2247

Логико-философское направление рассматривает отношение индивида к окружающему как познавательный процесс, имеющий своей целью образование концептов, или смыслов, равных по содержанию концептам. Именно в этом виде существуют знания о мире в сознании человека (Абдеев, 1994; Витгенштейн, 1994; Зинченко, 1991, 1997; Леонтьев, 1977−1999; Нишанов, 1990; Павиленис, 1983; 1986; Смирнов, 1983). С таких позиций любая модель мира представляет собой систему концептов как форму существования действительности и как результат мотивированной познавательной деятельности сознания индивида.

Психолингвистика оперирует терминами образ мира, картина мира. В.П.

Зинченко отмечает, что термин образ мира подчеркивает результативность процесса восприятия, связанного с активной ролью психических образов в познавательной деятельности человека. Термин картина мира позволяет понимать указанную категорию, основываясь на теории отражения и теории познания, также как систему знаний индивида, систему их приобретения и использования, где важны сознательные, бессознательные, объективные, субъективные и интерсубъектные составляющие (В.А. Пищальникова 1999;

Т.А. Голикова, 1996). Такая позиция выдвигает вперед механизмы образования смыслов и характер средств, представляющих их в речи.

Психолингвистическая концепция опирается на толкование картины как модели действительности, изложенное Л. Витгенштейном в его «Логикофилософском трактате» и «Философских исследованиях» (Витгенштейн, 1994, 276). Важно то, что философ вводит понятие картины, рассматривая проблему смысла языковых выражений с точки зрения соотношения язык – мышление– действительность. Он считает язык состоящим из высказываний, являющихся моделями или картинами мира (там же, стр. 277).

Не последняя роль в таком описании также отведена категории понимания. Понимание трактуется философом как подтверждение первоначально имеющегося образа результата. Это означает признание моделирующей способности как у человеческого мышления (наличие первоначального образа результата и есть перспективное мысленное построение специфической модели познаваемого объекта), так и у языка, помогающего его осуществлять в формально−семантическом, когниотипическом виде (механизме речесмыслопорождения).

А.Ф. Лосев в своей работе «Введение в общую теорию языковых моделей» определяет языковую модель как «упорядоченное множество языковых элементов, которое является едино-раздельным целым, содержащим в себе как принцип своего упорядочивания, так и расчлененность всех входящих в него элементов и их комбинаций. То есть, модель есть структура, перенесенная с одного субстрата на другой и воплощенная в нем жизненно-реально и технически точно (А.Ф. Лосев 1968)

Таким образом, языковая единица (текст) является моделью в силу того,

что, в ней содержится специфическая конвенциональная интерпретация реального «объекта», ее форма является лишь символическим способом представления ее значения, а также в силу наличия общего ядра означающего семиотическую передачу смысла значением (принципиальной потенциальности

31

связей когнитивных признаков в пределах когнитивной структуры значения) (В.А. Пищальникова 2001).

Такие модельные свойства предопределены сущностью языкового знака и самого языка, дающего «…нам единственный пример системы, которая является семиотичной одновременно и по своей формальной структуре, и по своему функционированию», т.е. является системой с наиболее выраженным семиотическим характером (Э. Бенвенист 1974, 76).

Э. Бенвенист связывает такое качество со способностью языка выполнять семиотическое моделирование, заложенной в самой языковой природе, динамизме языка, его репрезентативной и социальной функциях. Именно эти качества, по мнению лингвиста, делают язык «семиотической матрицей, такой моделирующей структурой, у которой другие структуры заимствуют основные свойства устройства и функционирования» (там же).

Такое когнитивно−типизированное понимание языкового знака лежит в основе многих современных концепций языковых единиц, семантики, семантического синтаксиса, прагматики. Оно является фундаментальным для когнитивной теории языкового употребления, когнитивно−логического, ситуативно-фреймового подходов, связанных с именами Т.А. ван Дейка, Д. Кинча, М. Минского и других представителей когнитивного направления.

В рамках теории ван Дейка и Кинча. модель – это специфический вид структурной организации знания в памяти, когнитивный коррелят ситуации, включающий личное знание, которым люди располагают относительно какойлибо ситуации как результатом накопленного в столкновениях с ситуациями подобного рода опыта. Такие ситуационные модели − принадлежность воспринимающего сознания и его порождение. Их функция – понимание, интерпретация и хранение знаний о мире, их структура – производна от структуры отображаемой ситуации, следовательно, не произвольна. Модели – база для понимания дискурса, которое также подчиняется правилами моделирования. Понятие модели здесь имеет двоякое значение, а принцип модельной деятельности пронизывают познание реального мира, его представление в структурах сознания и речи.

Для моделирования образов сознания идеи когнитивной лингвистики имеют принципиальное значение, поскольку здесь разработан необходимый методологический и терминологический аппарат. В рамках этого направления были введены и разработаны понятия, передающие автоматизацию ментальных операций, трансформацию человеческого опыта в компоненты сознания: когнитивная модель (концепт, образ), фрейм (ситуативная схема, связанная с конкретным концептом), cхема, сценарий, гештальт, контекстуальное решение (модификация концептуального фрейма), когниотип, образ−схема, ментальноое пространство, когнитивная область и др.3 Все они способствуют

3 Апресян, 1974, 1995; Баранов, 1993, 1997; Баранов, Добровольский, 1997; ван Дейк, 1989; ван Дейк, Кинч, 1988; Кибрик, 1994; Кравченко, 1996; Кубрякова, 1994; Cienky, 1989, Geeraerts, 1988, 1992, Geert, 1983, Herskovits, 1986; Minsky, 1975; Jackendoff, 1983 1992; Langacker, 1991; Lakoff, 1987 1990; Palmer, 1975, 1990; Quin, 1975; Rosh, 1977; Rudzka Ostyn, 1988; Sgall, 1977; Schank, Abelson, 1977; Talmy, 1983 и др.

32

когнитивно−грамматическому и когнитивно−семантическому описанию речевых произведений в аспекте человек−мышление<−>язык−речь. Данные понятия и категории есть отражение разных обозначений когнитивных моделей. Это касается и фрейма Минского, и семантико-грамматических суперкатегорий Талми, и когнитивных операций Шенка, и ментальных пространств Фоконье, и др., помогающих с помощью разной терминологии и незначительных отличий методик моделировать «сверхглубинную семантику».

В когнитивной теории основой понимания выступает категория опыта. Именно опыт является − социальной, ментальной и эмоциональной основой для структур, обобщающих уже имеющиеся структуры разного типа, объема и уровня абстракции. Поэтому когнитивистикой акцентируется, что «каждый человек имеет какие−то когнитивные схемы, которые подготавливают его / ее к принятию каких−то определенных видов / единиц информации…» (Junger 1987,658).

Способность мышления формировать когнитивные схемы, комплексы, ментальные пространства присуща всем говорящим. Наполнение же когнитивно−ментальных областей сознания конкретными компонентами, в том числе вербальными, в разной степени будет зависеть от субъективного опыта с учетом общественной практики (Пиаже, 1969, 1994; Кравченко, 1996; Кубрякова, 1992, 1994; Павиленис, 1983, 1986 и др.).

Выводы:

1.Человек, познавая мир, соотносит новую информацию с уже имеющейся у

него базой данных, хранящихся на уровне его сознания и подсознания.

2.Процесс познания мира непрерывен и динамичен в связи с чем, структура и содержание образов сознания находятся постоянно в процессе структурирования и переструктурирования. Не отмечаются константностью и оценочные суждения по поводу того или иного фрагмента действительности. Проследить динамику актуализации тех или иных когнитивных признаком можно только через текст, представляющий собой вербальную модель сознания.

3.В организации смысла участвуют элементы всех уровней организации текста, поэтому моделирование образа сознания, воплощенного в тексте, следует осуществлять также на основе анализа всех уровней структурной организации текста.

4.Анализ языкового произведения позволяет получить информацию не только об особенностях протекания и осуществления процессов восприятия, осмысления и рефлексии, но и о моделирующих свойствах сознания. «Сознание слагается и осуществляется в знаковом материале, созданном в процессе общения языкового коллектива……индивидуальное сознание питается знаками, вырастает из них, отражает их логику и закономерность»

(Бахтин 1930)

33

5.Моделирование ментальной сферы предполагает, что говорящий находится

внутри своей семиосферы – конгломерата объектов, оценок фактов и событий, детерминированного индивидуальной и национальной семиотическим картинами мира.

6При этом учитывается, что структура образа сознания в тексте будет меняться в зависимости от интенции автора. Варьированию подвергается и соотношение сенсорного, когнитивного и аффективного компонентов в структуре сознания в зависимости от выбора формы реализации мотивационной установки.

7В тексте отражается не только модель внешнего мира, но и внутренняя рефлексия говорящего субъекта. – Перед нами не просто образ мира, но образ «самого индивида в этом мире».

8Формирование образа происходит при участии как сознательных процессов мышления, так подсознательных процессов переработки информации. Поэтому языковое произведение оказывается ключом ко множеству, далеко не всегда подвергающихся вербализации, продуктов различных процессов переработки индивидом разностороннего опыта взаимодействия с окружающим миром и самим собой.

Глава 3. Реконструкция образов сознания по результатам его "работы" речевому произведению

3.1. Психолингвистические аспекты формирования представлений о счастье в языковом сознании

Психическое отражение не может быть пассивным, оно формируется в процессах деятельности активного субъекта через непрерывное взаимодействие человека с окружающей средой, миром при постоянном взаимодействии, связи внутреннего и внешнего, субъективного и объективного, индивидуального и социального. В связи с этим постепенно в процессе жизнедеятельности индивида образуется целая цепь единых и в тоже время расчлененных представлений. Рассматривая на примере феномена счастья данную структуру детерминации, мы обнаруживаем спиральную аксиологическую разверстку смыслов, от личного, субъективного к безличному, объективному.

При попытке дать определение феномену счастья человек опирается не только на энциклопедические знания, накопленные ими в процессе жизнедеятельности, но и на личный опыт, в том числе сенсерно-перцептивные воспоминания. При этом вербализованная форма знаний человека не будет до конца адекватным отражением того, что он хотел сказать. Это связано с тем, что между осознанным и вербализованным, как и между осознанным и неосознанным - не имеется однозначного соответствия. Подразумеваемое может быть шире вербализованного, а то, что переживается как знаемое понятное, не всегда поддается экспликации, вербальному описанию. Кроме того, трудно сказать, где кончается сенсорика и начинается интеллект.

34

Понятие счастья относится к чувственной сфере, наиболее сложной для вербального представления, но это и делает его интересным для лингвистического анализа: как передать то, что не передается описанию.

Переживание индивидом непосредственной данности содержания характеризуется изначальной предметностью и пристрастностью при постоянном взаимодействии перцептивных, когнитивных и аффективных процессов и их продуктов при динамике актуально-значимого и потенциально значимого. При определении содержания разных функциональных разновидностей феномена счастья мы выходим на разные образы мира, которые люди реконструируют в соответствии с собственными представления и с учетом ожиданий, связанных с данным фрагментом действительности и представлением его в языковой картине мира (так как невозможно указать грань, где разделяются когнитивные и регулятивные подсистемы, функционирующие в неразрывном единстве.) Кроме того, человек стремится при раскрытии содержания закрыть себя не раскрыть свое личностное, интимное содержание и в то же время остаться искренним. В связи с этим включаются механизмы: кодирования и декодирования, языковой игры, поиска новых средств и способов сочетания и выражения смыслов; формирование разного рода смысловых рядов и смысловых замен, поиск которых осуществляется, как правило, по трем критериям: ассоциативных характеристик, схожесть звукового облика, субъективная вероятностная характеристика при этом используются различного рода опоры способные выводить субъекта на индивидуальную картину мира во всем богатстве ее связей, сущностей и отношений. Способность обеспечивать компрессию смысла обеспечивается за счет включения «себя» в комплекс потенциальных возможностей развертывания ситуаций, описания объекта, его качеств и способов воздействия – кодовая вариативность, разнообразие форм репрезентации знаний с параллельной опорой на перцептивный, когнитивный и эмоционально-оценочный опыт, т.е. одновременное переживание знаний, понимание их и осознание отношения к этому знанию и пониманию. Нужно отметить, что система эмоций – это единственная организация способная осуществить оценку степени релевантности действий организма в соответствии с доминирующей мотивацией и вероятностной возможностью ее осуществления. Блок эмоций суммирует оценки, полученные от первичного анализатора и оценки, полученные из основной памяти и зависящие от ее состояния. При этом выявляется роль переживания индивидом соотносимых при этом единиц разного уровня как субъективно эквивалентных и расходящихся со строго определяемыми в лингвистике понятиями синонимии и антонимии. Осуществляется интериоризация и экстреиоризация знаний: от интерпсихического, от коллективной социальной деятельности к индивидуальному, интрапсихическому. переход от мы к я, к самосознанию, которое А.Г. Асмолов назвал интимизацией – перенос внешнего, материального во внутреннее идеальное. Для разных функциональных разновидностей образа счастья будут актуализироваться разные деятельностные характеристики индивида: социальная и общественная природа, целенаправленность,

35

опосредованный характер, системность действий, продуктивность, общность внутреннего и внешнего, процессуальность, завершенность.

Счастье существует в ментальном мире человека не в виде четкого понятия, а как пучок понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, которые сопровождают слово, счастье не столько мыслится, сколько переживается. Оно – предмет эмоций, симпатий, антипатий, а иногда и столкновений. Образы счастья могут трактоваться как некие базовые когнитивные сущности, связанные с личностным содержанием, как содержательный элемент процесса концептуализации, посредством которого вся жизнедеятельность индивида и его отношения в этом мире преломляются в сознании. При этом для каждой функциональной разновидности счастья будет своя степень обобщения. Формирующиеся в процессе жизнедеятельности индивида ментальные структуры отображают складывающуюся у индивида картину мира, социума и его самого. «Результаты преломления действительности упорядочиваются через распределение их по некоторым более или менее четко сформированным категориям, а процесс опознания воспринимаемых сущностей или осмысление новых осуществляется через отнесение их к уже имевшимся группам, характеристики членов которых приписываются этой новой сущности и учитываются на разных уровнях осознаваемости как выводимое знание» (А.А. Залевская 1999, 297). Этим объясняется передача понятийного содержания феномена счастья через отнесение его к различным сферам жизнедеятельности индивида.

Изначально счастье для человека существует как некий личностный смысл, чувственная ткань или некое впечатление – отпечаток предметного мира – перцептивный образ, не обладающий спонтанной активностью и осмысленностью. Этот чувственный образ детерминируется: внутренним миром человека, личным опытом индивида, культурным уровнем развития, языковыми

смыслом; культурный уровень – значением; а языковые навыки – словом. Образ счастья в языковом сознании будет выступать как двуликая сущность,

с одной стороны обращенная к объективно существующей реальности, а с другой стороны к непосредственной субъективности. Имея первичную форму чувственной плазмы, феномен счастья, пройдя этапы кодирования, декодирования, комбинирования и сравнения обретает форму, но как показало наше исследование, эта форма обладает определенного рода гибкостью и

полномерного образования нами были привлечены для анализа и реконструкции образов счастья в языковом сознании тексты разных функциональностилистических разновидностей и жанров: прозаическое произведение А.И. Куприна Гранатовый браслет (полностью); поэтические произведения 18 – н.20вв. (Пушкин, Лермонтов, Майков, Жуковский, Некрасов, Горький и др.) –

36

всего 198 фрагментов; произведения, относящиеся к жанру поздравлений и пословиц - 94 высказывания; а так же были использованы данные, полученные в результате анкетирования, проведенного с респондентами (всего 427 человек) в возрасте от 14 до 54 лет. Это дало возможность для образования нескольких тоннелей для выхода на личностно переживаемую многоплановую картину счастья во всем богатстве ее сущностей, качеств, связей, отношений и эмоционально-оценочных элементов, и позволило присовокупить к выше полученной картине наиболее частотные смежные и схожие для внутренней структуры образов счастья элементы, раскрыть глубинные модели связей и отношений, которые складываются у человека через речь и мышление и отражают: языковое сознание, метафорическое осмысление действительности, фреймы типовых национально-культурных ситуаций, элементы национального самосознания, национальные оценки и предпочтения, специфику образов сознания носителей русской культуры.

В этом свете феномен счастья представляется как некая динамическая функционирующая система, самоорганизующаяся под воздействием различного рода стимулов при постоянном взаимодействии между процессом переработки информации и упорядочивании ее в ходе вербальной реализации. При этом отмечено два направления движения: разложение на признаки; на признаки признаков с последующим их интегрированием.

Однако представленные нам определения функциональных разновидностей счастья не будут являться отражением системности знаний человека о данном феномене и о свойственных ему закономерностях и связях, поскольку наше исследование опирается на данных представленных в речи, мы можем исследовать только отражение в слове многообразных группировок смыслов, подверженных постоянной реорганизации по мере развертывания дискурса… Эксплицированные нами структуры имеют многостороннюю и многоступенчатую структуру, опирающуюся на индивидуальную картину мира наших респондентов, пропущенную сквозь призму текущей ситуации. Учет специфических особенностей индивидуального знания помог объяснить, почему для человека важны не только существенные признаки понятия, но и те, которые логико-рационалистической традицией относятся к периферии и квалифицируются как дополнительные, сопутствующие. Фоновое знание не менее важно при рассмотрении, так как позволяет выявить роль и степень участия разного рода каналов переработки многообразного опыта индивида (сенсорного, концептуального, эмоционального и вербального) при реконструкции понятийного содержания феномена счастья. Это позволило расшить базу данных, полученную в ходе исследования культурноспецифической картины счастья, и отразить ее с учетом взаимодействия социальных и личных планов.

37

Желаний и надежд томительный обман. (Пушкин)

Нет, нет, не должен я, не смею, не могу Волнениям любви безумно предаваться. (Пушкин)

В этот миг я разумом слабею И в сердце чувствую такой прилив любви,

Что не могу молчать, не стану, не умею. (Фет)

Бред безумья и страсти Бред любви...

Невозможное счастье – На лови! (Блок)

Традиционный прием в лирике с целью усиления перлокутивного эффекта

– обрамление или предварение пейзажными картинами, содержащими в своей структуре аналогичные вышеописанным когнитивные признаки, активизирующие и настраивающие рецепиента на определенный канал восприятия:

Шуми, шуми послушное ветрило, Волнуйся подо мной угрюмый океан, Неси меня к пределам дальним По грозной прихоти морей.

Две ипостаси человека прописываются в лирике особенно четко – человек частица мироздания, которая не в силах управлять своей жизнью и человек – демиург – всемогущий и всесильный. Здесь начало экзистенционального фатумного и экзистенционального конструктивного образов счастья в лирике.

Экзистенционально-фатумный образ счастья в лирике.

В рамках данного подхода счастье – это внешнее приходящее и независящее от человеческих усилий образование, Абстрактное понятие в лирике облекается в живые и видимые формы, близкие и понятные человеку с одной стороны, с другой - эта форма выражения имеет непосредственное отношение к культуре и духовному миру человека, к культурным константам в сознании людей.

Понятие человеческой жизни репрезентируется в лирике как природная стихия, путь человека – это путь судна на море, которым можно управлять, но, успешность, пути будет зависеть не столько от навигационный навыков, сколько от везения, удачи, фортуны, провидения, пока они присутствуют в жизни человека – все у него хорошо, но стоит им покинуть его в пути – начнутся нескончаемые и неразрешимые проблемы:

Молодая, золотая предвещательница дня При тебе беда земная недоступна до меня. Но сокрой за бурной мглою ты сияние свое –

И сокроется с тобою провидение мое (Д. Давыдов)

Все части ситуативного фрейма человеческой жизни структурируются поэтами параллельно с репрезентацией насыщенного психо-эмоционально

39

состояния лирического героя. Счастье и любовь в сознании говорящих имеют эквивалентную временную протяженность:

1.Счастье и любовь – предмет человеческих вожделений – цель их жизни, этим обуславливается ценностный ориентир обретения любви как залог

обретения счастья:

С волненьем и тоскою туда стремлюся Я Воспоминаньем упоенный. (Пушкин)

2.Утрата любви ассоциируется в сознании говорящих с затуханием жизни,

со смертью, а ее повторное обретение с оживлением, возвращением к

жизни:

Так окроплен росой отрадной,

В тот час, когда горит восток, Вновь воскресает ночью хладной Полузавялый василек. (Рылеев)

Семиотические поля бытия природы и бытия человека накладываются, друг на друга это дает возможность автору передать состояние лирического героя через уподобление его природному компоненту со своим циклом жизни.

И чувствую, в очах родились слезы вновь, Душа кипит и замирает Мечта знакомая вокруг меня летает.

При этом разворачивание событийных уровней складывается из нескольких временных фаз: возникновение – становление - собственно существование – исчезновение. В лирике происходит синхронное наложение бытийных точек природного и человеческого существования, что активизирует в сознании воспринимающего стереотипные блоки когнитивной информации: в точке пересечения появляется тот устойчивый фрагмент представленности знаний, который обеспечивает понимание в силу активизации комплекса стандартов восприятия, которые мы называем ментально-топонимическим стереотипом.

Где рано в бурях отцвела моя потерянная младость...

В рамках лирики можно выделить четыре основных стереотипа соположения: антропоцентрический (легкокрылая радость); временного соположения (Утро наших лет = начало дня = начало жизни);

пространственного соположения (О, счастье, о, слезы, о, солнца свет, о, свежий дух березы!); отражение внутренней структуры феномена (И сладко жизни быстротечной над нами пролетала тень).

Высока значимость в семантической сфере воспроизводства поэтами

образов счастья различных каналов восприятия зрение, слух, обоняние и роль их в соотношении пространства счастья с другими сферами жизни и деятельности человека. Как правило, определители, и предикаты восприятия используются поэтами как средства обозначения других тематических смыслов: - для обозначения потока сознания лирического героя (ср. рой мыслей в голове, ветер в голове) - пр. Шуми послушное ветрило - роль определителя в данной

40