля, под впечатлением первых побед, предшествовавших Кениггрецу, увеличилась более чем на сто человек. Результат был бы еще благоприятней для правительства, если бы выборы происходили через несколько дней после решающей битвы; но и этот результат, в связи с подъемом в стране, способствовал надеждам на успех не только консервативных, но и реакцион­ ных стремлений. Благодаря расширению монархии, парламент­ ской ситуации к началу войны и неуклюжему и самолюбивому упрямству вождей оппозиции те, кто стремился к восстанов­ лению абсолютизма или хотя бы к реставрации в сословном смысле 3 3 , получили исходный пункт к тому, чтобы приоста­ новить действие и пересмотреть прусскую конституцию. Она не была рассчитана на расширившуюся Пруссию, а еще меньше — на включение в будущую германскую конституцию. Сама кон­ ституционная хартия содержала статью (118) 3 4 , возникшую под впечатлением национальных настроений времен составления конституции и взятую из проекта 1848 г. Статья эта предостав­ ляла право подчинить прусскую конституцию германской кон­ ституции, которую надлежало создать заново. Таким образом, представлялся случай, сохраняя формальный оттенок ле­ гальности, вырвать почву у конституции и у стремлений конфликтующего большинства к парламентскому господству, и это было подоплекой соответствующих попыток крайней правой и ее депутатов, посланных в Прагу.

Другой случай покончить с внутренним конфликтом одно­ временно с разрешением германского вопроса представился королю в 1863 г., когда император Александр в момент поль­ ского восстания и попытки застать [нас] врасплох, [связанной] с Франкфуртским съездом князей, в собственноручном послании энергично высказался в пользу прусско-русского союза35. Письмо это на нескольких листах, исписанных убористым, изящным почерком императора, с богатой аргументацией и с большим элементом декламации, чем это было свойственно его стилю, способно было вызвать в памяти слова Гамлета:

Whether 't is nobler in the mind, to suffer The slings and arrows of outrageous fortune, Or to take arms against a sea of troubles, And by opposing end them? 36

Для полного сходства остается лишь перевести эти строки с языка сомнения на язык утверждения: императора утомила придирчивая назойливость как западных держав, так и австропольская, и он решил обнажить меч, чтобы избавиться от нее; обращаясь к дружбе и к одинаковым [с ним] интересам короля, он призывает его к совместному действию в смысле, так сказать, расширенного понимания Альвенслебенской конвенции от фев­ раля того же года. Королю было трудно как ответить отказом

близкому родственнику37 и ближайшему другу,так и освоиться с решением возложить на страну бедствия большой войны и об­ речь государство и династию на связанные с ней опасности. Та сторона его духовной жизни, из-за которой он склонен был посетить Франкфуртский съезд князей, чувство солидарности со всеми древними княжескими домами также воспротивились в нем искушению отозваться на призыв своего друга-племян­ ника и последовать прусско-русским династическим традициям, что должно было бы повести к разрыву связи с Германским союзом и совокупностью германских владетельных домов. В моем затянувшемся на несколько дней докладе я избегал подчерки­ вать ту сторону вопроса, которая приобрела бы значение для нашей внутренней политики, так как я не был того мнения, что война в союзе с Россией против Австрии и всех [других] против­ ников, с которыми нам пришлось иметь дело в 1866 г., прибли­ зила бы нас к выполнению нашей национальной задачи. Пре­ одоление внутренних затруднений при помощи войн является обычным средством, особенно во французской политике. В Германии же это средство лишь тогда возымело бы действие, если бы соответствующая война лежала в плоскости нацио­ нального развития. Для этого прежде всего нужно было бы, чтобы она велась без русского участия, все еще осуждае­ мого, хотя это и не умно, общественным мнением. Един­ ство Германии должно было быть создано без чуждых влияний, своими собственными национальными силами. Кроме того, внутренний конфликт, под впечатлением которого король при моем вступлении в министерство дошел было до мысли об отречении, лишился значительной доли своей власти над его решениями с тех пор, как он нашел министров, готовых от­ крыто и без уловок защищать его политику. Отныне у него сложилось убеждение, что корона, если бы дело дошло до ре­ волюционного взрыва, оказалась бы сильнее: запугивание со сто­ роны королевы и министров новой эры утратило свою силу. Но в то же время я не скрывал в моих докладах своего мнения о военном могуществе, которым обладал бы, особенно при пер­ вом натиске, германо-русский союз.

Географическое положение трех великих восточных держав таково, что каждая из них оказывается в стратегически невы­ годном положении, как только на нее нападают обе другие державы, даже если ее союзником в Западной Европе является Англия или Франция. В особенно невыгодных условиях была бы Австрия, очутившись в изоляции перед лицом русскогерманского нападения. В наименее тяжелых — Россия против Австрии и Германии. Но и Россия была бы в начале войны в затруднении при концентрическом движении обеих немецких держав к Бугу. Для Австрии в борьбе против обеих сосед­ них империй, при ее географическом положении и этногра­