Теория инноваций

Развернутая теория, объясняющая причины и механизмы изменений в языке, принадлежит зарубежному лингвисту Эу-генио Косериу. Косериу признает существование в языке разнообразных отклонений от традиционной нормы, которые он называет инновациями. Он рассматривает явление приня-

Возникновение, эволюция и развитие языка 117

тия или непринятия той или иной инновации коллективом го­ворящих.

Появление инноваций Косериу, как и другие лингвисты, объясняет следующими факторами: искажение традиционной модели; выбор одного из вариантов, существующих в языке; изобретение форм под давлением системы; заимствование форм из другого языка; функциональная экономия, отбрасыва­ние избыточных различий.

Инновации в речи людей на любом языке многочисленны и разнообразны, но фактом языка инновация становится лишь в случае ее принятия коллективом. Причины же принятия / не­принятия лежат уже в сфере социальной и требуют изучения в социолингвистическом аспекте. В частности, на принятие / не­принятие инноваций оказывает воздействие их оценка — эсте­тическая (красиво / некрасиво), психологическая (легко / труд­но), социологическая (торжественно / грубо и т. п.) и др. Э. Косериу замечает, что система языка изменяется прежде всего в слабых точках, там, где она не полностью соответству­ет потребностям общения. Но возможность предсказания и здесь невелика, так как сильная культурная норма может долго препятствовать даже необходимым инновациям.

Итак, появление изменений в языке можно представить себе таким образом. Сначала возникает потребность в выраже­нии нового значения. Для ее удовлетворения используется ка­кое-то время несколько вариантов выражения, и среди поя­вившихся инноваций отбирается и социально принимается од­на, которая и становится нормой.

Язык существует как деятельность. Ежеминутно, ежечас­но во всех точках территории его распространения язык вос­производится и производится в целях общения людей. Мил­лионы и миллиарды раз реализуются возможности как сохра­нения старых норм, так и появления инноваций. В этом непрекращающемся движении состоит жизнь языка и причины постоянных изменений в его системе, которые, однако, опре­деляют лишь немногие инновации, возникающие в речи лю­дей. Выявить причины и направления конкретных изменений в конкретном языке нельзя без обращения к социальным усло­виям существования и развития языка.

118 Тема 3

Теория антиномий

Антиномиями называют противоречия, которые не могут быть окончательно преодолены и, будучи разрешены на ка­ком-то конкретном этапе развития системы, тут же возника­ют вновь. К примеру, к разряду антиномий относится проти­воречие между родителями и детьми — в конкретной ситуа­ции конкретные родители могут урегулировать противоречие с конкретными детьми, но назавтра оно возникнет опять и у них, и у всех остальных родителей — противоречие неустра­нимо.

В монографии «Русский язык и советское общество. Лек­сика современного русского литературного языка», вышедшей в 1968 г., теория антиномий была успешно применена к анали­зу изменений в русской лексике. Выделенные авторами моно­графии антиномии относятся к внутренним факторам, обу­словливающим языковые изменения.

Антиномия говорящего и слушающего

В интересах говорящего упростить высказывание мысли, в интересах слушающего — облегчить понимание. Говоряще­му удобно говорить тихо, слушающему удобнее слушать дос­таточно громкую речь. Говорящему удобнее использовать свой привычный словарь, а слушающий не понимает некоторых его слов. Говорящему легче не задумываться над четкостью арти­куляции и синтаксической правильностью, а слушающему трудно понять такую речь. Таким образом, чтобы сделать речь понятной слушателю, говорящий должен напрягаться, нахо­дить какие-то особые формы речи, употреблять определенные слова и выражения, чтобы его поняли.

Антиномия нормы и возможностей системы

Развитие языка определяется стремлением говорящих сохранить установившееся употребление языковых единиц и невозможностью это сделать. Люди стремятся сохранить норму и вместе с тем вынуждены постоянно ее менять. Нор-

Возникновение, эволюция и развитие языка

119

ма ограничивает использование языковых единиц и их соче­таний, а живые потребности общения постоянно взламывают нормативные ограничения, используя возможности, заложен­ные в языковой системе. Вследствие этого возникают такие употребления как висю, победю, иметь роль, играть значе­ние, сниженная лексика попадает в литературную речь и т. д.

Антиномия системы и текста

Увеличение числа языковых единиц приводит к сокраще­нию текста (вместо женщина, с которой я состою в браке мы говорим жена), но тогда усложняется сама система, что невы­годно говорящим. Сокращение единиц системы удлиняет текст — приходится использовать развернутые словосочетания (если выбросить из русского языка слово жена, то придется говорить женщина, с которой я состою в браке). Создание новых слов, таким образом, увеличивает систему, но сокраща­ет текст. Людям выгодно иметь компактную систему и корот­кие тексты и приходится балансировать между этими поляр­ными потребностями.

Антиномия стандартизации и экспрессивности

Говорящим легче использовать стандартные, привычные, регулярно употребляемые единицы системы языка. Но иногда говорящий бывает склонен к экспрессивной выделенности единиц языка в речи — необычности метафоры, нестандартно­сти построения фразы, необычности стилистического употреб­ления единицы и т. д.

Антиномия потребностей общения

и психофизиологических возможностей человека

(закон экономии)

Французский лингвист А. Мартине считал, что постоян­ное противоречие между потребностями общения человека и его стремлением свести к минимуму свои умственные и физи­ческие усилия может рассматриваться в качестве движущей

120 ТемаЗ

силы языковых изменений. Поведение человека подчинено за­кону наименьшего усилия, в соответствии с которым человек растрачивает свои силы лишь в той степени, в какой это необ­ходимо для достижения определенной цели. Ученый заметил, что принцип экономии в языке проявляется в постоянном стремлении достичь равновесия между противоречивыми по­требностями общения, с одной стороны, и инерцией памяти и инерцией органов речи — с другой. Два последних фактора пребывают в состоянии постоянного противоречия.

Таким образом, данная антиномия устанавливает равнове­сие между физическими и умственными затратами говорящего и целью сообщения: говорящий старается затратить ровно столько сил, чтобы достичь результата, и не больше.

Различают парадигматическую и синтагматическую эко­номию. Парадигматическая экономия — сохранение количест­ва единиц в системе, чтобы не создавать и не запоминать но­вые слова. Синтагматическая экономия — сокращение выска­зывания за счет употребления более кратких языковых форм, более тихого или сокращенного произнесения {субмарина вме­сто подводная лодка, щуп вместо термометрический зонд, шу­рин вместо брат жены, «Мерс» вместо «Мерседес», шеф вме­сто начальник, здрассьте вместо здравствуйте). Это разгрузка речи, но нагрузка памяти — придется помнить или вспомнить более короткое слово.

К парадигматической экономии мы обычно прибегаем, когда единица малочастотна, если же ее частотность возраста­ет, то мы обычно ее сокращаем (профком, зарплата, электрич­ка и т. д.). Редко употребляемые названия могут быть и длин­ными, например пробковое дерево.

Анализируя историческое развитие языковой системы, мы находим много свидетельств действия закона экономии, при­ведшего к тем или иным системным переменам.

Еще А. А. Потебня обратил внимание на то, что по мере упрочения ассоциативной связи между звуковыми комплекса­ми и выражаемыми ими идеями наблюдается упрощение, уко­рачивание звукового комплекса. Происходит как бы «сгуще­ние мысли» на более коротком звуковом отрезке, уменьшение ее усилий.

Возникновение, эволюция и развитие языка

121

И. А. Бодуэн де Куртенэ различал три вида экономии уси­лий: осуществление стремления к удобству произношения, объединение слабых форм с сильными и переход от конкрет­ных образов к абстрактным. Ученик Бодуэна Николай Вацла-вович Крушевский видел экономию усилий речевого аппарата в сокращении длины звуковых комплексов. Другой ученик Бо­дуэна Василий Алексеевич Богородицкий обнаружил явления экономии в области словообразования, где он открыл явления переразложения, опрощения слов, образования по аналогии и т. п.

История языка дает много примеров утраты словоформ, потерявших смысловые различия, примеров укорочения лек­сем (например, действие закона открытого слога в праславян-ском языке, утрата редуцированных в конце слова в древне­русском языке и др.). Но любой факт такого рода сталкивается с противоречащими явлениями. Если становится короче лек­сема, то у нее развивается больше семем. Утрачиваются дубле­ты — появляются стилистические варианты, создаются новые синонимы и т. д. Можно сказать, что телеграмма экономнее письма, но зато и информация в телеграмме неизмеримо бед­нее, чем в письме.

Ученик Бодуэна Евгений Дмитриевич Поливанов, разра­батывая теорию экономии речевых усилий, подчеркивал, что такая экономия может развиваться лишь до тех пор, пока со­кращение энергии не приведет к бесплодности всего процесса общения. Человек говорит лишь настолько громко и внятно, насколько это нужно, чтобы быть услышанным и понятым. Если смысл говоримого ясен из ситуации, языковой знак мо­жет значительно укорачиваться. Вместо тщательно выгово­ренного здрав-ствуй-те, можно бросить небрежно здрасьте, зсс, ссс. Такие «изношенные» варианты лексем нередко при­нимаются младшим поколением как вполне достаточные для выражения нужного в данной ситуации смысла. Ср. рус. спа­сибо из спаси бог. При переходе от языка одного поколения к языку другого поколения, особенно в бесписьменный период, происходит множество подобных утрат.

Но «экономя» в одном, язык наращивает свои средства для выражения другого. Так, бывшие вариантами лексемы

122 ТемаЗ

храм и хором превратились в самостоятельные инвариантные лексемы: хором — жилое здание, боярский дом; храм — цер­ковь, а затем и место поклонения, почитания чего-либо (храм науки, храм искусства). Поливанов определил это диалектиче­ское противоречие в развитии языка как противоречие между «экономией трудовой энергии» и желанием быть услышанным и понятым (сохранить коммуникативную пригодность языка).

Рассматривая противодействие тенденций к экономии усилий и к сохранению коммуникативной пригодности язы­ка, Борис Александрович Серебренников разграничивает две группы фактов. С одной стороны: упрощение групп соглас­ных, гаплологии, ассимиляции, метатезы, утраты слоговости плавных и носовых, действие закона аналогии, устранение дублетов и некоторые другие явления. С другой стороны: со­хранение общеупотребительных словоформ, даже если они непродуктивны и являются исключениями, как, например, формы глагола быть; развитие синонимов, создание вторич­ных номинаций во имя экспрессивности выражения и неко­торые другие.

Тенденция экономии усилий, проявляющаяся в первой группе фактов, прокладывает себе дорогу через преодоление противоречий, создаваемых тенденцией к сохранению комму­никативной пригодности языка, проявляющейся во второй группе фактов.

Рассмотренные антиномии можно охарактеризовать как проявление одной широкой по своему содержании антино­мии— противоречия между потребностями общения и воз­можностями языковой системы

Проблема развитости языка

Можно ли считать один язык развитым, а другой неразви­тым? Может ли один язык быть более развитым, чем другой? Эти вопросы оказываются достаточно сложными для решения.

Магомет Измаилович Исаев полагает, что у понятия «раз­витость языка» есть две стороны — внутриструктурная и функциональная.

S Возникновение, эволюция и развитие языка

123

Функциональная развитость отражает прежде всего мно­гообразие общественных функций языка. Развитый язык есть у общества, находящегося на высоком уровне развития произ-водства, имеющего богатую культуру, технику и общественно-политическую жизнь.

Развитость в этом смысле отражается:

• в богатстве лексики разных тематических пластов;

• в широте стилистической дифференциации языковых средств (у примитивных народов в языке выделяются только разговорный и фольклорно-сказочный стили);

• в многообразии функций языка (на данном языке есть художественная, научная литература, выходит периодика, ве­ дется обучение, государственная, хозяйственная, правовая и общественно-политическая деятельность, осуществляется ра­ дио и ТВ вещание, ведется частная переписка и т. д.).

С этой точки зрения есть функционально развитые и функционально неразвитые языки. Важно помнить, что функ­циональная развитость языка — это производное от уровня развития общества, в котором он используется.

Внутриструктурная развитость не дает оснований раз­личать развитые и неразвитые языки. Наличие или отсутст­вие грамматического рода, большого количества падежей, сложной системы времен не свидетельствуют о развитости или неразвитости языка — все это переменчиво и во многом обусловлено случайными факторами. Кроме того, как пока­зывает практика, каждый язык как структурно-системное об­разование полностью обслуживает коммуникативные по­требности того общества, в котором он в данный момент функционирует.

Таким образом, язык может быть функционально разви­тым или неразвитым, но не может быть структурно развитым или неразвитым.

С проблемой развитости языка связана и теоретическая проблема прогресса в языке. Неоднократно ученые пытались ответить на вопрос, является ли диахроническое изменение системы языка прогрессом, регрессом или оно нецеленаправ­ленно.

124 Тема 3

Развитие языка — приспособление к условиям его функ­ционирования, обогащение словаря, усложнение системы, рас­ширение общественных функций языка, появление и совер­шенствование письменности и др. — несомненно, отражают прогресс, который обусловлен прогрессом общества — носи­теля этого языка.

Регресс языка состоит прежде всего в сужении и сокраще­нии его функций, это тоже теснейшим образом связано с теми или иными процессами развития общества.

Вместе с тем изменения, отражающие эволюцию языко­вой системы, нецеленаправленны, безразличны для прогресса: многие звуковые изменения, изменения в морфологических парадигмах и др. не влияют на качество выполнения им своей основной коммуникативной функции для народа, который им пользуется.

Язык в глобальном обществе

Глобализация является доминирующей мировой тенден­цией в современном цивилизованном мире. Глобализация представляет собой процесс политического, идеологического, экономического, финансового, социального и культурного сближения ведущих экономически развитых демократических стран мира, сопровождаемый выработкой согласованной поли­тики во всех областях мировой жизни. Первые ростки процес­са глобализации появились еще в начале XX века, когда была создана Лига наций, затем — ООН, Евросоюз и Европарла-мент, Шенгенское соглашение европейских стран, формирова­ние института «восьмерки» развитых стран и др.

Глобализация предполагает свободное перемещение гра­ждан, примат международного права. В условиях глобального общества языковые проблемы также становятся глобальными и требуют нового подхода. Это проявляется, прежде всего, в формировании языков межнационального и международного общения и в признании равноправия основных языков на меж­дународной арене.

Возникновение, эволюция и развитие языка

125

Формируется категория «мировой язык». Языки, призна­ваемые международным сообществом мировыми, должны об­ладать следующими признаками:

• они преподаются во многих странах,

• они специально выучиваются взрослым населением раз­ ных стран,

• они являются рабочими в ряде международных органи­ заций,

• они выступают как аккумулятор человеческих знаний (на них пишут как на иностранных и с них широко переводят на национальные языки),

• они распространены за пределами своей исконной тер­ ритории.

Такими языками являются английский, французский, ис­панский, немецкий, близки к мировым языкам арабский, ки­тайский и русский.

В условиях глобализации в мире сокращается количество языков за счет перехода малых и бесписьменных народов на языки крупных наций.

Основные изменения в языках в эпоху глобализации про­исходят в лексике, а не в фонетике и морфологии, причем осо­бенно заметны изменения в общественно-политической и на­учной лексике.

Лексические системы языков становятся более проницае­мыми, быстро растет число заимствований во всех развитых языках.

Активно расширяется интернациональный словарный фонд, наблюдается тенденция к сближению словарного соста­ва разных языков.

Слова компьютер, монитор, радио, ТВ, супермаркет, ксе­рокс, футбол, спорт, террор, киллер и мн. др. уже можно на­звать глобализмами — они есть практически во всех языках. Мгновенно распространяются наименования новых реалий в том языковом коде, в котором данная реалия впервые была на­звана (например, возникают новые виды физкультуры и спор­та, наименования которых без перевода входят сразу во все языки— рестлинг, бодибилдинг, дайвинг, боулинг, стрит-рейсинг, стречинг, шейпинг, скейтинг, скейт-бординг, сноу-

126 Тема 3

бординг, спид-скиинг, маунтин-байк, рафтинг, вейк-бординг, дайвинг, аква-байк, кайтинг, скай-серфинг и др. Эти слова из­вестны во всех странах мира именно в таком лексическом ви­де, хотя и используются в большинстве своем преимуществен­но теми, кто занимается соответствующими экстремальными видами спорта. По языковому же статусу это, несомненно, глобализмы.

Расширение интернет-переписки в мире приводит к фор­мированию на базе английского языка особого интернет-жаргона, понятного в своих основных чертах носителям боль­шинства языков (чат, ник, смайлик, сис-админ, мейп, апргейд, аникей, винт, диск, гама, гамер, джобать, квотинг, запо-стить, веб-конференция, тред, зазипованный и мн. др.). В ин­тернет-переписке широко используются акронимы — тради­ционные речевые этикетные обороты, сжатые в сложносокра­щенное слово. Например: KISS — keep it simple, stupid — «будь проще, придурок»; АКА — also known as — «так же из­вестен как» (подобное сокращение обычно связывает обычную подпись и ник — сетевой псевдоним); IMHO — in my humble opinion — «по моему скромному мнению» (употребляемое и в русской транслитерации — ИМХО или ПМСМ); IMNSO — in ту not so humble opinion — «по моему не такому скромному мнению»; PG — pretty good — «весьма недурно»; LOL — laughing out loud — «громко смеюсь»; ROLF — rolling on the floor laughing — «катаюсь по полу от смеха».

Широкое распространение подобных единиц — одно из возможных направлений формирования интернационального компьютерного сленга, появление которого будет способство­вать дальнейшей глобализации языковых процессов в совре­менном обществе.

В эпоху глобализации заимствуются не только лексиче­ские единицы, но и междометия (вау, оле-оле), готовые фразы и синтаксемы {стоимость от ... рублей, ты в порядке? мы сделали это, в Украину и др.), так что процесс глобализации начинает затрагивать все ярусы языка.

Усиливается профессиональная дифференциация языка, специальная лексика во много раз превосходит общеупотреби­тельную. Сокращается сфера функционирования территори-

Возникновение, эволюция и развитие языка

127

альных диалектов, но усиливается социальная дифференциа­ция языка.

Изменяются функциональные стили, разговорная и сни­женная лексика расширяет свои функции, наблюдается про­цесс так называемой демократизации языка, который затраги­вает все ведущие страны.

Наблюдается процесс орализации общения — устная речь расширяет свои функции, возрастает ее объем в коммуникации и эффективность устного речевого воздействия, сокращается письменное общение.

Названные тенденции проявляются в языках практически всех развитых стран мира.

Глобализация и перспективы развития языков мира

Прогнозирование развития языков мира — задача трудная и со многими неизвестными. Однако анализ тенденций разви­тия языков позволяет выявить основные направления, по кото­рым языки, вероятнее всего, пойдут в своем развитии.

Сейчас в мире, по разным подсчетам, от 3 до 10 тысяч языков. Однако языков, имеющих «обеспеченное будущее», из них не более 3-4 десятков.

Количество языков в мире неуклонно сокращается, и эту тенденцию следует признать естественной и объективной.

В будущем продолжится и, возможно, усилится тенден­ция к сокращению числа языков — малые народы, беспись­менные народы будут и далее переходить на языки более крупных народов, используя которые они получат доступ к современному образованию, современному информационно­му пространству.

Сфера использования мировых языков получит еще боль­шее распространение, основные мировые языки — англий­ский, французский, а также испанский, немецкий, арабский, возможно, русский — будут языками международных полити­ческих и научных конференций, будет расширяться практика выступлений на одном из этих языков без перевода на другие.

128 Тема З

Мировые языки постепенно будут занимать господствующее положение; в настоящее время на первый план выступает анг­лийский язык.

Это не значит, однако, что народы средних по размеру стран утратят свои языки — в глобальном масштабе будет расширяться многоязычие людей, в первую очередь полити­ков, ученых, бизнес-элиты. Люди будут неизбежно владеть, кроме родного, еще и одним или несколькими мировыми язы­ками, иначе они не смогут жить и работать в глобальном мире.

Глобализация в сфере экономики, культуры и политики будет продолжаться, мир постепенно будет объединяться, что неизбежно приведет к расширению межъязыковых контактов и развитию глобализационных процессов в языках мира.

Тотальный полилингвизм образованных слоев общества ве­дущих стран мира — это ближайший путь языкового развития.

Идущий параллельно процесс глобализации словарного состава ведущих мировых языков — это тот путь, который ве­дет к постепенному сближению, а в перспективе — и слиянию мировых языков (очевидно, через длительный этап сосущест­вования языков с близким основным словарным фондом, но разной грамматикой).

Этот процесс будет идти естественно; возможно, некото­рые страны будут стараться приостановить глобализацию в языковой сфере законодательно, защищая законами нацио­нальные языки, но вряд ли это сможет остановить тенденцию к сближению языков, поскольку это часть общей тенденции гло­бализации мировой культуры и цивилизации. Мир объединя­ется, а значит, будут сближаться экономические системы, по­литические системы, культуры и языки.

Литература

Иванов Вяч. Вс. Глоттогенез. Лингвистический энциклопедический сло­варь. М.,1990.

Исаев М. И. О языках народов СССР. М., Наука, 1978.

Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. // Новое в лингвистике. Вып.З. М., 1963.

Возникновение, эволюция и развитие языка

129

Мартине А. Основы общей лингвистики. Новое в лингвистике. Вып.З. М., 1963.

Общее языкознание. Формы существования. Функции, история языка. М„ 1970.

Руберт И. Б., Гвнидзв Н. К. Аналитическая тенденция в языковой эво­люции // Филологические науки, 2003, № 1, с.54-62.

Русский язык и советское общество. Т.1. М., 1968.

5- Общее яшкоишнмс

Тема 4

Язык и мышление

Глубокая взаимозависимость языка и мышления, языко­вой и мыслительной деятельности человека определяет необ­ходимость до изложения собственно лингвистических проблем курса рассмотреть современные трактовки проблемы язык и мышление.

Только установив, что относится к собственно мысли­тельной и к собственно языковой деятельности, можно более или менее уверенно говорить об их взаимосвязи и взаимодей­ствии и характеризовать систему языка, речевую деятельность и текст как аспекты языковой деятельности человека.

Философские концепции соотношения языка и мышления

Философские концепции, трактующие те или иные сторо­ны соотношения языка и мышления, могут быть обобщенно представлены следующим образом:

• концепции, отождествляющие язык и мышление,

• концепции, трактующие язык и мышление как не свя­ занные друг с другом сущности,

• концепции, трактующие язык и мышление как разные, но неразрывно связанные друг с другом сущности;

• концепции, рассматривающие различные формы мыш­ ления в их отношении к языку,

• концепции, рассматривающие соотношение логических и языковых категорий.

Неопозитивисты Р. Карнап, М. Шлик, Л. Витгенштейн отождествляли логику (то есть мышление) с синтаксисом.

Язык и мышление 131

Логика оказывается частью синтаксиса — так писал в одной из своих работ Карнап. Рассматривая синтаксис как комби­нирование условных языковых знаков, Карнап приходит к выводу, что «каждый может создавать свою логику, то есть свою форму языка как ему угодно». Поскольку же языки раз­ных народов имеют разный строй, разный синтаксис, то и мышление этих народов оказывается разным, зависимым от их языков.

Л. Блумфильд понимает язык как набор сигналов-реакций на физиологические потребности организма. Мышление как особый феномен отрицается. При таком подходе проблемы язык и мышление просто не существует.

Другие философы полагали, что в конечном итоге язык и мышление — две независимые сущности, и что выражение мышления посредством языка лишь искажает мышление. «Язык абсолютно неадекватен логическому мышлению и по­стоянно искажает его», — писал Б. Рассел. «Мысли умирают в ту минуту, когда воплощаются в слова», — отмечал А. Шопен­гауэр. Е. Дюринг писал: «Кто способен мыслить только при посредстве речи, тот еще не испытал, что значит отвлеченное и подлинное мышление».

К. Маркс и Ф. Энгельс всячески подчеркивали единство языка и мышления. По Марксу и Энгельсу, язык и мышление порождаются трудом, они возникли и развивались одновре­менно, язык служит для общения, он выражает, материализует, «отягощает» мышление.

Ряд ученых рассматривают вопрос о соотношении языка" и мышления, исходя из идеи о множественности форм мыш­ления и, соответственно, различном характере связи этих форм с языком человека. Различают абстрактное мышле­ние — мышление отвлеченными понятиями и конкретное (в других терминах — практическое, образное, наглядно-действенное), то есть мышление конкретными образами, не­посредственно включенное в практическую деятельность че­ловека.

Л. С. Выготский полагал, что существует «речевое мыш­ление» (то есть связанное с речью) и мышление неречевое, ку­да он относил инструментальное и техническое мышление «и

132 Тема 4

вообще всю область так называемого практического интеллек­та». Акад. Б. А. Серебренников, кроме абстрактного мышле­ния, выделял еще наглядное, образное, практическое, лингвок-реативное. авербально-понятийное, поисковое и редуцирован­ное мышление. Ясно, что вопрос о связи мышления с языком касается преимущественно абстрактного мышления, остальные виды мышления не опираются на язык.

Качественное различие между конкретным мышлением животного и абстрактным мышлением человека вскрыл акаде­мик Иван Петрович Павлов.

Язык, по концепции И. П. Павлова, представляет собой вторую сигнальную систему, отличающую человека от живот­ного, у которого такая система отсутствует, Животное облада­ет только одной сигнальной системой — первой. Для животно­го окружающий мир представлен в его сознании только чувст­венными сигналами, то есть конкретными образами, отображающими окружающий мир. У человека эти сигналы тоже есть, но у него есть и вторая сигнальная система — слова, которые могут замещать в сознании чувственные образы. На­пример, экспериментально доказано, что слово «звонок» вы­зывает у человека такую же ответную реакцию, как и сам зво­нок, воспринимаемый органами слуха. И. П. Павлов отмечал, что наличие у человека второй, словесной сигнальной системы означает наличие у него абстрактного мышления, которого нет у животных.

Психофизиологические и нейролингвистические исследования проблемы языка и мышления

Более обоснованные объяснения связи языка и мышления стали возможными с появлением науки об устройстве и дея­тельности мозга человека — нейрофизиологии.

Нейрофизиологические исследования позволили полу­чить картину локализации мыслительных и речевых функций в мозге человека. Важнейшие открытия в этой области были сделаны в 19-м веке. В 1861 г. французский хирург Поль Брока открыл зону мозга, отвечающую, за производство речи.

Язык и мышление 133

Впоследствии ученые показали, что данный центр отвечает также за письмо и устный счет. Этот центр, локализованный в левой височной доле мозга, получил название «центр Брока».

В 1874 г. немецкий врач Карл Вернике опубликовал моно­графию, в которой описал открытый им центр понимания ре­чи — височно-теменную зону левого полушария, которая по­лучила впоследствии название «зона Вернике». Таким обра­зом, было установлено, что за порождение речи и ее восприятие отвечают разные мозговые механизмы. Возможны нарушения речи (афазии), связанные отдельно с пониманием речи (сенсорная афазия) и с ее порождением (моторная афа­зия). Американские ученые В. Пенфилд и Л. Роберте в 1952 году дополнили исследования своих предшественников важным открытием — они нашли еще одну, дополнительную речевую зону мозга, расположенную в теменной части черепа и управляющую как речевыми органами человека (языком, гу­бами, движением челюстей, глоткой), так и движениями ко­нечностей человека — руками и ногами, пальцами и мимикой лица. Эта же зона регулирует голос человека.

Зоны Брока и Вернике называют первичными речевыми зонами или полями, теменная моторная зона является допол­нительной. Инструментальное воздействие в условиях экспе­римента на любую из этих трех зон показывает, что они имеют равное значение для функционирования речи: при «вмеша­тельстве» в любую из них возникают одинаковые искажения речи. Вместе с тем установлено, что удаление дополнительной моторной зоны при сохранении зон Брока и Вернике не влечет за собой расстройства речи; по-видимому, дополнительная мо­торная зона выступает в значительной степени как запасная, резервная. Она берет на себя речевые функции при разруше­нии первичных речевых зон и в первую очередь компенсирует функции зоны Брока.

При поражении зоны Брока у взрослых афазия, возни­кающая в таком случае, в большинстве случаев проходит, но поражение зоны Вернике вызывает тяжелую, практически не­излечимую афазию. У ребенка же разрушение зоны Вернике

134 Тема 4

ведет к перемещению речевой функции из левого полушария в правое.

Таким образом, в норме речевые функции локализованы в левом полушарии головного мозга. По данным Пенфилда и Робертса, у левшей речевые зоны также находятся в основном в левом полушарии — представленность речевых зон в правом полушарии для них не превышает 10 %. При повреждениях речевых зон левое полушарие чаще всего передает речевые функции другим участкам левого полушария, но не правому полушарию. Правое полушарие используется только в случае полного удаления левого; если это происходит в раннем воз­расте, то речь развивается или восстанавливается гораздо лег­че, чем у взрослого человека.

Исследования нейролингвистов и, прежде всего, выдаю­щегося российского ученого Александра Романовича Лурии показали, что специализация выполняемых речевыми зонами мозга функций в значительной степени связана с тем, какое место занимает тот или иной участок в пределах зоны и мозга в целом — более переднее, приближенное к лобным участкам мозга, или более заднее, приближенное к теменным участкам. Это связано с тем, что более поздние, более совершенные ре­чевые функции мозга формировались преимущественно в уча­стках мозга, «прираставших» в его лобной части. В процессе эволюции мозг растет за счет лобных долей. Лоб у шимпанзе, гориллы, питекантропа, неандертальца скошен, а у кроманьон­ца и современного человека он высок; именно в этих новых, позднее образовавшихся мозговых тканях и сосредоточены наиболее сложные речевые функции.

Так, передние лобные отделы заведуют синтагматикой речи — построением фраз и текста, связыванием звуков в сло­ги, морфем в слова, слов в предложения, предложений в текст. Возникающая при поражении этих отделов моторная афазия проявляется, в частности, в так называемом «телеграфном сти­ле», в отсутствии связности текста, широком использовании штампов или готовых текстов в речевой деятельности индиви­да. Задние отделы мозга отвечают за парадигматику языка, обеспечивают тонкие различия слов, форм, фонемных оппози­ций как при понимании, так и при говорении. Здесь находятся

Язык и мышление

135

механизмы объединения и дифференциации элементов языка. При поражении этих отделов мозга сенсорная афазия делает невозможным для человека понимание предлогов, семантиче­ских отношений между частями высказываний и элементами текста, утрачивается способность вычленять и понимать диф­ференциальные признаки значений (отсюда такие высказыва­ния как «футбол — это что-то физкультурное», номинация обезьяны попугаем — по признаку «заморское животное», не­возможность понять фразы типа «Соня светлее Оли, но темнее Кати» и др.).

Большое значение для понимания механизмов мышления и речи имеет широко исследуемый сейчас феномен функцио­нальной асимметрии полушарий головного мозга. Полушария головного мозга человека специализируются на выполнении определенных функций, причем эти функции оказываются распределенными, поделенными между левым и правым по­лушариями. Левое полушарие организует аналитическое абст­рактное мышление, управляет логикой и речью. Правое полу­шарие осуществляет наглядное, образное, конкретно-чувствен­ное отражение действительности, ориентацию в пространстве, проявление интуиции.

Подобная асимметрия отсутствует у животных, ее не было у древнего человека (анализ наскальных рисунков показывает, что древний человек одинаково успешно пользовался как пра­вой, так и левой рукой). Вместе с тем, к примеру, у крыс пра­вое полушарие лучше понимает зрительные, одновременные образы, а левое — звуковые, последовательные; то же наблю­дается у многих птиц, так что функциональный базис для спе­циализации полушарий в живой природе есть.

У современного человека есть ведущее полушарие, веду­щая рука, ведущее ухо, глаз и даже ноздря. Отмечается, что чем выше интеллект человека, чем более развита у него интел­лектуальная деятельность, тем более специализированы его полушария.

Информация — как предметная, так и языковая — посту­пает сначала в правое полушарие, которое является более по­мехоустойчивым. В сознании возникает некая целостная кар­тина (гештальт): вот цветок, вот комната, вот человек. Если

136 Тема 4

такого понимания оказывается недостаточно, информация пе­ребрасывается в левое полушарие, где она аналитически рас­членяется и дифференцируется, а также может получить новое языковое название; затем информация снова возвращается в правое полушарие и сопоставляется с правополушарным обра­зом; если надо, она вновь будет отправлена на доработку. Та­ким образом осуществляется понимание и осмысление инфор­мации.

Одновременно воспринимать информацию словесную (на слух) и образную (зрением) вполне возможно. Но одно­временно воспринимать два потока словесной информации не удается.

В особом эксперименте Ильи Наумовича Горелова боль­шой группе испытуемых через наушники передавались одни тексты, а синхронно через зрительный канал надо было одно­временно обрабатывать тексты того же объема, но совершенно другого содержания. После опыта испытуемые должны были пересказать а текст, предъявленный на слух, и тот, что предъ­являлся зрительно. Результаты показали, что испытуемые со­средоточивались либо на читаемом ими тексте (и тогда хорошо его пересказывали), либо на тексте через наушники (и тогда хорошо пересказывали его). Параллельные тексты никто пере­сказать не мог, часто даже тему затруднялись назвать. Типич­ный отчет испытуемого: «Сначала как будто удавалось читать и слушать одновременно. Но после всего один текст рассыпал­ся, не остался в памяти». Те же, кто во что бы то ни стало, сле­дя за собой, пытались усвоить содержание обоих текстов, не запомнили ни одного.

Результат объясняется так: участки коры, ответственные за слуховое и зрительное восприятия (они находятся в разных местах мозга) работали нормально и свои задачи выполняли исправно. Однако зрительные и слуховые сигналы одновре­менно поступали в общий центр смысловой обработки ин­формации, и здесь произошла интерференция результатов мозгового декодирования сигналов одной и той же речевой природы, что помешало «расшифровке» разносмысловых и разнооформленных текстовых материалов.

Язык и мышление 137

Был проведен и второй эксперимент: через наушники, как и прежде, передавались тексты, а для зрительного предъ­явления был избран совсем другой материал — серия рисун­ков X. Бидструпа (по 6 в каждой серии). Каждая серия пред­ставляла собой своеобразный «рисунчатый» рассказ о каком-либо событии, понять смысл серии можно было только по­следовательно переходя от одного рисунка к другому. Время было выверено так, что текст на слух мог быть нормально ус­воен за тот же промежуток, что и серия рисунков. Результат оказался совсем не тот, что при одновременной обработке двух вербальных текстов — и поданный на слух текст пере­сказывался без потерь, и серия рисунков описывалась верно. Это связано с тем, что образное содержание рисунков прак­тически почти не надо перекодировать в аппарате мозга, а вербальный текст надо было все равно расшифровывать в центре обработки смыслов: пока он расшифровывался, рису­нок уже был усвоен.

Эксперимент показывает, что языковой материал должен сначала пройти перекодировку в особый код мозга, ответст­венный за построение смысла. Он, этот код, в процессе своего функционирования, и есть информационная система, которую мы называем «мышлением». Этот код не зависит от специфики национального языка, он универсален и имеет надъязыковой характер. Понимание рисунка (картины, реально наблюдаемой ситуации в жизни, шахматной позиции, чертежа конструкции, схемы) зависит от знаний смысла соответствующих зрительно воспринимаемых элементов, а не от знаний языка. Поэтому рисунок, схему понимают представители практически любых языков.

Поскольку и понимание языковых текстов, и серии рисун­ков являются безусловно осмысленными, т. е. мыслительными процессами, то опыт показывает, что один из этих процессов (чтение) безусловно осуществляется — по крайней мере на из­начальном этапе восприятия — на базе соответствующего на­ционального языка, а другой (восприятие рисунков) — обхо­дится без вмешательства языка, представляет собой невер­бальный процесс.

138 Тема 4

Относительная самостоятельность мышления и языка

Исследования нейрофизиологов позволяют признать от­носительную самостоятельность мыслительной и языковой деятельности человека. Стало понятно, что хотя эти виды дея­тельности протекают в одном мозгу, они протекают в разных его отделах, по-разному взаимосвязанных и взаимодействую­щих друг с другом. Обратимся к жизненным примерам.

В одном из романов Вс. Кочетова есть такой эпизод. Оля «разглядела своего соседа, которому было, наверно, столько же лет, сколько и ей: он был сероглазый, густобровый и хотя произносил пошлости, улыбка у него была хорошая, радост­ная... «Наверно, считает себя красавцем», — подумала Оля... Еще она подумала о том, что при всех богатствах русского языка в нем нет хорошего слова, с которым можно было бы обратиться к этому сероглазому товарищу. Сказать «молодой человек» — в этом есть нечто обывательское, глупое. Сказать «юноша» — ну прямо-таки из сладенькой повести о жизни ремесленного училища, в которой всех мальчишек высоко­парно называют юношами...Грубое «парень»? Нет, для мо­лодых мужчин не нашли, не придумали такого поэтического, красивого, нежного слова, которое в хоть слабой степени равнялось бы слову, найденному для молодых женщин... Вот тот юноша-парень-молодой человек, вздумает если обратить­ся с чем-либо к ней, он что скажет? Он скажет, конечно, «де­вушка» ...».

Писатель изобразил ситуацию, знакомую, наверно мно­гим, когда есть желание высказать возникшую, еще, вероятно, не очень ясную мысль, но подходящие слова на ум не прихо­дят, а может быть, их и вообще нет в языке. Особенно остро чувствуют эти «муки слова» писатели, открывающие новые сферы человеческого бытия, ранее никем не описанные. Писа­тели многократно правят тексты своих произведений, уточняя средства выражения своей мысли. Любому пишущему что-либо важное необходим черновик.

В устной речи говорящий обычно допускает паузы хези-тации, использует слова-паразиты э-э, м-м-м-, так сказать,

Язык и мышление 139

значит, это самое, вот такая штука, короче и мн. др. Это — доказательство того, что говорящий в этот момент ищет под­ходящее слово для выражения своей мысли.

Многочисленные случаи автокоррекции (я не то хотел сказать, я неудачно выразгпся, я хотел сказать, что и под.) свидетельствуют о том же — поиске слова для выражения мысли. Легко обнаружить, что автокоррекции затрагивают не только лексический уровень — выбор слова, подбор синони­мов, но и синтаксические перестройки. Все это, в частности, означает, что замысел будущей речи, т. е. тот смысл, который конструируется в аппарате мозга говорящего, вовсе необяза­тельно — даже в момент собственно вербализации — «изна­чально привязан» к определенной форме языкового выраже­ния, пишут известные отечественные психолингвисты Илья Наумович Горелов и Константин Федорович Седов.

Все эти факты свидетельствуют о том, что при говорении и письме действует механизм подбора слов к уже в основном готовой мысли, которая сформирована в сознании до ее языко­вого оформления.

Об относительной самостоятельности мышления говорят и такие наблюдения.

Многие мысли, существующие в сознании конкретного человека, вообще никогда не выражаются им словесно, по­скольку они не предназначены для сообщения. Так, человек крайне редко вслух сообщает кому-либо о своих сиюминутных планах, физиологических потребностях, личных симпатиях и антипатиях к тому, что он видит в данный момент вокруг себя и мн. др. Рискнем предположить, что для выражения большин­ства мыслей, которые могут возникнуть по разным поводам у конкретных людей, просто нет готовых языковых единиц. Тем не менее, эти мысли существуют как компоненты сознания, они определяют поведение человека — вне какой-либо связи с их языковым выражением.

Процесс припоминания забытого слова наглядно показы­вает, что мы ищем некоторый словесный знак для уже готовой мысли, уже имеющегося в сознании концепта. Мы отчетливо осознаем некий концепт, который нам нужно назвать адекват­ным словом, и перебираем подходящие слова, оценивая их

140

Тема 4

адекватность ситуации. Вот как описывает этот процесс аме­риканский психолог У. Джеймс: допустим, мы пытаемся вспомнить забытое имя. В нашем сознании существует как бы провал, но эта пустота чрезвычайно активна. Если нам в голо­ву приходит неверное слово, эта уникальная пустота немед­ленно срабатывает, отвергая его. Это значит, что в действи­тельности в нашей памяти имеет место не пустота, а концепт, образ, который «ищет» себе форму языкового выражения.

Замечено, что люди, хорошо знающие тот или иной ино­странный язык, часто в процессе общения испытывают иску­шение вставлять в свою речь иностранные слова или выра­жения, более адекватно передающие, по их мнению, ту мысль, которую они хотят в данный момент выразить: для них поиск адекватной языковой формы для концепта облег­чен знанием другой лексической системы, а значит у них больше лексических возможностей для номинации концепта, который существует в их сознании автономно от националь­ного языка.

Классифицируя какие-либо явления или слова, мы очень часто хорошо понимаем, что их объединяет или различает, но затрудняемся обозначить это в словесной форме. Такое часто бывает в практике научной работы у студентов и аспирантов-филологов, собирающих и классифицирующих языковой ма­териал: они говорят научному руководителю — «Вот я выде­лил группу, но не знаю, как ее назвать». Многих готовых на­званий в языке просто нет, но это не значит, что мы соответст­вующее явление не можем осмыслить и не можем в конце концов в результате специальных усилий подобрать или скон­струировать необходимую номинацию.

Понимание очень часто наступает вне зависимости от возможности словесно сформулировать понятое: «понимаю, но не знаю, как сказать». При чтении текста на иностранном язы­ке, при переводе с иностранного языка часты случаи, когда мы прекрасно поняли смысл, но затрудняемся передать его на сво­ем родном языке.

За последние десятилетия ученые стали различать в про­цессе становления мышления ребенка довербальную и вер­бальную стадии.

Язык и мышление

141

На первой стадии формируется сенсорная логика на осно­ве чувственных восприятий и концептуальная логика мысли­тельных образов. На вербальной стадии ребенок осваивает слова сначала путем остенсивного (непосредственного) опре­деления — вот молоко, вот кошка и т. п., а затем уже в процес­се обучения, вначале спонтанного (дошкольного), позднее сис­тематического (школьного),

В речемыслительной деятельности взрослого человека вербальная и довербальная составляющие мышления сосуще­ствуют.

Возможно понимание речи в условиях неумения говорить или недостаточной сформированности речевых механизмов.

Дети до двух-трех лет понимают обращенную к ним речь взрослых, мыслят в рамках своего интеллектуального разви­тия, но языком еще не владеют. Дети, не обладающие в полной мере (до 10-12 лет) сформированными механизмами внутрен­ней речи, использу-емой для перекодирования невербальных сигналов в вербальные и наоборот, тем не менее, понимают обращенную к ним речь и мыслят.

Наблюдения за развитием ребенка показывают, что снача­ла у ребенка появляется доязыковое мышление — мысль в практической, деятельностной форме. И. Н. Горелов на основе ряда экспериментов выяснил, что количество предметов в поле зрения ребенка и количество действий с ними намного превос­ходит число наименований, известных ребенку. Доязыковая информационная система создает основу для перехода от пер­вой ко второй сигнальной системе, к языку. Это положение в настоящее время признано и российской, и зарубежной психо­лингвистикой.

С появлением первого слова ребенок переходит на этап однословных высказываний, смысл которых воспринимается только в конкретной ситуации. В них заключен и предикат си­туации, и смысл, и замысел высказывания. «Часы» — часы упали, «глаз» — у меня в глазу вода, «мако» — вот молоко, «ду-ду» — посади меня на диван и др.

Язык оформляет уже сложившиеся элементы человече­ской психики, возникшие в актах предметно-практического поведения. Опыт индивидуальной практической деятельности

142 Тема 4

более богат, чем система усвоенных человеком словесных ка­тегорий. Никакой язык не обладает таким набором средств, чтобы обозначить «решительно все» раздражители. Именно поэтому существуют и будут существовать невербальные формы выражения, например, такие виды искусства, как жи­вопись, скульптура, музыка, танец и др.

Восприятие и понимание слов и целостных текстов пред­полагает перекодирование полученного смысла в «код смыс­ла», и если это произошло, то при необходимости воспроиз­вести понятый смысл (например, если нас об этом попроси­ли), мы обычно пользуемся «своими словами», то есть используем другие языковые средства, нежели те, что были восприняты нами в тексте (именно это, как хорошо известно в педагогике, свидетельствует о том, что имело место пони­мание материала).

О роли слова в мыслительной деятельности ярко и выра­зительно написал выдающийся русский педагог К. Д. Ушин-ский: «Слово поднимает рассудочную работу на высшую сту­пень. Каждое слово для нас есть то же, что номер книги в биб­лиотеке; под этим номером скрывается целое творение, стоившее нам продолжительного труда в свое время... Слова, значение которых мы понимаем, делают нас обладателями громадной библиотеки нашей памяти: это произвольные знач­ки, которые мы положили на бесчисленные творения, нами же выработанные» (Русская речь. 1971, № 4, с. 100).

Отечественный психолог и психолингвист Николай Ива­нович Жинкин писал, что воспринимаемый человеком текст сжимается в некий концепт (представление), содержащий смысловой сгусток всего текстового отрезка. Концепт хра­нится в долговременной памяти и может быть восстановлен в словах, не совпадающих буквально с воспринятыми, но та­ких, в которых сконцентрирован тот же смысл, который со­держался в логическом интеграле полученного высказыва­ния.

По данным Александры Александровны Залевской, ко­гда испытуемых просят вспомнить те или иные слова-стимулы, которые предъявлялись им в ассоциативном экспе­рименте, они часто осуществляют подмену слов на близкие

Язык и мышление

143

по значению — пес вместо собака, цветок вместо роза и т. д.; следовательно, запомнился смысл, концепт, а в процессе припоминания испытуемый подбирает для.него подходящую языковую форму.

Догадка о смысле сказанного снимает внимание к форме, так что, воспроизводя потом услышанное, человек часто не может вспомнить, какими именно словами это было сказано.

Возможность мыслить без слов на основе образов довер-бального мышления признавали Л. С. Выготский, Н. И. Жин-кин, И. Н. Горелов. В пользу признания этой возможности го­ворят и следующие факты.

Больной с синдромом афазии, особенно тотальной афазии, не может понять обращенную к нему речь, выразить на своем родном (или другом, выученном позже) языке свои мысли и чувства. Может ли афатик мыслить, например, в эксперимен­те — выполнять такие мыслительные операции как лабиринт­ная игра, игра в шахматы или в шашки, сборка из фрагментов какого-нибудь целостного изображения? Эти и подобные им задачи служат, в частности, тестами при определении уровня умственного развития человека. Эксперименты показывают, что афатик решает тестовые задачи «без языка», и при этом он мыслит.

«Я утверждаю, что слова полностью отсутствуют в моем мышлении, когда я действительно думаю», — писал француз­ский математик Ж. Адамар.

Гениальный физик Альберт Эйнштейн писал: «Слова или язык, как они пишутся или произносятся, не играют ни­какой роли в моем механизме мышления. Психические ре­альности (Entities), служащие элементами мышления — это некоторые знаки или более или менее ясные образы, которые могут быть «по желанию» воспроизведены и комбинирова­ны... Обычные и общепринятые (conventional) слова с трудом подбираются лишь на следующей стадии, когда упомянутая ассоциативная игра достаточно устоялась и может быть вос­произведена по желанию» (Эйнштейновский сборник. 1967. М., 1967, с. 28).

Зарубежные психологи говорят о мышлении пространст­венными образами в виде бесцветных и бесформенных пятен,

144_____________________________________________Тема 4

которые мысленно перемещаются по отношению друг к другу, имитируя в мышлении перестановки реальных объектов и по­строение их в определенной последовательности. Образую­щиеся из таких пятен символические ряды, схемы хранятся в долговременной памяти как знаки определенных комплексов информации. Такая форма мышления в большей степени свой­ственна мужчинам, чем женщинам. При нарушениях речи эта форма мышления сохраняется.

Известный немецкий химик XX столетия Август Кекуле пишет: «Я предавался грезам. Перед моими глазами кружились атомы. Я часто рисовал себе в воображении движение этих ма­леньких существ, но до того времени никогда не удавалось мне проследить, какого рода были эти движения. Сегодня я видел ясно, как здесь и там, два маленьких атома соединялись в пару, большие атомы обнимали по два маленьких, еще большие держали в объятиях по три или четыре, и как все это кружи­лось в вихревом танце. Я видел, как большие атомы образовы­вали ряды, в конце которых висели меньшие атомы...» (Лит. газ. 1983,21 сент.).

Возможность мыслить не только с помощью звуковых, но и с помощью других образов — зрительных, жестовых, так­тильных — убедительно раскрывается опытом обучения глу­хих и особенно слепоглухонемых людей.

В какой форме протекает мышление глухих? Необучен­ный глухой мыслит в той мере, в какой он видит, действует и чувствует, т. е. на основе образного и практического мышле­ния. Обучение глухонемых было начато в XVIII в. во Франции аббатом Лепе. Отдавая должное его трудам, А. Н. Радищев глубоко и справедливо заметил, что научить речи немых мог только человек, у которого звуковая речь «изощрила разум». Сам глухонемой не мог бы «воспарить разумом до изобрете­ний речью одаренного».

Обученный глухонемой мыслит с помощью жестовых и графических образов. Глухие широко пользуются для общения жестами. Жест глухонемых может напоминать обозначаемую вещь (иконический жест), но может быть и совершенно немо­тивированным (иероглифический жест). Возможность видеть жесты позволяет делать их не только последовательно, друг за

Язык и мышление 145

другом, но и одновременно. Иная материальная природа жес­тов делает возможным строить системы жестов иначе, чем систему звуковых слов.

Системы жестов создаются в коллективах постоянно об­щающихся между собой людей. Осваивая систему жестов, глухонемые овладевают и системой обозначаемых жестами понятий человеческого мышления.

В разных коллективах системы жестов имеют свои осо­бенности. Е. Н. Панов описывает такой случай. Однажды в колледже для глухонемых в Вашингтоне была устроена встре­ча учащихся с несколькими индейцами из племени юта. Одно­му из них при помощи жестов был задан вопрос, сколько вре­мени он добирался со своей родины до Вашингтона. Индеец начал жестикулировать. Он продел указательный палец левой руки между расставленными и направленными вниз указа­тельным и средним пальцами правой руки; поднял вверх три пальца левой руки; держа обе руки с растопыренными пальца­ми перед собой, начал вращать их параллельно в вертикальном направлении, поднял указательный палец левой руки; свел вместе концы пальцев обеих рук, изобразив тем самым нечто наподобие крыши; повторил вращательные движения кистей рук на уровне груди; затем, держа слегка согнутую ладонь ле­вой руки концами пальцев вправо, а правую над ней, пальцами вверх, проделал правой кистью несколько коротких движений кверху; в конце этой беззвучной тирады индеец поднял четыре пальца левой руки.

Все это должно было обозначать: верхом на лошади — 3 дня, колеса автомобиля — 1 день, крыша — автомобиль — дым (т. е. крытый вагон с дымом, или поезд) — 4 дня. Уча­щиеся поняли все, кроме изображения колес, которые они сами изображали широкими круговыми движениями одной руки.

Вспомним глухонемого Герасима из «Муму» И. С. Турге­нева. Спрашивается, вел ли он себя разумно, т. е. верно ли по­нимал окружающий его мир, правильно'ли ориентировался в ситуации, одним словом — мог ли он мыслить? Судя по тексту Тургенева, безусловно, мог. Многочисленные наблюдения за поведением глухонемых от рождения, не обученных какому-

146 Тема 4

либо языку, показывают (это подтверждено научными публи­кациями), что такие глухонемые ведут себя в обществе адек­ватно, могут выполнять различную работу, т. е. они разумны, мыслят.

Еще более четко возможность построить мышление «из ничего» продемонстрировали отечественные психологи И. А. Соколянский и А. И. Мещеряков своей длительной под­вижнической работой по обучению слепоглухонемых детей.

Одновременное отсутствие зрения и слуха лишает ребенка доступа впечатлений из внешнего мира; у него изначально нет ни сознания, ни мышления, ни самых примитивных проявле­ний целенаправленной деятельности.

Наталкивая малыша на движение в поисках соски, по­том — с ложкой в руке — тарелки с пищей, педагоги пробуж­дают в нем предметно-человеческую целенаправленную ак­тивность. Способность действовать самостоятельно ведет к расширению знакомства с вещами, к освоению действий с ни­ми. Когда практический разум сформирован, при помощи ка­сания пальцами через руку учащегося начинается обучение алфавиту и словам. Овладение словами — последовательно­стями касаний пальцев учителя — формирует понятийное мышление. Специальные занятия по артикулированию звуков дают возможность глухим и слепоглухим людям произносить слова, говорить, сообщать свои мысли слышащим.

Научившись читать пальцами, ощупывая выпуклые знаки азбуки Брайля, слепоглухонемой приобщается к огромному миру литературы и человеческой культуры вообще, осваивает весь круг человеческих потребностей, созданных обществен­ной жизнью людей — потребностей в знании, в красоте, в дружеском общении. На почве удовлетворения таких потреб­ностей рождается талант, который, по определению философа Эвальда Ильенкова, является результатом гармонического и всестороннего развития человека, его высших психических функций.

Несколько воспитанников И. А. Соколянского и А. Н. Мещерякова окончили факультет психологии МГУ, написали серьезные исследования по проблемам развития способно­стей, нравственных качеств личности, роли языка в развитии

Язык и мышление

147

психики. Их обучение и воспитание доказало истинность ма­териалистического учения о социальной природе человече­ской психики вообще, о наличии разных форм мышления в частности.

Расскажем о яркой судьбе одного из их учеников. Алек­сандр Суворов ослеп к трем годам, к девяти оглох. Дома с ним занималась мама, а в 11 лет она отдала его в школу-интернат в Загорске под Москвой. В 1977 г. Саша вместе с тремя своими товарищами окончил философский факультет МГУ. Всех че­тырех взяли сотрудниками в Институт психологии Академии педагогических наук. Здесь Суворов продолжил эксперимент на себе. Он старался понять, какие стороны жизни здоровых людей сможет освоить слепоглухонемой. В 1994 г. он успешно защитил кандидатскую диссертацию «Саморазвитие личности в экстремальных условиях слепоглухости». После небольших доработок уже в 1996 г. Александр Васильевич защитил док­торскую диссертацию «Человечность как фактор саморазвития личности». Затем он стал заниматься со слепоглухонемыми детьми, возвращая их к жизни. Основное условие этой работы, утверждает А. В. Суворов, нравственное общение, воспитание уважения к личности, отсутствие диктата («Известия», 26 мая 1996 г.).

Слепоглухонемой человек, используя в качестве знаков образы тактильных постукиваний и ощупываний, мыслит и творит. Практически его мыслительная деятельность проте­кает так же, как у здоровых людей, но на иной материальной основе.

Восприятие языковой формы возможно в отвлечении от смысла. Машинистки, типографские наборщики в процессе ра­боты сосредоточиваются на буквенных последовательностях, отключаются от смысла и порой допускают такие пропуски слов и даже строк, которые приводят к явной бессмыслице.

В одном из рассказов С. Довлатова приводится такой диа­лог: — Ты читала мой рассказ «Судьба»? — Конечно, я же на­бирала его для альманаха «Перепутье». Тогда я задаю еще один вопрос: — А что сейчас набираешь? — Булгакова для «Ардиса». — Почему же ты не смеешься? — Потому что я на­бираю совершенно автоматически.

148 Тема 4

Возможно ли совершенно автоматически производить на­бор текста, не вникая в его содержание? Если — да, то тогда имеет место обработка текста (причем дважды — считывание с рукописи и репродукция его же литерами на клавишах), в процессе которой работают зрительные анализаторы, а пони­мание смысла языковых знаков не включается.

Психолингвистами был проведен большой многосерий­ный эксперимент с машинистками и наборщиками. Уже пред­варительные наблюдения показали, что опытные наборщики и машинистки умудряются во время работы перебрасываться друг с другом репликами (без отрыва от работы), слушать ра­диопередачи, (не музыкальные, а «разговорные»). В специаль­ных условиях было проверено, что понимание речи соседа или текста радиопередач производится, действительно, не в «зазо­рах», не в кратких перерывах между набором или печатанием, а именно параллельно с ними.

Однако в эксперименте был найден способ сделать такую работу затруднительной и даже невозможной: испытуемым предлагалось перепечатать (или набрать) текст, который был специально деформирован грамматически — как синтаксиче­ски, так и морфологически, например: «Многая из такое и позже также или вот из латуни муравьиные сапога пошел ско­ро потому, что он стала совсемочки белая». Такого рода текст никто из участников эксперимента не смог перепечатать или набрать, не отвлекшись от текстов разговоров или от текста радиопередач. Однако дело оказалось не в бессмысленности содержания. С хорошей скоростью (без отрыва от посторонних разговоров) перепечатывался не менее бессмысленный текст: «Многое из такого в данный момент и позже муравьи в латун­ных сапожках обнаруживали неоднократно; при этом они ста­новились совсем белыми».

Иначе говоря, помехой наборщикам и машинисткам служила не семантика текста, который они обрабатывали, а его поверхностная вербальная структура, которая была на­рушена. Значит, женщина из рассказа С. Довлатова совер­шенно честно рассказала о том, что она с текстом работает «совершенно автоматически». Понимание текста при наборе или перепечатке не только невозможно, но и нецелесооб-

Язык и мышление

149

разно; при вникании в смысл оно бы только тормозило ра­боту.

Способность перерабатывать поверхностную структуру текста без проникновения в смысл читаемого и печатаемого (набираемого) реальна, даже профессиональна для известной группы лиц. Реализация же этой способности свидетельствует о том, что связь между восприятием поверхностной структуры текста и его осмыслением может быть явно нулевой, отсутст­вующей. Таким образом, в определенных условиях мысль и язык могут «сосуществовать» без всякой связи.

Существует психическое заболевание — психастения, при котором больной перестает видеть за словами объектив­ную реальность, убеждает себя в самостоятельности слов. По наблюдениям И. П. Павлова, такие люди, оперируя только словами, хотели бы, не сносясь с действительностью, из них все вывести и все познать и на этом основании направлять свою и общую жизнь. Это нарушение выражается в постоян­ном и бесплодном умствовании, в одержимости навязчивыми идеями.

Серьезные аргументы в пользу относительной автономно­сти мыслительной и языковой деятельности в последние деся­тилетия предложила когнитивная лингвистика. Этот отдел науки о языке путем анализа семантики лингвистических эле­ментов изучает пути познания (когниции) человеком окру­жающего мира.

Когнитивная лингвистика широко обсуждает категорию концептосферы человека — области знаний, составленной из концептов как ее единиц.

Концепт — это глобальная мыслительная единица, пред­ставляющая собой квант структурированного знания.

Термин «концептосфера» был введен в отечественной филологии академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Концептосфера, по определению акад. Д. С. Лихачева, это совокупность концептов нации, она образована всеми потен­циями концептов носителей языка. Чем богаче культура на-иии, ее фольклор, литература, наука, изобразительное искус­ство, исторический опыт, рели ия, тем богаче концептосфера народа.

150 Тема 4

И концепты, и соответственно концептосфера — сущно­сти ментальные (мыслительные), ненаблюдаемые. Современ­ные научные данные убедительно подтверждают реальность существования концептосферы и концептов, а именно, реаль­ность мышления, не опирающегося на слова (невербального мышления).

Концепты существуют как единицы мышления в когни­тивном сознании человека вне обязательной связи со словом. Слова, словосочетания, развернутые высказывания и описания выступают как средство объективации, вербализации концеп­тов в случае коммуникативной необходимости. Если те или иные концепты коммуникативно релевантны, становятся регу­лярно предметом обсуждения в обществе, то они получают стандартную языковую единицу для вербализации. Если нет — остаются невербализованными, а в случае необходимости вер­бализуются описательными средствами.

Вербализация концепта может осуществляться в виде внешней речи в ее разновидностях, а также в виде письма. Концепты выступают своеобразными кирпичиками, элемента­ми, из них складываются комплексные концептуальные карти­ны в процессе мышления. Еще раз подчеркнем, что концепты могут иметь, а могут и не иметь прямых коррелятов в естест­венном языке. Когда же человек в ходе мышления комбиниру­ет отдельные концепты в пучки или концептуальные комплек­сы, вероятность того, что в языке для них найдется точный коррелят, еще более уменьшается. В таком случае, если возни­кает необходимость вербализации подобного концептуального комплекса, чаще всего приходится пользоваться словосочета­ниями или развернутыми описаниями, а иногда и целыми тек­стами, чтобы передать требуемый смысл в наиболее полном объеме, наиболее адекватно. Таким образом, форма вербализа­ции личностного смысла говорящего, складывающегося из его индивидуальных концептов, может быть различной; весьма различной может оказаться и эффективность передачи лично­стного смысла собеседнику.

Один и тот же концепт, к тому же, в процессе мышления человека поворачивается в его сознании разными сторонами, актуализируя разные признаки и слои; соответствующие при-

Язык и мышление

151

знаки или слои концепта также вполне могут не иметь языко­вого обозначения в родном языке человека.

Когда концепт получает языковое выражение, то те язы­ковые средства, которые использованы для этого, выступают как средства вербализации (языковой репрезентации, языково­го представления, языковой объективации концепта).

Концепт репрезентируется в языке:

• готовыми лексемами и фразеосочетаниями из состава лексико-фразеологической системы языка, имеющими «под­ ходящие к случаю» семемы или отдельные семы разного ранга (архисемы, дифференциальные семы, периферийные (потенци­ альные, скрытые),

• свободными словосочетаниями,

• структурными и позиционными схемами предложений, несущими типовые пропозиции (синтаксические концепты),

• пословицами, поговорками, афоризмами;

• ассоциативными полями слов;

• текстами и совокупностями текстов (при необходимости экспликации или обсуждения содержания сложных, абстракт­ ных или индивидуально-авторских концептов).

Таким образом, языковые средства необходимы не для существования, а для сообщения концепта. Слова, другие го­товые языковые средства в системе языка есть для тех концеп­тов, которые обладают коммуникативной релевантностью, то есть необходимы для общения, часто используются в инфор­мационном обмене. Очень многие, если не большинство кон­цептов, видимо, не имеют системных языковых средств выра­жения, так как они обслуживают сферу индивидуального мышления, где без них невозможно мыслить, но далеко не все они предназначены для обсуждения.

Как писал еще в 1976 г. отечественный философ Р. И. Па-виленис, семантическая система ни структурно, ни функцио­нально, ни содержательно не сводима к лингвистическим структурам. Она является непрерывной невербальной систе­мой. Она упирается своими краями в наблюдаемую реальность, а в остальном может быть как угодно далека от нее.

В научном описании часто сочетаются слова, знаковая символика и наглядно-графические пространственные схемы и

152 Тема 4

таблицы. Но они отражают разные формы мышления — сло­весное, символическое и пространственное. Разные формы мышления не разделены друг от друга, они кооперируются и взаимодействуют, одна форма мышления помогает другой в решении мыслительных задач.

Из сказанного следует, что мышление существует в не­скольких формах одновременно, в одном мыслительном акте участвуют несколько видов мышления.

Процесс мышления следует отграничить от содержания мышления. Законы и формы мышления — продукт историче­ского развития. В их основе лежат единые законы работы моз­га, поэтому процесс мышления не имеет национального или классового характера, он одинаков у всех людей, подобно то­му, как одинаковы у всех людей процессы кровообращения или пищеварения. Другое дело — содержание мыслей, психи­ческий склад, духовный облик людей. В содержание мышле­ния входит весь круг объективных и субъективных интересов людей. Содержание мыслей может быть истинным и ложным. Разные исходные принципы, разные способы осмысления дей­ствительности формируют мировоззрение людей.

Содержание мыслей в последнее время в разных областях гуманитарных наук изучается под названием картина мира.

Под картиной мира в самом общем виде предлагается по­ нимать упорядоченную совокупность знаний и представлений о действительности, сформировавшуюся в общественном (а также групповом, индивидуальном) сознании.

Принципиальным представляется разграничение двух картин мира — непосредственной и опосредованной.

Непосредственная картина мира — это картина, полу­чаемая в результате прямого познания окружающей действи­тельности. Познание осуществляется как при помощи орга­нов чувств, так и при помощи абстрактного мышления, кото­рым располагает человек, однако в любом случае эта картина мира не имеет «посредников» в сознании и формируется как результат непосредственного восприятия мира и его осмыс­ления.

Непосредственная картина мира, возникающая в нацио­нальном сознании, зависит от того способа, общего метода,

Язык и мышление

153

которым она была получена. В этом смысле картина одной и той же действительности, одного и того же мира может разли­чаться — она может быть рациональной и чувственной; диа­лектической и метафизической; материалистической и идеали­стической; теоретической и эмпирической; научной и «наив­ной»; естественно-научной и религиозной; физической и химической и т. д.

Подобные картины мира являются исторически обуслов­ленными — они зависят в своем содержании от достигнутого к тому или иному историческому этапу уровня познания; они меняются с изменением исторических условий, с достижения­ми науки, развитием методов познания. В отдельных общест­вах или слоях общества может доминировать на протяжении длительного времени какая-то одна картина мира, определяе­мая господствующим методом познания.

Непосредственная картина мира тесно связана с мировоз­зрением, но отличается от мировоззрения тем, что она пред­ставляет собой содержательное знание, в то время как миро­воззрение относится скорее к системе методов познания мира. Мировоззрение определяет метод познания, а картина мира — это уже результат познания.

Непосредственная картина мира может быть определе­на как когнитивная, так как она представляет собой резуль­тат хогниции (познания) действительности и выступает в виде совокупности упорядоченных знаний — концептосфе-ры. Кроме концептосферы, когнитивная картина мира включает в себя и совокупность ментальных стереотипов, определяющих понимание и интерпретацию тех иди иных явлений действительности. Такую картину мира мы и назы­ваем когнитивной.

Когнитивная картина мира в сознании личности системна и влияет на восприятие личностью окружающего мира:

• предлагает классификацию элементов действительности;

• предлагает приемы анализа действительности (объясня­ ет причины явлений и событий, прогнозирует развитие явле­ ний и событий, предсказывает последствия событий);

• упорядочивает чувственный и рациональный опыт лич­ ности для его хранения в сознании, памяти.

154 Тема 4

Национальная когнитивная картина мира представляет собой общее, устойчивое, повторяющееся в картинах мира от­дельных представителей народа. В связи с этим национальная картина мира, с одной стороны — некоторая абстракция, а с другой — когнитивно-психологическая реальность, обнаружи­вающаяся в мыслительной, познавательной деятельности народа, в его поведении — физическом и вербальном. Нацио­нальная картина мира обнаруживается в единообразии поведе­ния народа в стереотипных ситуациях, в общих представлени­ях народа о действительности, в высказываниях и «общих мнениях», в суждениях о действительности, пословицах, пого­ворках и афоризмах.

Опосредованная картина мира — это результат фиксации концептосферы вторичными знаковыми системами, которые материализуют, овнешняют существующую в сознании непо­средственную когнитивную картину мира. Таковы языковая и художественная картины мира.

Языковая картина мира — это совокупность зафиксиро­ванных в единицах языка представлений народа о действи­тельности на определенном этапе развития народа.

Мышление народа не опосредуется его языком, что можно считать в современной науке установленным фактом, однако оно выражается, фиксируется, номинируется, ов-нешняется языком, и изучение представлений о действи­тельности, зафиксированных в языке определенного перио­да, позволяет косвенно судить о том, каково было мышле­ние народа, какова была его когнитивная картина мира в этот период.

Однако, подчеркнем еще раз со всей определенностью — языковая картина мира не равна когнитивной, последняя неиз­меримо шире, поскольку названо в языке далеко не все содер­жание концептосферы, далеко не все концепты имеют языко­вое выражение и становятся предметом коммуникации. По­этому судить о когнитивной картине мира по языковой картине мира можно лишь в ограниченном масштабе, посто­янно имея в виду, что в языке названо только то, что имело или имеет сейчас для народа коммуникативную значимость — об этом народ говорит или говорил.

Язык и мышление

155

Когнитивная картина мира существует в виде концептов, образующих концептосферу народа, языковая картина мира — в виде значений языковых знаков, образующих совокупное се­мантическое пространство языка.

Таким образом, когнитивная картина мира и языковая картина мира связаны между собой как первичное и вторич­ное, как ментальное явление и его вербальное овнешнение, как содержание сознания и средство доступа исследователя-лингвиста к этому содержанию.

Предметом широкого лингвистического и литературовед­ческого изучения является художественная картина мира.

Художественная картина мира — это вторичная картина мира, подобная языковой. Она возникает в сознании читателя при восприятии им художественного произведения (или в соз­нании зрителя, слушателя — при восприятии других произве­дений искусства).

Картина мира в художественном тексте создается языко­выми средствами, при этом она отражает индивидуальную картину мира в сознании писателя и воплощается:

• в отборе элементов содержания художественного про­ изведения;

• в отборе определенных тематических групп языковых единиц, в повышении или понижении частотности отдельных единиц и их групп в индивидуально-авторских языковых сред­ ствах и др.;

• в индивидуальном использовании образных средств (система тропов).

В художественной картине мира могут быть обнаружены концепты, присущие только данному авторскому восприятию мира — индивидуальные концепты писателя.

Таким образом, язык выступает средством создания вто­ричной, художественной картины мира, которая отражает кар­тину мира создателя художественного произведения.

В концептосфере каждого народа есть немало концептов, имеющих яркую национальную специфику. Часто такие кон­цепты трудно или даже невозможно передать на другом язы­ке — это верное доказательство национальной специфичности, ментальной уникальности таких концептов. Многие из этих

156 Темя 4

концептов «руководят» восприятием действительности, пони­манием происходящих явлений и событий, обусловливают на­циональные особенности коммуникативного поведения наро­да. Для правильного понимания мыслей и поведения другого народа выявление и описание содержания таких концептов яв­ляется исключительно важным. Это явление требует серьезно­го исследования.

Как было показано выше, язык народа не определяет со­держания мышления народа, но это не означает, что он не ока­зывает никакого влияние на мышление.

Во-первых, языковая форма передачи знаний — важней­шая форма для обучения людей, формирования их сознания: знания поступают в большинстве своем в языковой форме.

Кроме того, язык усваивается ребенком и взрослым как готовая система, со своими членениями и классификациями понятий и предметов. Человеку приходится поневоле усваи­вать эту классификацию, которая в данном случае действи­тельно навязывается ему языком. По мере накопления опыта и развития сознания человек все больше отходит от языковой классификации мира и переходит на собственную, когнитив­ную классификацию, но на первых этапах ему приходится пользоваться системой языка. Кроме того, ему приходится вы­учивать различия между некоторыми предметами и понятия­ми, которые обозначены в его родном языке.

Ш. Балли писал: «Подчинение мышления языку проявля­ется в употреблении самых обыкновенных слов, потому что говорящие субъекты... бывают вынуждены выражать и клас­сифицировать свои представления, следуя императивным и часто искусственным нормам. Нет ничего сложнее различия между такими, впрочем, весьма употребительными понятиями, как douleur «боль» и souffrance «страдание», liberté «свобода» и indépendance «независимость», nation «нация» и peuple «на­род», culture «культура» и civilisation «цивилизация», и т. д. Проблема оказывается даже еще более сложной, поскольку го­ворящему субъекту всегда приходится оперировать с опреде­лениями слов, а не с определениями вещей, т. е. полностью на­перекор нормальному ходу мышления» (Общая стилистика и вопросы французского языка. М., 1955, с. 25.).

Язык и мышление

157

На раннем этапе развития мышления ребенка, примерно до 5 лет, у него есть эгоцентрическая речь — он все время оз­вучивает вслух свою деятельность, пока не наступает период интериоризации (перехода внешней речи «вовнутрь»). Это свидетельство того, что ребенку первоначально надо опирать­ся на слова — особенно для абстрактного мышления, именно слова несут для него необходимую информацию и формируют в сознании концепты.

Обучение слепоглухонемых показывает, что когда дети осваивают тактильную азбуку, а потом письмо по Брайлю, раз­витие абстрактного мышления у них делает скачок. Обучение приматов языку глухонемых дает тот же результат — освоив жестовые опоры для абстрактных мыслей, обезьяны на глазах умнеют (правда, потом быстро наступает предел их интеллек­туального развития). Эти примеры показывают, что язык вы­ступает как одно из средств формирования мышления на ран­них этапах его развития.

Таким образом, можно говорить об определенном влия­нии языка на мышление человека, хотя этот вектор взаимоот­ношения языка и мышления не является доминирующим — основной вектор, несомненно, направлен в сторону влияния мышления на язык.

На основе всего вышесказанного следует, что мыслитель­ная и языковая деятельность обеспечиваются разными отдела­ми мозга и поэтому могут протекать автономно, но обычно они функционируют одновременно и в тесной связи.

Литература

Баранов А. Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Рос­тов-на-Дону, 1993.

Горелов И. Н. Невербальные компоненты коммуникации. М., 1980.

Горелов И. Н. Проблемы функционального базиса речи в онтогенезе. Челябинск, 1974.

Горелов И. Н., Седов К. Ф. Основы психолингвистики. М., 2002.

158

Тема 4

Жинкин H. И. Речь как проводник информации. М., Наука. 1982.

Мещеряков А. И. Слепоглухонемые дети. М., 1974.

Павиленис Р. И. Статус смысла в естественном языке. // Методологиче­ские проблемы анализа языка. Ереван, 1976.

Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. М., 1980.

Попова 3. Д., Стернин И. А. Семантико-когнитивный анализ языка. Во­ронеж. 2006.

Стернин И. А. Язык и мышление. Изд.З, испр. Воронеж, 2003.

Тема 5

Знаковый аспект языка

Из истории разработки проблемы знаковости языка

Чем является слово по отношению к предмету? Этот вопрос был поставлен еще древними греками. В диалоге Платона «Кра-тил» излагаются идеалистическая и материалистическая точки зрения на этот вопрос. Идеалистическое утверждение гласило, что у всего существующего есть правильное имя, врожденное от природы. Материалистическая точка зрения состояла в том, что имя дается людьми по установлению и произвольно, а потому не может быть предопределено природой вещи.

Эти же две точки зрения были развиты в средние века в теориях реализма и номинализма. Богослов Фома Аквинский, философ-идеалист, представлявший в данном вопросе позиции так называемого «реализма», утверждал, что слова имеют соб­ственное бытие, существуют как реальные вещи, независимые от человека, предписаны свыше. Иоанн Росцеллин и другие представители «номинализма» утверждали, что слова — это только имена вещей, они не имеют самостоятельного предмет­ного существования, они существуют только как колебания голоса. Маркс назвал номинализм первым выражением мате­риализма в средние века.

Постепенно мысль об условности связи между словом и предметом утверждалась. В философии XVII-XVIII вв. появи­лись высказывания о том, что слово является знаком предмета. В трудах ряда философов (Локк, Лейбниц, Кант, Кондорсэ, Гердер) сложились следующие основные положения знаковой теории языка.

1. Связь между знаком и обозначаемым носит условный характер.

2. Язык выделяется среди других типов знаков как особый тип.

160 Тема 5

3. Языковые знаки имеют коммуникативную функцию.

Проблема знаков рассматривалась в рамках философии вплоть до Гегеля, под влиянием которого формировались взгля­ды В. Гумбольдта. Последний пришел к выводу, что слово — это знак понятия. Лингвисты, приняв тезис Гумбольдта, не сразу обратились к его разработке. На протяжении XIX в. общая тео­рия знака развивалась в рамках логики (Ч. Пирс, Э. Гуссерль), психологии (В. Вундт. Г. Гельмгольц) и особенно — в рамках физиологии мозга (И. М. Сеченов, В. М. Бехтерев).

Оригинальный подход к этой проблеме находим в учении Потебни о значении слова. Согласно этому учению, слово не­посредственно связано с понятием, а в основе данной связи лежит «знак» — некоторый признак, избираемый для указания на предмет и закрепляемый в слове. Светлица — лучшая ком­ната в доме — названа так по признаку «свет». Этот признак («знак» по Потебне) закреплен словом, образованным от соот­ветствующего корня.

Разработку вопроса о знаковости языка продолжил в на­чале XX в. Соссюр. Языковой знак, по Соссюру, имеет две стороны: обозначающее (акустический образ) и обозначаемое (значение слова). Знак находится в мозгу, в сознании человека. Знак вполне произволен но отношению к обозначаемой идее. В разных языках один и тот же предмет называется по-разному, но во отношению к коллективу знак обязателен. Он опирается только на традицию. По мысли Соссюра, языковой знак принципиально не отличается, от множества других зна­ков, которыми пользуются тот (азбука Морзе, сигнализация флажками и др.), и потому он должен изучаться « семиологии (науке о знаках).

После появления книги Соссюра началась интенсивная разработка теории знака вообще и языкового знака в частно­сти. Получила значительное развитие и наука о знаках — се­миотика, основы которой в 1938 г. развернуто изложил амери­канский ученый Чарльз Моррис. Моррис исходил из субъек­тивно-идеалистической философии позитивизма и полагал, что знаки — единственная реальность, доступная познанию чело­века, а изучение знаков — единственный достойный предмет научного изучения.

Знаковый аспект языка 161

В рамках семиотики сложилось несколько направлений: биосемиотика, изучающая сигналы животных; этносемиотика, изучающая знаки-предметы и ритуалы примитивных обществ; лингвосемиотика, изучающая язык; семиотика литературы, раскрывающая символику литературных произведений; абст­рактная семиотика — область математической логики и искус­ственных знаковых систем.

Преувеличение роли знаков, их фетишизация во многих семиотических трудах отразились и на работах о знаковости языка. Многие зарубежные лингвисты вслед за Соссюром ста­ли видеть в языке только систему знаков, сведя к этому аспек­ту все остальные.

Разработка знаковой теории языка в советской лингвистике

Советские лингвисты обратились к проблеме знаковости языка значительно позже, чем зарубежные, в конце 50-х гг. нашего века. До этого времени было распространено мнение, что слово — это нерасторжимое единство звука и значения, что значение как образ внешнего мира аналогично представле­ниям. О представлениях же В. И. Ленин, сказал, что они явля­ются копиями, снимками, слепками объективной действитель­ности, а не ее иероглифами. Из этого делался вывод, что слово не является знаком и проблема знаковости не актуальна для советского языкознания.

В конце 50-х гг. в связи с дискуссией в газете «Правда» и изменениями ряда теоретических оснований нашего языкозна­ния началось и более глубокое исследование проблемы знако­вости языка.

В трудах В. И. Ленина были найдены высказывания, отно­сящиеся к этой стороне языковой деятельности. «Назвать имя? — но имя — случайность — и Sache-selbst /самую суть вещи (нем.) / не выражает (как выразить отдельное?)» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 250). Еще более подробную ха­рактеристику наименований В. И. Ленин выписывает из сочи­нений Фейербаха: «Что же такое название? Отличительный 6- Общее языкознание

162 Тема 5

знак, какой-нибудь бросающийся в глаза признак, который я делаю представителем предмета, характеризующим предмет, чтобы представить его себе в его тотальности» (там же, с. 74). При общепринятой в советской науке установке опираться на классиков марксизма-ленинизма эти заметки Ленина сослужи­ли хорошую службу отечественным языковедам.

Случайность названия по отношению к предмету, его зна­ковая сущность вполне очерчиваются в этих заметках. По фи­лософскому определению, знак — это материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и ис­пользуемый для приобретения, хранения, переработки и пере­дачи сообщений (информации, знаний) (Философский энцик­лопедический словарь. М., 1983, с.191).

Но названия даются тем предметам или явлениям, кото­рые восприняты человеческим сознанием и отражены в виде мысленных образов. Пока не было карты обратной стороны Луны, не было и названий для деталей ее рельефа. Всякое на­звание соотносится прежде всего с мысленным образом пред­мета, что особенно хорошо видно из названий мифических существ: нимфа, русалка, сатир, Пегас, водяной, домовой, ле­ший, кентавр, феникс и т. п.

В каком же отношении находится название к мысленному образу?

Мысленный образ предмета является его копией, сним­ком, отображением, имя — знаком предмета, естественно, прежде всего, знаком мысленного образа этого предмета. Сле­довательно, надо различать в слове звуковую и содержатель­ную стороны. Содержательная сторона слова, т. е. мысленный образ предмета, не является знаком предмета, а звуковая сто­рона является знаком данного мысленного образа.

Отказ от упрощенного представления о неразрывности звука и значения в слове и переход к пониманию автономности этих сторон при наличии их тесной ассоциативной связи был важным шагом на пути к пониманию знакового аспекта языка. Для удобства изложения в дальнейшем мы будем называть звуковую сторону слова лексемой, а содержательную — семе­мой.

Знаковый аспект языка 163

Л ексема в виде акустического образа, заложенного в моз­гу, является элементом акустического кода и функционирует как знак по отношению к мысленному образу, элементу мыс­лительного кода, отражающему некоторый предмет, явление реальной действительности. Соотношение этих сторон, со­гласно схеме лингвиста-теоретика Юрия Сергеевича Маслова, может быть представлено следующим образом:

Объективная реальность Субъективная реальность

(материальный мир) (сознание человека)

Свойство «быть знаком» является функцией, а не матери­альным качеством. Оно не присуще тому или иному звучанию самому по себе, а возникает лишь в том случае, если человек поставит это звучание в связь с каким-либо мысленным обра­зом и сделает это звучание представителем и заместителем данного образа в общении с другими людьми. Отношение ме­жду акустическим и мысленным образами и есть знаковое от­ношение, связь обозначения.

Признание лексемы (ее акустического образа) знаком по отношению к мысленному образу стало общепринятым. Этого заключения достаточно для философского объяснения знаковой природы языка. Но его недостаточно для лингвиста. Лингвисти­ческие задачи требуют понимания природы мысленного образа, связанного с лексемой, его взаимоотношений с концептом.

Значение слова не исчерпывается указанием на образ. Лу­на и месяц — названия одного и того же небесного тела, но значения этих слов различаются. Женский род слова луна и мужской род слова месяц, наличие у слова месяц значения от­резка времени создают различающиеся мысленные образы ночного светила. Конь и лошадь — названия одного и того же

164 Тема 5

д омашнего животного, они несут одно и то же логическое по­нятие, но более торжественное и поэтическое конь ощутимо отличается от обиходно-бытового лошадь.

Две концепции языкового знака в современной лингвистике

Признание языковых единиц знаками мысленных образов, значений поставили новый вопрос: входит ли значение слова в знак?

Некоторые лингвисты вслед за Соссюром считают, что значение входит в состав языкового знака, что в знаке есть две стороны: означающее и означаемое. Такая концепция языково­го знака называется билатеральной (двусторонней).

Но есть и другая концепция знака, сторонники которой признают знаком только лексему, ее акустический образ. Зна­чение понимается как мысленный образ, который является оз­начаемым знака, но в его состав не входит. Эта концепция яв­ляется унилатеральной (односторонней). В ее защиту очень убедительно выступил украинский лингвист Александр Сав­вич Мельничук. Он подчеркнул, что звуковые единицы языка в принципе не могут включать в себя психическое отражение действительности в качестве одной из своих сторон. Звуковые единицы языка лишь ассоциируются с психическими отраже­ниями в сознании говорящих. Такое материалистическое по­нимание знакового характера языка лишает почвы теорию Уорфа и Вайсгербера о том, что мировоззрение различных на­родов обусловлено конкретным языком.

Акустический и смысловой коды мозга заложены в раз­ных его структурах, и только их ассоциативные связи образу­ют единицы языка, слова как единства звука и значения. В конкретных исследовательских целях языковеды с полным правом могут рассматривать отдельно звуковые знаки — лек­семы и отдельно их семемы, ставить и решать проблемы, ка­сающиеся каждой из этих сторон в отдельности.

Значение является неотъемлемой составляющей слова как целого, но в слове различается знаковая сторона — лексема и

Знаковый аспект языка

165

незнаковая — семема. Поэтому отождествить слово и знак не­возможно.

Из унилатерального понимания знака следует, что язык даже в той части, которая хранится в мозгу человека, не может быть определен только как система знаков. Язык не сводится к системе знаков, к акустическому коду, ибо в нем заключается и система мысленных образов (означаемых), смысловой код.

Сами знаки составляют систему лишь потому, что они организуются смысловым содержанием. Язык — сложная система акустических и смысловых образов, хранящихся в памяти человека, а набор акустических знаков является лишь одной из ее составляющих. Семиотика может изучать один из аспектов языка — знаковый, но не способна раскрыть всю сложность системы языка. Лингвистика обращается к семио­тике, но не исчерпывается ею, потому что у нее, кроме язы­ковых знаков, есть и особый объект изучения — область язы­ковых значений.

Типология знаков

Семиотика разработала типологию знаков, знание кото­рой полезно для лучшего понимания знакового аспекта языка.

Знаковые средства общения людей чрезвычайно разнооб­разны. Это телеграфный код, различные транскрипции, стено­графия, таблицы, цифры, жесты (аплодисменты, толчок, щи­пок, похлопывание и др.), шифры, искусственные системы ма­тематических, физических, химических знаков, дорожные знаки, пароли, разные памятные знаки, техника дирижирова­ния, деньги, циферблат, электрокардиограммы, чертежи, гео­графические карты, музыка, танец, нагрудные знаки, ордена и медали, погоны, нашивки и т. п.

Разграничить знаки по типам можно на разных основани­ях: по их физической природе {звуки, движения, цвет...), по форме (буквы, кружочки, звездочки...), по типу восприятия (ухом, глазом, кожей...), по устройству их системы и т. д. Ка­ждая типология будет решать свои задачи, будет полезна для определенной цели.

166