- •Хольм Ван Зайчик Дело о полку Игореве
- •Аннотация
- •Хольм ван Зайчик Дело о полку Игореве Плохих людей нет. Первая цзюань – 3
- •Багатур Лобо Александрия Невская,
- •Павильон Возвышенного Созерцания,
- •Богдан Рухович Оуянцев-Сю Загородный дом Великого мужа Мокия Ниловича Рабиновича,
- •Позднее утро
- •Благоверный сад,
- •Харчевня «Алаверды»,
- •Ранний вечер
- •Баг и Богдан Апартаменты покойного,
- •Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Раннее утро
- •Апартаменты Багатура Лобо,
- •Середина дня
- •Через двадцать минут
- •Улица Крупных Капиталов, четвертью часа позже.
- •Апартаменты соборного боярина Галицкого,
- •Баг и Богдан «Зал, где очищаются мысли»,
- •Апартаменты Багатура Лобо,
- •Управление внешней охраны,
- •После пяти
- •Апартаменты соборного боярина ад-Дина, вечер
- •Богдан и Баг – порознь, но вместе Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Апартаменты соборного боярина ад-Дина,
- •Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Срединный участок – Храм Света Будды,
- •Капустный Лог,
- •Первая половина дня
- •Москитово,
- •Первая половина дня
- •Срединный участок
- •Баг и Богдан Управление внешней охраны, кабинет Бага,
- •Четвертью часа позже
- •Управление внешней охраны, кабинет Бага,
- •Ранний вечер
- •Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Храм Света Будды,
- •Поздний вечер
- •Апартаменты Багатура Лобо,
- •Москитово,
- •Богдан и Баг Дубравинский тракт,
- •Раннее утро
- •Москитово,
- •Следственный отдел Палаты наказаний, кабинет шилана Алимагомедова,
- •Середина дня
- •Княжий терем,
- •Вторая половина дня
- •Капустный Лог,
- •Ранний вечер
- •Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Поздний вечер
- •Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
- •Список рекомендованной литературы
Следственный отдел Палаты наказаний, кабинет шилана Алимагомедова,
23-й день восьмого месяца, средница,
Середина дня
– … Так нами было обнаружено скорпионье гнездо, – неторопливо покуривая «Чжунхуа», рассказывал Баг. Шилан Алимагомедов слушал внимательно; не перебил ни разу. Устроившийся в облюбованном еще ранее, в уголку стоящем кресле, Богдан устало улыбался. – Это, доложу тебе, Пересветыч, еще то местечко. Много времени, сил и денег вбухал в него Козюлькин. Отгрохал такой подвал, бесеняка, – закачаешься. В отдельной темной комнате у него там был устроен целый пиявочный питомник. Куча сосудов с розовыми пиявками, и отдельно – стеллаж с маленькими баночками с ручками. Это если кого-то в другом месте, так сказать, с выездом на дом опиявить потребуется. И вот до нашего прихода они почти все склянки умудрились перебить! А дальше в подвале у него было несколько отдельных комнат устроено – для обработки. Опиявливания, то есть. Вот оттуда-то, видать, Елюй нам и послал с котом гостинец… Представь: входим мы – а на кушетках лежат трое, пристегнуты ремнями, чтоб не рыпались. Но еще не под пиявками, видно, только готовили их. Оказалось, это иноземные подданные. Некто Эндрю Ланькоу, а с ним два выходца из Инчхонского уезда – Пак и Квак. Преждерожденный Ланькоу давно уж за океан, в Австралию, уехал: сначала просто работал там, он народознатец, тамошних коренных жителей изучал, что-то вроде «некоторых вопросов об изгибах больших и малых бумерангов у коренных жителей и переселенцев из Корё», так вроде… а потом женился, да и совсем остался жить. С Козюлькиным они тоже, оказывается, по великому училищу знакомцы – на разных отделениях учились, разумеется, но в одно время. Не так чтобы друзья, а именно что знакомцы, он уж и забыл про Козюлькина, Ланькоу-то. А недавно тот ему письмо вдруг шлет: мол, в Ордуси будет большая закрытая конференция по бумерангам, и я, зная ваш интерес к этому виду культурного оружия, спешу вас об этом известить, а также и пригласить. Редкая возможность, не упускайте. Ну Ланькоу и не упустил: взял с собой учеников наиближайших, Пака и Квака, и поехал. Козюлькин его встретил и – в подвал. Знать, планы у него были не ограничиваться Ордусью, но и за морями своих людей иметь…
– На самом деле все весьма запутанно получается и полной ясности до сих пор нет, – вступил Богдан. – Лужан Джимба, по всей видимости, обеспечивал денежную сторону предприятия. Хотя не исключены и иные источники, совсем преступные… Во всяком случае, доподлинно обо всем, что в Москитово делается, Джимба мог и не знать. Думаю, только сейчас подозревать начал, после происшествий с боярами, – вот и сидит, как секретарша мне сказала, в удручении. Борманджин Сусанин – он отвечал за научную сторону. Козюлькин, окаянный, вышел на Софти, и тот на задние лапки перед ним встал. Откуда наш Прозрец о преступном прошлом американца узнал – мы вряд ли когда-нибудь выясним, свидетелей не осталось.
– Но что характерно, – добавил Баг. – Сразу после девяносто первого, когда все честные сподвижники Крякутного душевными травмами маялись и зубы на полку клали, Козюлькин жил вполне состоятельно и даже Сусанина подкармливал. Это говорит о многом. Он уж задолго до того, верно, был крепко с мафией каким-то образом связан… Интерполовские наши коллеги полагают, что дела Козюлькин варил с кланом дона Пьюзо Корлеоне – семьей, как они это называют. Тот клан в Нью-Мексико весьма влиятелен. Не знаю, что Архип конкретно для них делал тут, скорей всего, ничего особенного – но вы представьте, какой семье-то этой перед другими семьями почет: у нас-де даже в Ордуси свой человек есть!
– Вот, скорей всего, от них, – продолжал Богдан, – про Софти Козюлькин и проведал. Через них же, по всем вероятиям, и связь осуществлялась между Софти и Козюлькиным после отъезда крякутновской делегации. Стало быть, у дона Пьюзо тут был свой интерес – и не исключено, что тоже пиявочный. Сусанин же, имея пред глазами образец, оказался настолько талантлив, что сумел поставить производство таких пиявок на поток. Он даже дальше пошел: усовершенствовал и разнообразил коды программных наговоров, в этих тварей закладываемых. А Козюлькин уж сам, при помощи тех же пиявок, принялся личную дружину создавать.
– Да, я с этими преждерожденными сталкивался пару раз, – кивнул Баг. – Настоящие роботы. То есть убить их можно, но дерутся до последней возможности. А в безнадежной ситуации просто кончают с собой. Бедняги… – Он сочувственно покрутил головой и погасил сигарету.
– Как я понимаю, Джимба поначалу всего лишь хотел иметь возможность лечить своих сотрудников, когда у них случались душевные кризисы или что-то в этом роде, – продолжал Богдан. – Именно поэтому он и «Тысячу лет здоровья» финансировал. Но Сусанина влекло к себе непознанное, и когда его якобы верный помощник Козюлькин предложил ему усовершенствовать пиявку, присланную, дескать, в подарок от заокеанских коллег из большого к талантам Сусанина уважения, – чтобы то ли во время ее укуса, то ли сразу после него можно было внушить человеку любую идею, любое желание, тот согласился, даже обрадовался: вот ведь как хорошо будет! И опасности вроде бы никакой – человек же сам просит его подлечить, манию снять, грусть-тоску неизбывную, утрату смысла жизни или там чего… Только одного Сусанин не учел: что такое мероприятие и без согласия человека может быть проделано. Или втайне от него. Пациент же не видит, что за тварей ему за уши сажают: розовых или обыкновенных лечебных. И вообще, – задумчиво добавил Богдан, – хорошим людям, даже когда они вроде бы думают, почему-то приходят в голову лишь хорошие мысли о хороших последствиях. Загадка это, ечи, загадка. Казалось бы, так просто. Но изобретателю нового лекарства никогда самому вовремя в голову не придет, что, ежели дать человеку две новых таблетки вместо одной запланированной, человек тот помрет… Ему кажется, что все будут знай себе человеколюбиво лечиться и друг дружку лечить.
– Мыслю, все он знал, твой Сусанин, – мрачно сказал Баг. – Или уж догадывался – всяко. Только думать не хотел о том. Прятал голову в песок: ничего не вижу, ничего не слышу. Ты же сам от него выяснил в повозке, когда мы из Москитово-то неслись: наговаривание относительно челобитной он и лично проводил дважды. По просьбе друга Джимбы. Хотя в основном доверял это другу Козюлькину. Козюлькин Сусанину и Джимбе еще в молодости «Слово»-то читал. Свихнуться они, правда, не свихнулись, но насчет русских преимуществ идея им к душе прилегла. Сусанину, наверное, по доброте его неумелой: услыхал краем уха, что кто-то притеснен – стало быть, надо вызволять. Хотя узнай он про дружины Прозрецовы своевременно – повздорили бы они с Козюлькой, это ты прав, это ручаюсь. Ну а Джимбе мысль о русском возрождении особенно уместной показалась – идеология-то рука об руку с экономикой пошла.
– Быть может, – мягко сказал Богдан. – Так или иначе, но Архатов… Козюлькин всем этим воспользовался. Он всю жизнь другими пользовался: Джимбой, Сусаниным…
– Бес-кровосос, – буркнул Баг. – Чтоб ему переродиться ленточным глистом в животе у коровы…
– Ты думаешь, он способен к перерождениям?
– Это карма, еч. Все способны. А бесы – в особенности.
Повисла пауза.
– По некоторым сохранившимся бумагам, – продолжил отчет Богдан, – можно судить, что в один прекрасный день Козюлькин возомнил себя не кем иным, как спасителем русского народа от бесславного угнетения, неким Великим Прозрецом, с которым беседует сам князь Игорь. И в этих беседах князь взывает к очищению русского духа от инородческих извращений, велит Прозрецу продолжить дело свое, для чего и дана была Козюлькину, опять же свыше, книга – «Слово о полку Игореве».
– Немыслимо… – удивленно вздохнул Редедя Пересветович. – Действительно, бред какой-то.
– Да. По Козюлькину, было так: в глубокой древности самыми культурными были проторусские. Прочие племена пребывали в еще не оформленном состоянии. Проторусские в милости своей были так гуманны, что человеколюбиво даровали малоосмысленным собратьям сокровища своих знаний, благодаря чему и прочие народы сумели достичь их духовного и производственного уровня, а затем, забыв про исторические заслуги проторусских, их даже поработить… Князь Игорь, по Козюлькину, – первый борец за попранные русские права. – Богдан все больше хмурился. – И время от времени его дух снисходит на кого-то, дарит ему это знание, а также и книгу – то самое «Слово», дабы он стал Великим Прозрецом и продолжил дело…
– Точно! – Баг выхватил из пачки новую сигарету. Алимагомедов покосился на него было, а потом махнул рукой: да кури! – Они и друг друга иначе как «Игоревичи» да «игоревны» не называют! То есть каждый, кого Прозрец Козюлькин с помощью пиявок в свою веру обратил, тоже вроде духовного чада князя Игоря становится, а уж волю Прозреца выполняет беспрекословно! Точно!
– Мне одно неясно… – Богдан поправил очки. – Что значат эти цифры на полях «Слова», почему их именно шесть, а еще иногда семерка встречается…
– А может быть, – лицо Бага осветилось догадкой, – может быть, если прочитать текст «Слова» в какой-то последовательности, абзацы там в каком-то порядке переставить, то и новый смысл откроется? А семерка… Вот помнишь, еч, мне сюцай про какой-то магический куб упомянул? У куба, между прочим, шесть граней… А, скажем, где выпадет семь – там уж полный астрал. Запредельная и непререкаемая мудрость Игорева. Как палкой по башке.
– Так, – прервал шилан. – Вы мне скажите лучше, что с иноземцами вашими делать будем?
Ечи переглянулись.
– А что с ними делать? – пожал плечами Баг. – Ничего. Потребными им сведениями – поделимся, да и помашем ручкой. У них цель в Ордуси совершенно конкретная и вполне достойная уважения, равно как и содействия: клан дона Пьюзо ущучить. Нам от этого одна только приятность, пусть ущучат. У нас тут руки коротки – а, между прочим, пиявка-то и к дону к этому попасть могла.
– Не слишком ли скандальную информацию они вывезут? – покрутил носом Алимагомедов.
– Не станут они там лишнего болтать, по-моему… Мы же им помогли – какого тогда рожна им нас в лужу сажать?
– Ойли?
– Я за них ручаюсь, – подал голос Богдан.
Редедя Пересветович внимательно глянул на минфа.
– Ваше слово дорогого стоит, Богдан Рухович… и все же я хотел бы уточнить – какие у вас основания для ручательства?
– Они хорошие люди, – ответил Богдан.
Грозный шилан долго молчал. Наконец сказал устало:
– Быть по сему.
Богдан облегченно вздохнул.
– Теперь главное.
– Еще главнее? – в отчаянии всплеснул руками шилан.
– Да, еще главнее, – подтвердил Баг.
– В результате мероприятия мы обнаружили два перечня и сами составили третий, – сказал Богдан. – В регистратуре лечебницы – список всех, кто находился на излечении в пиявочном отделении или кого пользовали пиявками на дому. В ноутбуке Козюлькина мы обнаружили шифрованный список обработанных розовыми пиявками… Наконец, по материалам средств всенародного оповещения и по результатам негласных опросов – список высокопоставленных ордусян, побывавших за этот год в стенах «Тысячи лет здоровья». При сопоставлении всех трех перечней выявилась чудовищная и зловещая картина.
– Ну что еще такое? – страдальчески произнес шилан. Перевел дух, сказал спокойнее: – Когда же вы, ечи, иссякнете с вашими ужасами…
– Четверть состава Гласного Собора потенциально – инструменты Прозреца, – бесстрастно сказал Богдан. – Надо что-то делать. Прямо от вас, Редедя Пересветович, мы намерены направиться в терем великого князя и испросить немедленного приема. Завтрашнее голосование по челобитной надобно отменить.