Этюды о жизни и криминологическом творчестве
.pdf
181
вушкам и парням прощалось «ритуальное воровство» – ради получения средств для оплаты расходов на посиделки100.
Рыцарский идеал, рыцарское состояние души человеческой – это своего рода индульгенция, выдаваемая определенным сословием или даже всем народом самым настоящим преступникам, но которым «грехи отпускались» как защитникам чести, справедливости, отважным воинам и т. д. Например, таким вошел в историю (681-683 гг). фракиец Спартак. Он служил в частях римского войска, дезертировал, занимался разбоем в горах, был схвачен и должен был стать гладиатором, но бежал с группой таких же пленников, которые должны были убивать или быть убитыми на цирковой арене. Эта группа сбежавших превратилась в шайку разбойников, занимавшихся набегами. Разбои Спартака приобрели такой характер, что стали невыносимыми для населения, и оно вынуждено было обратиться к Риму за защитой. Но погиб «великий разбойничий атаман» действительно смертью свободного человека и честного солдата,101 т. е. проявив тот самый рыцарственный строй души, который и был воспет в литературе.
Полна таких примеров и Святая Русь. Достаточно вспомнить вольных казаков Стеньки Разина, революционный (а)морализм которого охватил народные массы, революционный террор в России 1860-1917 годов как незаконный метод борьбы с законным порядком. В силу культа революционной святости, который терроризм возводил в подвиг, общественность преклонялась перед террористами. И террористы при такой общественной поддержке чувствовали себя героями. Например, убийство эсерами министра внутренних дел В.К. Плеве было с одобрением встречено в обществе. Убийство, воровство, т. е. посягательство на личное имущество, воспринимается в народе как очевидное уголовно наказуемое преступление, но преступление против государственной собственности, против казны народ «ставит решительно ни
100Там же. С. 69.
101См.: Моммзен Т. История Рима.Т.3 / Пер. под общ. ред.Н.А. Машкина. М., 1941. С.70–
182
во что». И сегодня в массовом правосознании остается довольно устойчивым убеждение в том, что «правда, отраженная в обычае, справедливее закона»
102.
Очевидно, что преступление как мера ценностного отношения к окружающему миру прежде всего признавалось или не признавалось (и ныне признается или не признается) таковым, никак не по воле государственной, выраженной в норме уголовного закона, а под воздействием господствующего в правовой жизни обычая, этической нормы. И, таким образом, преступление общепринятым может быть только в том случае, когда оно одинаково, т. е. всеми участниками общественных отношений воспринимается именно как общественно опасное, противоправное и уголовно-наказуемое деяние.
Но «тот случай» выражает идеальное (или наивное?) представление о преступлении как однозначно злонамеренном проявлении воли, подлежащем уголовному преследованию. В реальной жизни, например, убийство (даже самоубийство) как умышленное лишение жизни человека человеком во все времена оценивалось и ныне оценивается по-разному, даже с позиции права: убийство матерью новорожденной дочери (но не сына, будущего воина) в слишком многочисленном семействе как жестокий варварский обычай славян и убийство матерью новорожденного ребенка как преступление у современных русских славян; самоубийство как ритуальный самурайский акт морального самоосуждения; как самопожертвование в форме добровольного сжигания жены с трупом мужа у древних славян и, наконец, как преступление (вид убийства), запрещенное только петровскими «Воинскими артикулами» (1715 г.) и караемое… смертной казнью, и др.
Что касается самоубийства, то и сегодня оно не может быть оценено однозначно. Например, мы с негодованием отнесемся к террористусмертнику как к преступнику, но солдата-смертника, подорвавшего себя вместе с подступившим к нему врагами, удостоим награды. Чем же отличаются между собой подвиг и преступление?
102 Там же. С. 67.
183
Просвещенному читателю известен хрестоматийный исторический пример – заказное (по найму) убийство в Мексике Л. Д. Троцкого. Его убийца (киллер) Рамон Меркадер был осужден в этой стране к 20 годам лишения свободы. Но в другой стране этот человек был удостоен звания Героя Советского Союза. Организатор же убийства был удостоен высшей награды СССР
–ордена Ленина.
Впоиске ответа на заданный выше вопрос, очевидно, следует исходить из соотношения добра (подвига) и зла (преступления), о чем я писал выше. В принципе это, вроде бы, верный путь к постижению истины. Но, увы, желанная истина, как мифическая сирена Одиссея, будет уводить нас все дальше, пока мы окончательно не утратим питающего нас оптимизма перед осознанной бесперспективностью этого пути. Известно же, что добро и зло в определенных случаях легко поменять местами; и вовсе не манипулируя этим, а добросовестно усматривая в том и другом случае – подвига и преступления – долг и превосходное намерение (по Гегелю), например, намерение истребить дурное (зло). В этом случае субъект, совершающий убийство, находит в нем «удовлетворение чувства своей правоты, права вообще, и уверенность в дурных свойствах другого, его неправоты по отношению ко мне или к другим, по отношению к миру или народу вообще»103. И в таком убийстве «исчезает» всякое различие между добром-подвигом и зломпреступлением.
Но такого не должно быть в условиях конкретной правовой реальности, в рамках действующего законодательства, «должные» нормы которого, говоря словами Еллинека, представляют собой «минимум моральности»104. Поэтому общественно опасное деяние, хотя и является основанием уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ), но, как отмечал П.А. Сорокин, не является преступным по своей природе105. Преступление, по мнению социолога и
103Цит. по: Гегель, Г.В.Ф.. Указ. соч. С.188.
104См.: Сорокин, П. А. Человек. Цивилизация. Общество / Общ. ред., сост. и предисл.
А.Ю. Согомонова: Пер. с англ. М.,1992. С.79. 105 Там же. С.61.
184
правоведа, не является определением теоретическим, поскольку оно изучается не с точки зрения сущего, а с учетом практической необходимости. И потому преступление есть «определение практическое, исходящее из принципа долженствования и отвечающее на вопрос: что должно считаться преступлением, а не на вопрос: что есть преступление и чем оно вызвано»106. Очевидно, что главным образом первый вопрос будет интересовать криминалиста, второй – криминолога.
Преступность как свойство уголовно-наказуемого деяния определяется волей законодателя и выражается в обязательных признаках состава преступления. Данный состав и применяется в качестве своего рода шаблона, который «накладывается» на конкретное событие или конкретный процесс в том случае, когда есть основания видеть в них, угрозу, представляющую для (криминологической) безопасности объекта, охраняемого уголовным законом.
Вмногообразии этических систем (субъективной, объективной, гражданской, военной, авторитарной, гуманистической и иной этики), субкультур, национальных культур, национальных правовых систем находит выражение сама общественная жизнь, постоянно изменяющаяся во времени и пространстве. И этот процесс изменения есть не что иное, как реализация универсального закона жизни – единства и борьбы противоположностей. В этом процессе через сложное и опять-таки противоречивое мерило нрав- ственно-правовой соразмерности (справедливости) тот или иной акт социального поведения может быть либо криминализирован, либо декриминализирован, а в определенных случаях игнорирован законодателем, правоприменителем, или криминалистом.
Вэтом отношении показательным примером может служить так называемое «преступление во имя чести», особенно распространенное, например,
встранах Среднего Востока. Речь идет об убийстве обычно женщины, поведение которой контролируется сообществом. Поступок, противоречащий
106 Там же. С.66.
185
установленным в сообществе правилам (замужество против родительской воли, воспротивление насильственному браку и т.п.), в соответствии с «требованиями чести» является основанием для нравственно санкционированного убийства. Исследователи этого феномена указывают, в частности, на тот факт, что в Иордании десятки женщин предпочитают находиться в тюрьме, дабы уберечь свою жизнь от такого «убийства во имя чести» «за аморальное поведение», в котором их обвиняют близкие 107.
Как пишет об этом Л. А. Резниченко, в странах, где наблюдается распространенность такого рода убийств, виновные практически остаются безнаказанными ввиду уклонения государства от вмешательства в подобные дела. А во многих странах уголовные кодексы еще с колониальных времен содержат нормы, освобождающие от ответственности членов семьи, совершивших убийство женщины «во имя чести». В других странах сложилась соответствующая практика толкования законов, которая направлена на освобождение от ответственности за убийство «во имя чести»108.
Но можно привести и противоположный этому пример: когда высокопоставленный нижегородский чиновник за неоднократное получение взятки в крупном размере с вымогательством (40 тысяч долларов – с предпринимателя) получает по приговору суда семь лет лишения свободы в колонии строгого режима, буквально оправдывается общественным мнением. Осужденному как бывшему главе районной администрации сочувствует даже мэр Нижнего Новгорода, выражая «сожаление по поводу черсчур сурового приговора» и называя осужденного «наиболее порядочным из всех бывших глав районов города, которому нашлось бы место и в новой команде чиновников»109. Что не менее интересно, другие чиновники, занимавшие такие же по-
107 См.: Резниченко, Л.А. Стратегии борьбы с «преступлениями во имя чести» //Российское издание «Бюллетеня ИНТЕРАЙТС» / Л.А. Резниченко. 2001. №5 . С. 72.
108Там же.
109Кузнецов, В. С ног на голову. Бывший чиновник получил суровый приговор и… сочувствие нижегородцев / В. Кузнецов // Российская газета. 2003. 4 июля.
186
сты (главы района), откровенно признались, что на месте осужденного коллеги мог оказаться любой из них.
Казалось бы, поступку бизнесмена, который восстал против чиновничьего вымогательства, или, как он сам определил вымогательство с него 40 тысяч долларов, был вынужден обратиться в правоохранительные органы, должны были радоваться другие предпринимателя, но, увы, те смотрят на него почти как на Павлика Морозова. А что касается чиновников, то с их стороны бизнес «восставшей» жертвы вымогательства подвергается отныне жесткому прессингу.
Размышляя над этими событиями, В. Кузнецов пишет: «Грустно, но факт: несмотря на уголовный кодекс, который предписано чтить, в нашем обществе существует и неписаный свод законов, «понятия», уважаемые порою посильнее всяких кодексов»110. Речь идет о тех понятиях, нравах, которые составляют основу соответствующего образа жизнедеятельности особой когорты людей. Это, в частности, торгующее собой или вымогающее чиновничество, а также живущие за счет их продажности, преступности предприимчивые люди. Понятия, нормы, по которым живут те и другие, не совпадают с уголовным законом, но в их сознании – уголовный закон не совпадает с их понятиями.
Весь этот сложный образ жизнедеятельности именуется одним словом
– «коррупция».
Преступление – это ценностное понятие. В нем всегда была выражена ценность, т.е. важность, или значимость определенного вида, прежде всего, сознательного действия или поведения. Платон, например, все несправедливые поступки разделял на умышленные и неумышленные. Значимость их оценивалась с позиции общественной морали, а именно по категориям зла, несправедливости, ложности, непорядочности, грубости и т. п. Таким образом, этика как наука, изучающая мораль была призвана решать практические,
110 Там же.
187
жизненные проблемы, в том числе проблему преступления, уже с древности выступала в качестве «практической философии»111.
В этом плане акцент в оценке генезиса преступного поведения смещался в социальную сферу, что обусловливалось и в целом развитием общественной жизни. Переходя от стадного, племенного образа жизни к более упорядоченной и сложной ее, общественной форме, люди начинали поновому смотреть на мир, на свое место в нем, вырабатывать новые механизмы регулирования общественных отношений и в частности защиты от преступления.
Эти процессы порождали конфликты, поскольку привычное, естественное поведение, многие поступки людей, вполне допускаемое в стадном сообществе, а в определенной мере в ранних обществах, теперь же искусственно (изданным законом) запрещались, и нередко под страхом жестокого наказания, что неизбежно вызывало противодействие закону.
Природа таких конфликтов в особенности объяснялась, во-первых, несовершенством закона, во-вторых, пренебрежительным отношением к закону. Например, размышляя о роли и значении «дедовских законов», или обычаев, Платон утверждал: «Если их хорошо установить и ввести в жизнь, они будут в высшей степени спасительным покровом для современных им писаных законов. Если же по небрежности переступить границы прекрасного, все рушится…»112.
Несовершенство закона, вступавшего в противоречие с обычаями, вызывало чувство несправедливости. Но это естественное протестное чувство должно быть подчинено осознанию как раз обратного: справедливости писаного закона. По убеждению Сократа, убежденного сторонника законности, естественные (божественные) законы и писанные человеческие законы одинаково справедливы, поэтому люди должны единодушно повиноваться зако-
111См.: Словарь по этике / Под ред. А.А. Гусейнова и И.С. Кона. – 6-е изд. М.: Политиздат, 1989. С.420.
112Платон – Законы (2-я страница книги). [Электронный ресурс].
188
нам. Но эти сократовские положения о тождестве законности и справедливости были адресованы идеальному, т.е. желаемому состоянию законодательства. В действительности такое качество законов не отвечало критериям должного, больше того, вызвало протестное отношение даже у самого Сократа. Например, когда правители Афин приняли закон, запрещающий обучение искусству слова, Сократ открыто его высмеял и отказался следовать законным предписаниям. Таким образом, он оставлял за собой право, как ни парадоксально это звучит, на совершение «справедливого» преступления, или нарушение несправедливого запрета.
И был несправедливо осужден за свои убеждения, направленные против идеологии власти, оклеветанный обвинителями в безбожии и развращении молодежи, которую фактически учил мудрости, воздержанию от распущенности и дерзости. «Истина власти, – пишет проф. В.С. Нерсесянц, – одержала верх над властью истин… он проиграл свое уголовное дело расчетливо, мудро, красиво, выиграв тем самым дело всей своей жизни» 113. Подвиг и преступление слились в единое целое.
Справедливость восторжествовала вскоре. Афиняне, осознав себя введенными в заблуждение, осудили обвинителей Сократа. Сократу же была сооружена бронзовая статуя.
* * *
Преступление и социальный прогресс.
Раскрывая данный аспект своего воззрения на преступление, т.е. как органическую составляющую социокультуры, социального развития, не могу обойти вниманием социолога и писателя, основателя французской социологической школы Эмиля Дюркгейма. Излагая свои взгляды на преступность,
113 Нерсесянц В.С. Сократ. [Электронный ресурс], – Режим доступа: http://www.klex.ru/760 (дата открытия документа: 03.07.2015 года)
189
ученый обращался к «преступлению Сократа», приводя этот исторический факт в качестве аргумента для подтверждения своей идеи о нормальности преступления в обществе и даже определенной его полезности как «прелюдии к реформам». Дюркгейм писал: «Действительно, сколь часто преступление является лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит!»114. На это восклицание можно ответить: чрезвычайно редко! Лишь в уникальных случаях (типичный образчик – сократовский случай) то, что осуждается как преступление, несет в себе нечто такое действительно новое, которое в будущем, прогрессивно изменяя, обновляя и обогащая мир, приобретает значение нового всеобщего правила, новой нормы.
Вывод, сформулированный выше, очевидно, может быть воспринят не без иронии. И это закономерно, поскольку известный общий алгоритм любого познания предполагает на первом (из трех) этапе именно сомнение: этого не может быть. Как ранее не могло быть, точнее, не допускалось, по убеждению широкой юридической общественности, нормального отношения к преступности, т. е. признания ее нормальным для общества явлением – «общество без преступности совершенно невозможно»115.
Рассмотрение преступления относительно к социальному прогрессу позволяет увидеть его в разных ипостасях: как социальный зародыш прогресса и как социальный катализатор (от гр. katalysis разрушение), т. е. элемент, ускоряющий или замедляющий социальное развитие. «Преступление, – замечает Г. Тард, – явление социальное …но в то же время и антисоциальное, как рак, участвующий в жизни организма, но содействующий его умерщвлению»116. «Раковая» ипостась преступления – общеизвестная криминологическая аксиома. Что же касается других ипостасей, то вряд ли научная общественность будет также единодушна в признании их бесспорности.
114Дюркгейм Э. Норма и патология // Социология преступности. М., 1966. С. 4243.
115Дюркгейм Э. Норма и патология // Рубеж. Научный альманах. Сыктывкар. 1992. №2. С.83.
116Тард Г. Указ. соч. С.317.
190
Итак, преступление как элемент, составляющий (выражающий) преступность, тоже является нормальным, т. е. закономерным. Согласен, если к то возразит: «преступление – это ненормально». Но ведь закономерно. Соответствует объективному закону общественной жизни. Другое дело, что не соответствует условно установленному людьми, т.е. условному закону.
Это следует учитывать тем, кто в патриотическом порыве призывает к «выжиганию каленым железом» или разрубанию (топором, естественно) этого «гордиева узла», под которым понимается преступность
В частности в преступлении находит выражение та или иная социальная закономерность, проявляется действие социального закона. Ни одно преступление в ряду ему подобных не является случайным. В преступлениях тоже находит выражение та или иная основная линия развития социальной системы117. В этом, в частности, проявляется системность преступности.
«Линию развития» можно представить как направление социального прогресса. И преступление в таком случае выступает как одномоментное проявление этого прогресса, в котором «приемы совершения преступления сообразуются с общим курсом социальной эволюции»118. В преступлении запечатлены следы прошлого и обозначены признаки будущего, причем не обязательно с криминальной сущностью. «Признаки будущего» в рассматриваемом явлении указывают на его оригинальное функциональное качество, благодаря которому преступление можно представить как «социальный зародыш прогресса».
Прогресс означает поступательное движение, развитие, эволюцию. Причем развитие получают различные явления общественной жизни, в том числе и преступность. Например, по наблюдению Г. Тарда, некогда страстная, гордая и грубая преступность (старой цивилизации) эволюционировала в
117См.: Краткий словарь по социологии / Под общ. ред. Д.М. Гвишиани, Н.И. Лапина; сост. Э.М. Коржева, Н.Ф. Наумова. М.,1989. С.74.
118Г. Тард. Указ. соч. С.308.