Богдан и Баг Дубравинский тракт,

23-й день восьмого месяца, средница,

Раннее утро

Нельзя сказать, чтобы это утро было для Богдана столь же безоблачным, каким оно казалось его напарнику – хотя Жанна довольно легко восприняла его осторожную просьбу говорить по телефону до его возвращения трагическим голосом и всем интересующимся кратенько и с подобающими всхлипами отвечать, что Багатур Лобо погиб. Ему почти не пришлось ничего ей объяснять: Жанна опять вспомнила про микрофон, который она некогда столь удачно приколола к одежде Ландсбергиса; «Ну да, что-то в этом роде, любимая», – промямлил правдивый Богдан, но, увидев озорные огоньки в ее глазах, немного успокоился; он не любил врать. Правда, Жанна тут же с тревогой спросила: «А Стася знает?» – «Знает», – отвечал минфа, торопясь к выходу: пора было играть роль человека, удрученного смертью друга.

Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.

– Все в порядке, Редедя Пересветович, – успокоил его Баг. – С ланчжуном Лобо все в порядке.

– Тогда к чему все это? – В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. – Что происходит?

– Позвольте ему доложить вам лично, – мягко попросил Богдан. – Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.

Но телевизор смотрели многие – были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланiва Олежень Фочикян – деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя – что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости… » – подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!

А завтрашнее голосование?

«Ничего, – думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль „хиуса“, – ничего… Все правильно. Или сегодня – или…» О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.

В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…

Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина – спит любимая наша страна…»

Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу – шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».

Хвоста не было.

Кажется.

Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой – позвонить Багу.

Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных – Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… большая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!

«Ничего, – подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, – ничего… Уже скоро».

Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.