Праславянская письменность

Соединить воедино столь отдаленные во времени и пространстве культуры и цивилизации оказалось возможным благодаря единой праславянской письменности, которая была у славян задолго до Кирилла и Мефодия, по крайней мере, на протяжении 6 (шести!) тысяч лет и из которой вышли все древние письменности нашей планеты.

Праславянская письменность была слоговой. Древние славяне употребляли при письме устойчивый набор слоговых знаков. Причем все знаки передавали только слоги одного типа, а именно открытые, состоящие из сочетании согласный плюс гласный или же чистый гласный" — СГ и Г. Такой строй письма не допускал сдвоения согласных. Но поскольку звуковая структура языка древних славян была все же несколько сложнее, то они применяли особый знак, косой штрих — вирам, стоящий обычно в нижней части строки справа от письменного знака. "Вирам" был призван снимать огласовку, создавая слоги типа ССГ (СГ_\+СГ=ССГ). Помимо применения "вирама" несогласованность строя письма и строя речи устранялась "потерей" на письме одного из сдвоенных согласных. Например:

тока=ток(м)а — только; роги=ро(з)ги — ветви; порось=порос(л)ь" (этот пример из "Слова о полку Игореве".).

Язык праславянских надписей — праславянский письменный язык по своему грамматическому строю и словарному составу чрезвычайно близок к старославянскому и древнерусскому языкам (14, 23, 29).

Праславянской письменностью выполнены: винчанские надписи, в частности древнейший письменный памятник нашей планеты: Тэртерийская табличка (V тыс. до н.э.); убаидские надписи Двуречья (IV тыс. до н.э.); трипольские надписи (III тыс. до н.э.); протоиндийские надписи ( XXV—VIII вв. до н.э.); критские надписи (XX — XIII вв. до н.э.), в их числе знаменитый Фестский диск; этрусские надписи (VIII—II до н.э.), а также надписи, найденные на территории современного расселения славян и исполненные так называемым письмом типа "черт и резов" (IV—Х вв. н.э.).

Праславянской письменностью исполнены и древние надписи Южной Сибири и Северной Монголии.

Ученый муж из данцига

В 1716 в Данциге по просьбе Петра I ему был представлен "отлично ученый муж своего времени" доктор Даниил Готлиб Мессершмидт, тридцати одного года от роду. Его и уговорил царь совершить "ученое путешествие по Сибири". Мессершмидт согласился и тут же, в Данциге был принят на русскую службу. Согласно договору он должен был отправиться в Сибирь "для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей". Программа состояла из пяти пунктов. Ученый брался собрать сведения по географии страны, ее "натуральной истории", медицине и болезням, изучать сибирские народы и их языки, заниматься памятниками и древностями и, наконец, вообще всем достопримечательным.

Путь Д. Г. Мессершмидта пролегал из Санкт-Петербурга в Москву, а затем в Тобольск и Томск. 5 июля 1721 года экспедиция направилась вверх по реке Томь, достигла Кузнецка, а затем поднявшись до устья реки Балыксу, двинулась конными тропами через хребты Кузнецкого Алатау, долиной реки Теренсу, преодолевая таежные перевалы вышла к верховьям реки Уйбат и вдоль русла спустилась в благодатные степи Хакассии.

Здесь было совершено открытие, значение которого для истории культуры Евразии трудно переоценить. Солнечным августовским днем 1721 года на северном берегу реки Уйбат¹⁸ "в нескольких верстах выше впадения речки Бей" Д. Г. Мессершмидт обнаружил высокий каменный обелиск, изогнутый "в виде венгерской сабли". Со всех четырех сторон камень был покрыт неизвестными письменами. Исследователь "поручил срисовать его" художнику Карлу Шульману. Работа была выполнена со всей возможной тщательностью.

Д. Г. Мессершмидт, опираясь на свои "познания ученых и употребительных в Европе языков", был первым, кто назвал вновь наиденные письмена "руническими" т.е. "загадочными".

12 сентября 1721 года Д.Г. Мессершмидт добрался до Абаканского острога. Здесь ему и был подарен обломок бронзового зеркала, найденного кладоискателями в одном из близлежащих курганов и разбитого при дележе добычи. По краю изделия шли уже знакомые ученому тонко прочерченые знаки. Исследователь попытался проникнуть в тайну этой письменности и, пользуясь небольшими размерами находки, стал показывать ее всем встречавшимся ему толмачам и книжникам. Увы, безрезультатно. Так в описи Д.Г. Мессершмидта появилась краткая, полная разочарований запись об этих письменах, "которые не могли признать за свои ни мусульмане, весьма сведующие в письменности турецкой, бухарской, персидской и арабской, ни тангуты, ни дели-индейцы, а тем менее монголы с китайцами, -заверения русского старца, что это наша прошлая грамота, "мало научно и ничего не определяет" (18, 26). Пожалуй после Д. Г. Мессершмидта ни одну руническую надпись не обсуждало столь представительное международное ученое собрание.