Средние века. Выпуск 71 (1-2)

О.Ф. Кудрявцева (МГИМО) «Возрождение пифагорейской традиции в эпоху Ренессанса», Л.М. Лукьяновой (СГУ) «Культурноисторические истоки представлений Петрарки о дружбе (по трактату “О средствах против превратностей судьбы”)».

Различные аспекты отношения флорентийцев эпохи Возрождения к своему прошлому были рассмотрены в докладах В.Д. Дажиной (МГУ) «In memorum: скульптурная иконография Медичи в контексте политической риторики», И.А. Красновой (Ставропольский ГУ) «От хозяйственной книги к хронике: источники и мотивация историописания у флорентийских граждан XIV–XV вв.» и Т.А. Мельниковой (Саратовский ГУ) «Античность и формирование образа Флоренции в сочинениях хронистов (Джованни Виллани)».

Важность религиозной составляющей в формировании отношения к прошлому в ренессансной Европе была подчеркнута в докладах Р.В. Гадицкого (НИИ ИТИИ РАХ) «Елизаветинская драма и проблема средневекового наследия в культуре английского Возрождения», А.Н. Донина (Нижегородский ГЛУ) «Дохристианские мотивы в искусстве Дунайской школы», О.Г. Ульянова (ЦмиАР) «Раннехристианские мотивы в творчестве Леонардо да Винчи», Н.В. Хряковой (Курский ГУ) «Несколько миниатюр на религиозные сюжеты из рукописи Катона Сакко “Семидеус”».

Тема памяти и мифологизации исторического наследия в английской ренессансной историографии была рассмотрена в докладах О.В. Дмитриевой (МГУ) «Пантеон славы: английские интеллектуалы в “Хрониках” Р. Холлиншеда» и А.Ю. Серёгиной (ИВИ РАН) «Религиозная полемика и историописание в Англии XVI в.».

Эта же проблематика получила освещение на французском материале в докладах Р.М. Асейнова (МГУ) «Историческая культура при дворе герцогов Бургундских XV в.», Л.Е. Торшиной (Гос. Эрмитаж) «Народное историческое предание в искусстве Бретани эпохи Возрождения. Алтари и гранитные голгофы Леона и Корнуайя», И.Я. Эльфонд (Саратовский ГУ) «Проблема этногенеза французов во французской историографии XVI в.».

Немецкая ренессансная историография оказалась в центре внимания в выступлениях В.В. Арсланова (МГУ/Геттингенский Ун-т) «Себастьян Франк читает Иосифа Флавия: рецепция “Иудейской войны” в эпоху Реформации», В.М. Володарского (МГУ) «Мемориальная речь как исторический жанр в эпоху Возрожде-

ния», Е.А. Малашенко (МГУ/Геттингенский Ун-т) «Актуализация истории в саксонских хрониках второй половины XVI в.».

Историческая память и мифотворчество Центральной и Восточной Европы эпохи Возрождения были представлены докладами Т.П. Гусаровой (МГУ) «Судьба Венгрии в “Истории” венгерского гуманиста XVI в. Миклоша Иштванфи», М.А. Комовой (Орловский ГУ) «Ренессансные традиции в позднем портрете сарматского типа (на примере неизвестных экспонатов из фондов Орловского музея изобразительных искусств)» и Г.П. Мельникова (ИСл РАН) «Сотворение чешского исторического мифа: хроника Вацлава Гаека из Либочан».

РЕЦЕНЗИИ

Марей А.В. ЯЗЫК ПРАВА СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИСПАНИИ:

ОТ ЗАКОНОВ XII ТАБЛИЦ ДО СЕМИ ПАРТИД. М.: УРСС, 2008. 226 с.

Рецензируемая монография посвящена проблемам формирования юридической терминологии на старокастильском языке в эпоху Альфонсо Мудрого (1252–1284). В центре внимания автора находятся три основных понятия, на примере которых прослеживаются закономерности общего характера. Речь идет о термине yerro и его синонимах – crimen и pecado.

Определяющим фактором этой эволюции стала рецепция «общего права» (ius commune), в основе которого лежало, с одной стороны, юстинианово римское право, а с другой – реформированное на его основе право каноническое. Особенно активно этот процесс протекал в Италии

иИспании. В последней трети XIII в. был создан первый свод законов в Европе, написанный на национальном языке, – «Семь Партид» короля Альфонсо Мудрого, которые и являются основным источником рассматриваемой работы. Внимание исследователя привлекает, главным образом, последняя, седьмая Партида, посвященная уголовному праву.

Общеизвестно, что язык играет самую непосредственную роль в формировании представлений о праве и правосудии. Изучение профессионального языка юристов эпохи создания национальных правовых систем в этом ключе является одной из самых актуальных проблем. В этом смысле анализ понятий, принадлежащих к области уголовного права, имеет очень большое значение для понимания правовой культуры эпохи. Однако в работах, посвященных уголовному праву Испании XII–XIII вв., этого анализа до сих пор не проводилось. Внимание исследователей было приковано к разбору конкретных преступлений и к ответственности за них (в частности, это статьи Б. Гонсалеса Алонсо, Х. Санчес-Арсильи Берналя, В. Родригеса Ортиса, Л.Г. де Вальдеавельяно и др.). Что касается трудов, посвященных истории уголовного права Пиренейского полуострова в целом, то они либо во многом устарели (как написанные в XIX в. книги С. Мингихона и А. Дю Буа), либо носят исключительно морализаторский, а не научный характер. Работ, посвященных уголовному праву «Семи Партид», всего две (статьи Р. Хиберта

иР. Риаса), и обе они, к сожалению, сводятся к пересказу источника.

А.В. Марей, сосредоточившись на анализе общей концепции правонарушения как такового, заполняет пробел в историографии.

Во введении автор четко и корректно мотивирует выбор своего источника. Поскольку языком «Семи Партид» был старокастильский, а не латинский, то перед юристами Альфонсо Мудрого неизбежно должна была встать проблема адекватной передачи латинской юридической терминологии. А.В. Марей полагает, что король Кастилии и Леона сознательно и активно создавал старокастильский литературный и юридический язык (или, по меньшей мере, лично координировал этот процесс). Позиция автора имеет серьезные обоснования, ведь именно в это время вся документация королевства подверглась переводу с латинского на старокастильский, именно тогда была создана первая национальная хроника, и сам Альфонсо написал ряд сочинений на старокастильском языке (в том числе «Лапидарий» – трактат о драгоценных камнях).

Источником формирования старокастильского юридического лексикона, естественно, являлся латинский язык юстинианова права. Известно, что легисты короля Альфонсо часто вводили в оборот новые понятия, переводя соответствующие римские термины. Поэтому для адекватного понимания правовых концепций той эпохи А.В. Марей детально исследует их римские прототипы и анализирует их развитие. Соответственно, круг дополнительных источников, привлекаемых исследователем, очень широк: это не только римские юридические трактаты, но и огромный пласт римской литературы, начиная с Плавта, Теренция и, конечно, Цицерона, до позднеантичных грамматиков Феста и Сервия Гонората. Не обойдены вниманием и произведения наиболее выдающихся Отцов церкви и христианских писателей, прежде всего Исидора Севильского. Также автор часто обращается к предшествующим сводам законов – «Бревиарию Алариха», «Вестготской правде» и ее старокастильскому переводу «Фуэро Хузго», и конечно, к сочинениям кастильских юристов. Одним словом, список источников поистине впечатляет.

Основной текст монографии подразделяется на три главы. Книга завершается обширным списком используемой литературы и весьма ценными приложениями: индексом цитирования римскими юристами рассмотренных терминов и переводом первого титула Седьмой Партиды. Первая глава посвящена формированию концепции преступления в Античности, когда профессиональный язык юристов еще только начал складываться. Путем скрупулезного анализа источников автор выделяет следующие понятия, обозначающие преступление и противоправное деяние: delictum, crimen, peccatum, maleficium, flagitium, facinus и scelus. Зачастую они еще не имели четко очерченного круга значений и употреблялись как синонимы. Кроме того, они еще не были закреплены исключительно за правовой сферой: например, Варрон использовал слово crimen в значении грамматической ошибки. Вместе с тем, А.В. Марей обращает внимание на некоторые очевидные тенденции развития этих понятий. Так, delictum и peccatum обозначали правонарушение вообще

(хотя делались попытки их различать), crimen применялся в уголовноправовой терминологии, в синонимичном значении обычно употреблялся и maleficium. Что касается понятий flagitium, scelus и facinus, то они обладали слишком яркой негативной окраской, и поэтому не вошли в профессиональный язык юристов.

Он начал формироваться в I–III вв. н.э., в период расцвета античной правовой мысли. Первым в юридическую терминологию вошел термин maleficium, который применялся для обозначения как частных, так и публичных правонарушений. Напротив, delictum в текстах Юлиана и Гая означал «правонарушение, наносящее ущерб благополучию исключительно частного лица». Он включал в себя кражу, грабеж, оскорбление и противоправный ущерб. Однако, уже начиная с трактатов Ульпиана и Павла, delictum вновь начинает применяться в самом общем смысле в значении правонарушения или же уголовного преступления. Это связано с развитием экстраодинарного судебного процесса и публичного судопроизводства и, как следствие, с ростом интереса к публичному праву. Наконец, понятие crimen в языке той эпохи обозначало почти исключительно уголовные преступления.

Во второй главе своей работы автор сосредотачивается на анализе эволюции понятия «деликт», т.е., преступления против частного лица,

вклассическом и постклассическом римском праве. Как отмечает исследователь, уже в законах «Двенадцати таблиц» к частному правонарушению относилась «кража» (furtum), «оскорбление» (iniuria) и «противоправный ущерб» (damnum iniuria datum). Далее исследователь рассматривает развитие концепций каждого из этих правонарушений

вклассическом римском праве. Здесь он останавливается на понятии iniuria, которое, согласно классическому определению Ульпиана, обозначало как «несправедливость» вообще, так и «оскорбление» в частности. Оно активно употреблялось еще Цицероном, однако, к сожалению,

впредыдущей главе автор не уделил его разбору внимания. Между тем, даже беглое прочтение только судебных речей оратора позволяет предположить, что это слово использовалось для обозначения не только абстрактной несправедливости, но и правонарушения, поэтому его анализ только обогатил бы исследование.

Тем не менее А.В. Марей от классического римского права переходит к постклассическому, а именно к «Кодексу Феодосия» (438 г.) и его эпитоме «Бревиарию Алариха» (506 г.), действовавшему в Толедском королевстве, и затем к «Вестготской правде» (654 г.). Если в первых двух памятниках только наметилось постепенное слияние понятий публичного уголовного преступления и частного правонарушения, то в последнем различия между ними почти совершенно исчезли. В тексте delictum используется в тех же контекстах, что и сrimen. Кроме того, законодатель не различает уголовно-правовую и частноправовую формы судебного процесса. По мнению А.В. Марея, это свидетельствует о вульгаризации римского права.

Немалую роль в этом процессе сыграла христианизация культуры. Произведения христианских писателей, в первую очередь Исидора Севильского и Тайона Сарагосского, служили одним из главных источников формирования концепции преступления в Толедском королевстве. На основании материала из пятой книги «Этимологий» Исидора Севильского автор приходит к вполне обоснованному выводу, что классическая концепция частного правонарушения (delictum) в это время была практически забыта: так, Исидор останавливает свое внимание лишь на краже, обходя противоправный ущерб и оскорбление (iniuria). Что касается «Этимологий», это действительно так, но в «Сентенциях» понятие iniuria иногда фигурирует в значении «оскорбление словом» (см., например: Isidor. Sent. II. 32. 5; III. 56. 2). На мой взгляд, концепция iniuria, понимаемой в узком смысле слова как «оскорбление», требует более детальной проработки. Однако главный вывод этого раздела заключается в том, что, как отмечает исследователь, в произведениях этих авторов понятия delictum и peccatum все больше сближаются и, уходя из правовой в религиозную лексику, теперь означают «грех». По мнению исследователя, это является характерным признаком вульгаризации юридической латыни. Термин delictum вернулся в юридический язык только в XII в. благодаря болонским глоссаторам.

Таким образом, А.В. Марей переходит к третьей части работы, где он анализирует понятие yerro и его место в правовой терминологии той эпохи. Это слово появилось в кастильских текстах лишь в XIII в. благодаря литературным произведениям монаха бенедиктинского монастыря Гонсало де Берсео («Книга двенадцати мудрецов», «Книга добрых изречений»). Здесь термин yerro служил синонимом «преступления, злодеяния, вины». В то же время по приказу Фернандо III был осуществлен перевод «Вестготской правды» на старокастильский язык, где наряду с yerro в качестве его синонима использовался термин pecado. Юристы Альфонсо X в «Семи Партидах» сознательно заменили его там, где это было возможно, на термин yerro, поскольку pecado выступал слишком значимым концептом для канонического права, тогда как круг значений yerro был весьма широким. Понятие pecado появилось в языке значительно раньше – уже в X в. Будучи производным от латинского peccatum, оно обладало четким кругом значений и разработанной классификацией. Поскольку yerro и peccado часто употреблялись как взаимозаменяемые синонимы, А.В. Марей полагает, что классификацию родовых признаков peccado можно распространить и на yerro.

Среди родовых признаков исследователь выделяет дееспособность, злой умысел и результат злодеяния, совокупность отягчающих обстоятельств. Что касается видовых признаков, то правонарушения (yerro) в Седьмой Партиде классифицируются по типу действия (действие, словом устным, словом письменным или советом) и по объекту действия (покушения на королевскую власть, на жизнь и здоровье, на честь, на имущество, покушение на целомудрие и правонарушения в религиозной сфере). Суммируя вышесказанное, исследователь признает, что приме-

нение даже двух признаков, предложенных составителями свода, оставляет без внимания проблему ответственности за правонарушения, т.е. обязательств, происходящих из yerro.

Как отмечает автор, понятие obligacion в тексте отсутствует, однако не стоит делать вывод об отсутствии целостной концепции обязательства. Под нее полностью подпадают компенсационные санкции, т.е. возмещение пострадавшей стороне ущерба землей или деньгами. Ответчик вынужден был выплатить истцу установленную компенсацию в случае совершения кражи, грабежа, обмана, нанесения противоправного ущерба и оскорбления, т.е. в случае совершения того же набора деликтов, что и в классическом римском праве. Следовательно, обязательства как таковые были, хотя не применялось специального термина для их обозначения.

Согласно выводам исследователя, из этого следует, что кастильская юридическая терминология в рассматриваемый период только создавалась, но не была оформлена до конца. В этом процессе очень велика роль рецепции римского права.

Подводя итог, нельзя не признать, что работу А.В. Марея отличает как глубокий и всесторонний анализ привлекаемых памятников, так и способность осмыслить проблему в целом, не уходя с головой в конкретные детали. Что касается списка выбранных для исследования терминов, то хотелось бы дополнить его смежными понятиями iniuria и iniquitas, обозначающими несправедливость в широком смысле. Однако хочется надеяться, что их анализ еще впереди.

Реконструированная А.В. Мареем эволюция концепции преступления и правонарушения имеет под собой богатый и тщательно проанализированный материал источников. В то же время каждая глава этой книги воспринимается как отдельное законченное и внутренне логичное исследование, а не просто как введение к раскрытию значения yerro. Уже одно это делает монографию А.В. Марея интересной для историков не только классического Средневековья, но и более ранних эпох. Рассмотренные в книге понятия и изменявшийся с течением времени круг их значений отражают трансформации в правосознании человека Античности и Средневековья, следовательно, они способствуют более глубокому пониманию нами истории этих периодов.

Е.С. Криницына

Полдников Д.Ю. ДОГОВОРНЫЕ ТЕОРИИ ГЛОССАТОРОВ. М.: Academia, 2008. 344 с.

Монография Д.Ю. Полдникова посвящена проблеме, почти не затрагивавшейся в отечественной историографии. Не только проблема контракта и пакта в доктрине глоссаторов, но и другие ее аспекты до сих пор не были предметом специального изучения российских ученых. С дореволюционных времен, когда вышли в свет обзорные труды

нение даже двух признаков, предложенных составителями свода, оставляет без внимания проблему ответственности за правонарушения, т.е. обязательств, происходящих из yerro.

Как отмечает автор, понятие obligacion в тексте отсутствует, однако не стоит делать вывод об отсутствии целостной концепции обязательства. Под нее полностью подпадают компенсационные санкции, т.е. возмещение пострадавшей стороне ущерба землей или деньгами. Ответчик вынужден был выплатить истцу установленную компенсацию в случае совершения кражи, грабежа, обмана, нанесения противоправного ущерба и оскорбления, т.е. в случае совершения того же набора деликтов, что и в классическом римском праве. Следовательно, обязательства как таковые были, хотя не применялось специального термина для их обозначения.

Согласно выводам исследователя, из этого следует, что кастильская юридическая терминология в рассматриваемый период только создавалась, но не была оформлена до конца. В этом процессе очень велика роль рецепции римского права.

Подводя итог, нельзя не признать, что работу А.В. Марея отличает как глубокий и всесторонний анализ привлекаемых памятников, так и способность осмыслить проблему в целом, не уходя с головой в конкретные детали. Что касается списка выбранных для исследования терминов, то хотелось бы дополнить его смежными понятиями iniuria и iniquitas, обозначающими несправедливость в широком смысле. Однако хочется надеяться, что их анализ еще впереди.

Реконструированная А.В. Мареем эволюция концепции преступления и правонарушения имеет под собой богатый и тщательно проанализированный материал источников. В то же время каждая глава этой книги воспринимается как отдельное законченное и внутренне логичное исследование, а не просто как введение к раскрытию значения yerro. Уже одно это делает монографию А.В. Марея интересной для историков не только классического Средневековья, но и более ранних эпох. Рассмотренные в книге понятия и изменявшийся с течением времени круг их значений отражают трансформации в правосознании человека Античности и Средневековья, следовательно, они способствуют более глубокому пониманию нами истории этих периодов.

Е.С. Криницына

Полдников Д.Ю. ДОГОВОРНЫЕ ТЕОРИИ ГЛОССАТОРОВ. М.: Academia, 2008. 344 с.

Монография Д.Ю. Полдникова посвящена проблеме, почти не затрагивавшейся в отечественной историографии. Не только проблема контракта и пакта в доктрине глоссаторов, но и другие ее аспекты до сих пор не были предметом специального изучения российских ученых. С дореволюционных времен, когда вышли в свет обзорные труды

С.А. Муромцева, В.В. Сокольского, П.Г. Виноградова, отечественных исследователей почти не привлекала и более общая проблема рецепции римского права в Средние века. В наши дни, отмеченные стремительным ростом интереса к истории римского права, к проблеме рецепции обратился, по сути, всего один исследователь – В.А. Томсинов, чьи работы, однако, носят постановочный характер и не претендуют на монографическое изучение доктрины глоссаторов. Что же касается общих работ по истории права, вышедших в нашей стране в последние десятилетия, то рецепция римского права излагается в них бегло и предельно схематично, с опорой на устаревшую литературу и сведения, полученные из вторых, а то и третьих рук. Книга Д.Ю. Полдникова позволяет в известной мере заполнить этот пробел, при этом она заметно обогащает наши представления о средневековом праве, а также об истории образования и интеллектуальной жизни Средневековья.

Неразработанность данной проблематики в отечественной историографии в известной мере компенсируется наличием огромной зарубежной литературы, включающей как общие классические труды, так и известные лишь узким специалистам частные исследования, в том числе источниковедческие и текстологические. Д.Ю. Полдников свободно ориентируется в этой разнообразной литературе (на английском, итальянском, латинском, немецком и французском языках), обнаруживая как уважение к мнениям предшественников, так и независимость суждений. Освоенная литература служит автору точкой отсчета, иногда также источником недоступных иначе сведений, но никак не суммой текстов, подлежащих реферированию. Перед нами, несомненно, самостоятельная работа, выполненная на высоком научном уровне. Есть веские основания оценить книгу Д.Ю. Полдникова как одно из наиболее серьезных и глубоких исследований договорного права в доктрине глоссаторов.

Изучение этой доктрины осложнено рядом обстоятельств. На первое место следует поставить теоретические затруднения, связанные с преодолением неизжитых до сих пор представлений о принципиальном тождестве доктрины глоссаторов с классическим римским правом – как известно, заслугу глоссаторов слишком часто видели в простом возрождении римского права эпохи Северов или Юстиниана, отказывая им, по сути, в научной самостоятельности и новаторстве. Не менее серьезным препятствием на пути более исторической трактовки наследия глоссаторов являются объективные трудности работы с их текстами. Речь идет как об определении авторства, а значит и времени написания тех или иных текстов, так и – в еще большей мере – о подборе к ним адекватного исследовательского ключа. Сочинения глоссаторов (сами глоссы, а также суммы и специальные трактаты) невозможно понять без соотнесения их с соответствующими античными текстами, равно как с их толкованиями более ранними глоссаторами. Это очень сложная и кропотливая работа, предполагающая солидную эрудицию и посильная лишь настоящему специалисту.

Рецензируемая работа носит ярко выраженный междисциплинарный характер. И по характеру анализируемых проблем, и по типу применяемых исследовательских методик, монография принадлежит как истории, так и юриспруденции. Кроме того, она отмечена повышенным и вполне профессиональным интересом к философской составляющей учения глоссаторов. Автор убедительно доказывает, что без надлежащего знакомства со средневековой схоластикой метод глоссаторов понять невозможно и что именно применение этого метода во многом объясняет то новое, что привнесли глоссаторы в правовую науку. Сравнение его

собщенаучными методами античной эпохи (в частности Аристотеля, Цицерона и Боэция) помогло обосновать тезис о принципиальных различиях в подходах римских юристов и глоссаторов к категориям права. Специфика рассматриваемых в книге вопросов, в большинстве своем непривычных историку социума, не должна встречать у него отторжения: в конце концов, речь идет о столь же неотъемлемой и никак не менее важной стороне средневековой культуры, чем религия, мораль или представления о власти. Следует подчеркнуть, что автор стремился исследовать правовую доктрину глоссаторов в контексте исторического развития XI–XIII вв., с учетом экономико-правовых реалий того времени, равно как и особенностей системы образования и интеллектуальной жизни.

Д.Ю. Полдников убедительно обосновал тезис о качественном отличии понимания договора глоссаторами от его понимания римскими юристами. Субъективно глоссаторы стремились к постижению римского права в его истинном виде, однако в результате их усилий сложилась доктрина, во многих отношениях отличная от той, что придерживались римские юристы эпохи классического и даже постклассического права. Основное различие состояло в том, что глоссаторы взяли за точку отсчета понятие пакта (а не контракта) и квалифицировали контракт как одну из разновидностей пакта. Это позволило им создать, пускай несовершенную, но все же более логичную и развернутую систему договорных отношений, чем та, что имелась у римлян. Это достижение стало результатом сочетания по крайней мере трех факторов: схоластического метода, используемого глоссаторами, который ориентировал их на конструирование именно системы категорий с четкой иерархией понятий, выводимых одна из другой; преимущественно дидактических целей, которые они ставили в своей работе, что также побуждало их придать римскому праву возможно более стройный вид; работе с текстами, а не

среальными правовыми казусами, которые они должны были бы разбирать по просьбе клиентов.

Заслуживает внимания и другое наблюдение автора – о том, что, по сравнению с римскими юристами, особенно классического периода, глоссаторы больше значения придавали субъективному моменту сделки, а именно тому, как сами контрагенты определяют объект передачи, в том числе его ценность. В связи с этим они достаточно интенсивно