3.3. Проблема поэтической образности

Пожалуй, самыми главными и чаще всего повторяющимися аргументами противников Потебни являются утверждения о несостоятельности 1) его положения о том, что поэтичность равна образности и 2) якобы свойственного для него отождествления образности с наглядностью, живописностью, пластичностью изображения. Сразу же надо сказать, что если первое положение действительно можно считать одним из важнейших в теории Потебни, то приписывание ему второго есть плод либо непонимания, либо сознательного искажения его концепции образности.

Одним из первых, кто предъявил Потебне эти претензии, причем именно увязав оба положения между собой, был один из основоположников формальной школы, ее бессменный «барабанщик» Виктор Шкловский, входивший в ядро ОПОЯЗа, в его «ревтройку», как называли себя В.Шкловский, Б.Эйхенбаум и Ю.Тынянов. В статье «Потебня», опубликованном в сборнике «Поэтика» в 1919 г., Шкловский писал, что в основу теории Потебни «положено уравнение: образность равна поэтичности. В действительности же такого равенства не существует… Мыслимо употребление слова в непрямом его значении без возникновения при этом поэтического образа. С другой стороны, слова, употребленные в прямом смысле и соединенные в предложения, не дающие никакого образа, могут составить поэтическое произведение, как, например, стихотворение Пушкина «Я вас любил»¹. И позднее, уже в 60-е гг., В.Шкловский повторял тот же самый упрек: «Образность-картинность у Потебни и у Овсянико-Кули­ковского становилась сама по себе синонимом художественности»².

Характерно это соединение имен Потебни и Овсянико-Кули­ковского в данном контексте. Точно так же Л.С.Выготский в «Психологии искусства», критикуя Потебню за отождествление образности с наглядностью, ссылался не на Потебню, а на Овсянико-Куликов­ского. Дело в том, что Овсянико-Куликовский, часто уходивший достаточно далеко в сторону от идей своего учителя, в толковании поэтического образа действительно склонен был ассоциировать образность с наглядностью, живописностью. Именно поэтому он выдвинул совершенно немыслимую для Потебни концепцию лирики как «неóбразного» рода словесного искусства, отделив лирику от эпоса и драмы как «образных» родов поэзии. А между прочим, у Потебни бóльшая часть конкретных анализов образных структур различного типа представляет собой как раз примеры из лирических произведений Пушкина, Лермонтова, Тютчева и др. поэтов.

Для того, чтобы внести ясность в этот вопрос и ликвидировать путаницу и смешение понятий, начавшееся с цитированной выше статьи Шкловского, нужно твердо установить следующее: для Потебни, действительно, образность равна поэтичности, но вовсе не равна наглядности; наглядность, живописность, картинность и т.п. характеристики могут относиться к отдельным видам образности, но не тождественны образности как таковой.

Синонимичными слову «образность» в концепции Потебни могут быть термины «поэтичность», «художественность», «иносказательность», «символичность», но не «наглядность», «живописность», «пластичность». Принципиальным в этом плане является положение Потебни о том, что образ создается не только «указательно», через передачу конкретных признаков явления, но и «качественно», т.е. через выражение отношения поэта (или героя литературного произведения) к тому, что изображается. Это положение одновременно указывает и на эмоциональную сторону образности, и на ее несводимость к «наглядности», «живописности».

Потебня не согласился бы с утверждением Шкловского о том, что «мыслимо употребление слова в непрямом его значении без возникновения при этом поэтического образа»; с точки зрения Потебни, «иносказательность» всегда ведет к возникновению поэтического образа, хотя не обязательно «наглядного», «живописного». А следующая за этим утверждением фраза Шкловского о том, что «слова, употребленные в прямом смысле и соединенные в предложения, не дающие никакого образа, могут составлять поэтическое произведение, как, например, стихотворение Пушкина «Я вас любил», никак не может быть использована «против» Потебни, поскольку является прямым заимствованием или перефразировкой принципиального положения самого Потебни: «Элементарная поэтичность языка, т.е. образность отдельных слов и постоянных сочетаний, как бы ни была она заметна, ничтожна сравнительно со способностью языков создавать образы из сочетания слов, все равно, образных или безóбразных» [370]. Но только «образы» не обязательно «живописные». Кстати, в качестве иллюстрации такого рода поэтических явлений Потебня приводил в своих лекциях как раз то самое пушкинское стихотворение «Я вас любил».

Все дело в том, что именно Шкловский, а вслед за ним Выготский и другие критики Потебни сами отождествляли «образность» с наглядностью», т.е. приписали Потебне свои собственные понятия об «образе». Из рассуждения Шкловского это совершенно очевидно, и странно, что даже в современной науке эта подмена иногда остается незамеченной. А.П. Чудаков не только поддержал Шкловского, но и в доказательство справедливости его критики «ограниченности положения Потебни об обязательной наглядности» образа сослался на Теодора Мейера, который доказывал в 1901г. , что слово закрепляет не конкретно-видимое восприятие явления, а лишь его общее представление, фиксирующее основные, типические признаки, и на исследования т.н. «вюрцбургской школы» в области «психологии высших процессов мышления и воображения», которые «убедительно показали, что мышление в своих высших формах обходится без наглядных представлений»¹. Но, между прочим, сам Потебня еще задолго до этих «вюрцбургских» исследований, в книге «Мысль и язык», говорил о возможности мышления не только без чувственных и наглядных представлений, но и вовсе без слов, «ограничиваясь только более-менее явственным указаниями на них или же прямо на само содержание мыслимого, и такое мышление встречается гораздо чаще (например, в науках, отчасти заменяющих слова формулами» [161]. А что касается «типизирующей, обобщающей» функции внутренней формы, то это положение является одним из краеугольных положений всей его теории слова и художественного произведения, о чем подробно было сказано выше, так что исследования Т.Мейера ничуть не поколебали этой теории.

Чтобы закончить разговор о том, что Потебня якобы отождествлял образность с наглядностью, следует еще раз вспомнить его итоговое определение поэзии как «преобразования мысли посредством конкретного образа, выраженного в слове» [333]. Сама эта формулировка, возможно, давала основания для упреков в таком отождествлении, но ведь Потебня тут же указал на «неполноту» этого определения и в двух последующих абзацах дополнил его, во-первых, указанием на эмоциональную «составляющую» поэтического образа, а во-вторых, специально оговорился, что «конкретности, образности» в смысле той самой пресловутой наглядности для поэзии «недостаточно: в противном случае яркие сновидения были бы художественным творчеством» [333]. Аргумент более чем красноречив и может не устроить разве что тех фрейдистов, для которых сновидение и художественное произведение – одно и то же.