книги2 / 263

романизированные биографии­ западного образца, литературные монтажи, произведения типа «исторического фарса» и др.

Формализму, фактографии, вульгарному социологизму и иным ложным системам была противопоставлена литературная критика, стремившаяся опереться на материалистическую концепцию­ исторического процесса; эта критика помогала историческому­ роману взять правильное направление в его дальнейшем развитии.

Широкое обсуждение проблематики исторического романа­ нач­ нется­ только в 30 е годы, когда полнее раскроется все богатство метода социалистического реализма, когда с рождением эпопеи А. Толстого «Петр Первый» советский исторический роман и его изучение вступят в новую фазу своего развития.

Глава 2

Споры о «Петре Первом» А. Толстого. Дискуссия 1934 года

На переломе 20-х и 30-х годов Советская страна пережи­вает пе­ риод исключительного подъема. Развернувшееся строительство со­ циализма по всему фронту вовлекает в созидательную­ деятельность миллионные массы народа, растет активность и социалистическая ­сознательность трудящихся. Успехи экономического и культурного строительства СССР способствуют росту патриотизма советских людей, усиливают интерес к истории своей Родины, особенно к тем ее страницам, которые рассказывают о героической борьбе народа за свободу, о сопротивлении­ внутренним и внешним врагам.

Коммунистическая партия придавала огромное значение распространению исторических знаний. В ряде постановлений партии и правительства уделяется особое внимание преподаванию истории в школе. Это было вызвано тем, что в двадцатых­ годах в научных и педагогических кругах недооценивалось значение истории как науки и как предмета школьного преподавания­. Необходимо было исправить это положение. В постановлении ЦК ВКП(б) и Совнаркома от 16.V.1934 г. «О преподавании­ гражданской истории в школах СССР» был нанесен решительный удар по ликвидаторам истории как науки. В постановлении говорилось, что «вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей – учащимся преподносят абстрактные опреде-

70

ления общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами»103.

По поводу нигилистического отношения к прошлому, которое существовало в течение многих лет, «Правда» писала: «В стране победившего пролетариата история делается мощным оружием пролетарского воспитания, потому что это подлинная и правдивая история, потому что пролетариат – единственный из господствующих классов, которому нечего скрывать в своем прошлом» (1936 г., 7 марта).

Вначале 30 х годов советский исторический роман вступает в новую фазу своего развития. Утверждение метода социалистического реализма,­ предусматривающего всестороннее и глубокое ­изображение действительности в ее революционном развитии, поставило перед писателями исторического жанра серьезное требование – широко изоб­ разить жизнь народа, со всей полнотой раскрыть социальные и политические отношения, показывать выдающихся исторических деятелей прежде всего как носителей прогрессивных тенденций своего времени. В эти годы начинают выходить многотомные исторические эпопеи – «Петр Первый» А. Толстого, «Цусима» А. Новикова-Прибоя, «Севастопольская страда» С. Сергеева-Ценского, «Великий Моурави»

А.Антоновской, «Емельян Пугачев» В. Шишкова, представляющие собой высшее достижение советской исторической прозы. Уже с начала десятилетия исторический роман начинает привлекать к себе особое внимание критики и становится предметом широких обсуждений, специальных дискуссий и исследовательских работ. Интерес к проблематике исторического романа тем более понятен, что в этой области накопилось немало неясностей, спорных или явно ошибочных представлений и назрела настоятельная необходимость их разрешения.

Вэтой связи следует остановиться на некоторых явлениях в судьбах исторического романа, связанных с именем М.Н. Покровского. Взгляды Покровского, выдающегося историка-марксиста, сыгравшего­ большую роль в создании советской исторической науки, страстно и систематически боровшегося с буржуазной историографией, нашли воплощение и в исторических трудах его последователей, и в литера- турно-критических статьях, и в художественных произведениях. Естественно, что многие из тех, кто опирался на авторитет М.Н. Покров­- ского, усвоили из трудов ученого не только то положительное, что в них заключалось – марксистское понимание исторического процес-

103  Сборник руководящих материалов о школе. М.: Изд-во Академии педагогических наук РСФСР, 1952. С. 72.

71

са, – но и некоторые его ошибочные взгляды. Одним из заблуждений М.Н. Покровского была его теория «торгового капитализма», согласно которой в России, начиная с XVII в., феодальные отношения начинают вытесняться «торгово-капиталистическими». «Торговый капитализм» рассматривается как особая общественно-экономическая формация, пришедшая на смену феодализму. Концепция Покровского была результатом забвения ленинского понимания феодализма как формации, которая просуществовала в России около тысячелетия, – с IX века и до отмены крепостного права.

Теория Покровского, рассматривавшая купечество главной силой, определявшей социальную и политическую жизнь страны в течение последних столетий, вошла в научный обиход и стала почти общепринятой в кругах историков. В борьбе с буржуазными концепциями на нее ссылались как на последнее слово марксистской исторической науки. Не удивительно, что и писатели принимали ее как нечто непререкаемое, и это находило соответствующее отражение в образной системе их произведений, а критики с точки зрения этой теории подходили к оценке и анализу творчества писателей.

Интересно, что эти взгляды М.Н. Покровского продолжали иметь хождение и тогда, когда сам автор подверг их критике и пересмотру. В 1928–1929 гг. во время дискуссии в Институте красной профессуры Покровский согласился с тем, что он допускал «несомненное перегибание палки в вопросе о роли торгового капитала, особенно его политической роли»104. В том же духе Покровским была написана статья, опубликованная в журнале «Борьба классов» (1931. № 2).

Теорией «торгового капитала» многие пользовались для объяснении самых разнообразных событий русской истории.

П. Коган в статье, посвященной роману Ю. Тынянова «Кюхля», полностью разделяет эту теорию, пытаясь раскрыть социальную природу декабристского движения: «После трудов М.Н. Покровского и других историков в настоящее время все более становятся ясными экономические основы декабристского движения, его связь с интересами и стремлениями торгового капитала»105.

А. Ефремин, оценивая роман Чапыгина «Разин Степан», ставит в вину писателю то, что в его романе «внутренний механизм револю­ ционного движения масс, стонущих под игом торгового капитализма, не выявлен с достаточной полнотой»106.

104  Соколов О. Об исторических взглядах М.Н. Покровского // Коммунист. 1962. № 4. С. 75.

105  Коган П.С. «Кюхля» // На литературном посту. 1927. № 2. С. 42.

106  Ефремин А. Писатель-одиночка // Книга и революция. 1930. № 25. С. 25.

72

М. Чарный считает правильной основную идею романа А. Веселого «Гуляй Волга», говоря, что автор «очень умело художественными средствами показывает, как уже в XVI веке политику московских царей определяли часто не столько боярские интересы, сколько интересы народившегося торгового капитала» и что «Артем Веселый в художественных образах дает в основном то представление об историческом развитии далекого века, которое так блестяще показал в науке М.Н. Покровский»107.

Интересно, что роман Толстого «Петр I», вызвавший резкое столк­ новение мнений после выхода первой книги, расценивался обеими спорящими сторонами с точки зрения тех же исторических концепций Покровского. Хулители романа доказывали, что в романе не выдержаны взгляды Покровского на петровскую эпоху, и это, по их мнению, являлось главнейшим пороком произведения; защитники, напротив, убеждали, что с этой стороны в романе все благополучно, т. е. представители торгового капитала занимают подобающее им место в романе, принципы Покровского находят в нем полное конкретно-об- разное выражение, и в этом заслуга писателя. Эти принципы, таким образом, одинаково разделялись критиками различных установок.

Не менее распространенным было приписываемое Покров­скому­ положение «история – это политика, опрокинутая в прошлое». В настоящее время историками опровергается принадлежность этой формулы Покровскому как целостной концепции. Л. Черепнин утверж­ дает, что «это выражение нельзя найти в работах М.Н. Покровского, но зато в них имеются другие высказывания, которые свидетельствуют о правильном понимании М.Н. Покровским партийности в исторической науке»108. Тем не менее данное положение было прочно закреплено за Покровским, сначала как его несомненное достижение в определении роли исторической науки, а затем, в период культа личности Сталина, когда ученого всячески «развенчивали», оно было выдвинуто в качестве главного пункта обвинения против него. Утверждение, что «история – это политика, опрокинутая в прошлое»,­ нашло

107  Чарный М. Певец партизанской стихии. М.: Сов. литература. С. 112, 113. Во 2-м издании книги Чарный, исправляя собственную ошибку, уже не в заслугу, а в упрек автору ставит его исторические взгляды и идейные установки романа: «Так же, как на Алексея Толстого в его работе над романом о Петре, так и на Артема Веселого в какой-то мере повлияла концепция историка М.Н. Покровского. Поэтому и в “Гуляй Волге” порою проскальзывает мысль, что уже в XVI веке политику московских царей определяли часто не столько боярские интересы, сколько интересы “народившегося торгового капитала”» (Чарный М. Артем Веселый. М.: Сов. писатель, 1960. С. 92).

108  Обсуждение статьи С.М. Дубровского «Академик М.Н. Покровский и его роль в развитии советской исторической науки» // Вопр. истории. 1962. № 3. С. 37.

73

отражение в работах тех критиков, которые в каждом историческом романе старались найти отголоски современных событий и понимали это положение как призыв искать в истории лишь примеры и аналогии для аргументации тех или иных политических тезисов. С такой меркой подходили к своим задачам воспроизведения прошлого и многие писатели 20–30-х гг. Вся дискуссия 1934 года об историческом романе была построена на признании этой теории109.

Ошибочные воззрения части историков, недооценка конкретноисторических знаний, непонимание роли выдающихся государственных деятелей – все это становилось больше нетерпимым и вызвало ряд постановлений Партии и Правительства по вопросам истории110.

В ответ на эти документы писательская общественность приступила к пересмотру своего литературного хозяйства и изучению многих нерешенных или неверно решавшихся вопросов­. Уже в конце мая 1934 г., сразу же после Постановления­ ЦК, журналом «Октябрь» была организована широкая дискуссия о советском историческом романе, в которой приняли участие многие историки, писатели, критики.

Тогда же редакция журнала «Литературный критик» открыла обсуждение того же вопроса статьей Р. Мессер «А. Толстой и проблема исторического романа» (1934. № 5).

В январе 1935 г. в течение трех вечеров происходило организованное секцией критики в Доме советского писателя в Москве обсуждение романа Толстого «Петр I»111. Показателем того, насколько возрос интерес к историческому роману, является возникновение дискуссий вокруг многих других романов – «Цусимы» Новикова-Прибоя112, «Гуляй Волга» А. Веселого113, «Маршрута в бессмертие» Б. Эйхенбаума114, «Записок д’Аршиака» Л. Гроссмана115 и др.

109  Правильное решение проблемы мы находим в современной политической литературе. «История – это не политика, опрокинутая в прошлое, а наука о прошлом, помогающая выработке и осуществлению современной партийной политики» (Нечкина М., Поляков Ю., Черепнин Л. Некоторые вопросы истории советской исторической науки // Коммунист. 1961. № 9. С. 70).

110  «Замечания» руководителей партии и правительства по поводу Конспекта учебника по истории СССР и Постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома от 16 мая 1934 года «О преподавании гражданской истории в школах СССР».

111  Эйдельман Я. Москва за месяц // Литературный критик. 1935. № 2. С. 253–255. 112  Литературная газета. 1933. № 6.

113  См. Мазнин Д. Маршрут ватаги Ермака // Красная новь. 1933. № 4.

114  Рец. на «Маршрут в бессмертие» Б. Эйхенбаума Х. Герменовой // Литературная газета. 1934, 16.IV; Цырлин Л. Маршрут формалиста // Литературный Ленинград. 1934. 20.V; Эйхенбаум Б. Ответ рецензенту // Литературный Ленинград. 1934. 31.V; Скриб К. Роман на отходах // Литературный критик. 1934. № 11. С. 194–196.

115  На совещаниях критиков // Литературный критик. 1933. № 6.

74

Кроме того, в первой половине 1930-х гг. появляется значительное количество специальных статей и монографий, посвященных историческому роману и его авторам116. В этих работах ставятся общие вопросы жанра, производится оценка существующей литературы исторической тематики, намечаются дальнейшие пути ее развития. Важно отметить, что авторы большинства исследований стараются найти в анализируемых произведениях новаторские черты, отличающие их от романов дореволюционных. Иначе говоря, усилия критиков направлены на отыскание таких особенностей жанра и стиля, которые отвечали бы требованиям советского социалистического искусства.

Больше других вопросами исторического романа, его специфики занимался критик и литературовед А. Алпатов, которому принадлежит большое количество статей и рецензий117.

Как уже было указано, в спорах об историческом романе в начале 30 х годов особое место было отведено «Петру Первому» А. Толстого. Анализом этого романа занимались критики и литературоведы Моск­

116  Тимофеев Л. Об историзме и художественной литературе // Книга и пролетарская революция. 1933. № 8. С. 69–73; Старчаков А. Творческий путь А.Н. Толстого // Новый мир. 1933. № 5. С. 260–276; Мессер Р. А. Толстой и проблема исторического романа // Литературный критик. 1934. № 5, С. 89–112; Вальбе Б. К проблеме исторического романа // Октябрь. 1934. № 12. С. 159–172; Он же. А.П. Чапыгин. Критический очерк. Л.: Гослитиздат, 1935; Старчаков А. Заметки об историческом романе // Новый мир. 1935. № 5. С. 265–274; Он же. А. Толстой. Критический очерк. Гослитиздат, 1935; Он же. По поводу одной теории // Новый мир. 1935. № 9. С. 250–259; Цырлин Л. Советский исторический роман // Звезда. 1935. № 7. С. 227–250; Он же. Тынянов-беллет­ рист. Изд-во писателей в Ленинграде, 1935; Серебрянский М. Советский исторический роман. Гослитиздат, 1936; Малахов К. Историческая беллетристика в 1936 г. // Знамя. 1937. № 5. С. 246–255.

117  1) [Рец.] «Гораздо тихий государь». Исторический роман // На литературном посту. 1930. № 21–22. С. 81–82; 2) Два романа о Петре Первом // Книга и пролетарская революция. 1933. № 4–5. С. 159–165; 3) В первых рядах советского исторического романа (Шторм Г. Труды и дни Михайла Ломоносова) // Художественная литература. 1933. № 9. С. 19–22;4) Живой Гоголь и литературный гербарий // Книга и пролетарская революция. 1933. № 10; 5) Псевдоисторический роман (Шильдкрет К. Бунтарь. Исторический роман в 2-х частях) // Художественная литература. 1934. № 2. С. 24–26; 6) В стороне от большой дороги советской исторической литературы. (Тынянов Ю. Малолетний Витушишников, 1933) // Художественная литература. 1934. № 7; 7) Советский исторический роман на путях перестройки // Книга и пролетарская революция. 1934. № 9. С. 79–95; 8) Образ «как бы вырезанный и меди» // Художественная литература. 1934. № 10. С. 5–8; 9) Монографии о мастерах советского исторического романа // Книга и пролетарская революция. 1935. № 11–12. С. 156–162; 10) Новый исторический роман А. Чапыгина // Книга и пролетарская революция. 1936. № 1. С. 97–99; 11) О советском историческом романе. (М. Серебрянский. Советский исторический роман) // Книга и пролетарская революция, 1937. № 6; 12) «Петр I» – читателю-подростку // Детская и юношеская литература, 1933. № 11 и др.

75

вы и Ленинграда, созывались специальные совещания, велись журнальные полемики. И это понятно. Выход в свет первой (1930), а затем второй книги романа (1934) было большим литературным событием. Широкое внимание литературной общественности было привлечено к нему по разным основаниям. Сама личность автора, переживавшего в эти годы творческий перелом, период переоценки ценностей, была предметом разногласий между объективно мыслящими критиками и любителями наклеивания всяких дискриминирующих ярлычков. Сложной­ во многих отношениях была и тема романа: по-разному расценивалась историческая роль царя-преобразователя. Наконец – и это главное, – новаторство А. Толстого как исторического романиста, жанровое своеобразие «Петра I», средства актуализации исторического материала, особенности композиции, язык – все это стало содержанием споров.

Вначале полемика, завязавшаяся вокруг романа, имела не столько литературоведческий, сколько общеполитический и исторический характер. Спорили о том, что представляла собой петровская эпоха, на какие социальные силы опирался исторический Петр в своей деятельности. Это те вопросы, которые должны были решать прежде всего историки. Писатели же, как и критики, не могли не следовать трактовкам авторитетных советских историографов.

Напостовская критика выступила с резким осуждением романа, видя в нем следование буржуазным историческим теориям. Н. Иезуитов охарактеризовал историческую концепцию романа как «грубую, примитивную и реакционную»118. Рецензент был недоволен тем, что А. Толстой лишь «кое-где отметил роль торгового капитала», тогда как она «должна была бы быть едва ли не основным историческим тезисом произведения»119.

Те же обвинения предъявляет автору И. Гринберг. В романе не показаны, по его мнению, органические связи Петра с социальными силами эпохи и прежде всего с купечеством, требования и интересы которого должны были определять государственную деятельность Петра. «Петр в романе высится колоссальной самовластной фигурой, социологически индетерминированной. Это образ героя одинокого и противостоящего толпе». Отсюда и угнетающее Петра сознание «обреченности дела своей жизни»120.

118  ИезуитовН.Петр–«европеизаторРуси»//Налитературномпосту.1931.№ 10. С. 21.

119  Там же. С. 22–23.

120  Гринберг И. Заметки о творчестве А.Н. Толстого // Звезда. 1932. № 7. С. 185.

76

Критики Г. Горбачев и К. Зелинский «порочность» романа видят, главным образом, в преувеличении роли Запада. Г. Горбачев обвиняет Толстого в том, что Петр идеализирован им как агент иностранного капитала, что Западная Европа и немецкая слобода Кукуй изображаются в романе в буржуазно-объективном тоне, что автор по своей «исторической близорукости» не видит противоречий, раздирающих европейские страны, и т. д.121 Критика Горбачева была крайне тенденциозной и несправедливой и получила отпор впоследствии в статье Р. Мессер (Литературный критик, 1934. № 5).

Сложную версию «западничества» А. Толстого создает К. Зелинский. По его утверждению, А. Толстой сводит всю деятельность Петра к «европеизации Руси», к перетягиванию ее с феодально-помещичьей колеи на дорогу промышленного капитализма. Возникновение этой концепции критик объясняет тем, что петровская эпоха очень напоминала писателю современную ситуацию: класс Толстого в начале века был очень озабочен «ускорением процесса капиталистической переделки страны»122, фигура Петра, приводящего «в порядок Россию», близка якобы автору именно потому, что он «ищет художественного и психологического воплощения идей, к которым вплотную подошел его класс». Это упрощенное объяснение позиций А. Толстого приводит к соответствующему выводу: в романе представлена «история сегодняшних дней, сублимировавшаяся в образах, расположившихся на достаточно почтительном расстоянии от сегодняшнего дня»123.

Названные критики, находя у А. Толстого различные идеологические пороки, высказывали свои суждения как бы по инерции, следуя дурным традициям рапповской критики, усвоившей самый нетерпимый тон в отношении писателей-«попутчиков». Они не заметили нового во взглядах А. Толстого, не увидели того, что Петр выведен в романе выразителем тех социально-исторических тенденций, которые определились в ходе предшествующего развития России, что Петр опирался в своей деятельности на живые силы страны и не был уже трагическим одиночкой, каким он изображен в предшествующих произведениях А. Толстого.

Совершенно иную оценку романа уже после выхода первой книги дала критика, стоящая далеко от рапповских влияний. Те, кто объективнее подходил к произведению, без предвзятых мнений и предубе­ ждений, не могли не видеть больших сдвигов в мировоззрении писате-

121  Горбачев Г. Между объективизмом и идеализмом // Ленинград. 1931. № 2. 122  ЗелинскийК.Алексей Толстой. Петр Первый // Красная новь. 1931. № 8. С. 183. 123  Тем же. С. 184.

77

ля в тридцатые годы, не могли не заметить различия между последним творческим этапом А. Толстого и предшествующими периодами его литературной деятельности.

Работая над пьесой «Петр Первый», над второй книгой романа, над сценарием фильма, Толстой продолжал пересматривать и углуб­ лять свое понимание петровской эпохи, отбрасывая свои старые представления, нашедшие выражение в ранних исторических рассказах и

впьесе «На дыбе» (1928). Писатель сам говорит о крупном переломе

всвоих взглядах. «Полную свободу творчества, ширину тематики, не охватываемое одной жизнью богатство тем, – я узнаю только те­перь, когда овладеваю марксистским познанием истории, когда великое учение, прошедшее через опыт Октябрьской революции, дает мне целеустремленность и метод при чтении книги жизни. В истории протягиваются становые жилы закономерности, человек становится хозяином, распорядителем и творцом истории настоящего и будущего»124.

Верное направление суждениям о «Петре I» сообщил Горький, назвав его еще в 1930 г. «превосходным романом» и «первым в нашей литературе настоящим историческим романом».

Большую роль в пересмотре писательских репутаций имело Поста­ новление ЦК ВКП(б) от 23 апреля1932 г. «О перестройке литературнохудожественных организаций». Партия призвала к объединению писателей, искренне «стремящихся участвовать в социалистическом строительстве». Иной характер приобретают в связи с этим взаимоотношения в писательской среде, меняется тон критики. Неизменно растет и авторитет А. Толстого, обусловленный как изменением общей атмосферы в идеологической жизни, так и высокими достоинствами его нового произведения.

Положительную оценку роману А. Толстого «Петр I» дает Л. Тимофеев. Опираясь на высказывание Горького – «Я признаю за литератором право и даже считаю его обязанностью домысливать человека» – Л. Тимофеев развивает этот тезис применительно к историческому роману. Он считает одним из существенных признаков социалистического реализма умение «домысливать», умение «видеть дальше эмпирически данных фактов, отдельных событий, отдельных людей»125. Художник должен не просто констатировать те или иные факты, но понять их в процессе развития, вскрыть классовые противоречия и вы­ явить свою точку зрения на происходящее. Сравнивая в этом плане

124  Толстой А. Полн. собр. соч. Т. 13. ГИХЛ, 1949. С. 323.

125  Тимофеев Л. Об историзме в художественной литературе // Книга и пролетарская революция. 1933. № 8. С. 69.

78

два романа – «Труды и дни Михаила Ломоносова» Г. Шторма и «Петр I» Толстого, Л. Тимофеев явное предпочтение отдает второму. Книгу Г. Шторма он относит к произведениям «художественно-иллюстра- тивных». Шторм много сделал, «чтобы дать читателю представление о быте, нравах, языке изображаемой эпохи… Но он не сумел выйти за пределы частного, личного, индивидуального в Ломоносове», показал его «в быту, в халате, но как поэт он совсем не показан, не показан как ученый, не осмыслены общественные связи»126. Иной характер имеет историзм А. Толстого. «Документализму и стилизаторству» Г. Шторма противостоит, по мнению Л. Тимофеева, широкая, обобщающая манера автора «Петра I», в романе есть та «точка зрения», которая делает его произведением социалистического реализма.

Против огульного обвинения А. Толстого в искажениях истории, в преднамеренной модернизации выступила Р. Мессер. Она отвергла клеветнические нападки Г. Горбачева: «В духе господствовавшей в те доисторические времена (до 23 апреля) рапповской безапелляционности статья эта объявила роман соединением идеализма с буржуазным объективизмом». В ответ на обвинения в идеализации Петра как «агента иноземного капитала» Р. Мессер приводит факты из романа, где писатель противопоставляет европейскому «политесу» «русскую сметку, ширь, удаль, своеобразие»127.

Однако и сама Мессер оказалась несвободной от противоречий. Считая­ существенным недостатком романа то, что в нем не нашла своего подлинного места и веса «линия крестьянской революции», Мессер видит в этом «борьбу тенденций реализма буржуазного с тенденцией реализма социалистического»128. Но, во-первых, значение народного начала в романе ею явно преуменьшено и, во-вторых, не учитывается общая идейная целеустремленность романа, исключающая столь неестественное сочетание различных по своей природе методов.

Верность изображения эпохи в романе «Петр I» не вызвала сомнений и у А. Старчакова, посвятившего А. Толстому несколько работ. «В романе, – пишет он, – исторически обусловлено дело Петра. Герой больше не одинок. В романе художественно раскрыта идейная атмо­ сфера, которая его вскормила, логика той социальной борьбы, в цент­ ре которой стоит герой»129.

126  Там же. С. 72.

127  Мессер Р. А. Толстой и проблема исторического романа // Литературный критик. 1934. № 5. С. 93.

128  Там же. С. 112.

129  Старчаков А. Творческий путь Ал. Толстого. Историческая проза // Новый мир. 1933. № 5. С. 259.

79