Управление внешней охраны,

21-й день восьмого месяца, первица,

После пяти

Кабинет главного следознатца Управления Антона Ивановича Чу напоминал келью даоса-алхимика. В полумраке внушительно возносились к потолку высокие стеллажи, уставленные разнообразными приборами, пробирными стойками, коробками с краткими надписями, понятными, вероятно, лишь самому следознатцу; отдельно стояли три застекленных шкапа, в коих строгими рядами теснились красные папки. Посреди всего этого великолепия помещался обширный стол, увенчанный средоточием таинств: могучим компьютером, к системному блоку которого тугой паутиной сходились бесчисленные проводки от потребных в научных изысканиях разнообразных устройств, громоздившихся по углам. Над столом нависала яркая лампа на суставчатой ножке; ножку и лампу покрывал слой разноцветных самоклеющихся бумажек со всякими записями, а под лампой блестела ухоженная лысина хозяина, сосредоточенно изучавшего что-то мелкое через сильное увеличительное стекло.

– Драг прер Чу! – позвал Баг, приближаясь к столу.

Антон Чу оторвался от своего занятия, вскинул глаза, выхватил из-за уха легкомысленно торчащий карандаш и встал.

– Драгоценный преждерожденный Лобо, драгоценный преждерожденный Оуянцев-Сю. – Он отвесил вошедшим сообразный поклон. – Рад вас приветствовать.

– Добрый день, драг прер Чу, – улыбнулся Богдан. – Думаю, мы можем отбросить излишние церемонии.

Дружелюбие и непринужденность давались Богдану с трудом: мышцы ног категорически отказывались служить. Ноги эти, казалось, не так давно кто-то пытался открутить от места, откуда они растут, и только по лености оставил недооткрученными. Переставлять их приходилось чуть ли не вручную. Во всяком случае, у Богдана появилось ощущение, что для каждого шага ему приходится затаскивать ногу вверх усилиями всех имеющихся в теле мускулов, начиная с расположенных в области подмышек, а может, даже ушей. Со времен Александрийского Великого училища, где и впрямь учили основным телесным навыкам, Богдан не испытывал столь мучительных и нелепых страданий. И потому, когда достойный минфа вслед за другом перемещался от двери к столу следознатца, приветливая мина его на какой-то миг стала несколько жалкой.

Антон Чу еще раз коротко поклонился.

– Я разумею, – начал следознатец, – драг ечей интересуют результаты научных разборов вещественных свидетельств с Моикэ и с Больших Капиталов? Так вот… – Чу ткнул пальцем в клавиатуру своего компьютера. – По существу ничего прибавить к первоначальному не могу, за исключением, пожалуй, того, что на Больших Капиталов на пепельнице с окурками обнаружены пальцевые отпечатки не только хозяев, но и третьего лица. Сличение данных отпечатков с имеющейся в нашем распоряжении картотекой со всей очевидностью указывает на то, что это третье лицо…

– Соборный боярин Галицкий, – мягко вставил Богдан. – Это мы уже знаем.

– А! – Антон Чу потеребил кончик носа. – Что ж… Тогда, кроме этого, могу сообщить вам, что разбор обгорелых остатков из камина на Моикэ со всей определенностью указывает на то, что это была книга.

– Что за книга? – подобрался Баг.

– Увы! Нам удалось прочесть лишь три буквы с обложки: хорошая вытяжка у боярского камина, споро горело, видимо, хозяин недавно озаботился прочисткой трубы! Эти буквы: «в» и «о», потом пробел и опять «о», после которого пробел. Это все. Даже фотографирование в ультрафиолете не дало большего. Вот, изволите ли видеть… – Он прошелся пальцами по клавиатуре, и из ближайшего принтера пополз лист бумаги. Протянул Багу.

– Негусто… – задумчиво пробормотал тот, с укоризной глядя на невразумительное «во о». Богдан хмуро теребил нижнюю губу.

– Снова увы! – Антон Чу развел руками. – Быть может, что-то даст разбор документов и файлов… аннотированный подробный список закончили составлять полчаса назад. Но, на первый взгляд, и там нет ничего такого, что обращало бы на себя особое внимание. То есть там много важного – но все это материалы, прямо относящиеся до работы боярина в Соборе.

– Ладно, благодарю вас, драг прер Чу. Что-нибудь еще не… не всплывало?

Следознатец развел руками.

– Разве что… За четверть часа до вашего яшмового появления мне позвонил прер еч Сыма и сообщил, что хотел бы зайти. Ему что-то хочется обсудить со мной, но что именно – по телефону он говорить не стал.

– Когда он собирался быть?

– Мы договорились к восьми…

– Это касается состояния прера ад-Дина?

– Еч Сыма ничего не уточнил.

– Интересно… – протянул Баг. – Что же, надеюсь, вы оба своевременно будете извещать нас с ечем Оуянцевым…

– Разумеется! Но ведь нести к вам каждую мелочь, каждое предварительное соображение – тоже нелепо, согласитесь. У вас своих дел по горло…

– Это точно.

– Я полагаю, что прер еч Сыма, если бы имел что сказать определенного, сразу звонил бы не мне, а вам.

Баг кивнул и повернулся было к двери.

– Ах да! – Он вытащил из-за пазухи банку с ручкой; неведомое розовое существо оставило свое стремление уплыть и теперь просто висело вдоль стенки, присосавшись к стеклу почти под самой крышкой. Баг водрузил банку на свободный угол стола. – Что бы это было такое, прер Чу, а?

Антон Чу осторожно взял банку и поднес ее поближе к лампе, всмотрелся.

– О! – Следознатец поднял на напарников вытаращенные глаза. – О! – повторил он с громадным удивлением. – Где вы это взяли?!

– Да, собственно… – пробормотал Баг. – Это подарок.

– От кого? – Взметнувшиеся на середину лба брови изумленного до глубины души следознатца так и не могли пока вернуться на место.

– Если б знать…

Чу, разглядывая розовое существо, медленно, сосредоточенно вертел банку так и этак. Взялся за увеличительное стекло.

– Я не специалист, но, по-моему, это неизвестный науке вид…

В кармане ветровки Богдана курлыкнул телефон.

– Извините, ечи, – сказал Богдан и неуклюже отошел в сторонку, на ходу доставая трубку натруженной рукой. – Оуянцев-Сю слушает.

И тут же вздрогнул, потому что в трубке отчетливо послышался голос боярина-осназовца Галицкого.

– Добрый вечер, Богдан Рухович.

– Добрый вечер, Даниил Казимирович… – выжидательно ответил Богдан.

– Я оценил ваш такт. Вы не потребовали с меня никаких обещаний о невыезде и неразглашении… и даже не оставили своего телефона на случай, если мне что-то захочется вам сказать.

– Вы были так взволнованы и расстроены…

– Благодарю вас за предупредительность и отвечаю вам тем же. Я действительно был очень взволнован и говорил, простите, больше о себе, чем о… во всяком случае, не меньше. А вас ведь интересуют не мои переживания, а факты.

– И то, и другое, драгоценный Даниил Казимирович. И то и другое.

– Я нынче утром не упомянул об одном пустяке. А вам это может оказаться важным, я ведь не знаю всех сопутствующих обстоятельств…

Сердце Богдана забилось быстрей.

– Я внимательно слушаю вас, драг прер еч.

– Где-то уже к концу нашего разговора с Гийасом, к самому концу… Он, явно уже некоторое время не слушая меня, вдруг бросился к книжному шкапу, откуда-то из глубины, основательно порывшись, достал книгу и побежал обратно ко мне. «Вот прочти! – кричал он. – Ты поймешь! Тут все написано! Я покажу тебе, как читать!» Причем, понимаете, мне показалось, что за книгой он побежал после… как бы это сказать… определенной внутренней борьбы.

– Как это?

– Сам не знаю, как объяснить… Словно бы ему очень не хотелось прибегать к такому аргументу, но желание убедить меня, переспорить, обратить в свою веру пересилило. Понимаете?

– Кажется, да. Но… вы очень тонкий знаток переживаний, если так вот…

– Я же профессионал, драг еч Оуянцев-Сю. Но самое странное… Я взял, я не мог ему возразить… Нипочем не догадаетесь, что это была за книга. «Слово о полку Игореве»!

Ноги окончательно подломились под Богданом, и он опустился в стоявшее у двери кресло.

– «Слово»?

– Ну да! Что уж он там мне хотел доказать с его помощью… Я прекрасно знаю эпос, очень его люблю… Правда, судя по обложке, этого издания я никогда не видел. Я сказал, что сейчас читать его не вижу смысла, и если он настаивает, я могу взять его с собой, посмотреть дома. Но Гийас не дал. Он страшно всполошился и забормотал что-то вроде: «Нет, нельзя… Как же я без нее… А если узнают, что я кому-то показал…»

– Вы так и не открыли книгу?

– Нет. Честно сказать, я не чаял, как уйти. Мне казалось, в одиночестве Гийас успокоится… впрочем, это я вам уже сообщал.

– Куда прер ад-Дин дел книгу затем?

– По-моему, он ушел с ней обратно к шкапу. Да. Не переставая говорить что-то о необходимости дать улусу все возможные преимущества и льготы относительно остальной Ордуси… Когда он вернулся от шкапа и сел на свое место, «Слова» у него в руках не было.

– Благодарю вас, драг еч Галицкий, – медленно проговорил Богдан. – Благодарю. Не скажу вам сразу, но, похоже, это чрезвычайно существенные сведения.

– Не могу понять, чем они существенны, но буду рад, если это и впрямь так, – вежливо ответил боярин. – Теперь позвольте попрощаться…

– Еще один вопрос.

– Да?

– Если вы можете ответить, конечно… Чем закончилось совещание у князя?

Галицкий помолчал, потом сказал мрачно:

– Примирить позиции не удалось. До голосования два дня. До свидания.

Баг уже дожидался его. Увидев, что Богдан прячет трубку, он подошел ближе. – Я оставил пиявицу здесь. Чу обещал пообсуждать с коллегами, порыться в справочниках… Думаю, пусть тут пока поплавает… – И лишь тогда он обратил внимание на сосредоточенное лицо Богдана. – Что случилось? Кто это звонил?

– Галицкий, – ответил Богдан и, пока они шли к лифту, подробно пересказал напарнику весь разговор.

Потом они уставились друг на друга. Благо, лифт гулял где-то и не торопился на вызов. Через несколько мгновений губы Бага дрогнули.

– «Во о», – сказал он. – «Во о»!

– Что? – не понял Богдан.

– Три буквы с обложки сгоревшей книги в камине Ртищева! – гаркнул Баг на весь безлюдный, сумеречный коридор. – «Во о»! Слово о! Полку! Три Яньло мне в глотку! Игореве!!

Богдан шумно выдохнул и провел ладонью по лицу.

– Обыск в апартаментах ад-Дина проводился? – отрывисто спросил он.

– Нет, конечно… Ты бы сам первый нас за ухо взял, если бы мы попробовали. Состав преступления отсутствует, имеет место болезнь, и только. С какой стати – обыск? Документы на рабочем столе просмотрели да рабочие файлы – и то это… так, на грани. Одно оправдание – что накануне со Ртищевым такое стряслось.

– Надо найти книгу, – сказал Богдан тихо.

Двери наконец-то подошедшего лифта с шипением раздвинулись. Баг шагнул в кабину, бросив на ходу:

– Едем туда сами, сейчас.

Богдан с внутренним скрежетом, как заржавленный, переместился вслед за ним.

– Еч, прости… – жалобно проговорил он. – Я нынче вырублен напрочь, тебе не помощник. Все болит так, что едва соображаю…

Баг уставился на него с удивлением, потом понял. Глаза его потеплели. Пробормотал:

– Путь меча прям, но крут… – а потом мягко, почти ласково добавил: – Я тебя заброшу домой и сам рвану на Капиталов. А ты немедленно завались в горячую-горячую ванну. От кипятка молочная кислота в мышцах…

– Кипятка? – страдальчески пролепетал Богдан. – Всей моей рельефной мускулатуры меня лишил, теперь хочешь, чтобы и кожа сползла?

– Именно, – ответил Баг. – Вот такой я друг.