3. Интерпретация
Если высказанные наблюдения были верными (на что мы надеемся), если отмечены на самом деле важные текстовые элементы и качества, то их художественные функции более или менее точно укажут на смысл текста. Попытаемся их назвать.
Звуковая (музыкальная и фоническая) сделанность, противопоставление первого и второго полустиший, поэтика жеста – все это создает смысловую антитезу «рыбного дня» и всего прочего.
Мотив цикличности означает муторное, выморочное повторение во времени (на что указывают частотные слова «день», «год»). Однако «рыбный день» и «всё прочее» – лишь разные варианты выморочного времени.
Вода, собственно, и означает у Башлачева время. Плавание – пребывание человека во времени, его историческое бытие (ср. «Ржавую воду», «Час прилива» и др.). Если история – ночной горшок, значит, автор ей не слишком доверяет. И правда, Башлачев рисует профанное время, в котором человек не достает до образа человека, становится рыбой… Здесь отвлечемся на время от мотивов воды, дабы истолковать смежный мотив.
Затрудненная физическая функция (питание, дыхание, речь) – мотив многозначный. Не забудем, что он осложнен превращением человека в рыбу, которое, однако, как бы застряло на полпути, оставив несчастного и человеком и рыбой одновременно. Главное здесь – расчеловечивание. Почему именно рыба? Видимо, важны семы плавания (в воде-истории), молчания (которое читается еще и в социально-нравственном, «бардовском» коде), и целый «куст» смыслов, связанных с пищей. Во-первых, рыба – пищевой продукт, и так персонаж становится сам себе обедом. Во-вторых, рыба – постная пища, и вечный рыбный день есть вечный пост. Однако это пост профанный, ведущий только к истощению (ср. у Высоцкого: «Траву кушаем, век на щавеле. / Скисли душами, опрыщавели»). В-третьих, рыбный день – голодный день в советской столовке. Рыбный день – недостаток жизни, это когда человек как бы существует, но все его человеческие функции купированы – всё, что сообщает его с внешним, то есть обеспечивает превышение себя, участие в общем мире. Человек-рыба до того выхолощен, подрезан, подстрижен и стреножен, что больше напоминает музейное чучело. Физическое легко прочитывается как метафора духовного. Апофеоз замкнутости персонажа – его каннибализм (реализованная идиома «заниматься самоедством»?).
Итак, Башлачев рисует профанное время, в котором человек расчеловечен, то есть самодостаточен, лишен всего творческого, не годен ни к чему (ср.: «Я уже импотент. А это больше, чем усталость» в песне «Час прилива»). Понятно, почему в этом времени ничего не происходит. Между тем одно событие всё же близится – это наступление рыбного дня. А вот после него уж точно ничего не будет, только вечный «день сурка», и времени не будет, и день станет неотличим от года, и одна минута станет неотличима от другой17, и все мелководные мальки да голые короли этого профанного царства получат свое («Я разобью стекло зеркальных глаз…»). Худое времечко – значит, худой и профанный ему апокалипсис. Рукодельный. Исполняет автор, субъект речи. Мир, представший ему, – мелочный и профанный, никчемна тут жизнь, бестолково время и пространство, смешна его вечность и конец нелеп, как смерть в сортире18.
Наконец, советская фразеология указывает для «рыбных лет» исторические и культурные координаты. Описывая андеграунд языком партийных передовиц, Башлачев отвергает миф о духовной оппозиции с самодельным фузом. Система нуждается в безвредных бунтарях, как король-самодур в шутах гороховых. И если субъектное «мы» означает поколение, то в «Рыбном дне» Башлачев глядит на него по-лермонтовски печально19. Строго говоря, «мы» относится лишь к прошедшему («мы резво плавали»), а к будущему – уже «вы» («для вас наступит рыбный день»). Автор понял, что к чему, и отделился от того мирка, которому теперь он мстительно предрекает коллапс.
Песня «Рыбный день» содержит рефлексию о «поколении с улицы Рубинштейна», об альтернативной тусовке образца 1984 года. Вопреки притязаниям, это едва живое подполье – скорее часть системы, чем ее альтернатива. Это антиутопическое не-место и не-время, в котором невозможна нормальная жизнь людей. В его хронотопе человек лишается необходимых духовных свойств, функций и способностей, становится пассивной частью системы. Автор (субъект, «я») выходит из данного сообщества и находит позицию вне и выше его. Своей властью ведающего над неведающими он не только предрекает гибель своей прежней среде, но и готов этому способствовать20. В песне заметны черты панковского стиля с его эстетизацией агрессии и всего отвратительного.
Предвижу упрек: мол, нам все эти мысли понятны и так, без анализа. Но должен ли анализ обнаружить нечто принципиально иное, нежели доступное интуитивному восприятию? Как раз такие ожидания и были бы странными. Скорее, его цель – подтвердить интуицию, проверить и вербализовать всё то, что «кажется», «чувствуется», – обоснованно пересказать тот смысл, который возможно пересказать.
1 Гаспаров М.Л. «Снова тучи надо мною…» Методика анализа; Гаспаров М.Л. «Сотри случайные черты». А. Блок и Вс. Некрасов // Гаспаров М. Избранные труды. Т. II. О стихах. М., 1997.
2 Гаспаров М.Л. Художественный мир М. Кузмина. Тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Там же.
3 См., например, о пореволюционной публицистике и мемуарах Н. Клюева: Пономарева Т.А. Циклизация в прозе новокрестьян (В печати).
4 Ср. сходные заключения, но в рамках проблем циклизации: Дарвин М.Н. Художественная циклизация лирических произведений. Кемерово. 1997. С. 7-8.
5 См.: Жолковский А., Щеглов Ю. Работы по поэтике выразительности. М., 1996.
6 В статье «Поэзия А. Башлачева: 1983 – 1984» (Русская рок-поэзия: текст и контекст 3. Тверь, 2000. Сноска на с. 164) нами допущена неточность. Фонограмма «Вишня» является компиляцией нескольких оригиналов разных лет. «Рыбный день» процитирован по записи Алисова и Васильева.
7 См.: Башлачев А. Стихи. [М.] 1997. С. 133-134, 187.
8 Выбор сделан «в порядке авторского произвола». Текстологически основным текстом будет именно поздний рукописный ряд с музыкой 1984 года. Иначе пришлось бы проигнорировать последнюю авторскую волю. Реконструкция основного текста – обычная практика в отношении звучащей поэзии, см. доклад А. Крылова «Песня Высоцкого “Через десять лет”: трудный случай текстологии» (Международная конференция «ХХ лет без Высоцкого». М., 2000).
9 Текст дан без заглавия, так как оно не произносится автором ни на одной из фонограмм. Это делает заглавие «Рыбный день» условным, «читательским».
10 Если считать, что местоимения «нас» и «мой» здесь не теряют ударения.
11 См.: Поливанов Е. По поводу «звуковых жестов» японского языка // Поливанов Е. Статьи по общему языкознанию. М., 1968; Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. Л., 1986. Примечательно, что Эйхенбаум, обосновывая свои выводы о стилистике Гоголя, опирается на воспоминания современников о гоголевском чтении вслух, то есть воспринимает «жест» как графическую проекцию звучащей речи. (См.: Там же. С. 46-48).
12 Хотя мы используем понятия «доля, такт» рядом с «метром», следует воздержаться от аналогий с «тактометром» А. Квятковского: всё сказанное им самим и его критиками относится к стиху как таковому, а не к синтетическому тексту. Здесь речь идет не о «тактометре», а лишь о корреляции между тактом и метром; музыкальные термины применяются к звуковому ряду, но не к стихотворному. Кстати, в графических записях Квятковского нет соответствия между тактом и слогом, и нашим целям больше отвечала бы запись, предложенная И. Сельвинским (см.: Бирюков С. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М. 1994. С. 214-215).
13 Естественно, в схеме указан тот звук, который реально артикулируется, а не соответствующий букве, в том числе [о] на месте «Ё», [а] на месте «Я» под ударением и т.д. Незначительные изменения, которые претерпевает звук под действием предшествующей мягкости согласного, не учитываются.
14 А в варианте Алисова и Васильева, как и в рукописи, ст. 35 выделен еще и пропуском двух слогов перед «восьмым сильным»: «Сейчас настанет рыбный год», в рукописи – «Сейчас начнется рыбный год», с еще одним дополнительным «О» («начнется»).
15 По А.П. Журавлеву, фонетическое значение [ы] составляют семы «плохой», «пассивный», «медленный», «медлительный», «длинный», «печальный», «грустный», «темный», «тусклый», «черный», «большой», «грубый», «мужественный», «холодный», «отталкивающий» (Журавлев А.П. Фонетическое значение. Л., 1974. С. 48, 51).
16 «Великий художник слова, Андрей Белый, подтверждает сомнительную репутацию [ы], словно специально для этой статьи: В звуке ы слышится что-то тупое и склизкое <...> Все слова на еры тривиальны до безобразия <...> например, слово рыба: послушайте: р-ы-ы-ы-ба, то есть нечто с холодной кровью... И опять-таки: м-ы-ы-ы-ло: нечто склизкое, глыбы бесформенное, тыл место дебошей... ; Я вообще презираю все слова на еры , в самом звуке ы сидит какая-то татарщина, монгольство, что ли, восток. Вы послушайте: ы. Ни один культурный язык ы не знает: что-то тупое, циничное, склизкое (Белый А. Петербург. Paris. 1994. С. 47, 101). Известно, что в этом случае романист доверил героям свои собственные мысли (см.: там же. С. 475)».
17 Ср.: «часы остановились в час», «вой моторов в буксующем календаре», «время на другой параллели» и т.п. Башлачев и дальше всегда искал некое иное, сверхисторическое время, и всегда поэтически связывал его с водой.
18 Интересно, В. Путин интуитивно нашел этот образ, или «припомнил» из Бахтина по принципу криптомнезии?
19 Ср. песню 1982 (!) года «Мы льем свое больное семя…». В ранних текстах, помимо образных цитат из Лермонтова, есть по меньшей мере две прямых: «Погиб поэт – невольник чести» и «Ему точно так же бывает и грустно, и скучно. Бывает порою, что некому руку подать».
20 Сильнее всего его гнев в стихе «я разобью стекло зеркальных глаз». Здесь он похож на карающего бога. Или просто на автора: кто автор, как не бог своего текста? Возможный визуальный образ – человек, глядящий в стекло аквариума. (Знаковое слово! Но не забудем, что это лишь ассоциация). Разбить аквариум значит устроить маленький апокалипсис. В поздней редакции этот стих изменен: «Сегодня тает лед зеркальных глаз».