Этюды о жизни и криминологическом творчестве

31

онных соревнованиях равных мне не нашлось. Даже сейчас приятно похвастаться.

Лет восьми-девяти я тонул в этом пруду, пытаясь научиться плавать. Хорошо, на берегу оказалась наша соседка Мила, крепкая девушка. Она, как спортсменка нырнула в воду прямо в легком платье, подхватила меня и вытащила на берег.

Иеще раз я тонул в этом пруду. Но совсем по-другому. Спустя несколько лет, в марте или апреле, когда катался на коньках, провалился в полынью. Под ногами тоже оказался лед. Лед в оттепель просел и под давлением воды опустился до дна. А сверху образовался новый, не очень прочный лед. Коньки скользили вниз, меня затягивало под «верхний» лед. Я испугался. Однако ноги как-то сами что ли, инстинктивно стали «елочкой» (как на лыжах поднимаешься по склону). Я уже уверенно пытался выбраться из полыньи, бил руками по льду, благо он был не такой прочный.

На берегу суетились ребята. Кто-то кричал, чтобы тащили оглоблю (рядом находился конный двор, и стояли повозки). Но всех угомонил подбежавший бригадир Митька (кстати, брат моей былой спасительницы Милы). Он сразу понял, что я действую грамотно, раскалывая кулаками лед (не зря гирей баловался!), и весело приободрил меня возгласом: «Какая оглобля? Это же «Красин» (известное имя арктического ледокола)! Только на мель не сядь!».

Ия даже заулыбался. Куда делся мой испуг. Я тут же включился в игру и, буквально спустя минуты, высвободился-таки из полыньи.

Сил еще хватило на то, чтобы добежать до ближайшей избы одного из моих товарищей и отогреться на печи, заодно просушить одежду.

С того времени я усвоил, сделав тогда для себя открытие: немалую энергию в человеке пробуждает чувство уверенности в своих силах, да еще если рядом имеешь поддержку такого же уверенного человека, не то что не поддающегося панике, но еще и не теряющего при этом другого важного чувства – чувства юмора…

32

Прошли годы. Я учился в горьковском железнодорожном училище. Приехал на летние каникулы в родное село. И, конечно же, поспешили с ребятами на пруд. И тут случилось маленькое, не забываемое чудо. Оно случилось во мне, точнее в моей душе.

Я, как и в былые годы, раскинулся на траве, с удовольствием вдыхая запах ромашек, смотрел в небо, загорал. Только не было того мальчишеского оживления, задора, тех дружеских подколов, которыми когда-то полнилось наше общение. Ребята загорали, как и я, наслаждаясь природой, нет-нет да перекидываясь шутками.

Меня же охлаждала легкая грусть от того, что рядом не было моей подруги. Она не могла приехать. А я лишь пытался представить, как было неплохо вернуться в наши солнечные дни вдвоем… И тут на меня нашло то самое, но необычное на этот раз поэтическое вдохновение. Да не только поэтическое! В моей романтически настроенной душе вдруг стали возникать мелодичные рифмы. Именно мелодичные. Слова и музыка рождались одновременно, они выплывали неведомо откуда и, как бы само собой получалась песня. Вот она:

Может быть, это все только кажется мне, Может быть, затянулось во сне?

Ябоюсь, что проснусь и к тебе не вернусь

Вуходящей из жизни весне.

Только в песне моей приласкаю тебя, Страстным сердцем безумно любя. Посмотри мне в глаза, не стесняйся сказать, Что немножко, но любишь меня.

Обними и послушай, как сердце зовет

И тревожно, и радостно бьет.

Ятебя украду, я на это пойду, Мы сбежим с тобой в детство мое. Васильки и ромашки тебе покажу, На зеленый ковер усажу,

У родного пруда, где склонилась ветла, Поцелуем слезинку смахну.

__________

33

Речка

Тема реки неотъемлема от темы пруда. И не только потому, что «лишняя» вода из пруда течет в речку. С ней связаны «родственные» не менее впечатляющие воспоминания. Особенно о рыбалке. Да и обещал же читателю рассказать об этом.

Я уже упоминал о красавице Ежати в самом начале описания родных никулинских мест. О ней я поместил зарисовку в своей книге «Лазурные дали», изданной к моему 65-летию. Сейчас наступает время совсем другого юбилея. И обращаясь к своим воспоминаниям, трудам, как-то смело подумываешь: а ведь мало что меняется. Но это – в творческой жизни, которая, слава Богу, бурлит по-прежнему, как речка Ежать, – не пересыхая. Но если посмотреть на себя в зеркало, то с удивление (и немалым) обнаружишь: оторвался от реальности!

Однако же ведь творческая жизнь – это тоже реальность. К ней и возвращаюсь.

…Ежать вызывает во мне особые чувства. С ней связано очень многое. До сих пор, стоит мне мысленно вернуться к ней, и я начинаю ощущать, как ноги мои ступают по песчаному дну, как обтекает их чистая родниковая (родников – множество по берегам) журчащая вода и как нет-нет да стукнется в ноги любопытная рыбка. А если немного постоять в воде, то пальцы начнет щекотать далеко не премудрый пескарь.

Рыбы в речке много. Ее можно бывало ловить не только корзиной, но и решетом. Правда, корзиной, особенно большой, сплетенной из ивовых прутьев, или «плетюхой», как ее называют в селе, налавливаешь больше. А если полезешь не только в траву, но и в густущие корни ивняка, оттуда можно выбить ногой и приличного окуня, а то и налима.

Ежать точнее (и милее) называть не рекой, а речкой. Хотя под ближайшим от нас селом Лодыгином (сейчас от села остался лишь один дом), кстати, выше по течению, она вполне достойна быть названной рекой: довольно

34

широкая и глубокая. В ней какой только рыбы нет. Сельчане на ночь ставили донки и вылавливали таких налимов, что иной экземпляр приходилось нести на плече.

Бредешком из-под кустов вытаскивали жирную плотву, толстолобика, жереха, здоровенных «горбачей» окуней.

В районе нашего села Никулино речка была особенно живописна. Я знал места, в которых было особенно много рыбы – плотвы, окуней, пескаря. Попадались и караси – белые, красные (лучше – золотистые).

Одно из таких мест мне особенно памятно. Оно начиналось сразу после переката прямо напротив села. Широкое песчаное дно, по которому переезжали подводы, скатом уходил в глубь реки, которая делала поворот. И на этом повороте кустился ивняк. В его корнях, под ветками, роилось столько рыбы, что, казалось, ее можно было ловить даже руками. Но на деле даже корзиной не всегда получалось поймать добычу. Было глубоко, и, опускаясь в воду, мы распугивали рыбу. Если что и попадалось, так это была отдельная наивная рыбешка. А вот на удочку ловить было интереснее.

Я приходил рано, не было и четырех часов. Разувался, закатывал штанины и переходил речку вброд. Насаживал червячка и забрасывал в то место, где течение делало круг и замедлялось настолько, что поплавок почти стоял на месте, тем более еще и ветки, опускавшиеся в воду, сдерживали течение. Сам я прятался за кустами. И с того момента, как поплавок оказывался на нужном месте, весь мир для меня сводился к этому бело-красному гусиному перу, торчавшему из воды. Нет более сильного жизнеутверждающего чувства, чем предвкушение поклевки в ранее тихое утро! Село еще не проснулось, не выгонялось стадо, а ты, обласканный природой, уже полон жизни и оптимизма…

Но вот поплавок качнулся, именно качнулся, а не «клюнул», затем качнулся еще раз, уже заметнее, и как-то странно неспешно кто-то повел его, но, не погружая, а по кривой, почти по кругу. Подсекать или ждать, как пойдет под воду? В теле – дрожь, возбуждение, рука невольно дергается, но я укро-

35

щаю охотничий инстинкт, терплю и жду… Поплавок замирает. Не понравился червяк или укололась жалом крючка? Набираюсь хладнокровия. Но вот поплавок снова качнулся и, погружаясь, поплыл под кусты. Вот он – апогей радости! Спокойно и решительно подсекаю – есть! Рука ощущает добычу. Веду ее от кустов, благо рыба ведет себя спокойно. Вытаскиваю на берег чтото странное шевелящееся в траве. Так это же налим! Граммов на триста потянет. Никогда раньше не ловил на удочку налима. Снимаю лениво сопротивляющуюся скользкую рыбу, бросаю ее в сшитую из старой рубахи сумку и опускаю в воду подальше от кустов, чтобы не отпугнул других обитателей омутка. Уже есть, чем похвастаться.

Дрожащей рукой насаживаю нового червяка, забрасываю в то же место. Не проходит и минуты, как поплавок так же, как и в первый раз, медленно качнулся. Я реагирую уже спокойнее, со знанием дела. И вытаскиваю опять такого же налимчика. Хороший клев! Хорошее начало. Значит, ближайший час должен быть для меня звездным, точнее рыбным. Посмотрим, посмотрим…

Забрасываю удочку туда же. Но поплавок почему-то ушел под воду. Зацепило за корни! Медленно тяну леску, боясь оборвать удочку. Вдруг - резкий рывок леска мгновенно натянулась, и удилище едва не вырвалось из моей руки. Едва успел подхватить его другой рукой. Леска очертила траекторию пущенной стрелы, и я почувствовал, как сильное тело рыбы гнуло удилище в одну сторону, в другую. Тянуть рыбу к себе было опасно: не выдержит леска или оборвется губа у рыбы. Опасаясь опустить рыбину, я дал ей возможность покружить на натянутой леске. И только, ощутив ее ослабшее сопротивление, потянул к берегу. Рыба взметнулась к поверхности воды, глухим всплеском нарушив тишину, и выгибаясь на крючке, полетела низко над травой, упала к моим ногам. Здоровенный окунь заглотил крючок так, что вытащить его оказалось проблемой. Я быстро срезал прутик, выстрогал рогульку и наконец-то освободил крючок…

36

Ранним утром крупная рыба попадалась на удочку и на мели, где охотно брал пескарь. В одном месте речка имела болотистые берега и заросла так, что только в середине оставалась довольно узкая ленточка чистой проточной воды. Забрасывать удочку, не подходя близко к воде, позволяло длинное ореховое удилище. Клевало хорошо. Я то и дело подсекал то пескаря, то окунька, то небольшую плотву. И быстро свыкся с мыслью, что иной рыбы тут и никогда и не водилось. И вдруг после очередной жадной поклевки я подцепил плотву, которую, боясь упустить, тащил почти по самой траве, согнувшимся удилищем. Хорошо, что шокированная рыба почти не сопротивлялась. И только, когда я бросил ее в свою самодельную сумку и опустил в воду в траву, она пришла в себя и забилась, пытаясь освободиться из плена. На всякий случай я проверил, насколько прочными были швы на сумке.

И вновь мне повезло. Так же решительно поплавок ушел под воду. Умеренная подсечка, и от ощущения упругого сопротивления добычи вновь заколотилось сердце. Но, выводя рыбу из травы, куда она метнулась, не выдержало удилище. Резко сломавшись, оно ослабило леску. Почувствовав свободу, рыбина устремилась в заросли. Все, упустил добычу! Выбираю свободную леску руками, и вдруг – рывок! Леской едва не обрезало палец. Не ушла все же! Держа леску натянутой, я, как был в ботинках, так полез в них в воду, пробираясь по натянутой леске к добыче. Толстая плотва запуталась в траве. Я удачно ухватил рыбину и вместе с травой, которую вырвал с корнями, прижал к животу. Теперь-то уж точно не уйдет! Счастливый, выбираюсь на берег, освобождаю удочку и кладу сопротивляющуюся рыбину в сумку.

Сумка увесистая!

Рыбалка была и остается для меня увлекательным занятием. Особенно прекрасны рыбацкие зори. Красота тех мест, в которые приходишь с удочкой, порой завораживает, и не столько думаешь об улове, сколько вообще ни о чем не думаешь, а просто насыщаешься красотой мира природы…

Нет прекрасней поры на реке, Когда в легком тумане весеннем

37

Блестки солнца в росистой траве, Словно бусы, рассыплет мгновенно. Хорошо, что сейчас не клюет И не плещется рыба нигде, Очарованный взор не спугнет

Поплавок – жалкий прыщ на воде…

___________

Никулинская средняя школа

Собственно, в моем повествовании о школьной поре и идет речь. Но дело в том, что именно Никулинская общеобразовательная средняя школа заслуживает того, чтобы о ней сказать большее. Она сыграла значительную роль в формировании моей личности, и особенно тех качеств, которые я образно называю той «закваской», благодаря которой и сегодня во мне продолжает «брожение» творческая мысль.

Здесь прошел новый яркий период мой жизни, более серьезный, т.е. осмысленный, в котором я уже почти отошел от детских игр. Здесь мои увлечения некоторыми занятиями как забавами перешли в новое качество. Я понял, что мне необходимо с помощью этих занятий вырабатывать умения и навыки, которые непременно пригодятся в жизни. И вообще я пришел к убеждению в безусловной пользе любого дела, за которое брался, которым занимался. Впоследствии так это и оказалось. Умение вдеть нитку в иголку, заштопать дырки на одежде, истопить печь и сварить свекольник, грамотно написать сочинение, разобраться в физических законах, сыграть на гитаре, гармошке… Все это и многое другое мной бывало востребовано не один раз. А что-то перешло в то, чем занимаюсь вот уже десятки лет. И занимаюсь в данную минуту. Я научился мыслить и писать, причем, писать не только сочинения в школьной тетрадке, но и рассказы, стихи. Правда, назвать их про-

38

изведениями можно с большой долей условности. Они отдаленно напоминают те пределы, в которых звучит камерная музыка. Повторяю: пределы, но не сама музыка.

Я с большим интересом и серьезно занимался русским языком и литературой, своим физическим развитием и немного музыкой.

Школа сильна прежде всего учителями. Мне на них повезло. С некоторыми из них мы уже тогда сдружились и потом навсегда оставались друзьями.

Русский язык и литературу нам преподавала Полина Ивановна Глазова, впоследствии заслуженная учительница. Много с нами занимался ее муж, преподаватель истории, географии, известный уже читателю Александр Иванович Глазов. Я довольно часто бывал у них дома, пользовался их библиотекой. Особенно увлекся Чеховым, рассказы которого читал с самодеятельной сцены.

Именно тогда стал пробовать сочинять стихи. Некоторые мне более– менеее удавались. Мои критики супруги Глазовы разбирали стихи, как говорится, «по косточкам», не делая никаких скидок, на которые я, однако, надеялся. Потом смирился. А позже, можно сказать, привык и даже ждал критических оценок, в которых содержались подсказки, как усовершенствовать произведение. Вот эти уроки мне сослужили очень большую пользу. Меня научили держать удар. И это очень пригодилось мне в будущем своем (журналистском, научном) деле, в котором критические оценки, замечания неизбежны. И не каждый способен относиться к ним безболезненно.

Мне не давалась физика. Нет на троечку я вытягивал, точнее меня вытягивали, помогая «за активное участие в общественной жизни». А вот этого, как раз и не надо было делать (рассуждаю я сегодня). Позже понял, что действительно «благими намерениями дорога в ад вымощена».

Но вот появился новый молодой учитель по физике Василий Петрович Латников. Он оказался принципиальным и очень требовательным. Я почув-

39

ствовал это на первом же уроке, когда он мне, «первому парню на деревне» «всыпал» двойку.

Так получилось, что Василий Петрович поселился в пустующем доме у нас в соседях. А по вечерам у нашего дома собирались ребята. У меня были гири, самодельная штанга, по которым скучали крепкие руки. Мы играли на гитаре. Занимались шутки ради борьбой…

Молодого физика это заинтересовало. И он предложил мне сделку: я обучаю его игре на гитаре, жонглированию гирей, а он меня «научит любить физику». И в прямом смысле ударили по рукам. Так учителя ученик учил шевелить пальцами, перебирая гитарные струны, а учитель ученика – «шевелить мозгами».

Замечательные отношения установились между нами. На каждом уроке Василий Петрович обязательно спрашивал меня, причем, не менее двух раз: по домашнему заданию (как подготовился) и по новой теме, которую только что объяснил (как я ее усвоил). А позже, когда я достаточно комфортно чувствовал себя в физике, почти «научился любить» этот предмет, учитель позволял себе немножко и «спекулировать» на мне. Когда ему необходимо было отлучиться, например, поехать в райцент, в РОНО, то урок не отменялся, а его поручено было проводить мне. Так что в выпускном классе я свободно мог преподавать физику, о чем никогда не мечтал, но к чему появился вкус. И что хочу подчеркнуть сыграло свою несомненную роль в том профессор- ско-преподавательском деле, которым я занимаюсь и по настоящее время.

Кстати, моя будущая жена, Тоня Каманина сидела на первой парте и таращила на меня рафаэлевские глазищи. Потом постоянно вспоминала подобные школьные эпизоды.

Ну и Василий Петрович оказался способным учителем-учеником. У него оказался хороший голос, он научился петь под гитару. Мы с ним ловко перекидывались пудовиком, двадцатикилограммовкой. Надо было так бросать напарнику гирю на расстоянии трех-четырех шагов, чтобы она перевернулась в воздухе, а напарник принял ее, ухватив за дужку.