3.2. Проблемы человека и гуманизма в русской философии. Ф.М. Достоевский. Л.Н. Толстой

В русской философии практически на всех этапах ее развития рассматриваемые проблемы связывались с попыткой определения сущности человека.

XIX век – начало оригинальной философской мысли – определил появление новых категорий в русской антропологии, и прежде всего – категории «свободной воли». Теперь характеристика человека неразрывно связывалась с понятием свободы, имеющим ярко выраженный праксиологический смысл. Отсюда реальность «творческого начала в личности» у К.Д. Кавелина, признание «личного принципа свободы» П.Л. Лавровым, утверждение свободы человека «как подлинной и реальной творческой силы» в работах Н.К. Михайловского. Понимание свободы как потенциальной способности человека выбирать, мыслить и поступать в соответствии со своими представлениями и желаниями, а не вследствие внутреннего или внешнего принуждения, подчеркивалось в трудах русских философов и рассматривалось как обретение человеком самого себя.

Ко II половине XIX века русская интеллектуальная мысль накопила значительный материал для определения человека и с позиций объективного идеализма, и с позиций материалистических воззрений (социально-личностная характеристика потребностей, интересов и целей, данная В.Г. Белинским; антропологический материализм Н.Г. Чернышевского).

Новое звучание эта тема получила в творчестве великих русских писателей-философов – Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.

В истории русской духовной культуры эти имена по праву стоят рядом, объединенные не столько хронологией, сколько содержательными принципами. И тот и другой со всей полнотой выразили свою эпоху и далеко перешагнули за ее пределы: будучи глубоко национальными, они стали явлениями мировой культуры уже века ХХ. И тот и другой были «титанами» по значимости поднятых общечеловеческих проблем. И тот и другой не были философами в строгом смысле этого слова, но их художественные творения по глубине философских обобщений оставляли позади себя многотомные философские трактаты. Достоевский и Толстой, осознанно либо нет, видели в качестве главной проблему человека, включенного в системы «человек-человек», «человек-Бог».

Творчество Ф.М. Достоевского (1821–1881) сосредоточено вокруг вопросов философии духа – это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. В этой области обилие и глубина идей у Достоевского поразительны, - он принадлежит к тем творческим умам, которые страдают от изобилия, а не от недостатка идей. Не получив систематического философского образования, Достоевский много читал, впитывая в себя чужие идеи и откликаясь на них в своих размышлениях. Как бы он ни пытался выйти за пределы чисто художественного творчества (а в нем, несомненно, был огромный дар и темперамент публициста), он все равно оставался мыслителем и художником одновременно. Его «Дневник писателя», оригинальный по своему стилю, постоянно заполнен чисто художественными зарисовками.

Все его произведения можно считать автобиографическими, поскольку их герои решают проблемы, мучившие самого Достоевского, и переживают в жизни те же страстные чувства, ужасы и надежды, которые так хорошо были знакомы ему самому. А себя Достоевский настолько хорошо изучил, что романы его, подобно классической греческой трагедии, навсегда запечатлели вечную драму человеческого духа.

Правительство подавляло любые попытки свободомыслия в России, считая независимые суждения причиной всех беспорядков и политической нестабильности. Принимались специальные меры для ограждения русских от проникновения революционных идей из Европы, и прежде всего из Франции.

После своего освобождения Достоевский занимается журналистской деятельностью, много пишет, зачастую живет в тяжелой нужде. Обычно жизнь Достоевского после каторги делят на три периода.

Первый – с 1859 по 1865 год. Достоевский восстанавливал свою литературную репутацию и был занят главным образом журналистикой. В 1861 году, вместе с братом Михаилом, он основал периодический журнал «Время»; журнал пользовался значительным успехом. Особенно шумный успех выпал на долю «Записок из мертвого дома». К нему стала возвращаться слава талантливого писателя, и братья с оптимизмом смотрели в будущее. Но все их надежды неожиданно рухнули: правительству не понравилась одна из статей, и в 1863 году журнал был запрещен.

А. Ремизов, известный в свое время русский писатель, выразил отношение к Достоевскому и его творчеству в словах: «Достоевский – это Россия. И нет России без Достоевского».

Понимание разных философских проблем имеет у Достоевского разную глубину. Ширина интереса при этом огромна. Его интересует общая проблема бытия: «Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». Его волнует проблема материализма. В записных книжках и художественных произведениях можно увидеть размышле­ния Достоевского над зависимостью общих понятий от явлений жизни, он касается и проблемы отрицания: «Отрицание необходимо, иначе человек так бы и заключился на земле, как клоп. Отрицание земли нужно, чтобы быть бесконечным. Христос, величайший положи­тельный идеал человека, нес в себе отрицание земли, ибо повторе­ние его оказалось невозможным». Некоторые герои писателя живут по закону отрицания отрицания: нормальная жизнь - падение - воскре­сение .

Диалектичность подхода Достоевского к миру обнаруживается во всех его художественных произведениях. Все эти «вдруг», так часто встречаемые, все катастрофы героев суть проявление диалектическо­го подхода писателя. Выражение диалектичности прослеживается и в сократовском принципе иронии, пронизывающей его романы.

Однозначно решить вопрос о материализме или идеализме Досто­евского трудно. Для художника-философа основной вопрос философии - это вопрос «нижнего этажа» ее, из которого нельзя механически вывести вопросы «этажа высшего». А высший этаж - это человек. Он и есть для писателя предмет философии. Философия Достоевского - философия человека. Вместе со всей русской мыслью Достоевский - антропоцентричен, а его философское мировоззрение есть, прежде всего, персонализм, окрашенный и достигающий в этой окраске необычайной силы и глубины. Нет для Достоевского ничего дороже и значительнее человека, хотя, быть может, нет и ничего страшнее человека. Человек загадочен, соткан из противоречий, но он является в то же время - в лице самого даже ничтожного человека - абсолютной ценностью.

Ответ на вопрос «Что есть человек?» Достоевский начал искать с попыток понять человека, изгнанного обществом, осужденного за утрату требуемых обществом качеств, «урезанного» в своих человеческих правах. Исследование его началось не с лучших образцов человеческого рода, не с носителей высших проявлений духовности и нравственности и даже не с обычных людей в обычных условиях жизни. Это - люди из «мертвого дома». Исходный тезис его исследования есть одновременно вывод, к которому он приходит: каторжник тоже человек, требующий понимания его человеческой сути, более того, понимание каторжника - необходимое условие раскрытия человеческой природы вообще, ведь каторжник живет на грани человеческого существования. Достоевский пишет о каторге: «... шум, гам, хохот, ругательства, звук цепей, чад и копоть, бритые головы, клейменные лица, лоскутные платья, всеобруганное, ошельмованное ... да, живуч человек! Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение».

Интерес к постижению природы человека у Достоевского проявился рано. В 1839 году семнадцатилетний Достоевский писал брату: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной ибо хочу быть человеком».

Он ведет свое исследование в двух тесно связанных планах: изучает самого себя (главным образом через позицию героя повествования) и пытается понять других посредством своего Я. Этот анализ, по своей природе не лишенный субъективизма, и Достоевский этого не скрывает. Познание становится у него самопознанием, а самопознание – предпосылкой познания. Один из самых основательных исследователей творчества Достоевского – В.Ф. Кирпотин пишет о гениальности писателя как знатока человеческой психики: «Достоевский обладал способностью как бы прямого видения чужой психики. Он заглядывал в чужую душу, вооруженный оптическим стеклом, позволявшим ему улавливать самые тонкие нюансы, следить за самыми незаметными переливами и переходами внутренней жизни человека. Достоевский, как бы минуя внешние преграды, непосредственно наблюдает психологические процессы, совершающиеся в человеке, и фиксирует их на бумаге».

Другими словами, у Достоевского был только один всепоглощающий интерес, только одна тема, которой он отдал

все свои творческие силы. Тема эта – человек и его судьба. Человек, по утверждению Н.А. Бердяева, мучил писателя всю жизнь. Не может не поражать исключительный антропологизм и антропоцентризм Достоевского. Человек у Достоевского явление природного мира, но не есть одно из явлений в ряду других, хотя бы и высшее. Человек – микрокосм, центр бытия, солнце, вокруг которого все вращается, в нем – загадка мировой жизни. Решить вопрос о человеке – значит решить вопрос и о Боге. Существует только дух человеческий, и только он интересен, он исследуется. Н. Страхов, близко знавший Достоевского, говорит о нем: «Все внимание его было устремлено на людей, и он схватывал только их природу и характер. Его интересовали люди, исключительно люди, с их душевным складом и образом их жизни, их чувства и мысли». И даже город есть лишь атмосфера человека, момент его трагической судьбы, он пронизан человеком, но не имеет самостоятельного существовании. Человек отпал от природы, оторвался от органических корней и попал в отвратительные городские трущобы, где корчится в муках. Петербург, который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак, порожденный человеком в его одиночестве. В атмосфере туманов этого призрачного города зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено вокруг человека, оторвавшегося от божественных первооснов. Все внешнее, — город и его особая атмосфера, комнаты и их уродливая обстановка, трактиры, с их вонью и грязью, все это, по мнению Н. Бердяева, лишь знаки, символы внутреннего, духовного человеческого мира, лишь отображения внутренней человеческой судьбы.

Достоевский говорит о забвении современной общественной мыслью человека и проблем его существования. Если о человеке го­ворят, то создают образ «человека-механика». Все это происходит из-за подмены одного вопроса другим. Спрашивают, что такое человек, а отвечают на другой вопрос - под влиянием каких факторов он фор­мируется. Достоевский не забывает о роли среды в формировании че­ловека, но интересует его другое - человек сформировавшийся. Глав­ная для него проблема - человек, каков он есть, он всегда в центре повествования. Достоевский понимает, что современный ему человек далек от совершенства. В нем есть «бриллианты», но много и «грязи».

Достоевский не торопится с провозглашением величия человека. В человеке должно преобладать величие. Но пока не преобладает. И провозглашать в этих условиях величие значило бы воздвигнуть на пьедестал низкое, увековечить эту сбитую школу ценностей.

Не величие человека видит Достоевский, а его сложность. Сложность человека – это исходная позиция философии человека. Сложен всякий человек. Простых людей нет, простыми они только кажутся.

Разгадка «тайны» человека привела Достоевского к постижению двойственности его природы. Большинство героев писателя постоянно противоречивы, они хотят ссор – и уходя от них, хотят делать добро – и делают зло. Если герой говорит: «сию минуту уйду», то ясно, что он никуда не уйдет. Замечая свою двойственность, думает переделаться, считая двой­ственность аномалией. Но затем понимает, что это есть норма, что «на самом деле и переделываться-то, может быть, не во что».

Двойственность и сложность человека заставляет Достоевского поднять проблему, во многом традиционную для антропологических взглядов русских мыслителей – проблему свободы.

Уже у Чаадаева просматривается связь свободы со «вседозволенностью» морально-нравственного действия, получившая определенное выражение в известной фразе Достоевского: «если Бога нет, значит все дозволено». Но только вера в Бога не дает однозначной характеристики человека. «Нет ничего святого» - это положение Достоевского, определяющее позицию «подполья», определяет и трагизм человека с «разорванным» сознанием. При всей трагичности и противоречивости человек, даже самый униженный и оскорбленный - абсолютная ценность. Его включенность в порядок природы несомненна, но абсолютизация этой зависимости приводит к забвению главного: «люди все еще люди, а не фортепианные клавиши, на которых ... играют сами законы природы собственноручно». Подлинная суть человека - в независимости его духа, в свободе выбора между добром и злом. Онтология человека, по Достоевскому, определяется, «жаждой свободы» это и есть «жажда быть самим собой». Свобода - основа противоречий человека, она - «сокровенная суть человека», но именно она раскрывает темные и низшие силы человеческого поведения. Вот почему свобода не есть «последняя правда о человеке», эта правда определяется тем путем, который выбирает человек в своей свободе - путем добра или зла. Свобода как форма выражения человеческой деятельности глубоко противоречива: есть диалектика зла в движениях свободы, но человек в состоянии выявить и диалектику «естественного и возможного» добра.

В «Дневнике писателя» есть одна удивительная картина будущего общества. Живут в нем Шекспир, Кант, Кеплер, а за ними прибирают, их обихаживают обыкновенные люди. Словно бы и не изменилось ничего, но только на первый взгляд. Один из служащих говорит Шекспиру: «Ты выше меня своим гением, и придя к тебе служить, я именно этим сознанием моим и доказал, что по нравственному достоинству я не ниже тебя нисколько и, как человек, тебе равен».

Итак, люди равны. Но равны не только «в добре».

Критерием выбора, как постоянно подчеркивает Достоевский, является нравственность. На что способен человек с этой точки зрения? На все способен: один делает добро, другой зло. И неред­ко один и другой в одном лице. Человек безграничен, зло и добро уживаются, и что-то абсолютизировать нельзя. Когда это делают, то мало думают об истине и больше о прагматике, ибо наука и по сей день фактически не ответила на вопрос о доброй и злой приро­де человека.

Основная тайна человека в том и состоит, по Достоевскому, что он неизменно и непобедимо стоит перед дилеммой добра и зла, от которой он не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот необходимо становится на путь зла.

Человек способен любить и ненавидеть. Это не вызывает сомнений. Но у Достоевского могут любить и ненавидеть в одно время и одного и того же. Поступки героев - это постоянный переход «за черту». Человек склонен поступать алогично, и «черту», разумом установленную, не признает.

Человек выше логики. Человек выше сознания, он есть и бессознательное: не только ум, но и сердце. Бессознательное проявляется через чувство тоски, так часто владеющее героями Достоевского. Раскольников, когда ему тошно, лю­бит ходить по неприглядном улицам, чтоб «еще тошнее было». И это не есть тоска по чему-то определенному, а тоска вообще, казалось бы, беспричинная. Бессознательное, кроме того, выражается через страх. Страх не есть боязнь чего-то конкретного, это боязнь неопределенного, боязнь вообще.

Таким образом, бессознательное в человеке проявляется через различные чувст­ва и состояния. Познать его весьма трудно, особенно рассудком.

Обращение Достоевского к бессознательному дает повод говорить о том, что русский писатель в ряде положений предвосхитил Зигмунда Фрейда. В романах Достоевского очень часто встречаются галлюцинации - символ проявления бессознательного. Причем галлюцинации помога­ют и самому человеку познать себя. Они концентрируют то, что чело­века мучает, раскрывают саму суть человека.

По Достоевскому, глубинное, бессознательное в человеке существует и проявляется. Но природа его не мистическая, это естественная способность, заключающаяся в организме челове­ка. Бессознательное не мистично, а просто труднодоступно и пока еще труднообъяснимо.

Достоевский задолго до знакомства с работами Фридриха Ницше, в действиях и размышлениях своих героев попытался выразить и волю к жизни, и волю к власти как основания поступков, опровергающих нравственность.

Жизненная воля отдельного человека, по Достоевскому, не что-то абсолютно надындивидуальное, самостоятельное, она связана с жизненной волей других. Воля к жизни одновременно есть вызов и ответ, жажда и натиск. Развитие людей под действием воли к жизни мыслится не, механистически, не теологически. Воля к жизни не понуждается внешними для нее причинами, она изначально не направляется осознанными целями. Но она жаждет удовлетворенности. Даже самый потерянный человек, который во всем отчаялся и хочет себя уничтожить, подспудно сохраняет несокрушимую веру в осмысленность существования и любовь к жизни. Любовь человеческая обращена не только к Богу и к исполненности воли к жизни, она распространяется также на всех страждущих и ищущих Бога. В земном существовании человек оказывается способным к высшей любви, только связанной со страданием.

Отсюда – один шаг до особого понимания Достоевским «воли к власти».

Каким образом рассматривал Достоевский «волю к власти»? Мы знаем его утверждение, что индивидуальное или коллективное стремление к выгоде ведет к насилию, если обычные средства «не работают». В этом случае слабейшие в состоянии объединиться против сильных мира сего и в борьбе осуществить свою цель. Когда принцип пользы получает всеобщее признание, должна появиться и философия, которая представляет идею власти. Еще до создания Раскольниковым его теории другие герои романов Достоевского вели себя в соответствии с ее принципами.

В теории Раскольникова следует различать несколько уровней. Сначала он выступает с притязанием на сверхчеловечность через силу, затем связывает это понятие с прогрессивным историческим развитием и, наконец, с глубокой проницательностью — единственно и только с освобождением от нравственного закона.

Рассмотрим сначала его обоснование насилия. «Я узнал... что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет... Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон...». Подобная мысль представлена и в «Братьях Карамазовых»: «Ввиду закоренелой глупости человеческой это, пожалуй, еще и в тысячу лет не устроится, то всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах». Дальнейшая аргументация Раскольникова такова: «Я теперь знаю, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин!». Сила понимается здесь не биологически, не как свойство расы или породы, а исключительно как природная сила воли и рассудка.

На втором уровне обоснования выделяются люди «необыкновенные», способные «сказать новое, слово», провозгласить спасительную идею и исполнить ее, сделать открытие, добиться успеха в труде и творчестве, они движутся впереди всех к великой цели. «Обыкновенные» же люди для того только и существуют на свете, чтобы стать материалом для истории, «поднатужиться и породить наконец на свет ну хоть из тысячи одного хотя сколько-нибудь самостоятельного человека».

«Необыкновенные» люди вовсе не всегда и совсем не обязательно творят всякие бесчинства и преступают закон, как им понравится. Еще неправильнее было бы сказать, что они должны или даже обязаны это делать. «Необыкновенный» человек просто имеет право разрешить своей совести переступить через иные препятствия единственно в том случае, если исполнение его идеи того потребует.

Через Раскольникова Достоевский выявляет, однако, еще один фундаментальный уровень. Обоснование идеи сверхчеловека на этом уровне свидетельствует о гениальной проницательности русского писателя. Он был единственным, кто отбросил оправдание псевдонравственной целью и показал другую, более глубокую основу подобных притязаний. Кроме власти, нет иного побуждающего волю принципа, и подлинная жизнь есть только борьба между людьми мощных волений.

Сверхчеловеку не нужны ни сострадания, ни нравственные раздумья. Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут только одно — стоит только посметь! Речь идет об овладении властью не ради освобождения человека. «У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться... Вот вся причина!», говорит Раскольников. Речь идет не о получении власти, чтобы облагодетельствовать человечество, Раскольников убил для себя одного. «Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек?.. Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?».

Всю свою жизнь Достоевский посвятил поискам ответа на вопрос: «Что такое человек?». В этом смысле Достоевский занимает достойное место в русской философии.

В истории русской философии Л.Н. Толстой (1828-1910) занимает особое место. Гениальный художник, до конца дней продолжавший заниматься художественным творчеством, он был в то же время глубоким мыслителем. Никто не мог и не может сравняться с Толстым в том, с какой силой и выразительностью он умел развивать свои идеи. Толстой все подчиняет морали, но это уже не «примат практического разума» (как у И. Канта), это – настоящий «панморализм».

В конце 70-х годов у Толстого начался тяжелый духовный кризис, с такой силой описанный им в «Исповеди». Толстой давно стал задумываться над общим смыслом жизни, соотношении жизни и смерти. Однако раньше это была «боковая» тема, теперь она стала основной. Встав перед необходимостью выяснить личное отношение к смерти, Толстой обнаружил, что его жизнь, его ценности не выдерживают проверки смертью. «Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Все это так давно всем известно. Не нынче завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся - раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать?». Эти слова Толстого из «Исповеди» раскрывают природу, и непосредственный источник его духовного недуга, который можно было бы обозначить как панику перед смертью. Он ясно понял, что только такая жизнь может считаться осмысленной, которая способна утверждать себя перед лицом неизбежной смерти, выдержать проверку вопросом: «Из чего же хлопотать, ради чего вообще жить, если все будет поглощено смертью?». Толстой поставил перед собой цель - найти то, что не подвластно смерти. Он стремится разорвать с тем миром, в котором жил, и обращается к простым людям. У простых людей Толстой нашел веру, которая осмысливала для них их жизнь, он, вслед за народом, обращается к Церкви. Все трудности, которые вставали перед сознанием Толстого на этом пути, он преодолевал с помощью «самоуничижения и смирения».

Философские взгляды Л.Н. Толстого при всей глубокой личностной «окраске» формировались под воздействием многих философских источников. Среди них, пожалуй, первое место занимают работы Руссо. В ранние годы Толстой ставит на первый план этику; «стремление к совершенствованию», постоянное недовольство собой, борьба с «низшими» стремлениями и страстями уже в это время всецело заполняют его внутренний мир. Именно от Руссо Толстой воспринял культ всего «естественного» и недоверчивое отношение к современности, которое впоследствии перешло в критику культуры и негативную характеристику искусства. Многие воззрения Толстого, считает В.В. Зеньковский, до конца его дней основывались на руссоизме.

Другим влиянием, глубоко вошедшим в душу Толстого, было влияние Шопенгауэра. В 1869 году он писал Фету: «Неперестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которые я никогда не испытывал... Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр - гениальнейший из людей». Знакомство с творчеством Шопенгауэра помогло разрешить главную для Толстого проблему - проблему смерти. Совершенно в духе немецкого философа Лев Николаевич считает, что «как ни желательно бессмертие души, его нет и не может быть, потому что нет души, есть только сознание Вечного (Бога). Смерть есть прекращение, изменение той формы сознания, которая выражалась в моем человеческом существе. Прекращается сознание, но то, что сознавало, неизменно, потому что вне времени и пространства... Если есть бессмертие, то только в безличности... Божеское начало опять проявится в личности, но это будет уже не та личность».

Основные темы, которыми всегда были заняты мысли Толстого, сводятся к его этическим исканиям, которые, как уже указывалось, характеризуются системой «панморализма». У Толстого этика не растворяется в учении о бытии, она стремится преобразовать науку и философию, подчинив их. Это господство этики «настоящая тирания духовного начала» в отношении исключительного влияния, какое имел Толстой во всем мире. В. Зеньковский писал: «Его проповедь потрясла весь мир, влекла к себе, - конечно, не в силу самих идей (которые редко кем разделялись), не в силу исключительной искренности и редкой выразительности его писаний, - а в силу того обаяния, которое исходило от его морального пафоса, от той жажды подлинного и безусловного добра, которая ни в ком не выступала с такой глубиной, как у Толстого».

Толстой был религиозным человеком в своих моральных исканиях – он жаждал безусловного абсолютного добра. Без такого «вечного добра» жизнь становится для него лишенной смысла. В свете исканий «безусловного блага» раскрылась перед Толстым вся бессмысленность той безрелигиозной, не связанной с абсолютом жизни, какой жил и живет мир.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви – не заповедь, а выражение самой сущности христианства, вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала, он дает заповеди, в толстовской интерпретации их пять:

- не гневайся;

- не оставляй жену;

- не присягай никогда никому и ни в чем;

- не противься злому силой;

- не считай людей других народов своими врагами.

По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является четвертая: «не противься злому», налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле «око за око». Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро, но на зло надо отвечать добром.

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть три связанных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда - второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: «насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие». В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви.

Непротивление – больше, чем отказ от закона насилия. Признание жизни каждого человека священной является первым и единственным основанием всякой нравственности. Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему неподконтрольна. Люди, совершающие насилие, как правило, скрывают это. Таково государственное насилие, которое так организованно, что люди, совершая самые ужасные дела, не видят своей ответственности за них. Размытость вины в подобных случаях - не просто результат намеренного стремления спрятать концы. Оно отражает само существо дела: насилие объективно является областью несвободного и безответственного поведения. Люди через сложную систему внешних обязательств оказываются соучастниками преступлений, которые бы ни один из них не совершил, если бы эти преступления зависели только от его индивидуальной воли. Непротивление от насилия отличается тем, что оно является областью индивидуально ответственного поведения. Как ни трудна борьба со злом в самом себе, она зависит только от самого человека. Нет таких сил, которые могли бы помешать тому, кто решился на непротивление.

Толстой считал несостоятельным аргумент в пользу насилия, согласно которому насилие оправдано в тех случаях, когда оно пресекает большее насилие. Насилие имеет тенденцию воспроизводиться в расширяющихся масштабах. Поэтому сама идея ограниченного насилия и ограничения насилия насилием является ложной. Именно эта идея и была отменена законом непротивления. Насилие легко совершить, но его нельзя оправдать. Толстой ведет речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его заключение категорично - такого права не существует. Если мы принимает христианские ценности, и считаем, что люди равны перед богом, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Поэтому Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или по другим личным поводам. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения.

Стоит людям поверить учению Христа и исполнять его, и мир будет на земле. Но люди в массе своей не верят и не исполняют учения Христа. По мнению Л.Н.Толстого, есть две основные причины этого: во-первых, инерция предшествующего жизнепонимания и, во-вторых, искажение христианского учения.

До того как Иисус Христос сформулировал заповедь непротивления, в обществе господствовало убеждение, что зло можно истребить злом. Оно воплотилось в соответствующий строй человеческой жизни, вошло в быт, привычку. Самым главным средоточием насилия является государство с его армиями, всеобщей воинской повинностью, присягами, податями, судами, тюрьмами и т.д. Словом, вся цивилизация основана на законе насилия, хотя, не сводится к нему.

И этика, и антропология Толстого базируются на его понимании сущности человека, его свободы и смысла жизни.

По мнению Толстого, человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека - внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой, он постоянно стремится преодолеть себя, стать другим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдание и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл.

Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта т.д. Толстой считает, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться.

Словом, материальный и культурный прогресс не затрагивает страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т.п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением.

За вопросом о смысле жизни скрыто «сомнение и смятение». Смысл жизни становится вопросом тогда, когда жизнь лишается смысла. По существу, постановка вопроса «зачем жить?» есть мысль о неизбежности смерти человека, в которой существенную роль играют социально-этические и нравственно-гуманистические факторы, проходит красной нитью через все творчество Л.Н. Толстого. Она неразрывно связана вместе с тем с утверждением его нравственного, духовного бессмертия. Все философские и художественные произведения Л.Н. Толстого пронизывает эта идея, согласно которой «про состояние после смерти нельзя сказать, что оно будет. Бессмертия не будет и не было, оно есть». Оно заключено в самой жизни, в том, что составляет ее основу, «особенное отношение к миру каждого существа». Смерть страшна для тех, кто «не видит, как бессмысленная и погибельна его личная одинокая жизнь, и кто думает, что он не умрет. Я умру так же, как и все... но моя жизнь и смерть будет иметь смысл и для меня и для всех».

Правильное отношение к другим людям определяется тем, что надо любить людей как братьев, любить всех, без каких-либо изъянов, независимо от каких бы то ни было мирских различий между ними. Перед Богом теряют какой бы то ни было смысл все человеческие дистанции между богатством и бедностью, красотой и безобразием, молодостью и дряхлостью, силой и убожеством и т.д. Необходимо ценить в каждом человеке достоинства божественного происхождения. «Царство Бога на земле есть мир всех людей между собой», а мирная разумная и согласная жизнь возможна только тогда, когда люди связаны одинаковым пониманием смысла жизни, единою верою.

Если брать два отношения к Богу - отношение к другим и отношение к себе, - то исходным и основополагающим, с точки зрения Толстого, является отношение к себе. Нравственное отношение к себе как бы автоматически гарантирует нравственное отношение к другим. Человек, сознающий, как бесконечно он далек от идеала, есть человек, свободный от суеверия, будто он может устроить жизнь других людей. Забота человека о чистоте собственной души является источником нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, государству и т.д.

Русскими философами конца XIX – начала ХХ века были приняты далеко не все идеи Л.Н. Толстого. Построения толстовского «панморализма» образуют предел, перейти который уже невозможно, и это в значительной степени определило постановку проблемы человека в русской философии в ее дальнейшем развитии. Философская мысль России восприняла главный итог поисков Л.Н. Толстого: добро должно быть абсолютным или оно не есть добро.