3. Прогресс в науке и технике

Наиболее ясной представляется картина в случае естествознания и техники. Возрастание здесь не только, в соответствии с самим родом предмета, вполне мыслимо, но и происходило в истории человечества также и фактически, наиболее зримым и неоспоримым образом, хотя и с перерывами. И все в сегодняшнем состоянии обеих, так тесно сросшихся одна с другой, областей свидетельствует в пользу бесконечного продолжения их движения в будущем (вероятно, даже с экспоненциальным нарастанием их результатов). Как бы то ни было, на это они способны по самой своей сути и по сути своего предмета, и никакого предела с этой стороны им не установлено. Таким образом, здесь прогресс, причем в возможности – прогресс бесконечный, является однозначным фактом, и его восходящий характер, а именно то, что последующее всякий раз превосходит предыдущее, ни в коем случае не есть результат интерпретации. Менее ясна цена, которую за него приходится платить.

а) Научный прогресс и его цена

Что касается науки, то бесконечность ее задачи, а тем самым и ее возможностей, заложена в сущности объекта познания (природы), а также в самом процессе познания, и преследование этой цели является не только правом, но и высоким долгом наделенного соответствующей способностью субъекта познания. Однако субъектом этим более не является единичный ум, но во всевозрастающей степени – лишь "коллективный ум" накапливающего знание общества, и в этом состоит внутренняя цена научного прогресса, а именно в отношении качества самого знания. Имя этой цены – "специализация": при чудовищном умножении объема знаний, их подразделений и развитых для них, делающихся все более тонкими особых методов, она приводит к крайнему дроблению "наличной" суммы знания среди тех, кто к нему причастен. Индивидуум расплачивается за творческое участие в процессе, да уже за одну только возможность подлинно осмысленного наблюдения за ним отказом от обладания всем тем, что выходит за пределы узкого круга его компетенции. Таким образом, между тем, как общий объем знания растет, знание отдельного человека делается все более кусочным. Мы говорим при этом об участниках научного процесса, самих исследователях и специалистах. К тому же все в целом становится все более эзотерическим, все в меньшей степени способным быть донесенным до непрофессионала, и таким образом отторгает от себя бóльшую часть ныне живущих. Возможно, подлинное знание о природе всегда было уделом узкой элиты, однако можно сомневаться в том, что образованный современник Ньютона оказывался таким беспомощным перед его творением, как нынешний человек – перед таинствами квантовой механики. Разрыв становится все больше, и в возникающем вакууме распространяются суррогаты знания и суеверия. И тем не менее никто не станет ратовать за то, чтобы процесс был остановлен. Продолжение рискованного предприятия познания является высшим долженствованием, и если такова его цена, ее необходимо платить. Вот, таким образом, бесспорный случай (возможно, единственный абсолютно неоспоримый) подлинного прогресса и его желательности, даже его притязания на наше одобрение. И тем не менее в своей сущностной, постоянно – в каждый отдельный момент – наличной незавершенности он не имеет ничего общего с осуществлением утопии. Его победы и поражения в отдаленных областях теории не идут ее приходу ни во вред, ни на пользу. Утопия же, со своей стороны, как это явствует из всего хода истории до настоящего времени, оказывается совершенно бесполезной для поддержания жизненной силы в теоретическом устремлении, для его продвигающихся все дальше и дальше успехов. Самое оптимальное, чего можно здесь от нее ожидать, так это лишь что, придя к власти, она не будет тормозить того и другого. Между тем истина как таковая, и едва ли не в еще большей степени – стремление к ней, украшает своим присутствием всякое состояние человека, и их исчезновение будет означать его обезображивание.

б) Технический прогресс и его нравственная амбивалентность

Иначе обстоит дело с техникой, этой дюжей дочкой естествознания. Поскольку она меняет мир, определяющим образом воздействует на реальные условия и формы человеческого общежития, а во многом – даже и на состояние природы, она вполне может иметь нечто общее как с наступлением, так и предвидимым содержанием утопии. И в самом деле, сами различные утопии, будь то политические или литературные (за исключением "аркадской", которую я серьезно воспринимать не в состоянии) очень даже сознательно рассчитывают на технику в своих проектах, если не являются по преимуществу технологическими изначально. И поскольку речь здесь идет о содействии или воспрепятствовании, от утопии, в зависимости от установки, могут ожидать того или другого, причем как с надеждой, так и со страхом. Мы сами в предыдущем уже рассматривали утопию в ее коммунистической форме с той точки зрения, какие перспективы имеются у нее именно на предмет обуздания каким-то образом взбесившейся техники, т. е. для желаемого в этом случае торможения. Это указывает на то обстоятельство, что в случае техники, в отличие от науки, прогресс может быть при некоторых условиях и нежелательным (поскольку техника оправдывается только своими результатами, но не сама собой). Однако она разделяет с наукой, этим своим, сделавшимся ее близнецом, родителем, именно то, что "прогресс" как таковой представляет собой однозначный в ее самодвижности факт, в том смысле, что все последующее по необходимости превосходит предыдущее. Следует обратить внимание на то, что это никакое не ценностное суждение, а простая констатация: можно сокрушаться по поводу изобретения атомной бомбы еще большей разрушительной силы и вообще почитать это за отрицательный по ценности факт, однако сожаление возникает именно по поводу того, что она "лучше" технически и в этом смысле ее изобретение является, как это ни печально, прогрессом. Вся эта книга посвящена проблематике технического прогресса, и потому ничего больше на эту тему здесь говорить не будем. Что следует нам крепко запомнить насчет науки и техники, особенно с тех пор, как они породнились, так это то, что если есть вообще на свете история успеха, так это – их история, причем успеха постоянного, обусловленного внутренней логикой и потому обещающего продолжаться и впредь. Не думаю, чтобы что-то подобное возможно было утверждать о каком-либо другом из длящихся на протяжении времен общечеловеческих устремлений. В случае техники, как уже было показано (гл. 1, IV 1, с. 31 сл.), этот успех с его ослепляющей, захватывающей все области жизни зримостью – настоящее триумфальное шествие – приводит к тому, что прометеевское предприятие как таковое перестает быть во всеобщем сознании просто средством (каковым и является всякая техника сама по себе) и становится целью, а "завоевание природы" представляется уже профессией человечества. Так homo faber одерживает верх над homo sapiens (который, в свою очередь, становится для первого средством), а внешняя сила видится высшим благом – разумеется, для вида, а не отдельного индивида. Но тогда это было бы, поскольку никакого завершения здесь нет, "утопией" постоянного самопревосхождения по пути к бесконечной цели. Наука, жизнь теории, могла бы оказаться куда более подходящей на роль самоцели, однако – лишь для горстки своих посвященных. Наконец, что касается здесь нравственности, то наука и техника не вовсе безотносительны к ней. С учетом идеи прогресса, о которой идет здесь речь, возникает вопрос, вносят ли они своим прогрессом вклад в общее укрепление нравственности. Поскольку преданность знанию как таковая уже является нравственным благом, наука (и познавательное мышление вообще) вполне может оказаться нравственной школой для тех, кто ею занимается (однако делает это, как ни странно, не всегда), однако она совершает это не через свой прогресс, и вообще не свои результаты, но всякий раз посредством конкретной практики, т. е. ее неизменного духа, и тот, кто занимается ею позже, ничем не превосходит более раннего; общее же положение дел нисколько этим не затрагивается. Однако на него оказывает влияние все то, что выпускает в мир техника, а потому, и это на самом деле так, влияет ее прогресс, который представляет собой прогресс результатов. Однако относительно усложненности этих результатов (плодов для услаждения человека и формообразующих моментов человеческого состояния) может быть сказано лишь то, что многие из них нравственность укрепляют, другие ее разрушают, а некоторые делают и то и другое, и я не представляю, как можно было бы здесь подвести итог. Несомненна только их амбивалентность. Однако даже если дело идет к тому, что долговременное преобразование техникой жизненных условий и обыкновений приведет к типологическому изменению "человека как такового", этого наиболее пластичного из всех созданий (совсем даже не беспочвенное представление), изменение это вряд ли пойдет в направлении этически-утопического идеала. Уже одно преобладание пошлости во всем, на что техника ставит свою печать, делает это более, чем маловероятным. (О происходящем здесь чудовищном по своим масштабам взятии отдельного человека под опеку вследствие – фактического и психологического – массового принуждения со стороны технического распорядка нам нет необходимости даже и вспоминать.)