34) Эволюция жанра жития в XVII веке. «Житие Юлиании Лазаревской»

XVII века – один из самых сложных и противоречивых периодов в истории русской литературы, время напряжённой борьбы старых и новых течений в литературном процессе. Уже в первой половине столетия новое содержание проникло в самые традиционные древнерусские жанры – житие – ярким примером тому и служит «Повесть о Юлиании Лазаревской» - и воинскую повесть. Обновление шло прежде всего по пути сближения с документальной прозой и фольклором. Заявили о себе новые жанровые формы (переводной роман, бытийная повесть), появилась книжная поэзия, возник придворный и школьный театр. Также XVII век отмечен расцветом переводческой деятельности. Самые большие изменения, которые претерпел жанр житийного повествования, можно увидеть в «Житии» протопопа Аввакума.

Автобиографизм – явление, вошедшее в русскую литературу ещё в эпоху Смуты в самом начале XVII века. Писатель Смутного времени – это новый тип писателя-мемуариста, рассказывающего не только о событии, но и о своём месте в происходившем, стремящегося обосновать свою позицию Внимание к человеческой личности усиливается с самого начла XVII века. Появившись в жанре исторической повести, оно достаточно быстро проникло и в агиографию. Таково «Житие Юлиании Лазаревской», также написанное писателем-мемуаристом – сыном Юлиании.

В числе житий XVII в., отступающих от установившегося шаб­лона и стремящихся к заполнению изложения реальными биогра­фическими фактами, наиболее значительное место принадлежит житию Юлиании Лазаревской (умерла в 1604 г.), написанному в 20—30-х годах XVII в. её сыном, муромским городовым дворя­нином из детей боярских Калистратом Осорьиным. Это не столько житие, сколько повесть, даже своего рода семейная хроника, вы­шедшая из-под пера светского автора, хорошо знающего подробно­сти биографии того лица, о котором он пишет, и любовно, без холодной, трафаретной риторики постороннего повествователя из­лагающего их в своём рассказе, где мы также находим отражение бытового уклада и исторической эпохи, в которую жила Юлиания.

Житие не лишено обычных традиционных элементов: в качест­ве активно действующей силы в нём выступает, как обычно, бес, насылающий на семью Юлиании тяжёлые бедствия: по его попусти­тельству погибают двое её сыновей, он дважды преследует и пугает самоё Юлианию и отступает лишь благодаря вмешательству и по­мощи святого Николы; элементы чуда, хотя и в очень небольшой степени, также имеют место в житии. Идеал жизни Юлиании в ко­нечном счёте — аскеза, которой она особенно предаётся после ги­бели своих сыновей: она отказывается от физической близости с мужем, постепенно усиливает пост, увеличивает пребывание в мо­литве и труде, спит на острых поленьях, кладёт в сапоги ореховую скорлупу и острые черепки, наконец после смерти мужа переста­ёт ходить в баню. Вместе с тем она проводит всю свою жизнь, с детства до смерти, в непрерывном труде и в попечении о благо­состоянии и судьбе своих крепостных, которых кормит во время страшных голодных лет, отказывая себе и своей семье в самом не­обходимом, дойдя до полной нищеты.

Даже когда Юлиания жила в изобилии и достатке, она покровительствовала своим рабам – людям, учесть которых могла решать. Она была очень чуткой и внимательной, никогда не разрешала снимать с неё обувь, всегда делала это сама. О душевной чуткости говорит и то, что устраивая по субботам и воскресениям в своём доме трапезу для духовенства, вдов, сирот и домочадцев, она выпивала одну чарку вина не потому, что любила вино, но чтобы строгостью своего поведения не обидеть гостей.

Существенное для Юлиании, как житийной героини но­вого типа, то, что она ведёт благочестивую жизнь, подвизаясь не в монастыре, а в миру, матери тринадцати детей и госпожи. Традиционная биография святого, с детства подпадающего под исключительное влияние церкви, не характерна для Юлиании: на первых порах она из-за дальности рас­стояния не бывала в церкви и значительное время жила вне её прямого воздействия. Но и после, по болезни и опять-таки из-за дальности расстояния, она на долгое время перестаёт посещать церковь, утешая себя тем, что «пользует и домовная мо­литва». После гибели двух своих сыновей она пыталась уговорить мужа разрешить ей удалиться в монастырь, но, убеждённая его до­водами о том, что «не спасут нас ризы чёрные, если не по-монаше­ски живём, и не погубят ризы белые, если богоугодное творим», она остаётся в миру, отказавшись лишь от плотского сожительства с мужем. Даже перед смертью она не принимает монашества. Вообще через всё житие в качестве основного положения прово­дится мысль о том, что возможно достичь спасения и даже свято­сти, не затворяясь в монастыре, а благочестиво, в труде и самоот­верженной любви к людям живя жизнью мирянина.

Возможно, здесь казалось и то, что автор жития был некогда среди заволжских старцев, отрицавших внешнее богопочитание и формальный уклад монашеской жизни.