Богатая Л.Н. На пути к многомерному мышлению, Печатный дом, 2010. – 372 с

251

многомерного мышления, в мгновения спонтанного формирования гиперпространств. Возможно, то , что традиционно называют интуицией, и связано с практикой гиперпространственных построений. Чрезвычайно сложно сказать, что именно происходит в мгновения актуализации многомерного мышления, ибо мгновения лишены временной протяженности. Невозможно представить временную развертку мгновений. Но мгновения могут проявлять себя результатами. После мгновений осуществления многомерного мышления мысль возвращается в традиционное линейное русло. Но для того, чтобы линейная мысль возникла, необходим толчок, и в качестве такого толчка можно предположить переключение в режим мышления многомерного. Такое мышление связано с формированием гиперпространств.

Мыслить что-либо о функционировании общекультурного пространства еще более сложно, нежели представить многомерное мышление. Общекультурное пространство, скорее всего, развивается

коллективным сознанием, которым наделен некий абстрактный гносеологический субъект. Результатом его смыслооперационной деятельности становится выявление культурнозначимых смыслов,

формирующих уже третичную связность грамматического пространства, что делает соответствующее пространство пригодным для коммуникативных актов, в ходе которых достаточно легко сопрягаются локальные смысловые пространства.

Если причиной линейного мышления, развивающего локальные пространства смыслов, считать многомерные мыслительные прорывы,

то таким образом следует признать, что многомерное мышление исторически возникло параллельно с мышлением линейным и не является обретением развивающегося разума. Скорее следует помыслить иное: к началу XXI века человечество оказалось подготовленным к осознанию многомерного мышления и его гносеологических возможностей. Соответствующее осознание стимулировалось, к примеру, кризисом подражательного –

миметического (мимесис – греч. подражание) искусства. Художники,

едва успев освоить навыки реалистического отражения мира, стали создавать некие «синтетические формы», имеющие достаточно отдаленное сходство с формами, существующими в реальном мире.

252

Отмеченные процессы оценивались как кризис реализма. Если же на этот кризис посмотреть с точки зрения представлений о многомерном мышлении, то смысловые деконструкции, размывающие очертания реального мира, предстают результатом уникального авторского видения.

Первые шаги к «размыванию» реальности, как известно, были предприняты импрессионистами, пытавшимися более точно передать игру света, световые рефлексы. При этом вспоминаются интуиции А.Ф. Лосева о том, что смысл есть свет. Но если смысл есть свет, то стремление отразить игру света есть стремление к обнаружению более тонких смысловых различений, которые могут быть получены исключительно в результате опыта глубоко личностного видения.

Иногда инаковость личностного видения художников была настолько сильной, что обыкновенные вещи, к примеру, яблоко или чайник,

становясь элементами творческих композиций, с трудом узнавались неподготовленным зрителем. «Деформируя» реальность, разрушая реалистические традиции, художники создавали столь специфические локальные пространства, что не заметить их инаковости было просто невозможно. Критики, зрители, вступая в любые обсуждения

«нового» странного искусства, автоматически должны были расширять свои смысловые горизонты, выстраивать самые элементарные гиперпространства, в которых совмещались новые и традиционные локальные пространства смыслов. Для работы с вновь сформированными гиперпространственными образованиями становилась востребованной практика многомерного мышления,

настойчиво возникала необходимость учиться мыслить по-новому.

Подводя некоторый итог сказанному о грамматическом пространстве, важно подчеркнуть следующие моменты.

1. Введение гипотезы о существовании грамматического пространства предполагает возникновение соответствующих фонетических, графических, смысловых подпространств. Каждое из отмеченных пространственных образований имеет схожий принцип организации, включающий в себя существование обобщенной

качественной координаты, позволяющей фиксировать их развитие. 2. Из трех подпространств грамматического пространства в

настоящей работе делается акцент на исследование подпространства

253

смыслов, которое может быть представлено локальным пространством смысла, гиперпространством смысла и общекультурным пространством смысла. Гиперпространство смысла конструктивно объединяет несколько локальных пространств. Соответствующие объединения способствуют качественному развитию общекультурного смыслового пространства.

Локальные пространства характеризуются незначительным отличием смыслов, закрепленных за теми или иными терминами. В этой связи можно сказать, что соответствующие пространства

смыслово однородны. Что же касается гиперпространств, то их смысловая неоднородность высока.

3.Как локальные смысловые пространства, так и

гиперпространства развиваются благодаря деятельности гносеологического субъекта, оперирующего языком.

4. Многомерное мышление есть мышление, направленное на формирование гиперпространств. Что же касается мышления линейного, то оно для своего осуществления предполагает наличие локального пространства смыслов.

Формулирование представленной гипотезы о существовании

грамматического пространства является первым шагом на пути раскрытия механизмов функционирования гиперпространства смысла и локальных смысловых пространств, к конструктивным элементам которых следует отнести – смыслообразующие конструкты, концепты. Соответствующие элементы будут детально рассмотрены в следующих разделах исследования.

Литература

1.Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. – М.: Политиздат., 1991. – 412 с.

2.Богатая Л.Н. От грамматического пространства гиперпространственному различению // Перспективи. – №3 (31). – 2005. – С. 132-137.

3.Богатая Л.Н. К переосмыслению пространства // Філософські науки (Сумський державний педагогічний університет ім. А.С. Макаренка Міносвіти та науки України). – 2006. – С. 109-114.

254

4.Кассирер Э. Философия символических форм. В 3-х тт. Т.3. / Пер. с

нем. С.А. Ромашко. – М.,СПб.: Университетская книга, 2002.– 398 с.

5.Пигров К.С. Звучащая философия / Сборник материалов конференции. – СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. – С. 147-158.

3.2.Иерархичность многомерного мышления

Мир вовсе не есть хаотическое множество отдельных явлений, наоборот, все они связаны между собой последующими возрастающими закономерностями.

В. Шмаков «Законы синархии» [8].

Ключевые термины

общепринятые: иерархия, холон

авторские: операция иерархизации, смыслообразующий конструкт

Как уже неоднократно отмечалось в тексте, размышления о

многомерном мышлении в рамках предлагаемого подхода осуществляются в контексте развития представлений о смысле,

пространстве, иерархии, концепте. Именно поэтому после рассмотрения смысла и пространства фокус внимания следует переместить на иерархию.

Внимание и интерес к иерархии не ослабевал на протяжении всего двадцатого века, но особенно обострился к его концу, когда объектами естественнонаучного исследования оказались сложные

самоорганизующиеся системы. Чем сложнее система, тем актуальнее становится вопрос о способах формирования ее устойчивости. Как отмечал известный американский специалист в области искусственного моделирования Г. Саймон, «Сложность подрывает устойчивость, если не умеряется иерархической структурой» [8, с. 8].

И далее: «Любая самоорганизующаяся система представляет собой иерархическую структуру» [8, с. 253]. Изучение сложных самоорганизующихся систем оказывается напрямую связанным с исследованием иерархии. Можно даже высказать предположение о том, что именно новый уровень понимания того, что есть иерархия,

окажется одним из наиболее значимых моментов происходящего в

255

культуре парадигмального сдвига, о котором известный европейский психолог Станислав Гроф говорил следующее: «западная наука приближается к сдвигу парадигмы невиданных размеров, из-за которого изменятся наши понятия о реальности и человеческой природе, который соединит концептуальным мостом древнюю мудрость и современную науку, примирит восточную духовность с западным прагматизмом» [3].

Не вдаваясь в детальное исследование состояния существующей культурной парадигмы, интересно направить внимание на поиски тех идей, представлений, которые могут претендовать на статус ключевых

впроисходящем парадигмальном сдвиге.

Сточки зрения автора, новый парадигмальный статус, новое культурное звучание предстоит получить идее иерархии.

Как известно, термин иерархия происходит от греческих слов hieros

– священная и arche – власть. Тем самым уже на терминологическом уровне отмечена некая выделенность, особенность того, что именуется иерархией.

Владимир Шмаков, известный русский мыслитель начала двадцатого века, в своей работе «Законы синархии и учение о двойственной иерархии монад и множеств» писал: «Одной из самых глубоких, но в то же время и очевидных ошибок последнего столетия является почти полное забвение иерархичности строения начала разума» [8, с. 212]. И далее: «Весьма достоин замечания факт, что хотя современная мысль отрицает, игнорирует или, во всяком случае,

не придает должного значения иерархичности, в действительности она им пользуется и притом сознательно. Всякая наука начинается с классификации явлений, фактов, событий или понятий» [8, с. 216].

Со времени написания этих строк прошло уже около ста лет,

термин иерархия все настойчивее входит в обыденный лексикон, и

тем не менее его философское осмысление кажется недостаточным. В

двадцатом столетии чаще к толкованию представлений об иерархии обращались представители науки. Естественно, при этом возникает вопрос – почему?

Поиски ответа приводят к необходимости обращения, хотя бы на самом поверхностном уровне, к существующим культурным стереотипам.

256

К сожалению, в рамках западноевропейской культурной парадигмы Нового времени сложно и почти бесперспективно искать жизнетворные идеи по поводу иерархии. В. Шмаков отмечал, что подобно тому, как с помощью общеизвестных приемов начертательной геометрии можно всякую, даже самую сложную поверхность представить на плоскости, так и европейская мысль с помощью ряда условных приемов как бы превращает пространственный космос в «плоскостную эпюру». Такой прием вполне допустим, так как он не вносит никаких ошибок, но с другой стороны, «облегчая сознанию его работу, он постепенно атрофирует у последнего способность чувствовать эту искусственно устраняемую иерархическую координату» [8, с. 213]. Привычка к «плоскостному видению» переводила идею иерархии в статус невостребованных идей

в европейской культуре Нового времени. Своеобразным упрощением идеи иерархии было представление об уровневой соподчиненности,

представление, управляющее, к примеру, процедурами родо-видового деления. Как отмечает В.И. Аршинов, «иерархический подход можно рассматривать как шаг на пути к дальнейшему развитию и обобщению идеи уровней». При этом главной проблемой, на которой фокусируется внимание, оказывается «проблема координации,

взаимосвязей и взаимодействия уровней, перехода с уровня на уровень; проблема соотношения «горизонтальных» –

внутриуровневых и «вертикальных» – сквозных межуровневых закономерностей» [1, с. 62].

Интерес к иерархии обострился в начале двадцатого века. В работах В. Шмакова и П. Флоренского настойчиво обращалось внимание на необходимость философского переосмысления представлений о

множестве, разрывности, иерархии.

Саму иерархию Владимир Шмаков трактовал не просто как идею,

но как идею «первоверховного достоинства», из которой

«проистекают целые гроздья идей более частного порядка» [8, с. 27].

Идею иерархии Шмаков пытался толковать через закон синархии,

который он называл не только основным законом мира, но и самой его

сущностью, смыслом и оправданием: «он есть одновременно и цель и механизм всего бытия» [8, с. 15]. В размышлениях об иерархии В.

Шмаков отмечал, что европейская философия знала формулу: «Мир

257

есть органическое целое». Это и есть простейшее выражение закона синархии. Однако приведенная формула предельно сжато отражает содержание закона синархии.

Наиболее легким для восприятия этого закона можно считать следующую формулировку, предложенную Шмаковым: закон синархии есть закон иерархического строения космоса. Мировое многообразие не есть простая периферия абсолюта, «а стройный организм, где отдельные формы расположены по закону бесконечно углубляющегося синтеза» [8, с. 17].

Стройность мирового организма может быть зафиксирована с помощью специальной умозрительной координаты, «положение элемента на которой определяет его «качество», синархическое достоинство. Так, например, идея всякого общего закона лежит выше на лестнице синархии, чем его конкретное сепаратное следствие» [8,

с. 24].

При наличии уже выработанных предыдущим научным опытом иерархических систем вопрос познания нового фактически сводится к правильной его классификации обнаруживаемого, к определению его

иерархического достоинства.

В. Шмаков попытался приложить свое понимание идеи иерархии к

обсуждению сложнейшей проблемы – проблемы человеческого

сознания.

Человек есть микрокосм. В его собственном существе имеются соответствия всем планам мирового бытия. Его сознание не есть нечто элементарно простое, а представляет собою целостную иерархию.

Шмаков отмечал, что «потенциально эта иерархия беспредельна, но актуально она сознается лишь в большей или меньшей степени,

соответственно достигнутой человеком степени развития» [8, с. 210].

Очевидно, что иерархия индивидуального сознания находится в непрерывной взаимосвязи с иерархией коллективного, или

общественного сознания.

Индивидуальное сознание в ходе своего функционирования имеет дело с различными когнитивными элементами, с точки зрения их иерархического достоинства: это – понятия, мысли, представления,

идеи, принципы. Как отмечал В.Шмаков, «все элементы нашего

258

мышления расположены по различным ступеням иерархии» [8, с. 216].

Само мышление предполагает способность к синтезу и анализу, т.е.

умение изменять иерархический уровень сознания соответственно положениям встречаемых им объектов в иерархии космоса и органически связывать их между собой.

Факт существования системы наук, каждая из которых занимается исследованием природных и социальных объектов определенного уровня, говорит об иерархичности системы форм общественного сознания. К сожалению, отмеченная иерархичность может оказаться причиной односторонности. Ибо когда частная точка зрения, точка зрения на положение дел на определенном иерархическом уровне оказывается перенесенной для характеристики всей системы, то при этом могут возникать существенные искажения. Примером тому является перенесение выводов классической механики Ньютона на

«нефизические» сферы человеческой деятельности. Вероятно, именно поэтому в философии настойчиво ведется отмежевание от различных форм «физикализмов», «психологизмов» и прочих «измов». Ибо философия призвана смотреть на мир во всей его целостности, во всем многообразии иерархических проявлений.

Движение сознания вдоль одного иерархического уровня и одновременное вмещение сознанием нескольких уровней управляется различными законами, происходит по различным правилам. В.

Шмаков по этому поводу отмечал: «в своем последовательном ходе сознание движется не только поступательно, но и колеблется по иерархической координате. Более того, сама поступательность движения утрачивает совершенно первенствующее значение; центр тяжести лежит в иерархичности, а последовательное чередование отдельных умозаключений становится лишь необходимой уступкой,

благодаря нашей неспособности сразу воспринять сложные цепи закономерности и причинности» [8, с. 218].

Идея иерархического строения сознания находится в непосредственной связи с идеей прерывности. К сожалению, развитие науки вплоть до конца 19 века, обнаруживало достаточно противоречивые толкования идеи непрерывности. В. Шмаков писал: «Зародившись в глубокой древности, идея непрерывности получила

259

точное выражение лишь с открытием дифференциального исчисления.

По первоначально созданным понятиям дифференцирования и интегрирования [до Римана] они могли быть прилагаемы к одним только непрерывным функциям. Благодаря этому математика стала естественно обходить все те проблемы, где эта непрерывность нарушалась, считая все эти случаи лишь парадоксами, досадными курьезами. Из математики идея непрерывности постепенно перешла и в другие отрасли знания и таким образом сделалась одним из важнейших постулатов всего научного мировоззрения» [8, с. 20].

Можно предположить, что именно идея непрерывности, так долго господствовавшая в культуре, и оказала своеобразное сдерживающее воздействие на развитие идеи иерархии.

В результате сложившейся в науке (в более широком смысле – в

культуре) ситуации, понятия «непрерывность» и «закономерность»

стали почти синонимами, и всякая попытка сомнения в

непрерывности стала рассматриваться как бунт против вечных и неизменных законов природы.

По замечанию В. Шмакова, «миросозерцание, фантастически поклоняющееся идолу непрерывности, несовместимо ни с религией,

ни с признанием самобытности духа и души человека. Это, воистину,

есть апофеоз пошлости» [8, с. 20].

Идея непрерывности интересовала и П. Флоренского. Флоренский писал: «Вполне естественно было ждать, что сама виновница такого соблазна – математика – с течением времени захочет исправить ту односторонность миросозерцания, которую она, хотя и непреднамеренно, вызвала в умах целых поколений. Если математика подчеркнула идею непрерывности, и конкретизация этой идеи вызвала однобокость миросозерцания, а вместе с тем ряд мучительных диссонансов и даже глубоко фальшивых нот, то можно было ждать, что критика такой идеи уничтожит односторонность,

если она не законна, и санкционирует ее, если она необходима» [6, с. 187].

Столь необходимый переворот в математике, о котором говорит П.

Флоренский, был произведен в восьмидесятых годах XIX века Георгом Кантором, доказавшим, что непрерывность есть только частный случай прерывности.

260

Идея прерывности узаконивает скачок, перепад, мгновенное переключение в функциональном развитии. Прерывность внешних явлений оказывается их общим свойством.

В научной мысли конца ХХ века идея прерывности оказалась востребованной в попытках прояснения того, как именно проявляется и обнаруживается новое.

Илья Пригожин отмечал: «На протяжении всей истории западной мысли неоднократно возникал один и тот же вопрос: как следует понимать новое, играющее центральную роль, в мире, управляемом детерминистическими законами?» [5, с. 6]. И далее: «каким образом

мы можем распознать нечто новое, не отрицая его, не сводя к монотонному повторению одного и того же» [5, с. 52].

Размышления о появлении нового привели И. Пригожина к необходимости переосмысления представлений о событии. Как известно, в традиционную формулировку законов природы события

не входят. И такая ситуация, по мнению Пригожина, уже не может удовлетворить исследователей. Требовался поиск новых подходов к изучению явлений природы. В частности, возникает необходимость обращения более пристального внимания к событию. По самому своему определению события не могут быть выведены из детерминистического закона, будь он обратимым во времени или необратимым: «событие, как бы мы его ни трактовали, означает, что происходящее не обязательно должно происходить. Следовательно, в

лучшем случае мы можем надеяться на описание события в терминах вероятностей… История стоит того, чтобы о ней поведать, только в том случае, если хотя бы некоторые из описываемых в ней событий порождают какой-то смысл…некоторые события должны обладать

способностью изменять ход эволюции» [5, с. 53].

В отмеченном фрагменте работы И. Пригожина и И. Стенгерс обращают на себя внимание следующие моменты.

Во-первых, событие может быть как актуальным, так и потенциальным.

Во-вторых, события осмысляются и таким образом становятся основанием для обнаружения новых смыслов.