ФГБОУВПО «Воронежский государственный технический университет»

Л.Я. Курочкина

ОЧЕРКИ ИСТОРИИ

РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

Утверждено Редакционно-издательским советом

университета в качестве учебного пособия

Воронеж 2011

ББК 87.3

З 26

Курочкина Л.Я. Очерки истории русской философии: учеб. пособие / Л.Я. Курочкина. Воронеж: ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный технический университет», 2011. 214 с.

В учебном пособии сделана попытка дать наиболее полное представление о становлении, основных этапах и специфике развития русской философии. Выделены наиболее характерные для каждого периода философские проблемы, определены факторы, социально-культурологические условия возникновения той или иной философской концепции. Материал дополнен проблемами, связанными с российской наукой и дающими возможность говорить об отечественной философии науки.

Издание соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования по гуманитарному направлению всех специальностей технического вуза, дисциплине «Философия».

Издание может быть полезно студентам всех форм обучения, аспирантам, изучающим или интересующимся русской культурой и философией.

Учебное пособие подготовлено в электронном виде в текстовом редакторе Microsoft Word XP и содержится в файле Русская философия. doс.

Библиогр.: 120 назв.

Рецензенты: кафедра философии, социологии и истории Воронежского государственного архитектурно-строительного университета (зав. кафедрой д-р филос. наук, проф. А.А. Радугин);

канд. филос. наук, доц. Б.П. Гайворонский

© Курочкина Л.Я., 2011

© Оформление. ФГБОУВПО

«Воронежский государственный

технический университет», 2011

Введение

Русская философия - сложный и многогранный процесс, включающий в себя многие направления как идеалистической, так и материалистической ориентации. Противоречивость ее определяет немалые споры и в историческом прошлом, и в настоящее время. Заявив о себе как о явлении мировой духовной культуры, русская философия тем не менее продолжает отстаивать свои права как на статус «философии самобытно русской», так и на статус философии как рационально-научного знания. В первом случае русская философия рассматривается как «национальное самосознание эпохи», выражение русского характера и русской души, во-втором речь идет исключительно о влиянии зарубежных философских направлений и школ.

Оценки русской философии даже в конце XIX – начале ХХ века не только противоречивы, порой – взаимоисключающи. Вл. Соловьев, например, полагавший, что «в философском мировоззрении как личный, так и национальный дух действует вполне свободно и самостоятельно, и … здесь, по преимуществу, нужно искать выражения нашей культурной самобытности», не находит «никаких положительных задатков или хотя бы сколько-нибудь определенных вероятностей … великого и независимого будущего России в области мысли и знания».

Соловьев писал так в годы, когда русская философия только вступала «в период систем». Однако подобные утверждения характерны и для более позднего периода. Одной из самых ранних работ такого рода является статья Я. Колубовского «Философия у русских». Представленный материал является для того времени наиболее полным и в содержательном, и библиографическом плане, обзором русской философии, и, как отмечает автор, «отдельных философских дисциплин».

Можно не соглашаться с целым рядом положений Колубовского, с его прямолинейным желанием во что бы то ни стало «привязать» каждого русского философа к западно-европейским концепциям, но нельзя отрицать того факта, что его работа представляет собой добротную «канву» отечественной философской культуры XIX века.

Через пять лет после работы Колубовского появляется небольшая статья В. Чуйко «Русская философия». В беглом обзоре трудов наиболее известных русских философов критерием, так же, как и у Колубовского, является близость к той или иной западно-европейской школе.

А. Введенский понимает сложность определения русской философии: «ведь постоянно приходится слышать, что у нас все еще нет своей философии и что мы еще надолго осуждены ученически усваивать и повторять чужие воззрения, нисколько не участвуя в их дальнейшей разработке и даже не применяя их к развитию нашей культуры». Ну, а если русская философия и признавалась, то «как тепличное растение», «результат искусственного воспитания здорового русского ума в несвойственном духе» и в направлении, которое противоречит его «природным наклонностям».

Введенский пытается вывести эту проблемы из своеобразного тупика. Он рассматривает развитие философии в России как следствие глубокой внутренней потребности, подчеркивает жизнеспособность русской философии, оптимистически смотрит в ее будущее. Введенский был одним из немногих русских исследователей, которые оценивали заимствование в философской мысли как явление обязательное. Необходимость усвоения образцов «более широкого и систематического мышления» несомненна, и русскими мыслителями они были найдены в немецком идеализме.

Введенский нашел «ключ» к развитию русской философии. Можно не соглашаться с его периодизацией, что и сделал позднее Радлов, можно упрекать его в излишнем оптимизме, но главная заслуга Введенского состоит в том, что он попытался определить место философской мысли в русской культуре в целом, наметив в то же время процесс дифференциации философских дисциплин. Этот подход в историко-философских исследованиях начала века не был «проработан» до конца, но потребность в нем «витала в воздухе».

Радлов впервые попытался выявить характерные черты русской философии в 55 томе Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1898 г.), его интерес к этой проблеме прослеживается в двух изданиях «Философского словаря». «Очерк истории русской философии» (1912 г.) явился во многом систематизацией уже высказанных им положений, но включает в себя целый ряд новых взглядов, имеющих для характеристики русской философии принципиальное значение. Позднее, в 1920 году, было подготовлено второе издание «Очерка», в значительной степени переработанное и содержащее огромный историко-теоретический материал.

Радлов понимает, что специфика русской философии имеет глубокие корни в «особенностях русской жизни», в этом он особенно близок Введенскому. Положения, связанные с особенностями «русской души» и «русской жизни», не являются открытием Радлова: о жажде чудесного, искании пророчества, стремлении к оправданию личного и общественного спасения, жажде мученичества, искании подвига и искупительной жертвы спорили и в XIX столетии и в начале ХХ века. Но Радлов на этой основе пытается определить специфику русской философии, в значительной степени по-новому рассматривая влияние западно-европейских школ.

Характерные черты русской философии были рассмотрены А.Ф. Лосевым в опубликованной в Цюрихе статье «Русская философия» (1919 г.). Материал свидетельствует о принципиально новом подходе к проблеме формирования русской философии. Новизна обнаруживается уже в предпосылке характеристики, в ответе на вопрос «осуществляется ли познание только в русле мышления?» Развитие мировой философии свидетельствует о наличии «нелогических и дологических слоев познания и мышления». По мнению многих, за этим скрывается наивное, мифологическое понимание философии, но «мы и должны быть мифологами, - отмечает Лосев, - потому что почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую, или, лучше сказать, сверхлогическую, сверхсистематическую картину философских течений и направлений».

Лосев, таким образом, разрубил «гордиев узел» извечного противопоставления философии как системы рационального знания и философии как миросозерцания, который в русской философии приобрел формы антагонизма заимствования и самобытности философских концепций. Он развивает мысль, которую в свое время только наметил А. Введенский, и которая в работах Э. Радлова приобрела форму надежды на будущее русской философии.

Лосеву нет нужды доказывать особый характер русской философии, как не оспаривает он и того, что литература, им исследуемая, именно философская, и именно русская.

Для Лосева русская философия представляет собой определенное единство. Взгляд на мир как не целостность, характеризующий русскую философию, найдет позднее свое место в его интерпретации философии античности. «Античная философия очень эстетична», - пишет он, - а античная эстетика «представляла собой не что иное, как эстетику жизни». Аналогии лежат на поверхности: русская философия есть «теория жизни», она онтологична по своей сути и исходит из определения мира как эстетически организованной целостности. Как же решается вопрос взаимодействия западно-европейской и русской философии, таких разных по основополагающим принципам?

В основе русской философии – Логос, и в противоположность западно-европейскому рационализму она провозглашает «восточно-христианский логизм», в противовес меонизму – «полнокровный и беспокойный мистико-онтологический реализм, а бескровному и абстрактному имперсонализму – динамический и волюнтаристический тонизм». Эта противоположность – не статична: русская самобытная философия представляет собой непрекращающуюся борьбу между западно-европейским абстрактным ratio и восточно-христианским, конкретным, богочеловеческим Логосом и является «беспрестанным, постоянно поднимающимся на новую ступень постижением иррациональных и тайных глубин космоса конкретным и живым разумом».

Лосев не ставит задачей дать исчерпывающую характеристику историко-философского развития России, считая это невозможным в рамках статьи. Но приоритет философии «самобытно русской», не имеющей аналогов на Западе, в работе Лосева несомненен. Не все характеристики русских философских школ, данные Лосевым, можно принять безоговорочно: он явно принижает значение материализма и позитивизма в России и не считает нужным анализировать работы, связанные с этими философскими школами. Лосев только общим «мазком» дает русских неокантианцев, не вдаваясь в анализ даже основных работ. Его характеристика русской самобытной философии далеко не полна. Но основную, поставленную в работе задачу – выделить специфически русское направление в современной философии, показать его истоки и главные тенденции развития – Лосев решает плодотворно. Будущее русской философии вселяет самые большие надежды: «самостоятельная русская философия, поднявшаяся на высокую ступень апокалиптической напряженности, уже стоит на пороге нового откровения, возможно, также и новой кристаллизации этого откровения, т.е. новых догм».

В начале 20-х годов историей русской философии занялся Г.Г. Шпет. Написана только первая часть: задуманная, многотомная коллективная «История русской философии» не состоялась. Шпет не характеризует современные направления русской философии, его исторический экскурс далек от ХХ века. Но общая характеристика и прогнозы развития русской философии, соотношение различных направлений философской мысли в русской духовной культуре делают эту работу одной из самых значительных в русской философской историографии ХХ века.

Историческое исследование Г. Шпета строится на незыблемой позиции автора: он «сторонник философии как знания, а не как морали, не как проповеди, не как мировоззрения». Именно «философия как знание есть высшая историческая и диалектическая ступень философии». Что же в таком случае, представляет собой русская философия, которая «как знание» не существует? Она находится «в предварительной истории», «становится в знание». Русская философия глубоко национальна, она приобретает национальный характер не в ответах – научный ответ, действительно, для всех народов и языков – один, а в самой постановке вопросов, в подборе их, в частных модификациях. Не идеальные формы и не содержание проблем, а интерес и отношение к той или иной проблеме, к той или иной стороне в ней носят народный характер. Но в таком случае русская философия определяется не изображением фактов, а введением их в должный контекст, «установлением и выбором этого контекста». Для Шпета этот контекст – «сфера философского и философско-исторического освещения нашей культуры», в этой связи им рассматривается формирование «общественного философского сознания» в России.

Отношение к отечественной философии проявляется в трех позициях. Первая, предполагающая утилитаризм как характерную черту философии, определяет ее как «мудрость и мораль»: «философия должна учить жить мудро как в самом широком, так и в самом узком смысле практической жизни». Вторая позиция предполагает понимание философии как «метафизики и мировоззрения». Здесь представление о пользе более возвышенное и тонкое: «спасение души, разрешение загадок смысла жизни, оправдание мира». И только третья позиция определяет философию как «чистое» знание, неутилитарное и незаинтересованное.

Для Шпета утилитарное отношение к знанию – свидетельство «некоторой примитивности культуры и духа», оно должно исчезнуть вместе с развитием их», с преодоления в русской культуре «варварского невегласия». В России это преодоление идет чрезвычайно сложно, и история русской философии, по Шпету, есть история философии, которая «не познала себя как философию свободную, не подчиненную, как философию чистую, философию – знание, философию как искусство». Это история донаучной, утилитаристской философии: «восприятие идеи и ее движения в русской философии не-чисто, донаучно, примитивно, не-софийно, не мастерское».

Объективное историческое исследование не может не показать, что русская философия – национально-самобытна, и эта самобытность во многом определяется православно-христианской традицией. Несомненна и связь русских интеллектуалов с западноевропейской философской культурой. Но сама по себе констатация этих фактов недостаточна. Главное состоит в том, чтобы понять, какие факторы определяли развитие русской философии, какие мотивы побуждали национальную мысль обращаться к Западу и какие идеалы определяли специфический характер русской философии.

Ответить на поставленные вопросы в процессе вузовского обучения призвано данное учебное пособие.