Oazisy_shelkovogo_puti_istoricheskie_istoki_integratsionnykh

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

часто замаскировали новые реалии [см. 40, pp. 8–9,22–23,36 (османы) and Reid, Tribalism, pp. 8–11, 66–80 (племена [oymaqlar] Кызылбаши].

Племена сильно раздробились, и роль успешного военного лидера, всегда важная, стала еще более решающей в определении идентичности группы. Это отражалось в названиях племен. Таким образом, османы (Османлы) были «людьми Османа»; Кызылбашы были теми, кто принадлежал к определенной религиозно-военной организации, набранной в основном из племен огузов в Анатолии и Иране, которые носили характерные головные уборы, символизирующие их верность. Хотя среди них еще можно было найти старые племенные имена огузов (например, авшар, чепни), было еще много новых имен происходящих из антропонимов (например, Касымлу) или географического происхождения (например, Румлу Шамлы). Племена приспособились и перегруппировались. В этом мире частых смен, в степи и даже в непосредственной близости к оседлому обществу языковое и культурное единство не было необходимыми требованиями [22, pp. 27–29].

Это не означает, что люди не знали об этих связях. Махмуд аль-Каш- гари знал о различиях в диалектах и лингвистических особенностях подвергающихся тюркизации групп. «Чистота речи», особенно в произношении, и отсутствие посторонних влияний были предметом гордости. «Самый элегантный из диалектов, – пишет он, – принадлежит тем, кто знает только один язык, не смешивается с персами и обычно не селятся в других странах. Те, кто владеет двумя языками и смешивается с населением города, имеют некоторую невнятность в своих речах ... Самым элегантным является наречие правителей хаканийских и их сторонников» [31, 1, pp. 83, 84]. Последнее, несомненно, было политическим критерием. Мы видим здесь также гордость кочевника, его чувство превосходства над оседлыми. Однако язык никогда не был препятствием. Различные тюркские группы жили в интенсивном симбиозе с нетюркскими элементами, окончательно не ассимилировав их (например, ираноязычные группы алано-асов среди кыпчаков).

Имена тюрскиx племен

Политически доминирующее племя или клан часто давало свое название племенному союзу или конфедерации, которые оно создавало. Когда эта полития рушится, на первый план выходит название нового, доминирующего клана или племени, или же старые названия просто всплывают. Рассеивание племен привело к появлению племенных и родовых названий среди множества групп. Иногда эти фрагменты соединялись, давая названия, отражающие микро-союз двух кланов или племен (например, КытайКыпчак узбеков) [41, p. 18. Исследование Немета, несмотря на некоторые необходимые исправления, остается фундаментальным].

21

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

Племенные имена среди доисламских и не-исламизированных группировок и в до-Чингизидскую эпоху в целом подпадают под определенные категории и схемы именования. Они, как правило, обозначают: географические объекты (например, Йыш Киши), кочевник / странник (например, Качар, Йёрюк), кочевые налетчики (например, Казак, Ягма), количество составляющих элементов (например, Тогуз Огуз), часть или остаток народ (например, Кырык, Кесек), имена, основанные на титулах (например, Чор, Йула), покорный или мирный (например, Чуваш, Уйгур), насилие, насильственные силы природы (например, Карлук), сила, мощь, храбрость, агрессивность (например, Салгур, Kынык), большая слава или богатство (например, Баяут) [41, pp. 32–50; 30, p. 18].

Происхождение тюркских племенных названий не совсем ясно. Долгое время считалось, что названия племен произошли от названий кланов, которые, в свою очередь, восходят к одноименному предку. Такую картину представили миру родословные племен. Это не похоже на образец племенных конфедераций. Более того, что касается племен, мы не находим примеров этой системы эпонимий до тех пор, пока тюркские племена не находились под сильным и продолжительным исламским или монгольским (Чингизидским) влиянием. Только тогда появляются такие племенные или политические / династические имена: Сельджук, Ногай, Османлы, Чагатай. Точно так же было мало имен тотемного происхождения [41, pp. 71–72].

Есть много имен, которые нельзя этимологизировать на основе тюркского. Это может указывать на нетюркское происхождение или на давно забытые термины. Как и в случае со многими другими элементами жизни в кочевом мире, имена менялись и перемещались. Наши источники часто представляют калейдоскопическую картину постоянно меняющихся тюркских кочевых образований. Такие изменения действительно произошли на политическом, правящем уровне, но часто конфедерация могла иметь длительные периоды этничecкой стабильности с ядром племен, но меняющимися элитами.

Кочевники и оседлый мир

В тюрко-кочевом мире средневековой Евразии, для которого наши источники скудны и в значительной степени написаны с точки зрения враждебных, оседлых обществ, формирование и разложение политий отражено лишь частично. По мере того как кочевые племена, зачастую разного происхождения, боролись за создание своих политий, они сформировали и этнос в целом. Процесс формирования государства или государственного образования в степи всегда сопровождался этногенезом. Это также часто происходит в ответ на силы вне кочевого общества.

Взаимодействие кочевников и оседлых людей [Лучшее исследование этого предмета – Хазанов, Кочевники. Также эссе автора Jagchid [27,

22

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

pp. 177–204] охватывает широкий спектр отношений, мирных и враждебных, в зависимости от политических и экономических потребностей двух обществ в данный момент. Конечно, традиционный образ евразийского кочевника как завоевателя и грабителя сильно преувеличен. Действительно, на протяжении истории кочевник подвергался столь же обиженному отношению, как и его оседлый сосед. В современную эпоху именно кочевники пострадали больше всех. Было предложено множество объяснений причин вторжений кочевников в оседлый мир: иссушение пастбищ, жадность «варваров» к благам «цивилизованного» общества, необходимость экономического взаимодействия с оседлым обществом [29, p. 2].

Как мы увидим, именно последняя потребность сыграла наибольшую роль. Важным поворотным моментом в социально-политической эволюции человека стало движение от «примитивного» к «развитому сложному» обществу. Тюркские кочевые государства средневековой Евразии лучше всего можно описать как переходящие между степенями «примитивной» и «продвинутой сложных» форм организации, которые мы можем назвать обществом «традиционно безгосударственным» и «традиционно раннее государственным”. Теоретически первые были эгалитарными обществами, в которых практически не было формального правительства. Основные источники социальной сплоченности лежали в требованиях родства (реального и вымышленного [Как мы уже отмечали, в родстве была сильная политическая составляющая. Генеалогии были сфабрикованы в соответствии с текущими политическими требованиями. [7, c. 50–51; 39, pp. 696– 697; 17, p. 35; 11, pp. 55–56.] и его обязательствах, племенных обычаях и потребностях кочевого хозяйства, которое требовало определенной степени сотрудничества.

Такая группировка, едва управляющая собой (ситуация, которой она часто была вполне довольна), по определению была неспособна управлять другими, и следовательно не могла их подчинить. «Сложное общество» характеризуется развитием центральных исполнительных институтов (вождество и монархия), которые создали источники социальной сплоченности за пределами системы родства: государство [44, pp. xvi–xxi]. Когда политические связи кочевых государств распадались, составляющие их члены часто возвращались к менее развитому варианту сложного или традиционного общества раннего государства или даже к форме традиционного общества без государства. Государственность не была естественным или даже необходимым условием кочевого общества [1, V, с. 22–23].

Как мы уже отмечали, кочевой образ жизни – это система, которая должна взаимодействовать с экономикой других стран. Пасторальное производство способно создать огромное личное богатство, но оно не может производить огромное количество и разнообразие продуктов питания, которые производит оседлое общество. Следовательно, он не может поддер-

23

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

живать такое большое население [33, pp. 46, 50, 69, 70–72, 81, 83; 15, I, p. 104]. Хотя оседлые как и кочевники в равной степени сталкивались с неопределенностями природы и человека, кочевничество было гораздо более ненадёжной системой. Беспорядки, вызванные эпизоотиями, перепроизводством или набегами, могут иметь далеко идущие последствия в степи, вызывая миграцию племен в поисках новых пастбищ или нападения полуголодных налётчиков на аграрные общины. Короче говоря, это при-

вело к войне и завоеваниям [33, pp. 69–72, 78–79/31; 20, pp. 210–212].

Кочевой образ жизни был беспощаден к тем, кто не мог поддерживать минимальный уровень, необходимый для выживания (обычно 60–100 голов овец, лошадей, крупный рогатый скот, коз и верблюдов с преобладанием овец и лошадей). Те, кто не мог найти родственников, желающих или способных помочь им в восстановлении или даже нанять их в качестве пастухов, часто были вынуждены вести оседлый образ жизни [28, p. 289; 14, pp. 16–17, 108–109; Smith,Jr., 1978, p. 62; 7, c. 149–150]. Такие кочевники становились добровольными членами грабительских банд, совершавших набеги как на кочевников, так и на оседлых. Отчаявшиеся люди составили ядро племен, которые собирали будущие завоеватели. Кочевник с его высокоразвитыми навыками верховой езды был грозным и внушающим страх воином [45, p. 177; 46, pp. 134–135].

Эти навыки использовались как кочевыми, так и оседлыми обществами. Кочевые группы или отдельные лица служили окружающим оседлым государствам в качестве союзников (часто в этих отношениях были брачные союзы), наемников или рабов-воинов (гулямов и мамлюков мусульманского мира). Каким бы ни был термин или связь, у каждого из оседлых государств, окружающих евразийские степи, были такие единицы. Конфликт с оседлым обществом возник в основном из-за доступа к товарам аграрного и городского производства. Кочевники торговали с оседлыми обществами с целью приобретения этих товаров или совершали набеги на них, выбирая стратегию, которая соответствовала их возможностям в данный момент. По сути, военное превосходство из двух сторон определила, какую форму примет этот обмен. Могущественные империи, такие как Китай, чья позиция по отношению к кочевникам обычно была оборонительной, часто использовали перспективы торговли как средство контроля [52, p. 5; 33, pp. 202–206, 209, 211–212; 12, pp. 54–55,57; 38, pp. 483–484; 28,pp. 306–308].

Такие контакты и конфликты могли дать импульс к формированию кочевого государства [Литература по этому вопросу была недавно кратко обобщена Barfield, Perilous Frontier [13, pp. 5–8]. Успешные набеги были также средством, с помощью которого кочевой вождь мог укрепить свое положение, предоставляя добычу для распределения среди своих последователей и повышая его харизму как военачальника и дипломата. Возникновение кочевых государств до сих пор полностью не изучено, в основном

24

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

потому, что у нас есть лишь немного документов, исходящих из кочевого мира, в которых описываются цели строителей государства. Учитывая их племенную организацию, непрерывную подготовку к войне и управленческие таланты, необходимые для перемещения стада и людей на расстояние, государство было латентным в большинстве кочевых обществ Евразии. Это могло быть выдвинуто на первый план международным давлением, вызванным, возможно, борьбой за пастбища или доступ к товарам. Однако даже здесь подозревают этиологию за пределами кочевого общества.

В этой борьбе кочевник был противопоставлен кочевнику, победитель либо прогонял побежденнoго, либо включал бывшего врага в победоносный племенной союз. Побежденные в свою очередь могли внезапно ворваться в соседнее оседлое государство, неспособное отразить их. Именно благодаря этому процессу сильного социального расслоения [19, pp. 10– 16; 21, pp. 237–238] может родиться завоевательное государство.

Это ни в коем случае не было предопределенным исходом. Более того, оседлые государства, реагирующие на давление кочевников или занимающие агрессивную позицию по отношению к степи, также могут служить катализатором. Или кочевники, стремящиеся эксплуатировать оседлое общество, были вынуждены в силу военных и дипломатических требований этой деятельности организовать себя в государство. В любом случае современное антропологическое мышление уделяет наибольшее внимание внешним катализаторам, проистекающим из отношений с оседлыми государственными обществами. Централизованная власть, однако, могла так же быстро исчезнуть, когда был устранен катализатор, поро-

дивший ее [Irons, 1979, p. 362; Khazanov, 1978, с. 123; 33, pp. 228ff.; 29, p. 13; 32, p. 180; 12, p. 47]. Барфилд называет кочевое государство во Внутренней Азии «имперской конфедерацией», которая была «автократической и государсвтоподобной во внешних делах, но имела консультативную и федеративную структуру внутри страны». В нем правящая элита, управляющая своими военными и дипломатическими делами, причем последняя часто имела вымогательский характер, добыча, из которой финансировалась государством, могла, как следствие, навязать свою власть через племенных правителей традиционным племенным руководителям, т.е. вождям племён и кланов.

Барфилд считает, что формирование кочевого государства на границе с Китаем происходит в основном из желания / необходимости использовать сильную китайскую экономику. Он попытался соотнести формирование кочевого государства, которое он считает циклическим, с периодами сильного, а не слабого правления в Китае. Таким образом, согласно этой точке зрения, единый процветающий Китай был необходимой предпосылкой для развития единого кочевого государства, центральная правящая власть которого могла бы выжить только за счет эксплуатации аграрного

25

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

гиганта на юге. Более того, кочевники, за исключением монголов-чинги- зидов, стремились не завоевать Китай, что могло бы нарушить поток товаров, в которых они были жизненно заинтересованы, а вымогать у него все, что могли. По его словам, завоевание пришло от маньчжурских монголов

иманьчжурско-тунгусских народов, преследовавших смешанную кочевую

илесную экономику, которые вошли в вакуум власти, когда китайские династии сошлись. Они основали пограничные государства, которым со временем удалось управлять чуть не всем Северным Китаем [13, pp. 9–10, 90, 101]. Представление о киданях и других происходивших из маньчжурии династиях как о «третьей силе» в истории китайско-варварских отношений было сформулировано ранее Гумилевым, [2, pp. 63–69].

Концептуализация этого процесса Барфилдом базируется на многих интересных и спорных моментах, к которым мы вернемся в ходе этой работы. Основы образования кочевого государствa были предложены Омеляном Прицаком. Он отводит главную роль влиянию международной торговли и «профессиональных строителей империй, укорененных в городских цивилизациях». Племенные вожди, вдохновленные контактом с городами и развившие вкус к продуктам городского производства, которые проходили в караванах через контролируемые ими земли, создали «пакс» (лат. Pax буквально «мир» под этим подразумевается период мира и стабильности), который одновременно гарантировал безопасность торговцев и их товаров и обеспечивал их доля прибыли [43, 1, pp. 15–17]. Несмотря на привлекательность или возможно, из-за их привлекательности, отношение кочевников к богатым городам своих оседлых соседей было неоднозначным. Городские центры с их меркантильным населением и желанными товарами, безусловно, манили. Но в этом искушении таилась опасность. В надписи Кюль Тегин (S5–6) Тюрк Билге Каган предупреждает о соблазнительности «золото, серебро и шелк Китая» [Это чтение altun kümüš isgiti qutay, предложенное

Tekin [49, р. 231/261], в котором и isgiti, и qutay относятся к «шелку». Clauson [16, стр. 261] читает слово как ešgüti (ešgürti), «разновидность вы-

шитой шелковой парчи». Айдаров [Язык, с. 286, следуя ДТСл. стр. 213, читает isgiti как isigti «опьяняющий напиток»].

«Слова народа (бодун) Табгач (Китай) сладки, их сокровище мягко [“сокровище” и впоследствии “шелковая парча”, см. 16, p. 78]. Обманывая сладкими словами и мягким сокровищем, они приближают далекиx людeй». После того, как заманили, гибель этого народа запланирована. Надпись предупреждает, что Китай «не допускает свободы (йорытмас) для добрых, мудрых, добрых, храбрых людей»[49, pp. 231/262 и 50, pp. 2/3·4/5;

Айдаров, с. 287]. В «Синь Таншу» сообщается что, когда тот же самый Билге каган был соблазнен мыслью о строительстве городов и храмов, его знаменитый советник, Тонйукук, отговорил его от этого, указав, что именно их кочевой образ жизни сделал их в военном отношении превосходя-

26

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

щими армии Тан. «Если мы примем оседлый городской стиль жизни», – отмечает он, – «мы будем схвачены только после одного поражения» [Цитируется по Jagchid, 1981, p. 70. Подобные аргументы были выдвинуты правителям сюнну которых слишком соблазнили китайские роскошные товары, см. Shih-chi / Watson, II, p. 170].

Таким образом, город манил, но также угрожал им с потерей власти и, в конечном итоге, культурным геноцидом. Кочевники постоянно проверяли военную защиту своих соседей. Кратковременная слабость или упадок могут привести к их преодолению оседлого государства. Однако это могло иметь далеко идущие и часто нежелательные последствия в кочевом обществе. Первым из них обычно было то, что правящий клан, ныне царская династия, вместе с элементами кочевой элиты стали оседлыми.

Переняв атрибуты и культуру своих недавно завоеванных подданных, они стали отчужденными от своих соплеменников, оставшихся в степи. Рядовые кочевники этими льготами не пользовались. Превращение их вождей в назначенных небом правителей мало привлекало их. Переход к оседлому состоянию после первоначального распределения добычи принес им мало пользы. Действительно, оскорбление было добавлено к травмам, когда правительство попыталось обложить их налогами и контролировать их передвижения. И в новой структуре для них не обязательно было возможностей. Кочевники, не слишком развитые в плане управления, в целом не были обучены функционированию в аграрных бюрократических государствах, основные институты которых не были затронуты кочевыми завоевателями. Такие должности неизменно заполнялись теми, кто занимался этим раньше, или другими, завербованными в других местах, которые прошли аналогичную подготовку. Именно к ним присоединилась кочевая элита и квалифицированные оседлые группы, которые извлекли выгоду из образования государства.

Государственность имела тенденцию к дальнейшей социальной и экономической дифференциации на всех уровнях. Кочевой эгалитаризм, идеал, а не реальность, был теперь еще более далеким. Вожди превратились в «неборожденных» каганов, которые правили, потому что так постановило небо, и потому, что обладали мантией небесной удачи (кут). Позже каган мог стать султаном и падишаxом, но пропасть, возникшая между кочевниками, над которыми правительство теперь стремилось к большему контролю, становилась все шире.

Завоевания оседлых государств Ближнего и Среднего Востока или Китая привели по большей части, к оседлости и аккультурации в той или иной степени их кочевых повелителей и их непосредственных сторонников. Соплеменники часто оставались не богаче, а беднее и с меньшей свободой. Это могло привести и действительно привело к восстаниям [36, II, pp. 399ff; 3, с. 116–120].

27

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

Интересно отметить, что кочевые харизматические правящие кланы, имперские линии которых были чрезвычайно долговременными (Сюнну, Чингизиды, Османы), даже будучи преобразованными в территориальных правителей в основном оседлых обществ, в целом (более поздние османы были одним из немногих исключений) не смогли решить вопрос о порядке наследования. Государство рассматривалось как общая собственность правящего клана, который осуществлял «коллективный суверенитет» над царством. Любой член харизматического клана мог осуществлять руководство всем или, по крайней мере, частью (уделом) государства. Это неизменно привело к кровавым битвам за престол, в которых храбрость будущего правителя не только проверялась, но и демонстрировалась на поле битвы. Победа означала «небесный мандат». Каган, султан, падишах обладал огромной личной властью, достойной которой должен был доказать его преемник [13, pp. 27·28,138; 26; 48, p. 30]. Kafesoğlu [30, s. 59–60, 66]

отвергает представление о государстве как об общем достоянии правящего дома у тюркских народов, подчеркивая идею божественного отбора посредством боя. Fletcher [21, pp. 238–239], рассматривая войну как «связующий принцип» степного общества, рассматривал «танистику», отбор сильнейших посредством войны, убийств и вооруженных конфликтов внутри клана рангов как естественный политический процесс в степи].

Этнические процессы в тюркском мире

Даже для стороннего наблюдателя очевидно что нынешнее размежевание тюркских народов, в частности, в Советском Союзе, является результатом как сложных исторических процессов, так и более неотложных конкретных политических требований. В некоторых случаях дифференцирующие «этнолингвистические» критерии на самом деле возникли после не детерминированного этногенеза. В других случаях незначительные вариации были преувеличены с целью разделения в остальном близкородственных народов. Таким образом, одни только языки в современную эпоху национального строительства не создают нации, но нации в рамках весьма политизированного процесса часто создают языки [25, pp. 51ff].

Противоположность этому подходу заключалась в том, чтобы рассматривать тюркские народы как недифференцированную или лишь очень слабо дифференцированную массу. Это искажает историческую действительность. Любое обсуждение этногенеза и формирования тюркских народов должно иметь в виду необычайную мобильность скотоводческих кочевников, скорость, с которой их политические образования растворялись и переформировывались, часто с изменением состава этно-племенных компонентов. Любое обсуждение этногенеза должно также иметь в виду различие между землей и людьми. Тюркские группы, которые сами часто имеют различное племенное происхождение и этническую историю, стали

28

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

политическими хозяевами земель, в которых имелись очень сложные этнические предшественники.

На исходную основу нетюркского населения (обычно иранского, в Средней Азии), которое само является продуктом различных этнических слоев, были привиты несколько волн тюркских народов в разное время. В какой-то степени происходит слияние, ассимиляция, в результате чего получается, по сути, новый, но зачастую еще далеко не однородный народ. Отражения разного происхождения можно увидеть и в материальной культуре. Таким образом, разнообразие седельных арок, используемых одним тюркским народом, указывает на разнообразие этнических групп и подгрупп, которые составили этот народ [10, p. 142]. Узбеки представляют собой один подходящий пример современного тюркского народа, который эволюционировал из ряда сложных слоев из множества тюркских и иранских этносов. Иранский язык до сих пор является обычным явлением в «узбекских» городах.

Одной из замечательных особенностей тюркской истории является распространение тюркских языков. Как язык военно-политической элиты Средней Азии, Ближнего и Среднего Востока он распространился значительно за пределы своих физических границ. Кочевые популяции, учитывая ограниченность кочевой экономики, обычно были меньше, чем у их оседлых соседей. Нетюркские народы или их группы по крайне мере на ранних этапах приняли язык без особого смешения. В Центральной Азии и на Ближнем Востоке этот процесс иногда включал и населения значительных масштабов. Примеры этого также можно увидеть в тех группах, которые приняли тюркский язык, но потому что Они уже были давними приверженцами монотеистических верований и освоили тюркский язык, использовавшийся в контексте lingua franca, не перешли в ислам, который в позднем средневековье все чаще становился одним из важнейших маркеров принадлежности к тюркскому народу. Примерами таких групп были караим и крымчаки, говорящие на армяно-куманском языке, многие восточноанатолийские армяне и по всей вероятности гагаузские и караманлинские греки.

Сегодняшние тюркские народы демонстрируют необычайное физическое разнообразие, безусловно, намного большее, чем у любой другой группы носителей алтайского языка. Первоначальный тюркский физический тип вероятно принадлежала к монголоидному типу (по всей вероятности в его южносибирском варианте) но следует иметь в виду, что эта мобильная популяция смешивалась со своими соседями на очень ранней стадии. Мы можем вывести это из того факта, что население ранее европеоидных областей иранской речи начинает проявлять монголоидные влияния, совпадающие с появлением тюркских народов. Однако физическая трансформация тюркизующихся народов никогда не могла сравниться с языковыми изменениями, которые намного опережали их. Это может

29

Голден П.Б. Кочевой мир: предварительные замечания по истории…

быть проиллюстрировано населением Узбекистана, Каракалпакии и особенно тюркским населением Ирана и самой Турции [42, pp. xxv–xxvi; 5,

с. 135–136; 9, pp. 1–5; 4, с. 11; 8, pp. 317–318; 6, с. 37–40].

Чтобы усложнить этот процесс, тюркские народы, которые переселились в Среднюю Азию, сами уже были смешанными. Таким образом, в целом, чем дальше на восток, тем более монголоидным является тюркское население; чем дальше на запад, тем больше европеоидным. Учитывая такое разнообразие населения и, в меньшей степени, язык, не говоря уже о расхождениях в политической истории, можем ли мы действительно говорить о «тюркской истории»? Что объединяет османов и якутов и других народов помимо очень сложной лингвистической связи? Казалось бы, их мало что связывает, кроме общего происхождения в самом широком смысле. Но у подавляющего большинства тюркских народов2, помимо общей точки происхождения и языковых связей, есть в значительной степени общая история и результирующая культура. Подавляющее большинство тюркских народов входили в состав великих евразийских кочевых империй (хотя часто и в разном качестве): Сюнну, Тюрк, Чингизидов и Тимуридов. Имперские институты и традиции, развитые в этих империях, сыграли роль, похожую на ту, что играла Римская империя, в формировании политической культуры Европы.

Таким образом, имеются общие нити, которые объединяют османов, татар, узбеков и, в более отдаленном (лингвистическом) смысле, чувашей. Есть и существенные расхождения. Некоторые ученые предпочитают подчеркивать общие элементы, а другие – различия.

Сегодняшние политические соображения не полностью отсутствуют в занимаемых позициях. Уровень национального или этнического сознания всегда сложно измерить. Они могут варьироваться от человека к человеку внутри группы, а также от группы к группе. Позиции средневековых людей еще труднее оценить, учитывая пропасть времени и недостаток источников. В ходе этой работы мы будем искать как связывающие узы, так и значимые различия, которые различают. Это книга проблем. Многие события лишь мимолетно освещаются нашими литературными источниками. Лингвистические, археологические и этнологические данные иногда дают важную информацию. Они тоже вызывают много вопросов.

2Мы исключаем здесь тюрко-язычные группы, которые явно не имеют тюркского происхождения и, несмотря на языковые изменения, сохранили ощущение своего нетюркского этнического происхождения и самобытности, например: бывшие носители армяне-куманы, евреи-крымчаки, восточноевропейские караимы (которые в Новое время стремились создать себе тюркское происхождение, тем самим вызвавший немало споров), урум (татаро-язычные греки из ДонецкоЖдановской области) и т.д.

30