Средние века. Выпуск 71 (1-2)

Представленное соавторами С.В. Ефимовым и С.С. Рымшей двухтомное исследование «Оружие Западной Европы XV–XVII вв.» базируется на собрании оружия и доспехов, хранящемся в фондах Военноисторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в Санкт-Петербурге. Собрание, о котором до сих пор мало кому известно, начало формироваться еще в начале XVIII в., и в настоящее время является одним из крупнейших в России. Количество предметов в фондах музея, превышает сейчас 800 единиц. Долгие годы вся коллекция пребывала в запасниках и лишь к 2006 г. ее небольшая часть была включена в действующую экспозицию «Рыцарский зал».

Проведенное авторами исследование состоит из двух томов. Истории формирования музейного собрания со времен Петра Великого и до конца XX в., рыцарским доспехам и другому защитному вооружению, клинковому и древковому оружию, а также орудиям правосудия посвящен первый том сочинения. Насколько можно судить, представленное в первом разделе этого тома исследование по истории формирования музейной коллекции было проведено авторами впервые. В книге дан обзор основных источников и периодов поступления предметов в собрание музея, а также прослежена судьба этого собрания в контексте непростых событий XX в.

Второй том посвящен стрелковому оружию Западной Европы XV– XVII вв.: арбалетам, артиллерии, ручному огнестрельному оружию, а также неотъемлемой части развлечений знати того времени – охотничьему оружию. Отдельный интерес представляет раздел, освещающий технические эксперименты мастеров того периода – комбинированное оружие. Хочу подчеркнуть, что рецензируемое исследование построено не только на богатом библиографическом и фондовом, но и на архивном материале (из фондов ВИМАИВиВС), который вводится в научный оборот впервые.

Вотличие от более традиционных для музеев каталогов предметов

иопределителей, труд С.В. Ефимова и С.С. Рымши в жанровом отношении представляет собой некий научно-исследовательский синтез: публикация изображений хранящихся в фондах предметов (с описанием и указанием их инвентарного номера) базируется на теоретическом осмыслении основных вех и узловых моментов истории развития западноевропейского оружия и доспехов XV–XVII вв. А потому ценность означенного сочинения видится мне, в первую очередь, в самой публикации хранящейся в музее коллекции, представляющей по сути попытку вызволить исторические предметы из научного небытия. Очевидная необходимость рецензируемого издания также заключается в проведенной авторами работе по атрибуции предметов, их систематизации и введении в научный оборот обширного фактического материала на их основе.

Отечественная медиевистика в силу объективных причин и обстоятельств выбирает в качестве исторического источника преимущественно тексты. В свете этой ситуации анализ материальной культуры Западной

Европы, артефактов, которыми являются доспехи и вооружение, может внести существенные коррективы в исследования, сделанные на основе текстов, потому что дает более аутентичное представление о прошлом. В этом отношении представленная работа выбивается за границы антикварной истории и становится актуальной не по политическим или социальным соображениям, чем часто грешит историческая наука, но потому что определенно имеет научное значение.

Рецензируемое сочинение территориально и хронологически охватывает Западную Европу в XV–XVII вв. Для современной исторической науки, тяготеющей к узкой специализации и микроистории, издание, в котором освещен большой исторический период и обширные географические территории, представляет собой некий метанарратив и является свидетельством не только проявленного научного интереса, но и исследовательской смелости авторов.

Несомненным преимуществом работы является обширная библиография на русском и иностранных языках. В этом смысле данное исследование отсылает к фундаментальным историческим работам и потому будет чрезвычайно полезно для всех, кого интересует проблематика истории западноевропейского оружия и доспехов.

Что касается перспектив, которые открывает данное исследование, то более подробное изучение коллекции Артиллерийского музея несомненно даст возможность для создания научной традиции. Принимая во внимание специализацию музея, далекую от вопросов западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени, неудивительно, что хранившиеся там предметы не часто становились объектом научного интереса специалистов. По всей видимости, первое и единственное до настоящего момента серьезное исследование было осуществлено в 1889 г. Н.Е. Бранденбургом (заведующим Артиллерийским музеем с 1872 г.) и касалось той части коллекции, что сформировалась в музее к концу XIX в.3 Вместе с тем весьма серьезные поступления в фонды музея произошли после Второй мировой войны за счет трофеев, вывезенных с территории Германии в качестве возмещения ущерба, причиненного войной. Даже после возвращения в ГДР перемещенных музейных ценностей по соглашению 1957 г. в фондах осталось большое количество предметов, представляющих научный интерес. Фактически, изучение имеющейся в музее коллекции западноевропейских доспехов, холодного и огнестрельного оружия XV–XVII вв. началось в музее сравнительно недавно.

Книга также открывает широкие перспективы сравнительно-исто- рического анализа при работе с материалами других коллекций и собраний западноевропейского оружия и доспехов (как зарубежных, так и отечественных).

3Бранденбург Н.Е. Исторический каталог Санкт-Петербургского Артиллерийского музея. СПб., 1889. Ч. III. [Цит. по: Ефимов С.В., Рымша С.С. Оружие Западной Европы XV–XVII вв. СПб., 2009. Кн. 1. С. 12].

Надо признать, что концепция авторов вызывает некоторый полемический задор. Так как в книге нет единого концептуального ядра, она производит впечатление эклектичного текста. Имеется ряд частных утверждений авторов, которые не подкреплены источниковым материалом и требуют дальнейшего изучения и корректировки. Например, утверждение авторов о том, что работник, покрывавший доспехи золотом, занимал в иерархии мастерской самое низкое положение и получал заработную плату меньше всех4, вызывает сомнения. Так как по архивным данным, относящимся к одной из миланских оружейных мастерских, известно, что в конце XVI в. позолотчик получал за свою работу плату в 15 дукатов и стоял во втором ряду в иерархии работников мастерской, после тех, кто получал за работу 20 дукатов (гравировщики, полировщики, мастера по шлемам и т. д.). Ниже уровнем шли различные рабочие по металлу, кузнецы, которым платили 14 дукатов, а также помощники, получающие 11 дукатов5. Конечно примеры вроде этого можно рассматривать как некоторые исторические частности. Однако особенностью исторического дискурса является то, что каждый факт и каждое утверждение должны быть проверены и обоснованы. Хочу отметить, что у авторов это получилось не всегда.

Суммируя сказанное, подчеркну, что рецензируемое произведение является первым исследованием коллекции, хранящейся в Артиллерийском музее. Быть первыми – всегда не только почетно, но очень трудно и ответственно. Хочется верить, что исследование С.В. Ефимова и С.С. Рымши станет основой традиции по изучению отечественного музейного собрания, представляющего несомненную научную ценность.

Ю.Ф. Игина

4 Ефимов С.В., Рымша С.С. Указ. соч. Кн. 1. С. 171.

5Цит. по: Pyhrr S.W., Godoy J.-A. Heroic Armor of the Italian Renaissance Filippo Negroli and his Contemporaries. With Essays and a Compilation of Documents by Silvio Leydi. N.Y., 1999. С. 23.

ФРОНДА, ИЛИ НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ

ОФРАНЦИИ СЕРЕДИНЫ XVII ВЕКА

ИЕЕ ИСТОРИКАХ

Малов В.Н. ПАРЛАМЕНТСКАЯ ФРОНДА. ФРАНЦИЯ 1643–1653.

М.: Наука, 2009

Надо признать, жанр рецензии не всегда бывает благодарным, поскольку зачастую заставляет рецензента отрываться от сочинения, не оставившего его равнодушным, и погружаться в размышления о проблемах, которые выходят за рамки рецензируемой книги, а потому самому становиться объектом встречной критики. В моем случае, наверное, речь пойдет больше о размышлениях историографического порядка, – именно на это подвигло меня прочтение новой монографии В.Н. Малова.

Вообще, писать о книге признанного мэтра отечественной историографии всегда трудно, даже в силу того, что, будучи студентом, ты читал и реферировал его статьи и книги, всегда казавшиеся откровением. Последняя монография В.Н. Малова, посвященная Фронде – масштабному социально-политическому движению во Франции эпохи регентства Анны Австрийской, – еще раз доказала, что перед нами книга, которая станет востребованной и обязательной для прочтения не только для профильных специалистов-франковедов, преподавателей и студентов исторических факультетов вузов, но также широкого круга историков. Дело даже не в том, что эта книга «заполнила» недостающую историографическую лакуну в нашей исторической науке, сколько в том, что автор сумел представить убедительное объяснение, почему королевская власть в итоге подавила «восстание судейских» (по выражению А.Л. Мута) и вышла из многолетнего гражданского противостояния сильной, как никогда прежде; почему абсолютизм во Франции благодаря Фронде стал развиваться именно по пути укрепления административно-судебных начал и в итоге достиг своего апогея в XVIII в. Наконец, монография напрямую отвечает на вопрос, почему современная французская цивилизация немыслима без реального осуществления разделения властей, причем каждая из них не может претендовать на функции и полномочия другой.

Итак, долгожданная книга о Фронде, построенная в целом с учетом хронологического принципа повествования! Я специально акцентирую внимание на слове «хронологический» как одном из важнейших для каждого историка, поскольку увлечение иными принципами иногда уводит даже высокопрофессионального специалиста в малопонятный синтез и даже логическую бессвязность повествования, когда после прочтения книги пытливый читатель не может ответить на вопрос: что же желал

донести автор до своей аудитории?1 Монография В.Н. Малова отвечает всем квалификационным характеристикам классического научного исследования, в котором студент найдет для себя энциклопедическую информацию о запутанных коллизиях Фронды, преподаватель – ценные заключения о важности событий во Франции середины XVII в. для всей последующей эволюции французской государственности. Прочие же историки увидят, что исследование построено на использовании значительного числа источников, в том числе архивных и впервые вводимых в

научный оборот, равно как отражает все основные историографические тенденции в трактовке событий и оценке итогов Фронды. Причем, сразу бросается в глаза, что В.Н. Малов не перегружает текст всевозможными сносками и отсылками к источникам и литературе, сосредоточивая свое внимание на главном – исследовательском повествовании. Текст монографии также заслуживает особого внимания, так как написан необыкновенно живым, «французским» языком, который хочется перечитывать, восторгаясь слогом. Авторские переводы цитируемых источников точны и выверены и, надо полагать, за каждым архивным фрагментом или автографом стоит многодневная и скрупулезная палеографическая работа.

Переходя к содержательной части рецензии, хочу сразу оговориться, что не смогу в полной мере следовать привычной схеме, когда замечания следуют за позитивными оценками. Видимо, в моем случае первое будет неотделимо от второго. Начальная глава книги В.Н. Малова представляет собой историографический очерк об исторических исследованиях Фронды, включая работы современных западных историков. Судя по неутихающим научным спорам и активности иностранных коллег, тема Фронды как опыта столкновения общества и государства и по сей день весьма актуальна и занимает значительное место в их исследованиях. Не могли обойти ее своим вниманием и отечественные историки, тем более что в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге хранится ценнейшая часть делового архива канцлера Франции Пьера Сегье – деятеля периода Фронды. Впервые ее открыл миру Б.Ф. Поршнев, опубликовав в приложении к своей работе «Народные восстания во Франции перед Фрондой» (1948) несколько десятков писем (на языке оригинала, без перевода), адресованных канцлеру с мест и отражающих мятежную активность главным образом третьего сословия в связи с тяжелыми налогами и фискальными притеснениями. Немецкий и французский

1Позволю себе сослаться на две недавние переводные книги довольно известных во Франции историков, которые, на наш взгляд, содержат примеры малоудачных логических пассажей, обобщений и выводов, и в итоге не отражают заявленной масштабности своих названий (впечатление усугубляется от некачественного перевода обеих книг): Ливе Ж. Религиозные войны. М.: «Аст-Астрель», 2004; Ле Руа Ладюри. Королевская Франция (1460–1610): От Людовика XI до Генриха IV. М.: «Международные отношения», 2004.

переводы текста его книги породили колоссальную научную дискуссию

иподтолкнули зарубежных (конечно, в основном французских) историков к отчаянной полемике и публикации иных источников этого периода времени. Как известно, Б.Ф. Поршнев пытался доказать, что Фронда, тесно связанная с современными ей событиями Английской революции, являлась неудавшейся буржуазной революцией. Удивительно, но даже историки сегодняшнего времени считают необходимым полемизировать с Б.Ф. Поршневым, несколько преувеличивая значение этой книги2.

В.Н. Малов в связи с этим, конечно, не мог обойти вниманием точку зрения Б.Ф. Поршнева, подчеркнув, что определять ее «одной формулой» неверно и надо «разжаловать» Фронду из буржуазной революции в антиналоговое движение (С. 22–23). Продолжение полемики с Б.Ф. Поршневым, возможно, стало следствием нерешенности в нашей историографии вопроса об определении сущности Фронды – и В.Н. Малов взял на себя такую обязанность. Не знаю, прав ли я (так как сам автор не пишет об этом в своей книге), но, возможно, на это повлияла в немалой степени его учитель – А.Д. Люблинская (1902–1980).

Вообще, обращает на себя внимание тот факт, что ни в отечественной, ни во французской историографии в связи с дискуссией о трудах Б.Ф. Поршнева имя Александры Дмитриевны либо не упоминается вообще, либо упоминается вскользь. Между тем, петербургскую, а прежде – ленинградскую, часть архива канцлера Сегье впервые исследовала именно она, поскольку с 20-х годов прошлого века работала в западной секции рукописного отдела Публичной библиотеки (ныне Российская национальная) и ее специализацией было изучение французских автографов. В 30-е годы А.Д. Люблинская сумела выделить архив Сегье из числа прочих автографов, систематизировать его по годам и регионам (провинциям). Тогда же она приступила к копированию и изучению писем, адресованных канцлеру. Но, увы, ее начинание перехватил Б.Ф. Поршнев, который отчасти воспользовался результатами ее работы

ив итоге опубликовал часть французских автографов, как уже упоминалось. Правда, публикация Б.Ф. Поршнева, который не обладал, судя по всему, даром палеографа, содержала огромное количество неточностей (практически в каждом из опубликованных писем), неправильную транскрипцию и в немалой степени даже искажала смысл посланий. В.Н. Малов не мог не отметить это в свой монографии (С. 139). Выход книги Б.Ф. Поршнева, тогдашнего историка–фаворита властей, отмеченной Сталинской премией, фактически закрыл доступ к ее критике внутри

СССР на долгие годы. Понимая, что открытая полемика с Б.Ф. Поршне-

2Ярким свидетельством этого является публикация материалов большой рус- ско-французской конференции 2006 г., состоявшейся в Визиле, в значительной мере посвященной наследию Б.Ф. Поршнева: Французский ежегодник, 2007: Советская и французская историография в зеркальном отражении: 20–80-е годы XX века. М.: «URSS», 2007.

вым невозможна3, А.Д. Люблинская со своими учениками приступила к многолетней работе по подготовке и изданию ленинградской части архива Сегье (одновременно во Франции французской частью занялся другой непримиримый оппонент Б.Ф. Поршнева – Ролан Мунье). Именно посредством качественного издания источников она хотела дать ответ своему московскому коллеге. В числе этих учеников был и В.Н. Малов, через руки которого прошли сотни писем интендантов, финансистов, провинциальных парламентариев и т.д., адресованных канцлеру. Два тома писем и деловых бумаг Сегье были опубликованы под редакцией Александры Дмитриевны, в том числе те, которые прежде были изданы на ненадлежащем уровне Б.Ф. Поршневым4. Она надеялась подготовить и издать третий том (корреспонденция из Лотарингии), но на это не хватило времени. Вместе с тем А.Д. Люблинская готовилась к созданию книги о Фронде, о чем свидетельствует описание ее архива, ныне хранящегося в Санкт-Петербургском архиве Института истории: «В особой папке – материалы к неосуществленному исследованию о Фронде (проспекты книг, фотокопии документов, оттиски статей, заметки)»5. Надо полагать, В.Н. Малову было известно об этих научных планах.

Тем удивительней, что историографический очерк, предваряющий основную часть рассматриваемой монографии, никак не касается вклада в изучение Фронды, который внесла А.Д. Люблинская и иные отечественные историки. Уже в 1957 г. в популярной книге «Очерки истории Франции» Александра Дмитриевна подчеркивала, противореча мнению Б.Ф. Поршнева, что Фронда – это «широкое политическое движение против абсолютизма, в которое оказались втянутыми почти все слои населения», объединившиеся на антиналоговой основе6. В главе 4 «Французский абсолютизм и его классовая природа» своей последней

3Для А.Д. Люблинской вдвойне, ведь она проходила по так называемому«Ленинградскому делу» конца 40-х – начала 50-х годов ХХ в., и пребывала в опале, равно как и ее супруг, ожидая ареста со дня на день.

4Внутренняя политика французского абсолютизма. 1633–1649 / Под ред. А.Д. Люблинской: в 2-х т. М.; Л., 1966–1980. По правде сказать, роль А.Д. Люблинской в научном противостоянии с Б.Ф. Поршневым оценила ученица Ролана Мунье Франсуаза Ильдесаймер, соответствующая статья которой была переведена на русский язык. Однако м-ль Ильдесаймер допустила в ней массу фактических неточностей, о которых я ей написал в 2008 г., получив подтверждение, что мои поправки будут учтены при подготовке публикации этой статьи во Франции. См.: Ильдесаймер Ф. Архивы канцлера Сегье: от Парижа до Санкт-Петербурга // Французский ежегодник, 2007. М., 2007. С. 69–86.

5Бернадская Е.В., Киселева Л.И., Малинин Ю.П., Сомов В.А. Жизнь и творчество А.Д. Люблинской // Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки / Под ред. Л.И. Киселевой. СПб., 2001. С. 21.

6Люблинская А.Д., Прицкер Д.П., Кузьмин М.Н. Очерки истории Франции. Л., 1957. С. 108.

монографии «Франция при Ришелье» (1982 г.) А.Д. Люблинская уже свободно могла позволить себе высказать основные научные претензии к Б.Ф. Поршневу. «Трактовка абсолютизма Б.Ф. Поршневым (в его книге о народных движениях…) целиком определялась его концепцией Фронды как неудавшейся буржуазной революции», – писала она, добавляя, что эта «концепция полна противоречий». По мнению Александры Дмитриевны, последняя не замечает существования торгово-промыш- ленной, «настоящей буржуазии», равновесие которой с дворянством в действительности позволяло короне действовать самостоятельно. А.Д. Люблинская отметила, что к таким выводам о Фронде и сущности абсолютной власти во Франции Б.Ф. Поршнева привела «недостаточная исследовательская работа по истории дворянства и буржуазии XVII в.»7 Не углубляясь далее в сравнительную историографию, хочу лишь заметить, что пересмотр ряда точек зрения, сформулированных Б.Ф. Поршневым в его книгах8, равно как и постановка исторических проблем, связанных с Фрондой и временем, ей предшествующим, был инициирован еще А.Д. Люблинской, что, на мой взгляд, требовало особого упоминания в монографии В.Н. Малова.

Конечно, историей Фронды занимались не только в 40–70-е годы XX в. В 1989 г. Е.М. Кожокин выпустил свою книгу «Государство и народ от Фронды до Великой французской революции», где событиям Фронды отводилось довольно большое место, и, по сути, именно в этом исследовании впервые имел место достаточно обстоятельный и интересный анализ политических коллизий обеих фронд – парламентской и аристократической – в свете взаимоотношений королевской власти и общества того времени9. Автор подчеркивал, что в целом Фронда может рассматриваться как антиналоговый «бунт в рамках закона»10. Вызывает удивление, что В.Н. Малов не упомянул эту книгу вообще.

Конечно, можно было к этому присоединить отсутствие в историографической части «Парламентской Фронды» ссылок на работы Л.И. Ивониной, в частности ее недавнюю биографию Джулио Мазарини, но в данном случае считаю это оправданным11.

7Люблинская А.Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630– 1642 гг. Л., 1982. С. 220–221.

8Свои главные идеи о Фронде Б.Ф. Поршнев развил в следующей монографии: Поршнев Б.Ф. Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII века. М., 1970.

9Глава «Фронда: кризис французского государства в середине XVII века» // Кожокин Е.М. Государство и народ от Фронды до Великой французской революции. М., 1989. С. 3–51.

10Кожокин Е.М. Указ. соч. С. 8.

11Внимательный читатель (а такие еще остались) не может не отметить «заметное влияние» переводной книги Пьера Губера «Мазарини» (М.: «КронПресс», 2000) на названную книгу Л.И. Ивониной (М.: «Молодая гвардия», 2007). Ср., например, С. 52–53 П. Губера и С. 74–75 Л.И. Ивониной…

«Парламентская Фронда» – именно таково название книги В.Н. Малова, и оно у историков-франковедов вызывает только одну ассоциацию: речь пойдет о «Парламентской Фронде» 1648–1649 гг. Однако автор, не порывая со сложившейся традицией, анализирует события более широкого отрезка времени – с 1643 г., начала регентства Анны Австрийской и прихода к власти кардинала Мазарини, и заканчивает 1653 г. – временем окончательной победы королевской власти над открытой оппозицией. Последняя, несмотря на свою социальную неоднородность, по сути, все эти годы группировалась или была тесным образом связана с высшими судейскими чиновниками столичного и провинциальных парламентов, которые волей-неволей инициировали масштабные гражданские волнения. Поэтому название книги совершенно отвечает ее содержанию.

Стоит отдельно сказать о второй главе монографии («Три этапа и два пути развития французского абсолютизма»). Она, в общем, повторяет положения главы I («Французский абсолютизм к середине XVII века») монографии В.Н. Малова о Кольбере 1991 г.12, о чем, собственно, автор говорит и сам (С. 25). По его мнению, эволюция французского абсолютизма старорежимной эпохи пережила в своем развитии три этапа, постепенно трансформируясь из судебной монархии в середине XVI в. в монархию судебно-административную, а затем, в 30-е годы XVII в. – в административно-судебную (С. 43, 49). Подчеркну, что предложенная периодизация впервые была воспроизведена в книге В.Н. Малова 1991 г. (С. 10–13), но не вызвала безоговорочной поддержки у «коллег по цеху» или сколько-нибудь оживленной дискуссии. Автор вновь возвращается к этому вопросу, предлагая довольно веские аргументы в защиту своей позиции, которые сейчас уже трудно игнорировать. Оговорюсь сразу, что не стану с ними спорить или их повторять – я согласен в целом. Единственное, что нужно сказать: В.Н. Малов как настоящий исследователь истории высших органов власти и управления положил в основу своей периодизации их функциональное назначение и соответствующую идеологическую сущность, меняющиеся со временем в связи с трансформацией государственных и общественных институтов Франции, обусловленных как внутренними, так и внешними причинами. Вызывает сомнение только дата, разделяющая второй и третий этапы – 30-е годы XVII в., конец царствования Людовика XIII и время господства Ришелье. Действительно, в связи с вступлением Франции в Тридцатилетнюю войну в 1635 г. и бесконечными внутренними раздорами (борьба аристократической оппозиции с Ришелье и его кланом при дворе, серьезные провинциальные мятежи знати, крупные крестьянские восстания) корона все чаще прибегала к административным методам управления. Однако утверждение автора о «переходе судебного аппарата в постоянную оппозицию к политике административного нажима» (С. 50) нуждается

12Малов В.Н. Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество. М.: Наука, 1991.

вобъяснении. На последующих страницах В.Н. Малов пишет как раз о том, что несмотря на форсирование короной регистрации своих актов

вПарижском парламенте в это время, этот административный нажим вызывал лишь традиционные формы недовольства, не выходившие за рамки неповиновения монарху. Судейская оппозиция если и существовала, то ее никто не замечал. В связи с этим 30-е годы мне кажутся сомнительными.

Наконец, главное, с чем я никак не могу согласиться – это с «оффисье». Напомню, В.Н. Малов предлагает отказаться от традиционного употребления слова «чиновник» и предлагает вместо этого «оффисье». Впервые этот термин был употреблен или введен В.Н. Маловым в монографии о Кольбере (С. 10 и далее), и доказательная часть книги о целесообразности употребления именно этого галлицизма для определения обладателей административно-судебных и финансовых должностей во Франции перешла в книгу о Фронде (С. 42–43). Рассуждения автора сводятся к следующему: французские должности покупались, продавались, передавались по наследству; не существовало какого-либо подобия «Табели о рангах»; у их держателей действовала крепкая коллегиальная солидарность; отсутствовала чиновничья дисциплина в привычном нам понимании. Вообще, слово чиновник он считает слишком «русским», происходящим от «чина», жалуемого за заслуги или по выслуге лет.

Яне знаю, в том случае, если «оффисье» попадет на страницы учебника по истории Средних веков или иных учебников и учебных пособий, как выйдут из положения мои коллеги, занимающиеся историей собственно средневековой: имея в виду королевских служащих, выполняющих свои управленческие обязанности, будут использовать по аналогии галлицизмы «жан дю руа» или же останутся верными традиционному звучанию – чиновник, «офицер власти», по выражению С.К. Цатуровой13. По моему представлению и убеждению, слово «чиновник» в русском языке прежде всего означает представителя бюрократической корпорации, носителя чина, осуществляющего от имени государственной или муниципальной власти функции публичного (общественного) управления. Наверное, о публичном управлении и складывании чиновных корпораций можно говорить, только имея в виду позднее европейское Средневековье и Новое время; способы приобретения должности и формы отправления чиновничьей функции отличны в разных странах и регионах, но природа бюрократии от этого не меняется14. Чиновниче-

13С.К. Цатурова весьма остроумно вышла из положения, придумав это выражение в своей книге с одноименным названием. См.: Цатурова С.К. Офицеры власти. Парижский парламент в первой трети XV века. М.: «Логос», 2002. См., в частности, § 6 Введения, с. 22–24, а также с. 193.

14В связи с затронутым вопросом см., например, блестящее исследование К.А. Левинсона: Левинсон К.А. Бюрократия немецкого города XVI–XVII вв. М.: ИВИ РАН, 2000.