Этюды о жизни и криминологическом творчестве
.pdf
191
корыстную, сластолюбивую и утонченную преступность (новой цивилизации)119.
Каким, например, по сущности можно назвать прогресс, результатом которого явилось развитие орудий созидания и орудий убийства?
С одной стороны, из возможности убивать было выведено право на убийство, от преступления берет начало война как «выражение обоюдного преступления»120, хотя может находить и политическое оправдание – «освободительная», «справедливая», даже «священная» и «миротворческая». Не так просто сегодня разобраться, с чьей стороны – «белой» или «красной» гвардии – следует считать справедливой или освободительной гражданскую (не в том смысле, что не милитаристическую, а между гражданами одной страны) войну в России 1917-1922 годы прошлого столетия. Кажется, гораздо проще найти сходство таких войн с бандитскими «разборками» (да простит меня читатель за вульгаризм).
Можно привести массу тому примеров. Один из них взят из архивных материалов о добровольном участии нижегородских милиционеров в установлении Советской власти в Сибири, а именно, в борьбе с «бандами Семенова». Так тогда именовали казачье войско генерал-лейтенанта Г. М. Семенова, одного из руководителей антибольшевистского движения. В одном архивном документе есть описание гибели группы добровольцев, а именно о том, как раненных плененных милиционеров семеновцы изрубили саблями в куски.
Другой пример как свидетельство еще большей жестокости описан в воспоминаниях Н. Базилевской, дочери барона Врангеля, командующего белогвардейской Добровольческой армией. Базилевская вспоминает о расправе с арестованными белогвардейцами: «Большинству же арестованных привязали к ногам мешки с камнями и сбросили в воду. Когда белые через какое-то время взяли Ялту, то водолазы увидели в море целый лес из утопленников.
119Там же. С.292.
120Там же. С.319.
192
Их тела, прикованные ко дну, буквально стояли, плотно прижавшись друг к другу»121.
Однако, если речь идет о прогрессе как движении вперед через борьбу противоположностей, трудно отрицать, что и эта война как «обоюдное преступление» не служила фактором социального прогресса. Война, по убеждению Г. Тарда, в конечном счете «увеличивает поле мира, как преступление увеличивало некогда поле честности»122.
Можно осуждать закон Линча, но невозможно отрицать объективную необходимость самопроизвольного установления во всех обществах в период их образования подобного обычая, который правоведы оценивали как «соответствующий деятельности современного прокурора»123.
И здесь позволю себе вновь обратиться к историческому эпизоду осуждения и лишения жизни Сократа за преступление, которое сегодня можно назвать завоеванием и символом демократии, – независимость мысли и свобода слова. Однако вмененное в вину преступление послужило на благо его стране, да и всему человечеству: оно «помогло сложиться новой морали и вере, в которой нуждались жители Афин, ибо традиции, в соответствии с которыми они жили, до этого, не соответствовали более существовавшим условиям жизни»124.
Академик А.Д. Сахаров, к счастью, избежал полной участи Сократа, однако за идеи демократизации и милитаризации общества, утверждения интеллектуальной свободы, выражение протеста против ввода советских войск в Афганистан был лишен звания (трижды) Героя Социалистического Труда, всех государственных наград и отправлен в ссылку.
Из некогда преследуемых диссидентов (от лат. dissident несогласный) выросли современные правозащитники.
121Дочь барона Врангеля: «Отец умер не своей смертью» // Аргументы и факты. 2003. №7.
122Тард Г. Указ. соч. С.324.
123Там же. С.288.
124Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 87.
193
И очень уместно привести последующие размышления Э. Дюркгейма по поводу свободы мысли, которой мы пользуемся сегодня и которая, будучи преступной, тем не менее, оказалась полезной «как прелюдия к реформе». К этому можно добавить, что и экономическая свобода в России с последующей приватизацией, несмотря на не правовой ее характер, также послужила прелюдией к экономическим реформам.
Обращаясь к «тени минувших времен» – рыцарству, – следует отметить такой интересный факт. Например, как свидетельствуют исследователи, средневековая рыцарская этика сформировалась во многом из убийств и разбоев диких и неукротимых воинов-бродяг. Им было скучно работать в поле, ухаживать за скотом, они занимались грабежами, за счет чего и кормились. Но со временем из буйной вольности сложилось, или выросло замечательное сословие средневековых рыцарей. И что очень важно, их рыцарский кодекс как удивительный институт Средневековья, в конечном счете, сформировал основы этики западноевропейского человека125. Таким образом, буквально из преступности выросла светская этика как элемент развитой цивилизации.
Рассматривая преступление как элемент социального прогресса, обратимся к такой его кардинальной форме, как социальная революция, для которой характерно насильственное преобразование социально-политического строя, общественных и государственных институтов126. Политолог Л. Радзиховский, анализируя российские события августа 1991 – октября 1993 гг., пишет: «Революция – это и есть целенаправленное (или стихийное) уничтожение существующих ранее законов, с точки зрения законов предшествующей эпохи революция есть тягчайшее государственное преступление»127.
Размышления над этими примерами наводят на мысль о том, что, может быть, все-таки следует согласиться с пресловутым положением: цель оправдывает средства? При этом под субъектом целеполагания как процес-
125См.: С.Б. Рыцарство: тени минувших времен.
126Новый энциклопедический словарь. С.1011.
127Радзиховский Л. Конец революции // Российская газета. 2003. 3 октября.
194
са осознания и формулирования цели128 будем подразумевать само общество. И здесь важно заметить, что цель и средства ее достижения не могут быть разными: цель правовая, а средства не правовые (преступные). Целеполагание осуществляется в единстве со средствами и предполагаемым результатом.
По отношению к обществу, очевидно, следует сказать, что цель его развития всегда объективно истинна, т. е. соответствует действительному положению вещей и никогда не может быть порочной, поскольку процесс объективного целеполагания есть выражение действия социальных законов. И в этом случае снимается вопрос о правовой цели и неправовых средствах.
Искаженное представление об этих вещах происходит в субъективном их восприятии и субъективной оценке. В «Философии права» Гегеля читаем: цель оправдывает средства, взятое само по себе, ничего не говорит, и «можно столь же неопределенно возразить, что праведная цель действительно оправдывает средства, а неправедная их не оправдывает. …Однако это положение имеет не просто формальный смысл, под ним понимается нечто более определенное, а именно... делать преступление средством для достижения благой цели»129. Например, для защиты своего блага, своей семьи допустимо убийство (вопреки шестой из десяти заповедей «не убий»). Но это неправовое средство для достижения правовой цели оправдывается конкретными условиями, в которых преступление, примененное во имя возвышенной цели, теряет свойство преступного или не может быть таковым. Больше того, преступление приобретает свойство ценности.
Только осознание такой метаморфозы, как правило, приходит в социокультуру общества много позже. Образно этот процесс можно представить как соответствующий закону перехода количества в качество: новая (не являющаяся криминальной) сущность феномена вначале «набухает» в одном
128См.: Терминология менеджмента: Словарь / Сост. А.К. Семенов, В.И. Набоков.-М., 2002. С.200.
129Гегель, Г.В.Ф. Указ соч. С.189.
195
преступлении, затем «проклевывается» во втором, наконец, «прорастает» в третьем и окончательно освобождается от «шелухи» криминального, переходит в ценность уже в четвертом акте «линии общественного развития», или прогресса.
Как отмечалось выше, во второй ипостаси преступление можно рассматривать как социальный катализатор, т. е. ускоряющий или замедляющий процесс развития общественной жизни.
Банально утверждать, что если совершаются преступления, то это ко- му-то нужно. И не только тому, кто их совершает, но и тому, кто их заказывает, например, в политических, экономических, бытовых и иных целях.
Категория «преступление» исследуется не только лишь как частица глобального общего, преступности, но в собирательном значении, т. е. как «преступность». Преступность, например, в определении проф. А.И. Долго-
вой, |
представляется как «социальное явление, заключающееся в |
нии |
частью населения своих проблем с виновным нарушением уголовного |
запрета»130.
Беда в том, что эта часть невероятно большая.
Однако функциональность преступности заключается, разумеется, не только в «решении частью населения своих проблем». Например, известный нам и в целом в России проф. Ю.Е. Пудовочкин заинтересовался этим аспектом преступности и рассмотрел в ней пяти функций. Причем, сделал это не в целях «барского философствования», а с устремлением к «земной жизни», т.е. к нуждам противодействия преступности131.
Мне тоже этот аспект интересен. В чем-то я согласен со своим коллегой, в чем-то нет. Не это главное. Тем более, каждый из нас индивидуален и хорош (плохим быть просто не может). Дело в том, что, анализируя работы
130Долгова А.И. Преступность , ее организованность и криминальное общество. М.: Российская криминологическая ассоциация, 2003. С. 7.
131См.: Пудовочкин Ю.Е. Актуальные проблемы борьбы с преступностью в Сибирском регионе. Сб. мат. международ. науч. конф. (16 – 17 февраля 2006 г.). В 2 ч. Ч.1. Красноярск: Сибирский юридический институт МВД России, 2006. С. 88 – 91.
196
своих коллег, в том числе и упомянутого Юрия Евгеньевича, я систематизировал мысли в единое «вместилище» – функциональность преступности.
Функциональность преступности – проблема, которая в последние годы привлекает все большее внимание ученых. Тема – не разработанная в криминологии.
Например, опять же Э. Дюркгейм, рассматривал преступность как нормальное для общества явление, обращал внимание в частности на две ее функции: первую – оздоровление общества, ибо преступность является «одним из факторов общественного здоровья»; вторую – на интенсификацию коллективных чувств, преобразующую общество в более чувствительное и взыскательное к малейшим отклонениям от нормального поведения.
В этом отношении для меня представляют интерес размышления американского социолога и философа Р. Коллинза о нормальности преступления. Ученый считает, что, если преступность продуцируется социальной структурой, то в этом заключена определенная необходимость. На преступность возлагаются соответствующие функции, например социального выздоровления. Например, он утверждал, что организованная преступность «стремится к регулируемости и нормальности» и в связи с этим начинает укрощать насилие, конкуренцию и, таким образом, постепенно переходит в обычный бизнес. «Она наилучшим образом работает тогда, когда лучше организована, но чем больше она организована, тем более она становится законопослушной и на свой манер – самодисциплинированной» 132.
Больше того, Коллинз излагал своего рода теорию развития преступности в… государство. Было время, писал ученый, когда политические силы представляли собой самые настоящие мародерствующие шайки воинов или баронов–разбойников и грабителей. И чем успешнее они действовали, тем больше проникались чувством ответственности за поддержание порядка. Бо-
132 Коллинз Р. Социологическая интуиция (Социологическая проницательность): Введение в неочевидную социологию. Перевод с английского В. Ф. Анурина М.: Академический Проект, 2004. С. 528.
197
лее успешные разбойничьи бароны постепенно превращались в блюстителей законов133. «Государство возникало на основе преступности, но для того чтобы выжить, оно было вынуждено создавать правила своего существования, особую мораль»134, заключает Р. Коллинз..
Благодаря этим функциям преступность, проявляя себя в преступлениях, инициирует защитные свойства общества от криминальной скверны, мобилизует социальные силы, укрепляющие нравственное здоровье общества, вырабатывающие своего рода иммунитет от преступности. Общество становится более чувственным и взыскательным к отступлениям от норм135. В целом «сама борьба с криминалом, безусловно, сближает самые разные политические силы»136.
Можно более детально рассмотреть, какие именно функции преступности реализуются через преступления в общественной жизни. Одна из них – функция социальной дестабилизации, или дестабилизирующая функция. Сущность ее заключается в том, что совершенные в определенном месте и времени преступления выводят из состояния устойчивости, постоянства социальную систему, в том числе правовую систему, разрушительное воздействие оказывают на правопорядок и в целом способствуют социальной дезорганизации.
Такого рода воздействие особенно наблюдается в сфере политической, экономической власти, государственно-политической организации общества и ее институтов, избирательной системы, межпартийных отношений и др. Так, перекачку средств из государственного сектора на личные счета в иностранные банки посредством организованных преступлений можно сравнить с обескровливанием социального организма, что не может не сказаться отрицательно на социальном развитии.
133См.: Там же. С 526.
134Там же.
135См.: Дюркгейм, Э. Указ. соч. С.83, 85–86.
136Пызин В. Объективный компромат как элемент иммунной системы общества // Совет-
ник. 1999. №3. С.28.
198
Дестабилизационная функция преступности носит характер дезинтегративный, направленный на разрушение целого на части, что создает значительную угрозу для федерализма России.
Сэтой функцией преступности тесно связана другая – функция противостояния и воспротивления власти, государственному управлению.
Сданной функцией преступности связано инициативное поведение криминальных элементов, как бы «обреченных» быть в оппозиции к уголовному закону, органам власти, действовать наступательно. При этом вовсе не обязательно, чтобы объект их посягательства характеризовался инициирующим поведением.
Названные функции реализуются, например, путем совершения преступлений против государственной власти, против порядка управления, против определенных лиц – государственных, политических деятелей и др.
Можно вести речь об экспансивной функции преступности, то есть о ее постоянном стремлении к расширению сфер влияния. Например, сегодня вся территория России поделена на сферы влияния организованной преступности. Под контролем криминалитета находятся десятки тысяч хозяйственных объектов – государственных предприятий, акционерных обществ, банков и др. Особенно активно криминальная экспансия проявляется в преступлениях, совершаемых в экономико-финансовой сфере, банковской системе.
Криминализация важных институтов социального управления, особенно органов власти, государственного и муниципального управления, правоохранительных органов становится сегодня все более опасным для общества.
Благодаря экспансии преступности не только возрастает количество преступлений, совершенных в определенных сферах общественных отношений, но изменяется и характер самих преступлений. Происходит метаморфоза преступлений, которые приобретают определенные специфические признаки. В их числе выделяются компьютерные, или онлайновые (кибер)преступления.
199
Названные выше функции преступности имеют как бы внешний характер. Через конкретные преступления преступность взаимодействует с различными другими явлениями, оказывает негативное влияние на элементы экономической деятельности, политического режима, например, на уровень гарантированности демократических прав и политических свобод личности, характер государственно-правовой политики и др.
Вместе с тем представляется возможным выделить и функции внутреннего характера, в частности, функции самоорганизации, самозащиты и самоутверждения, регенеративную функцию.
Функция самоорганизации призвана обеспечивать жизнеспособность преступности. При всем желании невозможно представить, чтобы преступность как образ жизнедеятельности могла быть создана и организована по чьей-то воле со стороны. Совершаемые в той или иной сфере общественной жизни преступления, особенно в организованной форме, только на непросвещенный взгляд могут показаться хаотичным их множеством. На самом деле в них выражается внутренняя упорядоченность, которая обеспечивается самим преступным сообществом (в широком смысле этого слова). Самоорганизация реализуется путем неукоснительного следования внутренним правилам, а «следование» это обеспечивается соответствующими средствами: криминальной идеологией, своего рода политикой выживания, развития, противодействия государству, средствами стимулирования, принуждения, в том числе и внутри самого преступного сообщества. И многие из этих средств носят криминальный характер
Функция самозащиты проявляется в «оборонительных» деяниях криминальных элементов, которые реагируют на активное, наступательное поведение объекта их посягательства в целом, отражают или предупреждают угрожающую им опасность, например, в лице субъектов государственноправовой политики в сфере борьбы с преступностью.
Функция самозащиты реализуется в двух формах: чаще насильственной и реже ненасильственной. В первом случае показательными деяниями
200
могут служить, например, такие насильственные преступления, как убийство по найму, или в так называемых разборках в целях устранения свидетелей, оперативных работников; взятка в целях избежания уголовной ответственности; похищение людей с целью выкупа преступников и др.
Во втором случае это может быть массовый «слив» в СМИ компромата (в том числе политического) или клеветнической информации в адрес соответствующих лиц, апелляция через те же СМИ к общественному мнению в целях воспрепятствования следственным действиям, оперативно-розыскным мерам, реализуемым в отношении лиц, подозреваемых в преступной деятельности и проч.
Функция самоутверждения реализуется также в двух аналогичных формах преступлений: а) насильственного характера (террористический акт, захват заложника, различные иные демонстративные насильственные деяния и др.); б) ненасильственного, или популистского характера (оказание самой разной помощи населению, поддержание общественного порядка в определенных местах, пропаганда криминального образа жизни, особенно через СМИ) и т.п.
Регенеративная функция преступности направлена на ее воспроизводство за счет, прежде всего рецидива и рекрутирования девиантов, т. е. вовлечения новых лиц в совершение преступлений.
Что касается второй стороны криминального катализа, то следует отметить, что преступления наряду с преимущественным разрушительным и вредоносным воздействием на общество стимулируют в нем и определенные позитивные процессы.
Так, некоторые преступления, в силу их ситуативных особенностей, можно рассматривать как индикаторные, т. е. указывающие на определенные кризисные явления, которые возникают в связи с неблагоприятными изменениями в экономической, социальной, политической, иной сфере общественной жизни. Эти изменения, в свою очередь, могут быть вызваны различными факторами, которые интересуют криминолога, политика: противо-