Литература по госам / Бисмарк - Мысли и воспоминания / Том II

20По христианской легенде, с гонителем христиан Савлом на пути в Дамаск (город в Сирии) произошло чудо, в результате которого он превратился в ревностного христианина и под именем Павла стал апостолом христианства.

21 Барон Фарнбюлер (1809—1889) — был министром иностранных дел и министром двора королевства Вюртемберг, одного из южных гер­ манских государств.

22Часть Вестфалии была приобретена Пруссией впервые лишь в 1815 г. по решению Венского конгресса; поэтому Бисмарк противопоставляет вестфальцев жителям старопрусских областей.

23Бисмарк говорит здесь о разгроме наполеоновской Франции коали­ цией европейских держав после неудачи нашествия Наполеона на Россию в 1812 г. Участие германских государств в этой борьбе против французского владычества происходило в обстановке подъема нацио­

нально-освободительного движения, временно отодвинувшего на вто­ рой план различные династические и территориальные споры гер­ манских государств. При Лейпциге 16—18 октября 1813 г. и при Ганау 30—31 октября 1813 г. произошли сражения, заставив­ шие Наполеона очистить территорию Германии; битва при БельАльянс, обычно называемая битвой при Ватерлоо, в Бельгии, 18 июня 1815 г., завершила разгром Наполеона после его бегства с острова Эльбы и кратковременного восстановления империи во Франции («Сто дней»).

24После убийства студентом Карлом Зандом немецкого реакционного писателя и публициста, состоявшего на русской дипломатической службе, Августа Коцебу (23 марта 1819 г.) конференция министров немецких государств по инициативе Меттерниха приняла ряд решений, направленных против революционного движения. В числе прочих мер в Майнце была создана особая центральная следственная комис­ сия, ознаменовавшая свою деятельность преследованиями деятелей революционного и национально-либерального движения.

25Выдающийся прусский государственный деятель барон Генрих Штейн

ствовавшая реакция вынудила его отойти от политической деятель­ ности.

26 Якоб Геррес (1776—1848), вначале приверженец передовых идей фран­ цузской революции конца XVIII в., затем сторонник восстановле­ ния Германской империи с помощью буржуазных реформ и, наконец,

в 1814—1816 гг. газету «Рейнский Меркурий» («Rheinischer Merkur»), пользовавшуюся значительным влиянием. Газета была закрыта в связи с ее выступлениями против главы Священного союза — рус­ ского императора Александра I.

27 Фридрих-Людвиг Ян (1778—1852) — известный немецкий педагог, деятельный участник национально-освободительной борьбы против Наполеона, создатель системы физического воспитания, сочетающегося с воспитанием национального самосознания. Бисмарк сам учился

вшколе, в которой применялась система Яна (см. гл. I тома I «Мыслей

ивоспоминаний» Бисмарка).

в связи с празднованием 300-летия выступления Лютера против като­ лической церкви произошла массовая политическая демонстрация немецкого студенчества, прошедшая под национально-либеральными лозунгами.

29Во время битвы при Лейпциге 16—18 октября 1813 г. саксонские вой­ ска, входившие в состав наполеоновской армии, неожиданно перешли на сторону антинаполеоновской коалиции европейских государств. Это оказало значительное влияние на исход сражения.

30В битве при Бель-Альянс (Ватерлоо) 18 июня 1815 г. войска союз­ ников сражались под верховным командованием английского фельд­ маршала Веллингтона.

31Перечисленные территории были присоединены к Пруссии в резуль­ тате ее победы над Австрией в 1866 г.

3220 лет спустя, т. е. в начале 90-х годов, когда составлялась настоящая книга.

33Ганзейскими городами в XIX веке назывались некогда входившие в

средневековый союз торговых городов Ганзу немецкие города Бремен, Гамбург и Любек, сохранившие формальную независимость. Их граж­ дане участвовали в войне против Франции в 1870—1871 гг. наряду со всеми членами Северогерманского союза.

34Это и есть знаменитая «эмсская депеша», которая явилась предлогом для начала франко-прусской войны 1870—1871 гг. Намеренное изме­ нение Бисмарком первоначального текста подозревалось, в частности, немецкими социал-демократами (Вильгельм Либкнехт) уже в то время, но окончательно стало известным лишь после выхода в свет «Мыслей и воспоминаний» Бисмарка. Поданная в Эмсе 13 июля 1870 г. в 3 ч. 50 м. пополудни и полученная в Берлине в 6 ч. 9 м. телеграмма после дешиф­ ровки гласила следующее:

«Его величество пишет мне: «Граф Бенедетти подошел ко мне во время прогулки и потребовал от меня в конце концов весьма настойчивым образом, чтобы я уполномочил его немедленно телеграфировать, что я обязываюсь на все будущие времена никогда не давать снова

гда] нельзя и не должно брать на себя подобных обязательств. Есте­ ственно, сказал я ему, я не получил еще ничего, и так как он узнает о [происходящем] в Париже и Мадриде раньше меня, то он может убедиться, что мое правительство продолжает стоять в стороне». Несколько позже его величество получил письмо от князя. Так как его величество сказал графу Бенедетти, что ждет известия от князя, то, приняв во внимание вышеупомянутое требование, его величество со­ гласился, по моему и графа Эйленбурга докладу, не принимать более графа Бенедетти, а лишь приказать адъютанту заявить ему, что его величество получил теперь от князя подтверждение известия, уже по­ лученного Бенедетти из Парижа, и не имеет ничего более сообщить послу. Его величество предоставляет на усмотрение вашего превосхо­ дительства вопрос о том, не следует ли сообщить как нашим представи­ телям, так и в прессу о новом требовании Бенедетти и об отказе короля». Перевод телеграммы сделан с текста, опубликованного в примечании немецкого издателя Коля.

35Непереводимая игра слов: sprengen имеет по-немецки два значения: «взрывать» и «поливать».

Г Л А В А Д В А Д Ц А Т Ь Т Р Е Т Ь Я

ВЕРСАЛЬ I

Неприязнь, которую высшие военные круги питали ко мне со времени войны с Австрией, сохранилась у них в течение всей французской кампании, хотя ее разделяли не Мольтке и не Роон, а «полубоги», как называли в ту пору высших офицеров генерального штаба. В походе я и мои чиновники ощущали это решительно во всем, вплоть до снабжения и расквартирова­ ния. Это зашло бы, вероятно, еще дальше, если бы не коррек­ тив со стороны неизменной светской учтивости графа Мольтке. Роон в походной обстановке был не в состоянии оказывать мне содействие ни как друг, ни как коллега; он, напротив, сам в ко­ нечном счете вынужден был в Версале опереться на меня, что­ бы провести в кругу короля свою точку зрения по военным во­ просам.

Уже при отъезде в Кельн я случайно узнал о принятом в са­ мом начале войны плане не допускать меня на военные совеща­ ния. Я мог заключить об этом из разговора генерала фон Под­ бельского с Рооном, который я невольно услышал, так как он происходил в соседнем купэ, а перегородка, которая нас разде­ ляла, не доходила до верха. Первый громко выразил свое удо­ влетворение, сказав, примерно, следующее: «На сей раз, таким образом, приняты меры, чтобы у нас подобные вещи не повто­ рялись». До отхода поезда я услышал достаточно, чтобы понять, чему именно противопоставлял генерал «сей раз»: он имел в виду мое участие в военных совещаниях во время богемской кампании и в особенности перемену в направлении марша на Пресбург вместо Вены.

Договоренность, о которой я мог судить на основании этих разговоров, стала для меня вскоре практически ощутимой: меня не только не приглашали, в отличие от 1866 г., на воен­ ные совещания, но, как правило, держали от меня в тайне все военные мероприятия и планы. Такое положение вещей, со­ здавшееся в результате присущего нашим официальным кругам ведомственного соперничества, наносило столь очевидный вред

делу, что пребывавший по делам Красного креста в главной квартире граф Эбергард Штольберг ввиду дружеской близости, которая связывала меня с этим, к сожалению, преждевремен­ но скончавшимся, патриотом, обратил внимание короля на не­ допустимость отстранения его ответственного политического советника от участия в совещаниях. По свидетельству графа, его величество ответил на это: «Он во время богемской кампа­ нии обычно привлекался [к участию] в военном совете и при этом случалось, вопреки большинству, попадал в самую точку; неудивительно, что это другим генералам досадно и что они стремятся обсуждать дела своего ведомства одни»; ipsissima verba regis [что это — подлинные слова короля] граф Штоль­ берг подтвердил не только мне, но и ряду других лиц. Влияние, предоставленное мне королем в 1866 г., шло во всяком случае вразрез с военными традициями, поскольку министра-пре­ зидента расценивали лишь по присвоенному ему в походе мун­ диру штабс-офицера кавалерийского полка. Так, в 1870 г. я и остался под бойкотом, как сказали бы теперь, со стороны военных.

Если теорию, которую применял по отношению ко мне ге­ неральный штаб и которую считают нужным включить в воен­ ную науку, можно свести к тому, что министр иностранных дел вновь получает слово только тогда, когда военное командо­ вание найдет своевременным закрыть храм Януса1, то ведь уже в самой двуликости Януса заключается предупреждение пра­

вительству воюющего государства — обращать свои взоры не только на поле брани, но и в другом направлении. Задача военного командования — уничтожение неприятельских воору­ женных сил; цель войны — добиться мира на условиях, соответствующих политике, которую преследует данное госу­ дарство. Определение и ограничение целей, которые должны

того ли результата, которого в конце концов достигают, чего-то большего или меньшего, собираются ли требовать аннексий или отказаться от них, думают ли о залогах и на какой срок.

Еще большее значение в том же отношении имеет вопрос, склонны ли третьи державы — и из каких мотивов — притти на помощь противнику сперва дипломатическими, а затем, быть может, и военными средствами, какие виды у сторонников по­ добного вмешательства на достижение своей цели при иностран­ ных дворах, как сгруппируются стороны, если дело дойдет до конференций или конгресса, нет ли опасности, что вмешательство нейтральных держав поведет к новым войнам. Для того чтобы

судить, когда именно наступает момент, наиболее благоприят­ ный для начала мирных переговоров, требуется такое знание европейского положения, которое для военных кругов вовсе не обязательно, такая осведомленность, которая им недоступна. Переговоры в Никольсбурге в 1866 г. доказывают, что вопрос о войне и мире подлежит и в военное время компетенции ответ­ ственного министра, руководящего политикой, и не может быть решен техническим руководством армии. Компетентный же ми­ нистр может подать королю авторитетный совет только в том случае, когда ему известны положение дел и планы военного командования в каждый данный момент.

В пятой главе уже упоминалось о плане расчленения Рос­ сии, который лелеяла партия «Еженедельника» и который с чи­ сто детской наивностью изложен был Бунзеном в докладной записке, представленной им министру Мантейфелю2. Если даже допустить нечто по тем временам невозможное и представить себе, что короля удалось бы привлечь на сторону этой утопии, если допустить, далее, что прусские войска вместе с их вероят­ ными союзниками победоносно продвигались бы вперед, то

которые получает монарх, необходимо взаимодействие диплома­ тии и стратегии.

Хотя я и подчинился в Версале тому, что к решению военных вопросов меня не привлекали, тем не менее на мне, как на ру­ ководящем министре, лежала ответственность за правильное политическое использование как военной, так и внешнеполити­ ческой ситуации, и я являлся по конституции ответственным со­ ветником короля в вопросе о том, вызываются ли военным по­ ложением те или другие дипломатические шаги и не следует ли отклонить то или иное предложение прочих держав. Сведения о военном положении, которые были мне необходимы для суж­ дения о политической ситуации, я, по мере возможности, ста­ рался получать, поддерживая доверительные отношения с не­ которыми бывшими не у дел титулованными господами, кото­ рые составляли своего рода «надстройку» над главной кварти­

на почве республиканских симпатий — даже и в Америке, — толчка, который один кабинет дал бы другому, исходя в своей инициативе из зондирующих вопросов о будущности европей­ ского равновесия или из филантропического ханжества, ограж­ давшего крепость Парижа от серьезной осады. Если бы в усло­ виях менявшихся под Парижем перспектив, на протяжении ме­ сяцев, отмеченных формулой: «Под Парижем без перемен» 6, враждебным элементам и недоброжелательным нечестным друзьям, недостатка в которых не ощущалось ни при одном из дворов, удалось достигнуть соглашения между остальными державами или хотя бы между двумя из них и сделать нам предостережение или предложить вопрос, внушенный якобы человеколюбием, то никто не мог предвидеть, как скоро подоб­ ный почин развился бы в общую, на первых порах диплома­ тическую, позицию нейтральных держав. Национал-либераль­ ные парламентарии писали друг другу в августе 1870 г., «что всякое постороннее мирное посредничество должно быть без­ условно отклонено», но не поставили меня в известность, как избежать этого, если не путем быстрого захвата Парижа.

Граф Бейст сам озаботился тем, чтобы доказать, как «честно, хотя и безуспешно», пытался он добиться «коллективного по­ средничества нейтральных держав»*. Он напоминает, что уже 28 сентября он дал инструкцию австрийскому послу в Лон­ доне, а 12 октября австрийскому послу в Петербурге отстаи­ вать мысль, что лишь коллективный демарш может рассчиты­ вать на успех; два месяца спустя он просил передать князю Горчакову: «Le moment d'intervenir est peut-etre venu» [«Мо­ мент для вмешательства, быть может, наступил»]. Он воспро­ изводит депешу, направленную 13 октября, в самый критиче­ ский для нас момент — за две недели до капитуляции Меца 7, графу Вимпфену в Берлин и оглашенную им там**. В этой де­ пеше он ссылается на мой меморандум, которым я еще в начале октября обращал внимание на последствия, какие должно было повлечь за собой сопротивление Парижа с его двухмиллион­ ным населением, продолженное вплоть до истощения запасов продовольствия, и совершенно правильно указывает, что моей целью было снять ответственность за это с прусского прави­ тельства.

«Исходя из этой предпосылки, — продолжает он, — я не могу скрыть чувства испытываемой мною тревоги, что со вре­ менем часть ответственности перед судом истории пала бы на нейтральные державы, если бы они с безмолвным равноду­

*«Aus drei Viertel-Jahrhunderten, Stuttgart 1887, Theil II, S. 361, 395 ff.

**Бросается в глаза, что граф Вимпфен счел нужным огласить эту инструкцию; в ней указывалось только, что в одном определенном слу­ чае ему надлежит высказаться в соответствии с инструкцией.

98 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

информацию преимущественно из французских, а не из не­ мецких сообщений, окажут содействие французам при заклю­ чении мира. Моя задача сводилась поэтому, главным образом, к тому, чтобы подписать договор с Францией раньше, чем ней­ тральные державы пришли бы к соглашению относительно своего влияния на заключение мира, подобно тому как в 1866 г. нам нужно было заключить мир с Австрией до того, как сказалось бы французское вмешательство в Южной Германии.

Трудно было сказать определенно, к каким решениям при­ шли бы в Вене и во Флоренции11, если бы при Верте, Спихерне, Мар-ла-Туре12 успех оказался на стороне французов или если бы мы одержали не столь блестящие победы. Когда шли пере­ численные сражения, меня посещало множество итальянских республиканцев, убежденных в том, что король Виктор-Эмма­ нуил намерен был помочь императору Наполеону, и склонных бороться с этой тенденцией из опасения, как бы осуществление приписывавшихся королю намерений не привело к усилению обидной для их национального чувства зависимости Италии от Франции. Уже в 1868 и 1869 гг. мне приходилось выслушивать от итальянцев, принадлежавших не только к республикан­ скому лагерю, подобные же антифранцузские суждения, резко обнаруживавшие недовольство итальянцев француз­ ской супрематией над Италией. И тогда и впоследствии в Гомбурге (Пфальц), во время наступления наших войск на Францию, я отвечал этим итальянцам: до сих пор у нас нет ни­ каких доказательств в пользу того, что итальянский король во имя дружбы с Наполеоном нападет на Пруссию; я поступил бы против своей политической совести, если бы взял на себя инициативу разрыва, которая послужила бы для Италии пред­ логом и основанием относиться к нам враждебно. Если бы разрыв произошел по инициативе Виктора-Эммануила, то республиканские тенденции тех итальянцев, которые не одоб­ рили бы подобной политики, не помешали бы мне посовето­ вать королю, моему государю, поддержать недовольных в Ита­ лии деньгами и оружием, которые они пожелали бы получить.

Я находил войну и такой, какой она была, слишком серьез­ ной и опасной, чтобы в борьбе, в которой на карту была постав­ лена не только наша национальная будущность, но и наше госу­ дарственное существование, считать себя вправе отказываться от какой бы то ни было помощи при сомнительном обороте дел. Подобно тому как в 1866 г., после вмешательства Наполеона, в результате его телеграммы от 4 июля я не отступил перед по­ мощью со стороны венгерского восстания, точно так же я счел бы приемлемой и помощь итальянских республиканцев, если бы дело шло о предупреждении поражения или о защите нашей национальной независимости. Поползновения итальянского короля и графа Бейста, заглохшие в результате наших первых

блестящих побед, могли, при застойном положении под Пари­ жем, возродиться вновь с тем большей легкостью, что в руко­ водящих кругах столь важного фактора, как Англия, мы не располагали сколько-нибудь надежными симпатиями, в част­ ности такими, которые обнаруживали бы готовность про­ явиться дипломатически.

В России личные чувства императора Александра II, не только его дружеское расположение к своему дяде13, но и анти­ патия к Франции, служили нам известной гарантией, значение которой могло быть подорвано французистым (franzosirende) тщеславием князя Горчакова и его соперничеством со мной. Было поэтому болышой удачей, что тогдашняя ситуация дала нам возможность оказать России услугу в отношении Черного моря. Подобно тому как недовольство русского двора упраздне­ нием ганноверского престола 14 , вызванное родственными свя­ зями королевы Марии, смягчено было территориальными и финансовыми уступками, сделанными в 1866 г. ольденбургским родственникам русской династии 15, так и в 1870 г. представи­ лась возможность оказать услугу не только династии, но и Рос­ сийской империи на почве политически неразумных и поэтому на длительный срок невозможных постановлений, которые огра­ ничивали Российскую империю в отношении независимости принадлежащего ей побережья Черного моря. Это были самые неудачные постановления Парижского трактата 16: стомиллион­ ному народу нельзя надолго запретить осуществлять есте­ ственные права суверенитета над принадлежащим ему побе­ режьем. Длительный сервитут17 такого рода, какой был предо­ ставлен иностранным государствам на территории России, яв­ лялся для великой державы невыносимым унижением. Для нас же это было средством развивать наши отношения с Россией.

Князь Горчаков лишь неохотно отозвался на мою инициа­ тиву, когда я стал зондировать его в этом направлении. Его личное недоброжелательство было сильнее сознания его долга перед Россией. Он не хотел от нас никаких одолжений и доби­ вался отчуждения от Германии и благодарности со стороны Франции. Мне пришлось обратиться к содействию честного и всегда доброжелательного к нам тогдашнего русского военного уполномоченного, графа Кутузова, чтобы мое предложение во­ зымело действие в Петербурге. С моей стороны едва ли будет несправедливостью по отношению к князю Горчакову, если я скажу, основываясь на наших с ним отношениях, продолжав­ шихся несколько десятков лет, что его личное соперничество со мной имело в его глазах большее значение, нежели интересы России: его тщеславие и его зависть по отношению ко мне были сильнее его патриотизма.

Для болезненного тщеславия Горчакова характерны отдель­ ные замечания в беседах со мной во время его пребывания в Бер­