u_lectures
.pdfаналогичных построений в других областях знания. Современные физические теории стали идеалом для других дисциплин, стремящихся к теоретизации и математизации. Возникает мысль, что одна и та же концепция может выступать и в роли куновской парадигмы, и в функции образца для других научных дисциплин. Речь идет об образцах продукта. Так, например, экология, возникшая в прошлом веке в качестве раздела биологии, вызвала после этого к жизни уже немало своих двойников типа экологии преступности, этнической экологии и т.п. Нужно ли говорить, что все эти дисциплины не имеют никакого прямого отношения не только к биологии, но и к естествознанию вообще.
По мнению Т. Куна, «когда специалист не может больше избежать аномалий, разрушающих существующую традицию научной практики, - начинаются нетрадиционные исследования, которые в конце концов приводят всю данную отрасль науки к новой системе предписаний (commitments), к новому базису для практики научных исследований. Исключительные ситуации, в которых возникает эта смена профессиональных предписаний, будут рассматриваться в данной работе как научные революции. Они являются дополнениями к связанной традициями деятельности в период нормальной науки, которые разрушают традиции» [1, c.25].
Такими великими поворотными пунктами в развитии науки, были открытия, связанными с именами Коперника, Ньютона, Лавуазье и Эйнштейна. Каждое из этих открытий необходимо обусловливало отказ научного сообщества от той или иной освященной веками научной теории в пользу другой теории, несовместимой с прежней. Каждое из них вызывало последующий сдвиг в проблемах, подлежащих тщательному научному исследованию, и в тех стандартах, с помощью которых профессиональный ученый определял, можно ли считать правомерной ту или иную проблему или закономерным то или иное ее решение. И каждое из этих открытий преобразовывало научное воображение таким образом, что мы в конечном счете должны признать это трансформацией мира, в котором проводится научная работа. Такие изменения вместе с дискуссиями, неизменно сопровождающими их, и определяют основные характерные черты научных революций [1, c.25-26].
И. Лакатос единицей анализа научного знания считает не отдельную теорию, а последовательность теорий. Именно ряд или последовательность
теорий, а не одна изолированная теория, оценивается с точки зрения научности или ненаучности. Но элементы этого ряда связаны замечательной непрерывностью, позволяющей называть этот ряд исследовательской программой. Такая непрерывность - понятие, заставляющее вспомнить «нормальную науку» Т. Куна - играет жизненно важную роль в истории науки; центральные проблемы логики открытия могут удовлетворительно обсуждаться только в рамках методологии исследовательских программ [2, с.74]. Исследовательская программа имеет твердое ядро, вспомогательные гипотезы, которые образуют «защитное поле» вокруг ядра программы, и каждая программа развивается либо с положительной, либо с отрицательной эвристикой.
“Жестким” это “ядро” называется потому, что исследователям как бы запрещено что-либо менять в исходной теории, даже если они находят такие “факты”, которые вступают в противоречие с этой теорией. Согласно предписаниям “негативной эвристики”, то есть по правилам рационального поведения ученых в исследовательских ситуациях, следует не отбрасывать фундаментальную теорию с обнаружением “контрпримера”, а изобретать “вспомогательные гипотезы”, которые примиряют теорию с фактами. Эти гипотезы образуют “защитный пояс” вокруг фундаментальной теории, они принимают на себя удары опытных проверок и в зависимости от силы и количества этих ударов могут изменяться, уточняться, или даже полностью заменяться другими гипотезами.
Изобретение вспомогательных гипотез следует некоторой общей стратегии. Она определена задачами, ради которых, собственно, существует научно-исследовательская программа. Конечно, главная из этих задач - обеспечить “прогрессивное движение” научного знания, движение к все более широким и полным описаниям и объяснениям реальности, к расширению рационально осмысленного “эмпирического содержания” научных теорий. До тех пор, пока “жесткое ядро” программы решает эту задачу (и решает лучше, чем другие, альтернативные системы идей и методов), оно представляет в глазах ученых огромную ценность. Поэтому они пользуются так называемой “положительной эвристикой”, то есть совокупностью предположений о том, как следует изменить или уточнить ту или иную гипотезу из “защитного пояса”, какие новые “модели” (то есть множества точно определенных условий применимости теории) нужны для того, чтобы программа могла работать в более широкой области
наблюдаемых фактов. Одним словом, “положительная эвристика” - это совокупность приемов, с помощью которых можно и нужно изменять “опровержимую” часть программы, чтобы сохранить в неприкосновенности “неопровержимую” ее часть.
Если программа обладает хорошо развитой “положительной эвристикой”, то ее развитие зависит не столько от обнаружения опровергающих фактов, сколько от внутренней логики самой программы. Например, программа Ньютона развивалась от простых моделей планетарной системы (система с фиксированным точечным центром - Солнцем - и единственной точечной планетой, в которой был выведен закон обратноквадратичного соотношения взаимодействующих сил, система, состоящая из большего числа планет, но без учета межпланетных сил притяжения и др.) к более сложным (система, в которой Солнце и планеты рассматривались не как точечные массы, а как массивные и вращающиеся сферы, с учетом межпланетных сил и пр.). И это развитие происходило не как ответ на “контрпримеры”, а как решение внутренних (формулируемых строго математически) проблем, например, устранение противоречий с третьим законом динамики или с запрещением бесконечных значений плотности тяготеющих масс.
Маневрируя “негативной” и “позитивной” эвристиками, исследователи реализуют творческий потенциал программы: то защищают ее плодотворное “жесткое ядро” от разрушительных эффектов эмпирических опровержений с помощью “защитного пояса” вспомогательных теорий и гипотез, то стремительно идут вперед, оставляя неразрешенные эмпирические проблемы, зато объясняя все более широкие области явлений, по пути исправляя ошибки и недочеты экспериментаторов, поспешно объявляющих о найденных “контрпримерах”. До тех пор, пока это удается, научноисследовательская программа находится в прогрессирующей стадии. Однако “бессмертие” программы относительно. Рано или поздно наступает момент, когда творческий потенциал оказывается исчерпанным: развитие программы резко замедляется, количество и ценность новых моделей, создаваемых с помощью “позитивной эвристики”, падают, “аномалии” громоздятся одна на другую, нарастает число ситуаций, когда ученые тратят больше сил на то, чтобы сохранить в неприкосновенности “жесткое ядро” своей программы, нежели на выполнение той задачи, ради которой эта программа существует. Научно-исследовательская программа вступает в стадию своего
“вырождения”. Однако и тогда ученые не спешат расстаться с ней. Лишь после того, как возникает и завоевывает умы новая научноисследовательская программа, которая не только позволяет решить задачи, оказавшиеся не под силу “выродившейся” программе, но и открывает новые горизонты исследования, раскрывает более широкий творческий потенциал, она вытесняет старую программу.
В функционировании, росте и смене исследовательских парадигм, научно-исследовательских программ проявляет себя рациональность науки. Концепция научной рациональности выражается достаточно простым и привлекательным для ученых критерием: рационально действует тот исследователь, который выбирает оптимальную стратегию для роста эмпирического знания; всякая иная ориентация нерациональна или иррациональна [4].
Тема 7. Основные концепции современной философии науки.
Автор: Демина Н.А.
В связи с ростом научного знания, формированием науки как социального института происходит формирование философии науки – нового дисциплинарного направления философии. Его основными проблемами являются роль науки в жизни общества, демаркация научного знания, понятие и критерии истины, методы познания, факторы и механизмы формирования научного знания и ряд других, которые тематизируются в зависимости от исследовательских приоритетов различных направлений философии науки.
Эксплицитно проблема науки стала разрабатываться в позитивизме. Его основатель О. Конт еще в первой половине 19 в. выдвинул идеал позитивного знания – как знания реального, точного, достоверного, полезного, организующего. Наука понимается как высшая форма развития человеческого мышления, а ее решающая роль в социальном развитии закрепляется в т.наз. законе трех стадий или трех состояний О. Конта. Согласно этому закону общество, как и человеческое мышление проходит в своем развитии три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную (научную). На третьей стадии теологическим догмам и метафизическим
спекуляциям противостоит позитивное научное знание, в основе которого лежит закон подчинения воображения наблюдению.
О. Конт известен как основоположник социологии – новой науки, которая познает общество, основываясь на идеале объективного, эмпирического знания, характерного для естественных наук. Таким образом, позитивизм исходит из идеи методологического единства естественных и социальных наук, а, точнее, единственным идеалом научности признается естественнонаучный стандарт.
Теорию О. Конта относят к т.н. «первому позитивизму», следующий этап развития этого направления – «второй позитивизм» (Э. Мах, Р. Авенариус) – в качестве объектов научного познания рассматривает не наблюдаемые явления, а «комплексы ощущений», в качестве совокупности которых и рассматривается окружающий мир.
Третий этап позитивизма – неопозитивизм или логический позитивизм - также называют аналитической философией. Для его представителей (Г. Фреге, Б. Рассела, Л. Витгенштейна) характерно дальнейшее движение от мира объектов – к миру логики и языка. Истина конституируется не в мире представлений, соответствующих объектам, а в мире утверждений. Логические и грамматические связи в суждениях соответствуют связям объективной действительности, поэтому гарантией их истинности будет их логическая и грамматическая правильность.
В деятельности Л. Витгенштейна осуществляется т.н. лингвистический поворот в философии. Теория познания трансформируется в философию языка, в центре которой оказывается анализ языковых игр – речевых актов в ситуации их употребления. При этом в философском анализе языка выделяется три аспекта: семантика (соотнесенность с реальностью), синтактика (связность речи и текста), прагматика (ценностные аспекты высказываний).
К четвертому этапу позитивизма относят постпозитивизм Т.Куна, И. Лакатоса, П. Фейерабенда и критический рационализм в лице К. Поппера, которые основной упор делают на механизмах формирования естественнонаучного знания. Исходным положением доктрины постпозитивизма является стремление исследовать научное знание в его динамике, выявить формы развития знания. Историки науки предлагали в качестве функционирующей структурной единицы науки рассматривать теорию (К. Поппер), научно-исследовательскую программу (И. Лакатос),
парадигму (Т. Кун). Исходя из различия структурного компонента науки, целесообразно рассматривать специфику развития научного знания в той или иной концепции.
Анализируя теорию как структурную единицу науки, К.Поппер предлагает в качестве критерия демаркации научных теорий фальсификационизм. Согласно принципу фальсифицируемости, научная теория должна допускать эмпирическое опровержение: «...От научной системы я не требую, чтобы она могла быть раз и навсегда выделена в позитивном смысле, но я требую, чтобы она имела такую логическую форму, которая делает возможным ее выделение в негативном смысле: для эмпирической научной системы должна существовать возможность быть опровергнутой опытом...» [7, с.63]. Согласно Попперу, наука прогрессирует от менее глубокой проблемы к более глубокой. Модель роста научного знания выглядит следующим образом: 1) наука начинается с проблем; 2) научными объяснениями проблем выступают гипотезы; 3) гипотеза является научной, если она в принципе фальсифицируема; 4) фальсификация гипотез обеспечивает устранение выявленных научных ошибок; 5) новая и более глубокая постановка проблем и выдвижение гипотез достигается в результате критической дискуссии; 6) углубление проблем и гипотез (теорий) обеспечивает прогресс в науке, точнее рост научного знания. [3, с.274-275]. Механизм развития научного знания у Поппера - это последовательная смена теорий путем их фальсификации, причем фальсифицированная теория элиминируется окончательно, ее реабилитация невозможна.
Фальсификационизм К.Поппера послужил отправной точкой концепции И.Лакатоса. По его мнению, «то, что у Поппера понятия «теория» и «последовательность теорий» сливаются в одно, не позволило ему более успешно развить основные идеи утонченного фальсификационизма» [6, с.174]. Имре Лакатос единицей анализа научного знания считает не отдельную теорию, а последовательность теорий, именно ряд или последовательность теорий, а не одна изолированная теория, оценивается с точки зрения научности или ненаучности. Но элементы этого ряда связаны замечательной непрерывностью, позволяющей называть этот ряд исследовательской программой. Такая непрерывность играет жизненно важную роль в истории науки; центральные проблемы логики открытия могут удовлетворительно обсуждаться только в рамках методологии исследовательских программ [6, с.74]. Исследовательская программа имеет
твердое ядро, вспомогательные гипотезы, которые образуют «защитное поле» вокруг ядра программы, и каждая программа развивается либо с положительной, либо с отрицательной эвристикой. Лакатос очень тонко подходит к проблеме фальсификации и элиминации теорий: «Для утонченного фальсификациониста теория «приемлема» или «научна» только в том случае, если она имеет добавочное подкрепленное эмпирическое содержание по сравнению со своей предшественницей (или соперницей), то есть, если только она ведет к открытию новых фактов. Это условие можно разделить на два требования: новая теория должна иметь добавочное эмпирическое содержание и некоторая часть этого добавочного содержания должна быть верифицирована» [6, с.50]. В отличие от концепции Поппера, у Лакатоса фальсификация не предшествует лучшей теории: «…Фальсификация является не просто отношением между теорией и эмпирическим базисом, но многоплановым отношением между соперничающими теориями, исходным «эмпирическим базисом» и эмпирическим ростом, являющимся результатом этого соперничества. Тогда можно сказать, что фальсификация имеет «исторический характер» [6, с.55].
В отличие от нормативности Лакатоса, познавательная деятельность по Т. Куну, хаотична и регулируется социальными факторами. Наибольший резонанс в ученом мире имела работа Т. Куна «Структура научных революций», которая весьма ощутимо поколебала веру в абсолютную научную истину. Исследуя проблему научных революций, Т. Кун ввел термин «парадигма»: «Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений» [5, с.11]. Чуть далее Кун пишет, что парадигмами называются достижения, обладающие двумя характеристиками: способностью «привлечь на длительное время группу сторонников из конкурирующих направлений научных исследований» [5, с.30]; открытостью для того, чтобы новые поколения ученых могли найти для себя нерешенные проблемы любого вида. Таким образом, мы видим, что парадигма Т. Куна в содержательном плане имеет два аспекта. Во-первых, правила и стандарты научной практики (общность установок и видимая согласованность ученых) и, во-вторых, собственно эмпирико-теоретическое поле исследования. В модели Куна ученый – это всего лишь выразитель требований своего времени. Кун вскрывает и природу науки как надличностного явления.
Понимание Куном научной революции также тесно связано с понятием парадигма: «Научные революции рассматриваются здесь как такие некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, не совместимой со старой» [5, с.144]. Модель развития научного знания Т.Куна ориентирована на логику развития естественных наук, что же касается социально-гуманитарного познания, то сам Кун отмечает, что «остается полностью открытым вопрос, имеются ли такие парадигмы в каких либо разделах социологии» [5, с.37].
Американский философ и методолог науки П.Фейерабенд выдвинул концепцию, называемую им эпистемологическим анархизмом: «…Анархизм, быть может, и не самая привлекательная политическая философия, он, безусловно, необходим как эпистемологии, так и философии науки» [9, с.148]. Анархистская концепция науки раскрывается в двух аспектах: вопервых, как анархизм или плюрализм внутри самой науки; во-вторых, плюрализм идеологий, мировоззрений в обществе, где наука есть всего лишь одна из форм идеологии, мировоззрения.
В отличие от других представителей постпозитивизма, Фейерабенд не рассматривал проблему демаркации научного знания, считая эту идею несостоятельной и не имеющей принципиального значения как для самой науки, так и для определения ее места в жизни общества или индивида. Ключевым методологическим принципом научного познания является принцип «допустимо все». Опираясь на разработанное Поппером и Лакатосом утверждение о том, что при столкновении научной теории с некоторым фактом для ее опровержения нужна еще одна теория, которая будет придавать этому факту значение опровергающего свидетельства, Фейерабенед выдвинул принцип пролиферации теорий (размножения разнообразия взаимоисключающих гипотез и теорий): ученые должны стремиться сохранять, развивать или создавать теории несовместимые с существующими и признанными теориями. По его мнению, «пролиферация теорий благотворна для науки, в то время как их единообразие ослабляет ее критическую силу. Кроме того, единообразие подвергает опасности свободное развитие индивида [9, с.142]. Создание таких альтернативных теорий способствует их взаимной критике и ускоряет развитие науки, то есть «можно развивать науку, действуя контриндуктивно» [9, с.161]. На
сегодняшний день трудно поставить под сомнение тот факт, что критическая сила науки – это условие рождения нового знания.
Данные теоретические установки предостерегают нас от излишнего догматизма «научной традиции» как замкнутой системы, в рамках которой действует ученый. Как пишет сам Фейерабенд: «Полное овладение такой «логикой» оказывается необходимым условием для работы в данной области: она делает действия исследователей более единообразными и вместе с тем стандартизирует большие отрезки исторического процесса. Возникают устойчивые «факты», которые сохраняются, несмотря на все изменения истории» [9 с.150]. Опираясь на положения Фейерабенда о сосуществовании альтернативных теорий и силе их воздействия, как критической способности, можно выдвинуть тезис о том, что Фейерабенд выступает как разрушитель «научных традиций», которые делают мышление ученого стереотипным, а достижение истинного знания маловероятным. Ученый, находящийся внутри определенной традиции, работает с непроизвольным набором образцов, фактов, теорий, гипотез: он их не выбирает самостоятельно, а оказывается под воздействием механизма навязывания их данной традицией. Одним из негативных последствий такого положения дел является как минимум неполнота полученного знания, отсутствие его всесторонности, так как не все следствия теории могли бы быть изучены. Выход за рамки традиции может сделать этот набор произвольным. Кроме того, такие критерии истинности как верификация и фальсификация оказываются более эффективными и разумными, если они действуют за рамками традиции. Таким образом, традиция рассматривается как консерватор науки, и плюрализм Фейерабенда
– средство избежать этого.
Деятельность ученого не может быть подчинена никаким строгим рациональным или эмпирическим нормам: «Они (принципы критического рационализма и принципы логического эмпиризма. – Н.Д.) дают неадекватное понимание науки потому, что наука является гораздо более «расплывчатой» и «иррациональной», чем ее методологические изображения. И они служат препятствием для ее развития, поскольку, как мы видели, попытка сделать науку более «рациональной» и более точной уничтожает ее» [9, с.322]. Ведь каждая фундаментальная теория в какой то мере составляет замкнутый мир, выражающий мнение группы ученых, и потому для ее критики и опровержения недостаточно чисто научных средств. Наука с жесткими принципами рационализма и эмпиризма тяготеет к своей
ограниченности, закрытости: она как саморазвивающаяся система способна к «жизни» при условии ее открытости, при соблюдении которого действие второго начала термодинамики не будет приводить к уничтожению всей системы.
Фейерабенд как представитель антисциентизма утверждает, что положение науки в современном обществе возведено в ранг идеологии: «Наука, претендующая на обладание единственно правильным методом и единственно приемлемыми результатами, представляет собой идеологию и должна быть отделена от государства, и в частности от процесса обучения. Ее можно преподавать только тем людям, которые решат сделать этот частный предрассудок своим собственным» [9, с.465]. В свою очередь, «принятие или непринятие той или иной идеологии следует предоставлять самому индивиду»[9, с.451]. Научная парадигма не может занимать место единой мировоззренческой парадигмы. В рамках данной концепции в обществе науке отводится более скромная роль, она не должна претендовать на осуществление культуротворческой функции и становится лишь одним из многочисленных «человеческих предприятий». Высшей реализацией принципа гуманизма – будет господство принципа «мультипарадигмальности».
Герменевтика и неокантианство.
В противоположность позитивистской универсализации научного знания, ряд направлений философии на рубеже 19-20 вв. актуализируют проблему специфики социально-гуманитарных наук и постулируют их несводимость к наукам естественным, предметную и методологическую автономию. Герменевтика В. Дильтея исходит из деления наук на два класса: науки о природе и науки о духе. Цель наук о духе – постижение жизни, социокультурного мира во всей полноте проявлений. Способом постижения духовной, социальной реальности является метод понимания, непосредственного постижения объекта изучения, вживания в него, что возможно лишь на путях раскрытия смысла человеческой деятельности. В естественных науках используется метод объяснения, нацеленный на открытие законов существования изучаемого объекта. Таким образом, «природу мы объясняем, а живую душу человека должны понять» [4, с.40]. В качестве методологической основы гуманитарного знания Дильтей рассматривает герменевтику – искусство интерпретации текстов.