Религия - М.В. Курочкин

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

ческие знамения грядущих войн, побед и поражений. Светлые столбы, видимые во время сильных морозов около солнца, крестьяне считали предвестием войны. Кровавый цвет зари и преломленных в облаках солнечных лучей наводил на мысль о проливаемых потоках крови. Под влиянием подобных ассоциаций воздушных гроз с обыкновенными битвами люди начали спускать богов с высокого неба на землю. Теперь боги стали принимать участие в людских распрях и собственным оружием помогать своим поклонникам против чуждых им иноверцев, которые не приносили им ни жертв, ни молений. В христианскую эпоху мысль о содействии древних богов успехам войны была перенесена на ангелов святых и святых угодников (Георгия Победоносца, Бориса и Глеба, Александра Невского).

Называя тучи горами, небесные светила – серебром и золотом, разящую молнию – палицей и молотом, древний человек невольно пришел к созданию мифологических сказаний,

вкоторых бог-громовник (Перун) и грозовые духи (великаны и карлики) отождествлялись с рудокопами и кузнецами. Своими острыми палицами они роют облачные горы и извлекают оттуда небесные сокровища; молотами бьют они по скалам и камням-тучам как по твердым наковальням и изготавливают для богов золотые и серебряные украшения и оружие. Например, в «Ведах» рассказывается о том, как искусный кузнецхудожник и духи молний ковали могучему Индре золотую палицу, стрелы и громовой молот. У славян гроза также изображалась как кузнечная работа, а Перун бил дьявола кузнечным молотом. В этом мифе, скорее всего, изначально на месте Перуна был Сварог.

Внародных поверьях молния часто уподоблялась извивающейся змее, что послужило основой для возникновения мифологических сказаний о молнии-биче, ударами которой боггромовник казнит демонов туч. Западные славяне усматривали

вгрозе божество, преследующее черта синим бичом.

«Синий» – древнейший эпитет молнии, блеск которой отождествляется с синими огоньками, перебегающими по красным углям догорающего костра. В «Слове о полку Игореве» встречается выражение «трепещут синий мълнии» – синее пламя считалось священным. Размахивая бичом, бог-громовник вступал в брачный союз с землей, рассыпал по ней семя дождя и давал урожаи.

Вот откуда пошел обычай: во время свадьбы дружка, который обязан охранять молодых людей от нечистой силы, враждебной плодородию, сопровождает свои заклятия хлопа-

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

ньем бича. Тот же смысл имел и более поздний обычай стрельбы из ружей во время свадебного поезда.

Врусской мифологии об оружии богов войны, кроме Перуновой палицы, говорится немного, однако летописцы упоминают о «клятвах оружием перед кумирами»: «А Ольга водиша и мужий его на роту, по русскому закону кляшася оружьем своим и Перуном... и Волосом». «Заутра призвал Игорь слы, и приде на холм, где стояше Перун, покладоша оружье свое и щиты и золото, да кленутся о усем». На нарушивших клятву призывалось мщение бога-громовника: «...

да будут они кляты от бога и от Перуна и да погибнут от собственных своих мечей».

Врусских сказках можно узнать о топоре-саморубе и диковинной палице, или дубинке-самобое (кий-бий), которые по приказу их обладателя устремляются на враждебные полки, побивают несметные силы и, кончив дело, возвращаются обратно. Место дубинки и топора иногда занимают меч-самосек, или кладенец, и клюка: «...где махнет помело, там смерть неприятельской рати, что ни захватит клюка – то в плен волочет».

Богатырь выкапывает меч-кладенец из-под высокой горы-тучи, где он лежит, скрытый от людей, как драгоценный клад. В этой же горе таятся и золотые клады мифических великанов, змеев, карликов. В одной русской сказке рассказывается о мифических кузнецах, кующих мечи. Кузнецы эти калят железо и бьют его молотами. Удар – и готов солдат с мечом или саблей, хоть сейчас на битву!

У северных народов существовало предание, в котором так повествовалось о сотворении земли: бог создал землю, но нечистый дух взрыл ее, нагромоздив высокие горы и разверзнув непроходимые пропасти. Тогда господь ударил молотком о камень и создал свое воинство. С тех пор между воинами началась великая война.

Параллельно с этими мифами существовало у славян предание о Перуновой палице, позднее оно, правда, уже в применении к новому вооружению, породило народные рассказы

очудесном ружье, стреляющем без промаха.

Наряду с поэтическими картинами, изображающими войну небесной грозой, «Слово о полку Игореве» сравнивает битву и с молотьбой хлеба, и с ковкой металлов: «На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела»; «Той бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земле сеяше».

Впечатление, производимое раскатами грома, стуком кузнечных молотов, молотильных цепов, и мысль о наноси-

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

мых ударах, соединяясь в этих различных представлениях, сблизили их между собой и породили целый ряд мифологиче-

ских сказаний.

Перун – Илья Пророк – Илья Муромец. В русских песнях, сказках и преданиях часто встречается имя Ильи Муромца, якобы совершавшего различные богатырские подвиги. И хотя Илья Муромец известен как лицо историческое (он жил около 1188 г.), тем не менее, в народном эпосе ему приписываются черты более древние, принадлежащие к области мифологических представлений о боге-громовнике Перуне.

В христианскую эпоху верование в Перуна, в его воинственные атрибуты, а также сказания о его битвах с демонами были перенесены на Илью Пророка. Илья Муромец, сходный с Ильей Пророком по имени и, согласно древним представлениям, святостью своей жизни, а возможно, и воинскими доблестями, слился в единый образ, и там, где, по преданию, конь Ильи Муромца выбивал копытом источники ключевой воды, народ ставил часовню во имя Ильи Пророка. Крестьяне объясняли громовые раскаты поездкой по небу Ильи Муромца на шести жеребцах. Похождения Ильи Муромца с богатырем Святогором полностью принадлежат к области древнейших мифов о Перуне.

Тридцать лет от самого рождения просидел Илья Муромец сиднем, не двигаясь с места. Но вот «по божьему велению приходили два калика перехожие, становились под окошечко косящатое и просили милостыни. И говорил им Илья: «Нищие братья! Взойдите ко мне во храмину: есть у нас всего много, а подать вам некому». И отвечали ему калики перехожие: «Встань-ка сам!» «Сижу сиднем я тридцать лет, а вставать не встану – нет у меня ни рук, ни ног»,– говорит Илья. И продолжают калики перехожие снова: «Встань-ка сам!» Илья сидит, силу пробует, а в ответ держит речь: «Встал бы я, и сила есть, да нет ног!» И говорят ему калики перехожие в третий раз: «Встань-ка сам!» Илья сидит, силу пробует: тронет ногу – нога поднимается, посередь пола становится. Встает Илья, поднимается. И говорят ему калики перехожие: «Сходи-ка за пивом, да напой нас». И взял Илья братину великую, пошел в подвалы глубокие, налил братину пивом крепким и поднес каликам перехожим, и каждый раз калики перехожие говорили: «Выпей сам». Хватил Илья братину, только и видели пиво. И спросили Илью калики перехожие: «Как велика сила твоя?» И молвил Илья: «Кабы был столб от земли до неба, я перевернул бы всю землю!»

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

Внародных сказаниях богатырь, собирающийся на битву со змеем – демоническим представителем зимних облаков и туманов, должен трижды испить «живой» («сильной») воды, и только тогда он получал силу поднять меч-кладенец. Пиво, которое пил Илья Муромец,– старинная метафора дождя. Окованный зимней стужей, богатырь-громовник сидит сиднем без движения (не заявляя о себе грозой), пока не напьется «живой» воды, т. е. пока весеннее тепло не разобьет ледяных оков и не превратит снежные тучи в дождевые. Только тогда существами – великанами и змеями был перенесен на битвы самого раннего периода существования русской государственности, когда общественный строй Руси еще не окреп. Внутри ее границ, среди лесов и пустынных мест легко укрывались разбойники, а извне, из широких степей угрожали ей непрерывными набегами дикие кочевники, против которых должны были бороться русские воины.

Илья Муромец усмиряет разбойников, освобождает славянский Черниговград, и в этих ратных подвигах сохраняет свое родство с древним Перуном. Он действует его оружием – все сокрушающими стрелами и выезжает на таком же чудесном коне, как и бог-громовержец.

Конь его словно сокол летит, с горы на гору перескакивает, с холма на холм перемахивает, реки, озера и темны леса промеж ног пропускает, хвостом поля устилает, выбивает копытами колодцы.

Окруженный разбойниками, Илья Муромец вынимает тугой лук, вынимает стрелу каленую, натягивает тетиву и пускает стрелу по сыру дубу. Сражаясь один против несметных полчищ кочевников, он куда ни бросится – там улица, где ни поворотится – часты площади. Наезжает Илья Муромец на Соловья-Разбойника, который свил себе гнездо на 12 дубах и свистал так сильно и громко, что все низвергал своим посвистом. Илья Муромец сшиб его каленой стрелой и повез с собой в Киев.

Во многих народных сказаниях Соловей-Разбойник заменяет Змея-Горыныча, а Илья Муромец побивает двенадцатиглавого змея, избавляя от него красавицу-королевну.

Вобразе Соловья-Разбойника народная фантазия олицетворяла демона бурной грозовой тучи, с которой сражался боггромовник Перун. Именно такое олицетворение Перуна появляется в русской мифологии, где образ его связывается с народными героическими представлениями.

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

Славянская космогония

Славянская языческая космогония представляла мир довольно сложным, причем эти представления эволюционировали во времени, некоторые исследователи предположительно

реконструируют три этапа их развития.

На первом этапе развития космогонии мир древнего славянина состоял изначально, видимо, из четырех частей: земли, двух небес и подземно-водной среды. Как и у многих других народов, земля изображалась округлой плоскостью, окруженной водой. Вода конкретизировалась или как «море-океан», или же в виде двух рек, омывающих землю и ограничивающих сухопутное пространство человека. Судя по фольклору, славянские представления о море не имели законченного вида. Море находилось где-то на краю земли. Оно могло быть на севере, где на стеклянных горах находится хрустальный дворец Кощея Бессмертного, сверкающий всеми цветами радуги, – это отражение позднейшего знакомства с Ледовитым океаном и северным сиянием. Но море могло быть и обычным: здесь ловят рыбу, плавают на кораблях, здесь же находится «девичье царство» (сарматов) с каменными городами. Отсюда Змей Горыныч (олицетворение степняков) направляется в губительные походы на русские земли. Это реальное, историческое Черноморско-Азовское побережье, издавна известное славянам.

Очень важным аспектом языческой веры является представление о земле-почве как «Матери сырой земле», с которой связан целый ряд обрядов и заклинаний.

Небо, в прямой зависимости от системы хозяйства, поразному воспринималось первобытными людьми: охотники палеолита, представлявшие мир плоским, одноярусным, не интересовались небом, не изображали солнца. Их занимали лишь плоскость тундры и животные, на которых они охотились. Люди в эпоху мезолита, разобщенные на небольшие группы, затерянные в бесконечной тайге, поневоле обратились к небу, звездам, которые помогали им ориентироваться в лесной пуще во время длительного преследования животных. Было сделано важное астрономическое наблюдение: оказалось, что среди бесчисленного количества медленно движущихся по небу звезд есть неподвижная Полярная звезда, всегда указывающая на север.

Представления земледельцев о небе и его роли в природе и в человеческой жизни существенно отличались от воззрений охотников. Если последним нужно было знать звезды и ветры, то земледельцев в большей степени интересовали тучи («хляби

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

небесные», содействующие плодородию), тепло и солнце. Непознанность процесса испарения земной воды, образования облаков и тумана («росы») привела к своеобразному представлению о постоянных запасах воды где-то высоко над землей, на небе. Эта небесная влага иногда может преобразоваться в тучи и пролиться на землю в виде дождя, «утучнить», оплодотворить ее и содействовать росту трав, растений и урожаю. Отсюда один шаг до представлений об антропоморфных взаимоотношениях между мужским божественным началом (хозяин небесной воды), распоряжающимся дождями, грозовыми ливнями и молниями, и женским (богиня Мокошь и другие божества), отвечающим за вегетативные свойства растений. Отсюда фаллический тип изображений идолов. Впоследствии этот архетипический мотив взаимоотношений между землей и небом воплотится в фаллические формы православных храмов и мусульманских мечетей. В дополнение к архаичным рожаницам появился могущественный Род (отсюда столь важные для русского языка слова с корнем «род» – родина, родник, родня и др.) – повелитель неба и вселенной, дающий жизнь всему живому посредством дождевых капель.

Важной частью представлений о подземном мире является общечеловеческая концепция подземного океана, в который опускается солнце на закате, плывет ночью и выплывает на другом конце земли утром. Ночное продвижение солнца осуществлялось водоплавающими птицами (утками, лебедями), а иногда действующей фигурой был подземный ящер, заглатывающий солнце вечером на западе и отрыгивающий его утром на востоке. Днем солнце по небу над землей влекли кони

или мощные птицы вроде лебедей.

Для начала второго этапа развития язычества славянская космогония, по мнению ряда ученых, приблизительно соответствует миру по Збручскому идолу – найденному в реке Збруч в 1848 г. столбу с четырехликой головой, датированному IX в. Небесную сферу на нем представляли Дажьбог (Даждьбог) – божество света, солнца, податель благ, мифический родоначальник русских людей – «дажьбожьих внуков», как сказано в летописи, и Перун – бог грозы и молний, покровитель воинов. Земное пространство олицетворяли Мокошь – мать-сыра земля, мать урожая, хозяйка символического рога изобилия и Лада – вторая рожаница, покровительница весенней яровой вегетативной системы и браков, богиня любви, красоты и очарования. С корнем «лад» связаны многие слова брачного значения: супружеское согласие, основанное на любви, и т.д. Люди – хоровод меньших по размеру мужчин и женщин, занимавший

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

срединное положение в этой композиции, – помещены у подножия перечисленных божеств. И, наконец, подземный мир, представленный Велесом – богом земного пространства, в котором покоятся души умерших предков. Он изображен в виде греческого Титана, держащего на своих плечах плоскость зем-

ной оси с людьми на ней.

Позже, на третьем этапе, представления славян о космогонии стали еще более сложными. Славяне в VI–IX вв. верили в девять небес, и каждое играло свою роль. На нижних небесах были небесные воды, проливавшиеся дождем, выше жили боги. На седьмом небе находился чудесный остров в небесных водах, Вирий – райское место, куда волшебные птицы уносили души праведно умерших, а Симаргл приносил сюда души доблестных воинов, сюда же попадали души невинных зверей, убитых охотниками. Под землей находились несколько уровней подземного мира. В верхних жили духи предков, обеспечивающие урожай и плодородие, а в нижних – злые духи, неправедно умершие, души злых людей. Нижними уровнями владел Ящер, а над всем подземным миром – и верхним, чистым, и нижним, нечистым – хозяином и владыкой был великий Велес, держащий землю на своих плечах.

С принятием христианства язычество продолжало существовать, так как Русь жила в иных хозяйственных и социальных условиях, нежели Византия.

Так, продолжал существовать культ земли. Как и в Древней Греции, на Руси земля (Мать-Сыра-Земля) рассматривалась как женщина, женский организм. Например, на святки ряженые рядились в маски козы, лошади, быка, так как этим животным приписывалась особая плодовитость. Цель маскирования и связанных с ним игр заключалась в том, чтобы вызвать плодородие и плодовитость. (Святки были весной, когда начинался земледельческий год. На Руси началом года с X в. считали 1 марта, а летоисчисление вели от Сотворения мира (5508 г. до н. э.). В 1492 г., отпраздновав 7000 лет от Сотворения мира, счет Нового года перенесли на 1 сентября. А с 1700 г., о реформе Петра I, летоисчисление стали вести от Рождества Христова, Новый год праздновать 1 января. До X в. вместо ели на святки ставили украшенный сноп пшеницы.)

Само слово «бог» исконно славянское, «бог», «бес» общее для всех славянских языков, а также родственное древнеиранскому baga и древнеиндийскому bhaga. Основное значение этого слова, как показывают данные языка,– счастье, удача. Отсюда, например, «бог-атый» (имеющий бога, счастье) и «у-богий» («у» – префикс, означающий утрату или удаление от чего-то);

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

польское zboze – урожай, лужицкое zbozo, zboze – скот, достаток. С течением времени представления об удаче, успехе, счастье, везении олицетворились в образе некоего духа, дающего удачу. Еще в начале XV в. в Москве на царской свадьбе один боярин сказал другому, споря с ним из-за места: «У твоего брата бог в кике (то есть счастье в кичке, в жене), а у тебя бога в кике нет»: брат второго боярина был женат на сестре царя.

Другое общеславянское обозначение сверхъестественного существа – бес. Это слово, видимо, означало вначале все сверхъестественное и страшное (сравни литовское baisas – страх, латинское foedus – ужасный, отвратительный). До сих пор сохраняются в русском языке слова «бешеный», «беситься». После принятия христианства слово «бес» стало синонимом злого духа, равнозначным с понятием дьявола, сатаны.

Такая же судьба постигла представление о черте. Но дохристианское значение этого образа неясно, как не совсем ясна и этимология слова «черт». Из разных попыток его объяснить наиболее правдоподобно старое предположение чеха Карела Эрбена: он возводит его к древнеславянскому krt, которое звучит в имени западнославянского бога Krodo, в названиях домашнего духа у чехов kfet (skfitek), у поляков skrzat, у латышей krat. Видимо, тот же корень и в слове «крачун» («корочун»), которое тоже известно всем славянам и некоторым их соседям. Слово «крачун» («корочун») имеет несколько значений: зимний праздник святок, обрядовый хлеб, выпекаемый в это время, а также какой-то дух или божество зимы, смерти. «Его хватил корочун» по-русски означает: он умер.

Можно думать, что древние славяне верили в некое божество зимы и смерти, быть может, олицетворение зимнего мрака и холода. Есть следы и какого-то раздвоения образа krt – crt, может быть связанного с зачатками дуалистического представления о светлом и темном начале. Но корень «крт» почти исчез, а «чрт» – черт – сохранился почти во всех славянских языках как олицетворение всяческой злой сверхъестественной силы. Черт стал синонимом христианского дьявола.

Когда славянские племена стали по мере перехода к социально-классовому расслоению переходить от племенных культов к государственным, возникли и условия превращения племенных культов в национальные и государственные. Быть может, культ Святовита у поморских славян распространился именно в связи с этим. У восточных славян попытку создания общегосударственного пантеона и государственного культа сделал киевский князь Владимир: по рассказу летописи, он в 980 г. собрал на одном из холмов Киева целый сонм кумиров

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

различных богов (Перуна, Велеса, Даждьбога, Хорса, Стрибога, Макоши) и велел молиться им и приносить жертвы. Некоторые исследователи, гиперкритически настроенные (Аничков), считали, что эти «Владимировы боги» были с самого начала княжескими или дружинными богами и культ их не имел корней в народе. Но это маловероятно. Солнечные божества Хорс, Даждьбог и др., женская богиня Мокошь, видимо, были и народными божествами; Владимир лишь пытался сделать из них как бы официальных богов своего княжества, чтобы придать ему идеологическое единство. Надо полагать, что самого князя не удовлетворила попытка создать собственный пантеон из богов славянского происхождения почему – будет сказано подробнее в разделе о принятии православия на Руси – всего через 8 лет князь принял из Византии христианство. Христианская религия более соответствовала формировавшимся феодальным отношениям. Поэтому она, хотя и медленно, преодолевая сопротивление народа, распространилась среди восточных славян. То же произошло у южных славян. Западные славяне под большим нажимом феодальнокоролевской власти приняли христианство в католической форме из Рима.

Распространение христианства сопровождалось его слиянием со старой религией. Об этом позаботилось само христианское духовенство, чтобы сделать новую веру более приемлемой для народа. Старые земледельческие и другие праздники были приурочены к дням церковного календаря. Старые боги постепенно слились с христианскими святыми и по большей части утратили свои имена, но перенесли свои функции и атрибуты на этих святых. Так, Перун продолжал почитаться как божество грозы под именем Ильи Пророка, скотий бог Велес – под именем святого Власия, Мокошь – под именем святой Параскевы или святой Пятницы.

Низшая мифология славян

Но образы «низшей мифологии» оказались более устойчивыми. Они дожили почти до наших дней, хотя и не всегда легко различить, что в этих образах действительно идет от древних времен, а что наслоилось на них позже.

У всех славянских народов отмечены поверья о духах природы. Духи – олицетворения леса известны главным образом в лесной полосе: русский леший, белорусский лешук, пущевик, польский duch lesny, borowy. В них олицетворилась опасливость славянина-земледельца к дремучему лесу, у кото-

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

рого приходилось отвоевывать землю для пашни и в котором человеку угрожала опасность заблудиться, погибнуть от диких зверей, что могло восприниматься как месть духов при-

роды за неправедное отношение к ней, в данном случае – как действия лешего. Леший мог быть ниже травы и выше деревьев.

Он мог менять размеры, отводить глаза, заботился о природе. Но собственно злым леший, страж леса, в представлении славян не был. Если человек охотился не для развлечения, а для пропитания, и уважительно заранее сообщал об этом лесу, лешему, духам зверей в обрядах и молитвах, если не жег лес, засыпал свои кострища и использовал для них только древесину умерших деревьев, и не ломал зря живых веток, если соблюдал правила разумного, бережливого к природе поведения в лесу – леший не мешал человеку и мог даже помочь ему. Леший мог защитить деревню от врагов, «заплутав» их, не только погубить, но и спасти заблудившегося ребенка, от него зависела часто успешность охоты, сбора грибов, ягод, меда, орехов, целебных корней и трав – всего того, что составляло значительную часть рациона питания славян, давало кожи, меха, воск, дерево для орудий труда, оружия, зимней одежды… Леший обычно был невысок, представлялся часто мохнатым или был одет в звериную шкуру, а иногда рисовался в воображении славян (видимо, уже под воздействием христианской мифологии) с рогами или копытами. Но порой леший выглядел как человек, по внешнему виду не отличался от людей, но был наделен особенными отрицательными «левыми» признаками: одежда была запахнута слева направо, левый лапоть надет на правую ногу. Он мог быть кривой (на левый глаз), хромой (на левую ногу) и т.д. Дух водной стихии – русский водяной, польский topielec, wodnik (topielnica, wodnica), чешский vodnik, лужицкий wodny muz (wodna zona) и т. д.– внушал гораздо больший страх, чем сравнительно добродушный шутник леший, ибо опасность

утонуть в омуте, озере куда страшнее, чем опасность заплутаться в лесу. Водяной – дух водной стихии, он выступал в образе

безобразного старика, опутанного тиной, с большой бородой

и зелеными глазами. Характерен образ полевого духа: русская полудница, польская pofudnice, лужицкая pfipoldnica, чешская

polednice. Это женщина в белом, которая будто бы является работающим на поле в полуденный жар, когда обычай требует делать перерыв в работе: полудница наказывает нарушителя обычая, сворачивая ему голову или как-нибудь иначе. Образ полудницы – олицетворение опасности солнечного удара. В горных областях Польши и Чехословакии есть поверье о духах гор, стерегущих сокровища либо покровительствующих горнякам:

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

skarbnik у поляков, perkman (от немецкого Bergmann – горный человек) у чехов и словаков.

Более сложен и менее ясен образ вилы, особенно распространенный у сербов (у болгар – самовила, самодива); он встречается и в чешских и в русских источниках. Некоторые авторы считают его исконно и общеславянским; другие – всетаки лишь южнославянским. Вилы – лесные, полевые, горные, водяные или воздушные девы, которые могут вести себя и дружественно и враждебно в отношении человека, в зависимости от его собственного поведения. Кроме верований, вилы фигурируют в южнославянских эпических песнях. Происхождение образа вилы неясно, но несомненно, что в нем переплелись разные элементы: тут и олицетворение природных стихий, и, может быть, представления о душах умерших, и силы плодородия. Само слово, видимо, славянское, но этимология его спорна: от глагола «вити» – гнать, воевать, или от «вилити» – носиться в бурной пляске (чешское vilny – сластолюбивый, похотливый, польское wit – пугало, чучело, wity – глупости, су-

масшедшие выходки).

Более ясен вопрос о происхождении образа русалки («купалки»), хотя последний еще более сложен. Образ предшественницы русалки – водяницы, а потом и самой русалки или, по крайней мере, какой-то аналогичный известен у всех славян. О нем много спорили: одни считали русалку олицетворением воды, другие полагали, что русалка – это утопленница, и т. д. Само слово выводили то от «русый» (светлый, ясный), то от «русло» (речное) и т. п. Теперь, однако, можно считать доказанным, что слово это не славянского, а латинского происхождения, от корня «ros».

Самое обстоятельное исследование о восточнославянских русалках принадлежит Д.К. Зеленину; он собрал огромнейший фактический материал об этих верованиях, но его взгляд на их происхождение страдает односторонностью. Уже со времени работ Миклошича (1864), Веселовского (1880) и др. стало ясно, что нельзя понять поверий о русалках и связанных с ними обрядов, если не учесть влияния античной и раннехристианской обрядности на славян. У народов Средиземноморья весенне-летний праздник троицы (пятидесятницы) назывался domenica rosarum, pascha rosata, в греческой форме QovaaXia. Эти греко-римские русалии были перенесены вместе с христианством к славянам и слились с местными весенне-летними земледельческими обрядами. До сих пор у болгар и македонцев известны русалии, или русалници, как летние праздники (перед троицыным днем). У русских тоже справлялась русальская неде-

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

ля (перед троицей), а также проводы русалки; русалку изображала девушка либо соломенное чучело. Сам мифологический образ девушки, живущей в воде, или в поле, в лесу, как именно русалки – поздний: он засвидетельствован только с XVIII в.; это в значительной мере олицетворение самого праздника или обряда. Но этот образ слился, видимо, с древними чисто славянскими мифологическими представлениями, выражавшимися в более раннем образе «водяницы», притом довольно разнообразными: тут и олицетворение водной стихии (русалка любит завлекать в воду и топить людей), и представления о погибших в воде женщинах, девушках (утопленницах), становящихся русалками,

онекрещеных умерших детях (нечистые умершие), и верования

одухах плодородия (русалки в южновеликорусских верованиях гуляют во ржи, катаются по траве и тем самым дают урожай хлеба, льна, конопли и пр.). Очевидно, этот новый и сложный образ русалки вытеснил исконно славянские древние образы берегинь, водяниц и других женских водяных духов.

Предполагалось, что русалки более всего опасны для людей в русальную неделю (19–24 июня), перед праздником Ивана Купалы, особенно в четверг (Перунов день). В русальную неделю пели русальные песни, вешали на деревья и кусты пряжу, нитки, полотенца – символическую одежду для русалок, чтобы задобрить их.

Усовременных славянских народов сохранилось множество и других суеверных представлений о сверхъестественных существах, частью враждебных, частью благожелательных к человеку. В них олицетворились либо страх перед стихиями природы, порожденный неразвитостью материального производства, либо социальные условия. Некоторые из этих представлений восходят к дохристианской эпохе, другие возникли в сравнительно новых условиях жизни; к числу поздних принадлежат, например, украинские поверья о злыднях – мелких духах, олицетворяющих злосчастную судьбу крестьянина-бедняка. Под церковным влиянием большинство этих мифологических образов соединилось под собирательным названием нечистой силы (у белоруссов, например, нечистики).

Уславян очень долго держался патриархально-родовой строй. По словам и Киевской летописи, «живяху кождо культ предков родом своим и на своих местех, владеюще кождо родом своим». Поэтому естественно, что у них сохранялся и семейно-родовой культ в виде почитания предков, связанного с погребальным культом.

По всей территории, на которой обитали славянские племена, встречаются многочисленные могильники и кур-

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

ганы с погребениями. Погребальные обычаи были сложными и разнообразными: кремация (особенно у восточных и частью у западных славян), трупоположение (с X–XII вв. повсеместно), часто хоронили или сжигали в лодке (пережиток водяного погребения). Над могилой обычно насыпали курган; с умершим всегда клали разные вещи, при погребении знатных убивали коня, а иногда и раба, даже жену умершего. Все это связано с какими-то представлениями о загробной жизни. Слово «рай» – дохристианское общеславянское слово – означало прекрасный сад, каким рисовался, видимо, загробный мир; но он, вероятно, был доступен не для всех. Дохристианского происхождения, несомненно, и слово «пекло» (буквально жар, огонь), может быть, означавшее подземный мир, где горят души злых. Впоследствии христианское учение о «будущей жизни» перекрыло эти древние представления; пожалуй, только у украинцев сохранилось смутное мифологическое поверье о какой-то блаженной стране – вирий (ирий), куда улетают осенью птицы и где обитают умершие.

Чистые и нечистые умершие, культ предков

Зато верования, касающиеся отношений умерших к живым, удерживались поразительно прочно, и они совсем не похожи на христианские. Умершие делились очень резко на две категории. Это разделение, сохранившееся в поверьях по край-

ней мере у восточных славян, прекрасно определил Д.К. Зеленин: одна категория – «чистые» покойники, умершие естественной смертью: от болезни, старости,– их называли обычно, безотно-

сительно к возрасту и полу, родителями, (дедами); другая – «нечистые» умершие (мертвяки, заложные), те, кто погиб неестественной, насильственной или преждевременной смертью: убитые, самоу-

бийцы, утопленники, опойцы (умершие от пьянства); сюда же относились дети, умершие некрещеными (влияние христианства!), и колдуны. Отношение к этим двум категориям умерших было в корне различно: «родителей» почитали, смотрели на них как на покровителей семьи, а «мертвяков» боялись и старались обезвредить.

Почитание «родителей» – это настоящий семейный (а прежде, очевидно, родовой) культ предков. Он и засвидетельствован средневековыми авторами (Титмар Мерзебургский: «domesticos colunt deos» – «они чтут домашних богов») и отчасти сохранился в качестве пережитков до наших дней. Русские крестьяне поминают родителей в определенные дни года, особенно в родительскую субботу (перед масленицей, а также пе-

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

ред троицей), на радуницу (послепасхальная неделя). Белорусские крестьяне справляли несколько раз в году праздник дзядов (то есть дедов, умерших), особенно торжественно – осенью (большей частью в последнюю субботу октября). К празднику старательно готовились, чистили и мыли жилище, готовили обрядовые кушанья; дзядов приглашали принять участие в трапезе, которая всегда проходила очень торжественно. У сербов

иболгар до сих пор справляются – и не только крестьянами, а

игорожанами – задушницы, поминовение умерших на кладбищах, куда приносят съестные припасы, едят и пьют на могилах, а часть оставляют покойникам. Смотрят ли при этом на умерших как на покровителей семьи – неясно. Но раньше, несомненно, так и смотрели.

Пережитком древнего семейно-родового культа предков надо считать и сохранившийся у сербов до наших дней обычай справлять семейную славу (крсно име). Слава справляется в день христианского святого – покровителя семьи; но самый характер праздника и его происхождение, несомненно, дохристианские, и прежде он справлялся, видимо, в честь предков – покровителей семьи.

Еще один след существовавшего некогда культа предков – фантастический образ Чура или Щура. Очень вероятно, что это был почитаемый предок-родоначальник. Культ его прямо не засвидетельствован, но сохранились убедительные следы его в славянских языках. Восклицания «Чур!», «Чур меня!», «Чур, это мое!» означали, видимо, заклинание, призывание Чура на помощь; сейчас оно сохранилось в детских играх; украинское (и польское) «Цур тоб!» – тоже в смысле заклинания. Глагол «чураться» – держаться в стороне, то есть как бы ограждаться Чуром. И слово «чересчур» явно происходит от понятия о Чуре, как бы охраняющем какие-то рубежи, границы родовой земли, вероятно. Что Чур-Щур был именно предок – видно из слова «пращур», прапредок. Быть может, изображения Чура делались из дерева, на что намекает русское слово «чурка» – обрубок дерева.

Наконец, последний пережиток древнего семейно-родо- вого культа предков – это вера в домового, сохранившаяся доныне, особенно у восточных славян, где патриархально-семейный уклад держался дольше. Домовой (домовик, доможил, хозяин, суседко и пр.) – это невидимый покровитель семьи; по народным поверьям, он есть в каждом доме, живет обычно под печкой, за печкой, под порогом; человекообразен; следит за хозяйством, покровительствует трудолюбивым хозяевам, но наказывает ленивых и нерадивых; требует уважения к себе и маленьких

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

жертвоприношений – немного хлеба, соли, каши и пр.; любит лошадей и ухаживает за ними, но только если масть их ему по нраву, иначе он может загубить лошадь. Домовой может предстать в виде старика, умершего хозяина или даже живого. В его образе как бы олицетворилось благополучие и неблагополучие семьи и хозяйства. Сохранение этого образа от древней эпохи объясняется устойчивостью патриархального быта в русских и белорусских крестьянских семьях; у украинцев этот быт сохранился слабее, потому и вера в домового поблекла. У западных славян есть аналогичные образы, например, скржитек у чехов.

«Нечистые» умершие

Совсем иным было отношение к «нечистым» умершим, которые ни малейшего отношения ни к семейному, ни к родовому культу не имели. Нечистых просто боялись, и эта суеверная боязнь, очевидно, была порождена либо страхом перед этими людьми при их жизни (колдуны), либо самой необычайностью причины их смерти. В суеверных представлениях об этих нечистых мертвецах, видимо, очень мало анимистических элементов: славяне боялись не души или духа мертвеца, а его самого. Это видно из того, что до недавнего времени жили народные суеверные приемы обезвреживания такого опасного мертвеца: чтобы не дать ему вставать из могилы и вредить живым, труп пробивали осиновым колом, вбивали зуб от бороны позади ушей и пр.; словом, боялись именно самого трупа, а не души и верили в его сверхъестественную способность двигаться после смерти. Нечистым умершим приписывали и дурное влияние на погоду, например засуху; чтобы предотвратить ее, выкапывали из могилы труп самоубийцы или иного мертвяка и бросали его в болото либо заливали могилу водой. Такие нечистые умершие назывались упырями (слово неясного происхождения, может быть чисто славянское, так как оно имеется во всех славянских языках), у сербов – вампирами, у северных русских – еретиками и т. п. Может быть, древнее слово «навье» («навий») означало именно таких нечистых и опасных мертвецов; по крайней мере, в Киевской летописи помещен (под 1092 г.) рассказ о том, как случившийся в Полоцке мор (эпидемию) испуганный народ объяснял тем, что «се навье (мертвецы) бьют полочаны». В одном из древних церковных поучений («Слово Иоанна Златоуста») говорится и о каких-то обрядах в честь этих мертвецов: «навем мовь творят и попел посреде сыплют». У болгар и сейчас навии – это души некрещеных детей. Отсюда, вероятно,

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

и украинские навки, мавки. Особенно злыми могли быть души умерших от несчастного случая или умерших на чужбине, не погребенных по всем правилам и обычаям рода, с заклинаниями и т.д. К злым духам относили также прокуд (плутов, неслухов, проказников), злыдней, шишиг, анчуток, оборотней, волкодлаков и т.д. Божествами сна и ночных видений считались дрема, баюн (домашние мирные божества сна) и кикимора (шишимора). Последняя была отрицательным персонажем. Когда она злилась, то начинала проказничать: беспокоить по ночам детей, путать оставленную на ночь пряжу и т.д. Угоревших в бане считали делом рук банника.

Рядом с семейно-родовыми формами культа у славян существовали и общинные культы, связанные, прежде всего, с земледелием. Свидетельства о них в ранних письменных источниках, правда, скудны. В одном церковном поучении говорится: «Ов требу сътвори на студеньци (у источника), дъжда (дождя) искы от него» – намек на магический обряд вызывания дождя. В Киевской летописи сказано, что поляне были прежде язычниками («погани»), «жьруще озером, кладязем и рощением». В другом месте той же летописи (под 1068 г.) речь идет о каких-то празднествах, видимо связанных с земледелием. В позднейшее время у славян сохранились многочисленные и очень устойчивые пережитки аграрного культа в виде религиозно-магических обрядов и праздников, приуроченных к важнейшим моментам сельскохозяйственного календаря и слившихся впоследствии с церковными христианскими праздниками: святки, падающие на время зимнего солнцестояния (рождественско-новогодний цикл); масленица в начале весны; весенние обряды, относимые теперь к христианской пасхе; летний цикл праздников, частью приуроченный к троицыному дню, частью – к дню Иоанна Крестителя (Ивана Купалы); осенние братчины – общинные трапезы после уборки урожая. Все эти обычаи и обряды сельскохозяйственного цикла очень схожи у всех славянских народов, как, впрочем, и у неславянских. Возникли они когда-то, по всей вероятности, из простых трапез, игр и праздников, посвященных началу или окончанию определенных земледельческих работ (это хорошо показал в своих исследованиях В.И. Чичеров), но с ними сплелись магические ритуалы и суеверные представления. Земледельческая магия была либо начинательной («магия первого дня» – обычаи и гадания в канун Нового года), либо имитативной (обряды при посеве, например зарывание куриного яйца в борозду и т. п.). Эти магические обряды сохранялись до недавнего времени.

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

К древнейшей эпохе восходят, несомненно, корни лечебной магии, которая у славян, как и у всех других народов, была связана с народной медициной. В церковных поучениях упоминаются, хотя и весьма неясно, лечебно-магические обряды, говорится и о связанных с ними анимистических образах: «...немощь волшбами лечат, и ноузы (амулетами), и чарами, бесом требы приносят и беса, глаголемого трясовицу, творят, отгоняще...». Как известно, применение знахарских средств лечения сохранилось у славянских (как и у других) народов до новейшего времени. Различные симптомы болезни олицетворялись в виде особых злых существ, упоминаемых в лечебных заговорах: «трясця», «огнея», «желтея», «ламея» и др.

Очень неясен вопрос о древнеславянских служителях культа, исполнителях культа и его религиозных обрядов. Ритуал семейно-родового культа выполнялся, скорее всего, главами семей и родов. Общественный же культ был в руках особых профессионалов – волхвов, о которых сказано выше (см. п. 7 по Велесу).

В древнеславянской религии, несомненно, существовали священные и жертвенные места, а кое-где и настоящие святилища и храмы с изображениями богов и пр. Но известно только об очень немногих: Арконское святилище на острове Рюгене, святилище в Ретре, дохристианское святилище в Киеве (под Десятинной церковью).

Из чего состоял собственно культ, трудно судить с уверенностью. Но главной его частью было, несомненно, принесение жертв. «Кладут требы», «ставят трапезу», «жрут», «короваи молят» и пр. – такие выражения нередки в древних источниках. В жертву приносили не только животных («куры режють» и т. п.), но в важных случаях и людей. В «Повести временных лет» есть несколько упоминаний о человеческих жертвоприношениях: про жителей Киева сказано, что они приводили к изображениям богов, поставленных на холме, «сыны своя и дочери и жряху (приносили в жертву) бесом»; после успешного похода князя Владимира на ятвягов в Киеве было решено по старому обычаю принести богам человеческую жертву, наметив ее по жребию.

Культовые обряды и обычаи славян

Древнеславянской мифологии, к сожалению, в прямых цитатах источников почти не сохранилось, хотя, вероятно, она существовала. В церковных поучениях неоднократно упоминаются какие-то «кощюны»: этим словом переводилось греческое слово «миф». Скудость остатков древнеславянской

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

религии побудила некоторых необъективных западных и прозападных исследователей считать эту религию жалкой, убогой в сравнении с религиями других древних народов. Но дело, видимо, просто в недостаточной изученности религии древних славян и в скудости источников. Знай мы о ней столько же, сколько о религии, например, древних римлян, славянская религия едва ли показалась бы нам более убогой и жалкой, чем римская.

Основная обрядность славян-земледельцев была направлена на то, как уже упоминалось выше, чтобы воздействовать на божества неба, земли и воды для получения хорошего урожая. До нас дошло значительное количество древних святилищ, где в урочное время производились торжественные обряды, далекими отголосками которых являются хороводы и детские игры, дошедшие до наших дней. Святилища под открытым небом нередко были круглыми, состоящими из двух концентрических валов, по окружности которых разводились костры. Во внутреннем круге ставились идолы («капь»), обычно деревянные; здесь горел жертвенник и приносились жертвы богам, иногда даже человеческие. Это место называлось капищем. Внешний круг предназначался для потребления людьми жертвенной ритуальной пищи и назывался требищем (отсюда однокоренные слова – утроба, требуха, требовать и др.). Круглая форма святилищ определила их название – хоромы (от «хоро» – круг), а в ином произношении – «храмы».

Процесс жертвоприношения состоял из двух частей. Сначала на капище совершалось заклание жертвенного животного и окропление самого капища его кровью. Затем производились раздел жертвенной пищи, предание ее огню и потребление ее участниками ритуала. Ритуалом руководил жрец, а сам процесс жертвоприношения назывался жранием. Жертвоприношение производилось непосредственно на месте, которое называлось крада – жертвенный алтарь, горящий жертвенник, костер. На нем сжигали мертвых и приношения. По некоторым данным, существовало и божество, охранявшее жертвенный алтарь. Жертвенный алтарь обычно был четырехугольной формы. Рядовые участники этого действа постоянно находились в пространстве между валами (на требище). Оттуда они наблюдали за происходящим на капище и там же потребляли жертвенную пищу.

По смерти славянина на могиле его устраивали обыкновенно «тризну» – поминки. Все родственники, друзья и знакомые сходились и пировали. Затем начинались разные игры, целью которых было прославить мужество и достойную жизнь

М.В. Курочкин. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ РЕЛИГИЙ

покойного, преимущественно военные. Скакали, бились оружием и в рукопашную. Иногда, после смерти особенно знатных людей, родственники и друзья в знак печали резали себе тело ножом, царапали себе лицо и руки. Наконец, складывали костер, сжигали в нем покойника и вместе с ним клали его любимые вещи и животных: одежды, оружие, пищу и питье, убитых коня, собаку, полагая, что в загробной жизни все это пригодится умершему. Все это сжигалось в специальных крадах-ладьях. Существовало поверье, что сожженный уносится в рай («ирью») немедленно, на глазах его близких. Душа при этом ассоциировалась с дыханием и дымом. По другому поверью, душа умершего человека дожидалась определенного дня в году, когда за ней прилетят жаворонки, первые птицы, прилетающие весной из ирьи-рая. День прилета жаворонков считался днем поминовения предков и назывался Радуница. Обыкновенно шла на костер и вдова покойного, чтобы вместе с ним попасть в рай. Пепел собирали в сосуд и ставили на распутье дорог. Отсюда и пошло в народе поверье, что у перекрестков собирается нечистая сила. Не все племена сжигали покойников. Некоторые хоронили их в земле, обкладывали могилы камнями или насыпали над ними холмы – курганы. Курганы эпохи Святослава были грандиозными сооружениями на высоких берегах рек, погребальные костры которых должны были быть видимы в радиусе около 40 км, т.е. на пространстве 4-5 тыс. кв. км.

Здесь, пожалуй, следует еще раз упомянуть о культе предков. В старинных русских памятниках средоточием этого культа со значением охранителя родичей являлся изначально Род со своими рожаницами, т.е. дед с бабушками, – намек на господствовавшее в языческую эпоху у славян многоженство. Тот же обоготворенный предок чествовался под именем чура (щура); эта форма уцелела в слове «пращур». Значение этого дедародоначальника как охранителя родичей сохранилось в заклинании от нечистой силы или нежданной опасности: «Чур меня! Чурики!» (т.е. храни меня, дед). В народных преданиях и поверьях этот чур-дед, хранитель рода, имеет еще имя дедушки домового, т.е. хранителя уже не целого рода, а отдельного двора. Общение рода с его ушедшими предками продолжалось затем в форме поминальных обрядов, имевших годичный цикл.

Ранней весной, с первыми признаками пробуждения природы, жгли костры, что было имитацией погребального костра, и, прыгая через огонь, кликали мертвых, приглашая их души «отогреться» у огня. Одновременно в домах выставляли для них кутью (вареные рис, пшеницу, горох с медом) и во-

Раздел 2. Ранние формы религии и язычество

ду. В разгар весны, в день «радуницы», или иначе «навий день» («навь» – покойник по-древнеславянски), поминовение усопших совершалось на кладбищах. На могилах ставили приготовленную накануне пищу и, окликая по именам погребенных, предлагали им попить-поесть. (Подобные обряды бытуют и по сей день на кладбищах в «родительские дни».) Женщины поднимали плач с причитаниями. Затем ритуальное действо переносилось в селение и обретало иной характер. У домов, где за прошедший год возникли новые семьи, совершался обряд «вьюницы», посвященный молодым. Этот обряд символизировал передачу молодоженов под покровительство предков.

По завершении посевных работ, в период всхода зеленей, родичи, собравшись на кладбище, после плача и великого вопля женщин устраивали общие пляски и пение. В этом сочетании плача и плясок символизировался таинственным образом совершающийся переход от смерти к жизни и у людей, и в природе.

Завершало годичный поминальный цикл действо, которое устраивалось осенью, по окончании сельскохозяйственных работ. Накануне дня поминовения, вечером, женщины ставили на стол еду из зерен и мяса и приглашали предков. В самый день поминовения селяне собирались на кладбище, где общение с предками продолжалось, переходя от плача ко всеобщему веселью. Так живые благодарили своих умерших за урожай.

Таким образом, культ предков имел практические, жизненно важные цели. К их защите и покровительству люди прибегали в своих заботах об урожае и материальном благосостоянии, о продолжении рода, сохранении жилища. Поэтому с утверждением на Руси христианства эти поминальные обряды не только в значительной степени сохранились, но и оказались включенными в церковный календарь. Православие спроецировало впоследствии эту функцию предков на христианских святых и заступников. Установленные в нем дни особого поминовения усопших – вторник на первой послепасхальной неделе, суббота накануне праздника Троицы, Димитриевская родительская суббота, предшествующая празднику Димитрия Солунского (26 октября по старому стилю) – фактически «узаконивали» эту древнюю религиозную традицию, придав ей подобающее православию обрядовое оформление.

Аграрная магия имела прямую связь с древним календа-

рем, который слагался в основном из четырех солнечных фаз:

– зимнего солнцестояния (святки от 24 декабря до 6 января); это время гаданий и заклинаний будущего урожая, гаданий девушек о замужестве; это и время молодежных колядований и всевозможных игрищ. Этот праздник существовал и