5. 80-Е годы. Герои и антигерои Филипа Топола

Либерализация общественной жизни в Чехословакии в 80-е годы повлияла и на творчество рокеров. Рок-сцена остается разделенной на андеграунд и официоз, но и в официально разрешенном искусстве начинают постепенно появляться яркие личности, критические тексты с прежде табуированной тематикой: социально-бытовые проблемы, смерть, поиски Бога. Обращение к фольклору, культурным корням наблюдается не только в текстах, но и в музыке. Песни таких исполнителей, как Михаил Прокоп или «C a K Vocal», являются разрешенными, но по своему уровню стоят выше официальной продукции, «среднего попа». Одновременно на чешской рок-сцене 80-х годов появляется вторая генерация, которую представляет группа «Psí Vojáci» («Псы-воины»), сейчас, подобно «PLASTIC PEOPLE», считающаяся классикой.

«Psí Vojáci» возникли в 1978 году, но настоящей вершиной их творчества являются 80-е годы, а на переломе 90-х они несколько меняются, становятся спокойнее, утонченнее в музыкальном отношении. «Spiritus agens» группы – Филип Топол(Filip Topol), за которым стоит богатая литературная традиция. Его дед Кáрел Шульц был выдающимся писателем первой половиныXXвека, его роман «Камень и боль» – одно из лучших произведений чешского исторического жанра. Отец Филипа, Йосеф Топол(Josef Topol)– один из виднейших чешских драматургов, его брат, Иоахим Топол(Jáchym Topol)– знаменитый поэт и прозаик 80-90-х годов, активно помогавший созданию группы «Psí Vojáci».

Филип Топол пишет в основном о той среде, в которой живет. Это Прага – не только столица Чехии, но и самодостаточный мир, самостоятельный, ни на какую другую часть страны не похожий организм. Жизнь этого организма, его уклад, его метаморфозы и подполье, утра и ночи – вот что дразнит фантазию и ощущения Филипа Топола. Его увлекают «темные, люминесцирующие ямы» – Прага, преобразившаяся после того, когда на город падает тьма; волнует странная жизнь с собственными правилами, ценностями, проблемами, типами людей и языком. Тополу милы грязь и сырость старых домов, оплеванные и закуренные пражские пивные. Именно такая среда побуждает его ставить самые существенные человеческие вопросы; там он находит героя или, лучше сказать, антигероя своей поэзии. Тексты Топола полны простонародных выражений, просты, написаны языком улиц; его поэзия наполнена жизненной болотной грязью, алкоголь и оторванность от социума приближают к естеству жизни и ее правде.

В текстах Топола более, чем в других текстах чешского андеграунда, выделен персонаж, герой-антигерой, создание Топола, впитавшее в себя пражскую культурную и антикультурную атмосферу. Герой Топола страдает от внутренней разорванности, ощущения заброшенности, он вращается в каком-то кругу ничтожной, мелкой жизни, пивных и улиц. В его жизни отсутствует точка опоры, но он ее все время ищет, полный страха и тоски, которые его преследуют и от которых он все время пытается убежать, топя их в алкоголе. Нервозность, тревожное состояние, отвращение к миру, но и любовь к нему – все это перемешано. Время от времени ломается грань, отделяющая сознание от бессознательного, и появляется смерть, белая и холодная... приходит и пристально смотрит. Такой тип героя появляется в цикле «Russian mystic pop». Внутренняя раздвоенность, гедонизм и духовная глубина, переживание тяжести жизни – все это в представлении Топола воплощено в русском человеке: таково распространенное чешское мнение о русском. Соединение несоединимого, противоречивость, крайности в мышлении и жизненном поведении – русское для Топола, и в таком «русском» он находит себя. Это пропасть и широта «черной души», презрение к собственной жизни и демонстративная жалость к себе, постоянный грех и постоянное покаяние: «в душе у меня вырос большой черный цвет, настолько большой, как этот свет». Живем мы, чтобы жить, но живем также, чтобы умереть, и кто это сознает и действует в соответствии с этим, тот, по Тополу, живет «по-русски». Такое понимание жизни связано с глубочайшей глубиной бытия, с его самой правдивой правдой – отсюда слово «мистический» в названии «Russian mystic pop». «Русский» и «мистический» как бы образуют одно неразделимое целое. Логически одно связано с другим: «Когда выговариваешь слово “русский”, надо также сказать “мистический”».

В противовес этому русскому мотиву Топол создает и другой тип героя в произведении «Килиан Недоры» («Kilián Nedory») – о человеке, который со дна собственной души пристально смотрит на свою жизнь: «Недоры проснулся и осознал, что он ничего не хочет». Он перестает различать добро и зло, ценности жизни поблекли, и живет он только чувствами, инстинктами. «Эй, Килиан Недоры, ты урод, которого я люблю, вставай и ходи, я хочу забавляться с тобою до самой смерти» («Hej, Kiliáne Nedory, ty stvůro, kterou miluji, vstaň a choď, chci se s tebou bavit až do smrti»). Шизофренический диалог-монолог вырастает из чувства отвращенияк самому себе: «Я знал, что Недоры тоже змея, гремучая змея, онбрюзжит <…> от ужаса от себя самого. Если кто-нибудь был темной и нежной сволочью, то это был Килиан Недоры. <...> Эй, Недоры, в теле тьма <...> гуща этого мира и он уже не мог рвать» («Hej, Nedory, v těle je tma <...> Nedory byl plnej lógru světa a už nemohl zvracet»). Жизнь – это глухое, пустое место, похмелье, и этому миру мы не принадлежим; чувство отчужденности очень свойственно жителям Праги, как мы знаем из произведений Ф. Кафки.

В 90-х годах творчество Топола становится более гармоничным: на музыкальную сторону его композиций оказывает влияние ранний классицизм, а из текстов постепенно исчезают мотивы надрыва.