Благоверный сад,

19-й день восьмого месяца, шестерица,

день

Начальные восемь седмиц супружества проходят под знаком Огня. Вечно куда-то спешащие западные варвары называют начало брака медовым месяцем, отводя молодоженам на первый пыл срок постыдно короткий, и фантазия европейская в сравнениях не идет дальше меда. Что ж, там и прекрасную часть женского тела, которую по всей Ордуси благоговейно и поэтично именуют «яшмовой вазой», зовут «honey pot» – «горшочек с медом»; можно подумать, изголодались они в Европе совсем, и предел тамошних вожделений и мечтаний – по-быстрому сладкого от пуза налопаться. Нет, конечно. Неистовые размолвки и страстные примирения, судорожные ночи и мгновенные дни – никакой это не мед. Даже не сахар.

Огонь.

Потом эту стихию начинает тушить холодный душ общего быта и каждодневного неприукрашенного трения. Начинается власть Воды. И длится она еще семь месяцев. А если брак устоит, не размокнет и не утонет под сим остужающим напором, власть над ним берет плодоносная стихия Земли. Два да семь – девять. Начинаются дети.

Рожать, разумеется, не возбраняется никому и через пять, и через десять лет после заключения брака, если есть на то обоюдные возможности и общее желание. Но считается, что знак Земли властвует над мужем и женою ровно три года. Потом его сменяет знак Дерева. Семья перестает быть суетливой и недолговечной травой, торопливо лезущей из земли, и становится крепким стеблем, могучим стволом, пустившим корни и поднявшимся, чтобы зеленеть и ветвиться, всерьез и надолго.

И наконец, если брак не распадается за десять деревянных лет, над ним простирает свои несокрушимые крыла Металл. Дальше вступают в силу уже иные, более частные степени: серебряная годовщина, золотая годовщина; ну а если Господь, Аллах или кто еще наделил супругов из ряда вон выходящим долголетием – то и ванадиевая, и иридиевая…

Моменты перехода от одной стихии к другой – самые опасные для семьи. Понимающие супруги ведут точный календарь совместной жизни и в эти дни стараются быть друг с другом особенно нежными и уступчивыми; вслух не говоря ни слова о причинах такого поведения – зачем говорить о том, что общеизвестно, – чудеса изобретательности проявляют, дабы потешить близкого человека поелику возможно: подарком ли нежданным, путешествием ли долгожданным… да хоть чем.

А в тяжкий день перехода от Огня к Воде обязательно творят благодарственные жертвоприношения там, где когда-то повстречались.

Всех этих тонкостей прекрасная варварка Жанна, конечно, не знала, да и знать не могла; Богдан и не обольщался. Но сам-то он был, слава Богу, человеком культурным. И подготовился ко дню, коим начиналась девятая седмица их странного супружества, загодя.

Все получилось как нельзя лучше. В несколько смятенных чувствах вернувшись от Мокия Ниловича, Богдан, отобедав и успокоившись, уговорил Жанну поехать кататься.

– Погода какая, посмотри, Жанночка! В наших широтах столь яркий день – редкость… Поехали?

Поехали.

А в просторном гараже под их двадцатиапартаментным особняком Жанна с ее истинно галльским темпераментом и безупречным чувством прекрасного уж не могла не обратить внимания на неожиданно возникшую по соседству с потрепанным «хиусом» Богдана и своим заморским «феррари» новенькую сверкающую повозку небесно-голубого цвета – напевного и глубокого, как первый гул колокола в рождественскую ночь. Удивительно изящные, хотя и, на аскетичный вкус Богдана, несколько кричащие о собственной породистости очертания разительно отличались и от неброской уютности «хиуса», и от зализанной европейской сплюснутости. Почти не отличаясь от соседей по размерам, новая повозка выглядела рядом с ними как императорская яхта рядом с рыбачьими катерами.

– Какая! – восхищенно произнесла Жанна. Неизбывная женская страсть ко всему блестящему и чистая, совсем непредосудительная зависть к неизвестному владельцу вдруг возникшей роскошной игрушки мигом засветились в ней, ровно стосвечовая лампочка под шелковым абажуром, расписанным видами священных гор. Жанна подошла, присматриваясь внимательнее, вплотную к незнакомой повозке. – Никогда еще не видела такой…

– Это «тариэль», – сказал Богдан. – Последняя модель, три месяца назад пошла в серию. Скорость до пятисот ли¹², движок вдвое экономичнее твоего «феррари»…

– Дорогая, наверное?

– Довольно дорогая, – уклончиво сказал скромный минфа¹³. Значительная прибавка к жалованью, воспоследовавшая сразу за награждением Богдана званием Всепроницающего Зерцала, оказалась весьма кстати.

– Смотри-ка! Ключ торчит. Какие вы все-таки в Ордуси беспечные… Интересно, – Жанна с любопытством оглянулась на двери гаража, словно ожидая, что сейчас сюда спустится неизвестный владелец молниеносно пленившей ее сердце повозки, – чья это?

Всех соседей по дому она уже знала наперечет, и ясно было, что сейчас молодица лихорадочно перебирает в уме их фамилии, финансовые возможности и транспортные потребности.

– Твоя, – просто ответил Богдан. Жанна окаменела. Потом растерянно посмотрела в лицо мужу.

– Что?

Богдан смущенно улыбнулся.

– Твоя, – повторил он. – Что ты по сию пору на своей италийской ездишь, ровно какая-нибудь гокэ.

– Богдан… – потрясенно проговорила Жанна.

– Сегодня началась девятая седмица нашей совместной жизни, – торжественно проговорил Богдан. – В этот день у нас принято делать подарки.

Жанна, забыв о драгоценной повозке, порывисто шагнула к нему. Прижалась, спрятала лицо у него на груди, обняла. Коротко прошуршал ее плащ – и в просторном гараже вновь стало совсем тихо.

– Ты лучший из людей, – шепнула Жанна.

«Во всяком случае, не худший, – без ложной скромности подумал Богдан. – Но как бы я это мог тебе показать, если бы не прибавка?»

Они остановились на набережной возле Благоверного сада – как раз в том месте, где два месяца назад, ища стоянки, юркий «феррари» скользнул перед носом «хиуса». С охапкой купленных по дороге роз в руках Богдан выбрался из «тариэля», который, восхищенно осваиваясь, от самого дома осторожно вела Жанна – и, отделив одну розу от остальных, выпустил ее из пальцев.

– Богдан! – Жанна, уже ушедшая на несколько шагов вперед, вовремя обернулась. – Ты розочку потерял!

И метнулась подобрать.

– Не трогай, – сказал Богдан, едва видный за ворохом алых роз. – Я нарочно. Ведь именно здесь я тебя в первый раз увидел. Это… ну… вроде как жертвоприношение. Если цветок лежит ни с того ни с сего посреди улицы – всем сразу понятно, почему. Никто не возьмет. Пока не завянет.

Неторопливо, бок о бок, они пошли по чистой и ухоженной, как дворцовый паркет, аллее к Жасминовому Всаднику.

Воздух под хлесткими лучами солнца все же потеплел к середине дня. День сиял. В Благоверном саду, пользуясь погожей шестерицей, гуляли и стар, и млад. Мамы с колясками, дедушки с внуками, ученые с книгами, женихи с невестами, молодежь с гитарами…

– А вот здесь я впервые всерьез обратил на тебя внимание, – сказал Богдан, когда они приблизились к постаменту. Святой князь Александр на вздыбленном коне грозно и гордо смотрел вдаль, распаленный битвою конь топтал копытами образину гадюки в католической тиаре… все как два месяца назад. Все как двести, триста, четыреста лет назад…

– А почему? – не удержалась Жанна.

– Ты не фотографировала. Стояла такая задумчивая… Явно размышляла о главном.

– Не помню о чем, – призналась Жанна. Они приблизились вплотную к постаменту. Теперь стали различимы выгравированные на глыбе карельского гранита скупые, но проникновенные и исполненные самых глубоких чувств слова: «Благоверному князю – благодарные потомки». И несколько правее надпись ханьская – четыре строки по четыре иероглифа:

Вэнь у ань жэнь

Ван чжи сы хай

Тянься вэй гун

Се минь лэ бай.¹⁴

Аккуратно лавируя между созерцающими памятник людьми, Богдан и Жанна подошли к постаменту вплотную. Богдан медленно, церемонно поклонился памятнику в пояс – положил у постамента половину букета – и выпрямился. Сразу за ним, словно тень повторяя его движения, выпрямилась его жена.

После они двинулись к Сладкозвучному Залу – где стараниями Фирузе, старшей жены Богдана, впервые заговорили друг с другом.

– Жаль, Зал закрыт днем, – уже понимая его намерения, сказала Жанна.

– Положим у двери, – ответил Богдан. – Это все равно.

При выходе на аллею, ведшую с поляны Всадника к Залу, Богдан вдруг остановился, прислушиваясь.

– Хо, – сказал он. На лице его проступила счастливая, совершенно детская улыбка. – Коллеги будущие! Сто лет этой песенки не слышал…

Облепив, будто галчата, одну из многочисленных скамеек, под аккомпанемент двух дребезжащих гитар с десяток развеселых парней и девчонок пели, то попадая в ноту, то кто во что горазд, однако громко, азартно и от всей души:

Мы не Европа и не Азия,

Но сожалений горьких нет.

Возникла странная оказия – да!

В последние полтыщи лет!

– Подойдем? – покосившись на жену, спросил Богдан.

– Как скажешь, любимый, – ответила Жанна. Она твердо решила с сегодняшнего дня на все просьбы и предложения мужа отвечать только так.

Не откажите мне в любезности

Прочесть со мною весь «Лунь юй» – у-юй!

Дабы, где мы гуляем, местности – да!

Приобрели благой фэншуй!

Они подошли.

С любопытством повернувшись к ним, ребята перестали петь.

– Последний экзамен стали? – спросил Богдан.

– Ага! – раздался в ответ нестройный гомон. – Так точно, драг прер еч!

– Законоведческое отделение великого училища?

– Ага!

А кто-то особенно честный добавил:

– Заочное. Очники вчера гуляли.

– Я вас по гимну узнал. Десять лет прошло, а ничего не изменилось, – сообщил Богдан Жанне. – Приятно…

– И нам приятно! – ответил звонкий девичий голос.

Букет стал меньше, и Богдан нес его уже в одной руке – поэтому супруги держались теперь под руки. И Жанна почувствовала локтем, как Богдан окаменел.

Она с тревогой глянула ему в лицо.

Нет, ничего. Только смотрит на ответившую ему девушку как-то… странно. Сама не своя от внезапно всколыхнувшегося неприятного чувства ревности, Жанна присмотрелась к девице внимательнее. Девица как девица – сидит на спинке скамейки с бутылочкой кваса в руке; штаны в обтяжку, просторная кожаная куртка… Красивая, хотя и вполне специфической красотой – ханеянка, наверное. А может, казашка. В таких тонкостях Жанна еще не научилась разбираться. Непроизвольно она взяла мужа под руку покрепче. «Мой!» И тут же вспомнила о Фирузе.

А Богдан, похолодев, думал в эти мгновения: «Нет. Нет. Не может быть».

Девушка как две капли была похожа на принцессу Чжу Ли¹⁵.

– Желаю всем вам стать через пять лет сюцаями, – сказал Богдан. В ответ к лучезарным небесам торжественно вознеслись многочисленные руки с разнообразными бутылочками.

– Совет да любовь! – закричали развеселые юнцы и юницы, заметившие, видно, как супруги приносили в жертву Всаднику цветы. – Многая лета! Ваньсуй! Служим Ордуси!

Богдан и Жанна двинулись дальше. За спинами их с новой силой забренчали обе гитары.

Отринем напрочь колебания,

Вися в Великой пустоте!

И наше первое свидание – да!

Пройдет на должной высоте!

Ча-ча-ча!!!

«Ничего не скажу Багу, – думал Богдан. – Ничего. У них со Стасей, похоже, так сообразно все складывается – грех спугнуть… – Он вспомнил, как мечтала принцесса Чжу работать следователем, преследовать человеконарушителей на крышах… – Не может быть, – решительно сказал он себе. – Нет. Просто сходство».

«Не хватало еще, – думала Жанна, – чтобы он у меня на глазах ханеянку подцепил. И, главное, на той же площади, что и меня!»

Богдан обернулся. И Жанна, коли так, на всякий случай обернулась тоже.

Красивая девушка с раскосыми глазами смотрела им вслед.