Литература по госам / Бисмарк - Мысли и воспоминания / Том II
.pdfБИБЛИОТЕКА ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
О.БИСМАРК
МЫСЛИ И ВОСПОМИНАНИЯ
|
Перевод |
с |
немецкого |
|
под |
редакцией |
проф. |
Л. С. Ерусалимского |
том
II
О Г И 3 Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н О Е С О Ц И А Л Ь Н О - Э К О Н О М И Ч Е С К О Е И З Д А Т Е Л Ь С Т В О
МОСКВА - 1940
Русский перевод второго тома книги Бисмарка «Мысли и воспоминания» сверен по немецкому изданию: Otto Furst von Bismarck, Gedaiiken und Erinnerungen, Neue Ausgabe, Zweiter Band, Stuttgart und Berlin, 1922.
Отмеченные звездочкой (*) подстрочные примечания, за исключением специально оговоренных, принадлежат Бис марку. Необходимые для понимания текста слова, встав ленные немецким издателем или редакцией русского пере вода, заключены в квадратные скобки [ ],
Впереводе второго тома книги Бисмарка «Мысли и вос поминания» на русский язык принимали участие Я. А. Гор кина и Р. А. Розенталь.
Примечания составили В. В. Альтман и В. Д. Вейс.
Вредактировании русского перевода второго тома книги Бисмарка «Мысли и воспоминания» и примечаний к нему принимали участие: В. М. Турок, В, А. Гиндин, В. С. Троян кер и по главам XIX — XXIII Б. Г. Вебер.
Г Л А В А Д Е В Я Т Н А Д Ц А Т А Я
ШЛЕЗВИГ-ГОЛЬШТЕЙН I
Моим преемником в Париже был назначен граф Роберт фон дер Гольц, последовательно занимавший с 1855 г. 1 посты по сланника в Афинах, Константинополе и Петербурге. Я ожидал, что служба дисциплинирует его, что, перейдя от литературной деятельности к служебной, он станет практичнее, трезвее, что, наконец, назначение на самый важный в то время прус ский дипломатический пост удовлетворит его честолюбие; но мои ожидания оправдались не сразу и не вполне. В конце 1863 г. я счел себя вынужденным объясниться с ним путем об мена письмами, которые, к сожалению, не вполне уцелели; у меня сохранился лишь отрывок его письма от 22 декабря, послужившего непосредственным поводом к этой переписке, в копии же моего ответа нехватает начала. Но даже и в таком виде этот ответ сохранил свою ценность как иллюстрация тог дашней обстановки и обусловленного ею развития событий.
«Берлин, 24 декабря 1863 г,
...Что касается датского вопроса2, то недопустимо, чтобы у короля было два министра иностранных дел, т. е. чтобы чело век, стоящий на важнейшем посту, в злободневном вопросе ре шающего значения защищал непосредственно перед королем по литику, противоречащую политике министра. Нельзя еще более усиливать и без того чрезмерное трение нашей государственной машины. Я готов терпеть всякое возражение, если оно исходит из такого компетентного источника, каким являетесь вы; но официально я ни с кем не могу разделить обязанности королев ского советника в этом вопросе, и если бы его величество пред ложил мне нечто подобное, мне пришлось бы выйти в отставку. Я сказал это королю при чтении одного из ваших последних донесений: его величество нашел мою точку зрения естествен ной; и я не могу ее не придерживаться. Никто не ожидает от вас таких донесений, которые были бы только отражением взглядов министра; но ваши — это уже не донесения в обычном
4 |
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ |
смысле |
слова; они носят характер министерских докладов; |
в них вы рекомендуете королю политику, противоположную той, какая принята им самим в совете со всем министерством и которой он следует вот уже месяц. Резкая, чтобы не ска зать враждебная, критика этого решения является уже не донесением посланника, а как бы новой министерской програм мой. Столь противоположные взгляды, не принося никакой пользы, могут, во всяком случае, принести вред, ибо они могут вызвать сомнения и нерешительность, а по моему мнению, любая политика лучше политики колебаний.
Я целиком возвращаю вам обвинение в том, что «весьма простая сама по себе проблема прусской политики» затемняется датским делом и туманными представлениями о нем. Вопрос сводится к тому, являемся ли мы великой державой или одним из союзных германских государств, и надлежит ли нам, в ка честве первой, подчиняться самому монарху или же нами будут управлять профессора, окружные судьи и провин циальные болтуны, как это, конечно, допустимо во втором слу чае. Погоня за призраком популярности «в Германии», которой мы занимаемся с сороковых годов, стоила нам нашего положе ния в Германии и в Европе. Нам не удастся восстановить его, если мы отдадимся на волю течения, надеясь в то же время управлять им; мы вернее достигнем цели, твердо став на соб ственные ноги и будучи прежде всего великой державой, а по том уже союзным государством. Австрия во вред нам всегда счи тала это правильным для себя и не откажется ради разыгрывае мой ею комедии симпатий к Германии от своих союзов с прочими европейскими державами, если она вообще состоит с кем-либо в союзных отношениях. Если мы зайдем, по ее понятиям, слишком далеко, то она еще некоторое время будет делать вид, что про должает итти вместе с нами, или будет, по крайней мере, заяв лять об этом, но 20 процентов немцев в составе ее населения не могут в конечном счете заставить Австрию итти с нами вопреки ее собственным интересам. Она покинет нас при первом удоб ном случае и сумеет обеспечить своему [политическому] направ лению надлежащее положение в Европе, как только мы свернем с этого пути. Политика Шмерлинга3, подобие ко торой кажется вам идеалом для Пруссии, потерпела фиаско. Наша политика, против которой вы так горячо восставали
весной, вполне оправдала себя в |
польском вопросе, тогда |
|
как политика Шмерлинга принесла |
Австрии горькие |
плоды. |
Разве не величайшая наша победа, |
что Австрия, два |
месяца |
спустя после предпринятой ею попытки реформы4, радует ся, когда об этом не вспоминают, что она шлет своим быв шим друзьям ноты, идентичные нашим, и вместе с нами грозно предупреждает свое любимое детище, большинство Союзного сейма, что она не потерпит засилья этого боль-
ШЛЕЗВИГ-ГОЛЬШТЕЙН |
5 |
шинства? Мы добились нынешним летом уничтожения брегенц¬ ской коалиции 5, к чему тщетно стремились 12 лет. Австрия приняла нашу программу, над которой открыто издевалась
воктябре прошлого года; вместо Вюрцбурга 6, она добивается союза с Пруссией, принимает нашу помощь, и если мы отвер немся от нее в настоящую минуту, то свергнем министерство. До сих пор еще не было случая, чтобы венской политикой до такой степени руководили en gros et en detail [в общем и в ча стностях] из Берлина. Кроме того, у нас заискивает Франция; Флери предлагает больше того, на что может [пойти] король;
вЛондоне и в Петербурге наш голос имеет такой вес, какого
он не имел за все последние 20 лет; и все это через во семь месяцев после того, как вы предсказывали крайне опас ную для нас изолированность в результате нашей польской политики. Если мы повернемся теперь спиной к великим дер жавам и бросимся в объятия политики мелких государств, запутавшихся в сетях демократии ферейнов, то мы поставим этим монархию в самое жалкое положение и внутри и за пре делами страны. Не мы, а нами руководили бы тогда; нам при шлось бы опираться на такие элементы, которыми мы не в состоя нии овладеть и которые неизбежно враждебны нам; тем не менее мы должны были бы отдать себя на их гнев и милость. Вы полагаете, что в «германском общественном мнении», в па латах, газетах и т. п. заключено нечто такое, что может под держать нас и помочь нам в нашей политике, направленной на достижение единства и гегемонии. Я считаю это коренным заблуждением, продуктом фантазии. Мы укрепимся не на основе политики, опирающейся на палаты и прессу, а на основе вели кодержавной политики вооруженной руки, мы не располагаем излишком сил, чтобы растранжиривать их в ложном направле нии на пустые фразы и Августенбурга. Вы преувеличиваете значение датского вопроса; вас ослепляет то, что этот вопрос стал общим боевым кличем демократии, которая руководит прессой и ферейнами и раздувает этот сам по себе не столь уж важный вопрос. Год тому назад кричали о двухгодичном сроке службы 7, восемь месяцев тому назад — о Польше 8, теперь— о Шлезвиг-Гольштейне. Припомните, как вы сами оценивали положение Европы летом. Вы боялись всевозможных опас ностей для нас, вы не скрывали в Киссингене вашего мне ния о несостоятельности нашей политики; разве со смертью датского короля все эти опасности внезапно исчезли и разве бок о бок с Пфордтеном, Кобургом 9 и Августенбургом, опи раясь на болтунов и аферистов из прогрессистской партии 10, мы внезапно оказались бы теперь достаточно сильными, чтобы бросить вызов всем четырем великим державам? Или эти дер жавы стали вдруг так добродушны и бессильны, что мы, не опа саясь их, можем смело пойти на любые осложнения?
6 |
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ |
Вы указываете, что если бы мы могли осуществить программу Гагерна 11 без имперской конституции, то это было бы «изуми тельной» политикой. Я не вижу, как могли бы мы этого до биться, если бы нам пришлось побеждать Европу в союзе с вюрц¬ буржцами, находясь в зависимости от их поддержки. Одно из двух: либо другие правительства честно пришли бы нам на помощь, и борьба привела бы к тому, что в Германии приба вился бы еще один великий герцог 12 , еще один вюрцбуржец, который, заботясь о своем вновь обретенном суверенитете, голосовал бы в Союзном сейме против Пруссии; либо же нам пришлось бы — и это более вероятно — вырвать почву из-под
ног |
у |
наших союзников посредством имперской конституции |
|
и при |
этом |
рассчитывать все же на их верность. Если бы это |
|
не |
удалось, |
как приходится предполагать, мы оскандалились |
бы; если бы это удалось, мы достигли бы единства с имперской конституцией.
Вы говорите о государственном комплексе с 70-ю миллио нами населения и миллионом солдат 13, о том, что, сплотив шись, он должен противостоять Европе; следовательно, вы до пускаете, что Австрия будет душой и телом предана политике, которая доставит гегемонию Пруссии; и все же вы ни в малой степени не доверяете государству, которое включает в себя 35 из этих 70 миллионов14. Я также не доверяю ему; но я нахожу це лесообразным, чтобы Австрия была в данное время заодно с нами; настанет ли когда-нибудь час разлуки и кто ее вызовет, — покажет будущее. Вы спрашиваете: когда же, наконец, нам придется воевать, на что нам реорганизация армии? А из ваших собственных донесений видно, насколько нужно Франции, чтобы весной была война, видна также возможность рево
люции в Галиции. |
Россия держит наготове |
на |
200 тысяч че |
|
ловек больше, чем |
ей нужно в |
Польше; |
между тем, у нее |
|
нет денег для необоснованных |
вооружений; |
следовательно, |
она ожидает, по всей вероятности, войны; я ожидаю войны в сочетании с революцией. Вы говорите, далее, что нам вовсе не угрожает война; я никак не могу согласовать это с вашими собственными донесениями за последние три месяца. При этом я вовсе не боюсь войны — как раз напротив; и в то же время я отношусь равнодушно к революционерам или консер ваторам, вообще ко всякой фразе. Очень скоро вы, быть может, убедитесь, что война входит и в мою программу; но ваш путь, который ведет к ней, я считаю неправильным с государ ственной точки зрения. Если вы оказываетесь при этом заодно с Пфордтеном, Бейстом, Дальвигом 15 и прочими нашими про тивниками разных наименований, то это показывает, что поли тика, которую вы защищаете, не революционная и не консер вативная, а просто неправильная для Пруссии политика. Если энтузиазм пивных импонирует Лондону и Парижу, то это меня
ШЛЕЗВИГ-ГОЛЬШТЕЙН |
7 |
радует, это льет воду на нашу мельницу, но это еще не значит, что он импонирует и мне: он не даст нам в борьбе ни одного вы стрела и мало денег. Вы называете лондонский договор рево люционным; трактаты, заключенные в Вене 16 , были в десять раз революционнее и в десять раз несправедливее по отношению ко многим князьям, сословиям и государствам; европейское право создается именно европейскими трактатами. Однако если бы мы захотели приложить к ним мерку нравственности и справедливости, то пришлось бы пожалуй все их уничтожить.
Если бы вы были здесь, на моем месте, то я уверен, вы скоро убедились бы в невозможности той политики, которую рекомен дуете мне, считая ее столь исключительно «патриотичной», что отказываетесь ради нее от дружбы. Я могу только сказать на это: la critique est aisee [критиковать легко]. Нетрудно, угож дая толпе, порицать правительство, в особенности, когда этому правительству пришлось разворошить кой-какие осиные гнезда; если успех докажет, что правительство действовало правильно, порицание прекратится, если же оно потерпит фиаско в том, что вообще не подвластно человеческому разуму и воле, то можно будет приписывать себе славу своевременного предупреждения о том, что правительство находится на ложном пути. Я очень ценю ваши политические способности, но и себя я не счи таю дураком; я готов услышать от вас, что это самообольщение.
Может быть, вы будете лучшего мнения о моем |
патриотизме |
||
и моем уме, если я скажу вам, что уже две |
недели действую |
||
в духе предложений, высказанных |
вами |
в |
вашем доне |
сении № —; с некоторым трудом я |
побудил |
Австрию созвать |
гольштейнские сословия, если мы проведем это во Франк фурте; прежде всего нам необходимо проникнуть в страну. Вопрос о порядке престолонаследия будет обсуждаться в Союз ном сейме с нашего согласия, хотя, считаясь с Англией, мы не голосуем за это. Я оставил Зидова 17 без инструкций, он не создан для выполнения щекотливых инструкций.
Быть может, последуют еще и другие фазы, не столь уже чуждые вашей программе; но могу ли я решиться свободно высказывать вам мои сокровенные мысли, после того как вы объявили мне войну на политическом поприще и довольно откровенно высказываете намерение бороться с нынешним ми нистерством и его политикой и хотите, таким образом, устра нить его? Я сужу при этом лишь на основании содержания ва ших собственных писем ко мне, не обращая внимания на сплетни и на все то, что мне передают по поводу ваших сло весных и письменных заявлений на мой счет. И все же, дабы не пострадали государственные интересы, я, как министр, обязан быть безусловно и до конца откровенным в моей политике с нашим послом в Париже. Неизбежные в моем положении трения с министрами и советниками короля, с дво
8 |
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ |
ром, тайными влияниями, палатами, прессой, иностранными дворами не должны осложняться тем, чтобы дисциплина в моем ведомстве уступала место соперничеству между министром и посланником и чтобы мне приходилось восстанавливать необ ходимое единство дипломатической службы, идя на дискуссию в переписке. Я редко имею возможность писать так много, как сегодня, в сочельник, когда все чиновники отпущены,
иникому, кроме вас, я не написал бы и вчетверо меньшего пись ма. Я делаю это потому, что не решаюсь писать вам официально
ичерез канцелярию в том высокомерном тоне, в каком написаны ваши донесения. Я не надеюсь убедить вас, но полагаюсь на вашу собственную служебную опытность и на ваше беспристра стие, и думаю, вы согласитесь со мною, что одновременно можно вести только одну политику, и это должна быть та политика, относительно которой достигнуто единодушие между министер ством и королем. Если вы хотите изменить ее и вместе с тем сверг нуть министерство, то вам следует действовать здесь, в палате
ипрессе, во главе оппозиции, с теперешним же вашим постом это несовместимо; тогда и мне придется держаться вашего же принципа, что в борьбе между патриотизмом и дружбой решает
патриотизм. Но могу вас уверить: мой патриотизм — такое крепкое и чистое чувство, что дружба, даже если она стушевывается рядом с ним, может быть все же очень сер дечной» 18.
II
Из всех возможных вариантов урегулирования датского во проса, которые сулили герцогствам некоторое облегчение по сравнению с наличными условиями, я считал наилучшим при соединение герцогств к Пруссии, что и высказал однажды в со вете тотчас после кончины Фридриха VII1 9 . Я напомнил королю, что все его ближайшие предки, не исключая даже брата, добивались того или иного приращения владений государства: Фридрих-Вильгельм IV присоединил Гогенцоллерн и область Яде; Фридрих-Вильгельм III — Рейнскую провинцию; Фрид рих-Вильгельм II — Польшу; Фридрих II — Силезию; Фрид рих-Вильгельм I — Переднюю Померанию (Altvorpommern), великий курфюрст — Восточную Померанию (Hinterpommern), Магдебург, Минден и т. д. Я советовал ему итти по их стопам. Мое заявление не было внесено в протокол. Когда я осведомился о причине этого у тайного советника Костенобля, которому было поручено составление протоколов, он сказал, что, как предполагал король, мне будет приятнее, если мои слова не будут включены в протокол. Его величество, кажется, думал что я сказал это после возлияний Бахусу 20 за завтраком, и что я буду рад, если об этом не будет больше речи. Я настоял,
ШЛЕЗВИГ-ГОЛЬШТЕЙН |
9 |
однако, на включении, что и было исполнено. Слушая мою речь, кронпринц воздел руки к небу, как бы сомневаясь, в здравом ли я уме; мои коллеги хранили молчание.
Если бы оказалось невозможным достигнуть максимума, то мы могли бы, несмотря на все акты отречения Августенбур¬ гов 21 , пойти на возведение этой династии на престол и на со здание нового второстепенного государства при условии обес печения прусских и немецко-национальных интересов, в основ ном — в соответствии с позднейшими февральскими усло виями 22, военной конвенцией, Килем в качестве союзной га вани и каналом между Северным и Балтийским морями.
Если бы тогдашняя европейская ситуация и воля короля сде лали и это недостижимым без того, чтобы Пруссия не оказалась изолированной от всех великих держав, включая Австрию, тогда встал бы вопрос, каким путем — в форме ли персональной унии или как-либо иначе — можно было бы достигнуть времен ного решения, которое должно было все же несколько улуч шить положение герцогств. С самого начала я неуклонно имел в виду аннексию, не теряя из виду и других возможностей. Я считал себя обязанным, во что бы то ни стало, не допустить создания такой ситуации, которую наши противники выдви гали в качестве программы перед общественным мнением: борьба и война Пруссии за создание нового великого герцог ства, проводимая во главе газет, ферейнов, добровольческих отрядов и союзных государств, кроме Австрии, без всякой уверенности, что союзные правительства, невзирая на опасно сти, пойдут по этому пути до конца. К тому же развивавшееся в этом направлении общественное мнение, да и президент Люд виг фон Герлах 23 питали ребяческую веру в помощь, которую Англия окажет изолированной Пруссии. Гораздо скорее, чем с Англией, можно было бы добиться сотрудничества с Францией, если бы мы захотели заплатить цену, в которую оно, веро ятно, обошлось бы нам. Ничто ни разу не поколебало меня
вубеждении, что Пруссия, опираясь только на оружие и на союзников 1848 г., на общественное мнение, ландтаги, ферейны, добровольческие отряды и небольшие армейские контингенты
вих тогдашнем состоянии, затеяла бы безнадежное пред приятие и нашла бы среди великих держав, в том числе и в лице Англии, только врагов. Министра, который снова вступил
бы на ложный путь политики 1848, 1849, 1850 гг., неизбежно подготовившей бы новый Ольмюц 2 4 , я счел бы шарлатаном и предателем. Но пока Австрия была с нами, отпадала вероят ность коалиции других держав против нас.
Хотя единство Германии и не могло быть создано решениями ландтагов, газетами и стрелковыми празднествами, все же ли берализм оказывал давление на князей и делал их более склон ными к уступкам в пользу империи. Дворы колебались в своих