книги2 / 263

Интересные мысли находим у А. Кузнецовой, доказывавшей, что в произведениях, посвященных Ленину, вымысел не только допустим, но и необходим. Хотя все, что связано с именем Ленина, дорого советским людям и, следовательно, к изображению его в искусстве нужен особый подход, для правильного и глубокого воссоздания его характера нельзя ограничиться только документальным материалом: важное место в произведениях о Ленине должен играть сюжет.

Сравнивая две пьесы – «На берегу Невы» К. Тренева и «Человек с ружьем» Н. Погодина, – автор отдает предпочтение второй. В пьесе К. Тренева «нет стройного развития сюжета, нет единого драматического узла, образы Ленина и крестьянина Князева не введены в драматургическую основу пьесы». В пьесе же «Человек с ружьем» центральные образы Ленина и Шадрина соединены крепкой сюжетной связью, «их взаимодействие является основным стержнем пьесы»70.

К тем же выводам приходит А. Кузнецова, сопоставляя два варианта пьесы о Ленине драматургов Каплера и Златогоровой. В сценариях «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» авторы пытались лишь возможно больше дать событий, не связывая их узлом драматического действия­. Пьесы имели чисто хроникальный характер, в которых не была показана острота борьбы Ленина с противниками. Затем была создана пьеса «Ленин», в которой недостатки сценариев были устранены. Здесь те же события: спор Ленина с Горьким, говорившим о «ненужной» жестокости революции, выступление Ленина на заводе Ми­ хельсона, подготовка заговора, ранение Ленина, его выздоровление. Но все эти события и эпизоды, в соединении с вымышленной фигурой рабочего-ленинца Коробова, спорящего с Горьким, выстраиваются в четкую сюжетную структуру, которая начинается сетованиями Горького на жестокость и кончается выстрелом эсерки Каплан, являющимся прямым опровержением идей Горького и утверждением позиции Ленина, требующего беспощадной борьбы с врагами революции. Автор статьи правильно отмечает, что без сюжетно организованного вымысла невозможно раскрыть связь отдельного факта с общим, закономерным. Вымысел выступает как одно из средств типизации при со­ здании характера героя и обстоятельств, в которых он действует.

Однако некоторые представители искусства, руководствуясь принципом «этого не было, но это могло быть», слишком широко трактовали свое право на вымысел. Этот принцип при его расширительном

70  Кузнецова А.М. Правда и вымысел, характер и событие в исторической драме // Проблемы реализма и художественной правды. Львов: Изд-во Львовского ун-та, 1961.

С. 120.

180

толковании позволял примысливать такие факты и ситуации, которые нарушали всякое чувство реальности.

Так, в новелле А. Вербицкого «Спор» Ленин рассказывает о своем заочном знакомстве и обмене письмами с Л.Н. Толстым, чего на самом деле никогда не было.

И. Сельвинский в трагедии «Человек выше своей судьбы» вкладывает в уста Ленина мысли о смерти, которые представляют, по словам критика, «многословную философию, явно отдающую самоутешительством идеалистического толка, которое абсолютно не вяжется с образом Ленина… Владимир Ильич ненавидел какое бы то ни было “копание в душе”»71.

Наибольший протест вызвали творческие установки Е. Габриловича как киносценариста в фильме «Последняя осень». Г. Жук пишет: «Е. Габрилович позволил себе еще более вольное обращение с фактами, непосредственно относящимися к Ленину. В погоне за эффектными эпизодами автор направляет Ленина в последний год его жизни на завод, где он выступает против троцкистов и других врагов партии, усиливающих свою подрывную деятельность… Такое изображение событий далеко от истины. В 1923 году Ленин был уже настолько болен, что о поездке на завод и о выступлении не могло быть и речи. Автор пошел по ложному пути, который привел к вредной фальсификации истории, искусно прикрытой ненужной эффектностью»72.

Р.Ю. Каганова критикует повесть В. Катаева «Маленькая железная дверь в стене». Неверно В. Катаев рассказывает о встрече Ленина с Жоресом в Париже, – такой встречи не было. Напрасно приписывает Ленину размышления и чувства, которые ему были совершенно несвойственны.

«Сам Ленин, – пишет В. Катаев – никогда не был террористом. Он принципиально отрицал индивидуальный террор. И все же иногда ему было трудно совладать со своим сердцем, со своим неукротимым темпераментом бойца-революционера… Ленин в начале­ девяностых годов на Аничковом мосту в Петербурге весело, шутливо сказал: “Вот бы сюда хороший апельсинчик бросить”»73.

Е. Габрилович сам должен был в конце концов признать, что слишком далеко зашел в толковании своих художнических прав и возможностей. Отвечая одному из своих оппонентов, В. Ефремову, он писал:

71  Жук Г. Ответственность потомков // Советская культура. 1966, 11.II.

72  Жук Г. За правдивое освещение жизни и деятельности В.И. Ленина // Вопросы истории КПСС. 1958. № 5. С. 187.

73  Каганова Р.Ю. Еще раз об ответственности художника // Вопросы­ истории КПСС. 1965. № 1. С. 110.

181

«И второе – тут упрек ваш верен и справедлив… Вто­рым отступле­ нием от непреложных фактов явилась в нашей новелле речь Ильича на заводском митинге. Этого выступления в действительности­ не было, да и не могло быть из-за степени болезни Ильича. И даже игнорируя степень болезни я не вправе придумывать­ это… Значит, я не только выхожу здесь за рамки возможного,­ но и нарушаю то, что ясно и непреложно»74. Таким образом, Е. Габрилович должен был согласиться, что существуют границы, за которые нельзя переходить, что прибегать к вымыслу вопреки известным фактам нет надобности, если в той же функции можно использовать другие действительные факты из жизни Ильича.

При решении вопроса о мере целесообразности и допустимости вымышленных ситуаций и замене ими подлинных большую роль играет­ степень распространения знаний о данном историческом лице как герое произведения. Говоря о произведениях, посвященных Ленину, верную мысль высказывает Н. Потапов: «Весьма существенно также, что ни в одном другом случае художник не сталкивается – при обращении к прошлому – со столь громадным объемом достоверных знаний, фактических данных о делах, различных этапах жизни, особенностях характера героя, как при работе над образом Ленина. Причем знаний, являющихся достоянием не только специалистов-ученых, но и – в определенной степени – широкой народной массы, миллионов потребителей искусства. Это создает определенную грань в отноше­ ниях художника с подлинной жизнью, ставит особые пределы его пользованию писательским правом “присочинять биографию историческому лицу” (А. Толстой)»75.

Серьезные возражения вызвал в научных и политических кругах рассказ Э. Казакевича «Враги», напечатанный в «Известиях» 20 апреля 1962 г. Речь в нем идет о том, что в апреле 1920 г. В.И. Ленин, желая якобы во имя прежней дружбы спасти меньшевика Мартова от опасности быть вовлеченным в «антисоветское подполье», что грозило бы последнему репрессиями, решает переправить его за границу. Не рассчитывая на поддержку в Совнаркоме, Владимир Ильич организует отъезд Мартова конспиративно, в тайне от правительства и ЦК партии, поставив в известность только Ф.Э. Дзержинского.

Читатели восприняли изложенное в рассказе как достоверный факт, тем более что автор во вступлении заявил, что в этом рассказе описывается истинное происшествие.

74  Габрилович Е. Образ, история, время // Литературная газета­ . 1966, 13.Х. 75  Потапов Н. Живее всех живых. М.: Советский писатель, 1959. С. 37.

182

На самом деле все происходило иначе. Мартов уехал за границу не по инициативе Ленина, а с разрешения Советского правительства и с согласия ЦК партии.

Таким образом, в рассказе «Враги» неверно освещены исторические факты и тем самым искажен образ Ленина. В статье, опубликованной группой авторов, опровергается приведенный в рассказе факт: «Рассказ “Враги” создает неправильное представление о сочетании общественных и личных мотивов в отношениях Ленина с политическими деятелями вообще и в частности с Мартовым. Вольно или невольно автор упустил важнейшую сторону характера В.И. Ленина – его принципиальное отношение к врагам революции, к меньшевикам в том числе. Ленину чужд был какой бы то ни было либерализм по отношению к ним»76.

То, что здесь сказано о «пределах» писательского права «присочинять», относится и ко множеству других случаев, когда речь идет о сравнительно недавних, хорошо всем известных событиях крупного масштаба.

Нарушение этого художественного требования критик В. Королев находит в повести Вадима Собко «Красная нить». «Заменив имена командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника Чуйкова и коменданта капитулирующего Берлина генерала Вейдлинга вымышленными именами, автор вносит не художественную ясность, а фактическую путаницу в историческую хронику второй мировой войны. Вольное обращение писателя с историческими фактами вызывает недоумение. Ведь в повести речь идет не просто об одном из дней Великой Отечественной войны, описывается не один из множества военных эпизодов, где художественный принцип “так могло быть” может служить оправданием вымыслу, а описывается день, в котором уже ничего не надо – да и нельзя! – выдумывать, ничего нельзя подменять, потому что это – История…»77.

Что же допускается?

Некоторым критикам кажется, что вопрос о вымысле продолжает оставаться невыясненным. «Проблема правды и вымысла в искусстве, – читаем мы в одной статье, – была поставлена на повестку дня уже в первые годы развития советской литературы и не снимается по

76  Берхин И.Б., Гапоненко Л.С., Зевин В.Я., Соловьев А.А. За правдивое освещение исторических событий в художественной литературе // Вопросы истории КПСС. 1963. № 4. С. 97.

77  Королев В. Почему Волконские становятся Болконскими? // Литературная газета. 1971, 24.II.

183

сегодняшний день. Трактовка ее менялась с течением времени, но полного освещения и решения она не получила и до сих пор»78.

Такой скептицизм, неверие в то, что уже было достигнуто критической мыслью в этой области, представляются нам необоснованными даже для того времени, когда эти слова были написаны. Конечно, расхождения существуют, и объясняются они отчасти тем, что писатели, историки и критики стоят на разных позициях.

Историкам трудно отказаться даже от небольших достижений своей науки, от накапливавшихся десятилетиями и столетиями знаний о прошлом, от принципов точности, конкретности и достоверности, которые являются залогом научного познания действительности. Очевидно, к фактической основе художественно-исторических произведений историки и впредь будут подходить более строго, чем критикилитературоведы.

Писателям же как воздух нужна творческая фантазия, которую факты подчас сковывают, разрушая замыслы.

Тем не менее можно все же прийти к некоторым общим выводам, если исключить крайности двух противоположных точек зрения.

При изображении исторических лиц писатель вправе воспроизводить их мысли и чувства, домысливать жизненные ситуации, о которых ничего не известно в исторических источниках, при условии, что они будут строго соответствовать характеру эпохи.

Писатель может отказаться от воспроизведения отдельных несуще­ ственных документально зафиксированных деталей в жизни исторических лиц и заменять их вымышленными, имеющими типизирующее значение.

Нет объективной меры для точного разграничения существенного

инесущественного. И здесь всегда могут возникать споры по поводу того, куда нужно отнести то или другое явление. Все зависит каждый раз как от объекта изображения, так и от такта, замысла, творческих установок художника. То, что в одних случаях представляется несущественным, в другой ситуации, в зависимости от целей и задач, которые ставит перед собой автор, может приобретать характер необходимого,

инаоборот.

Следует также иметь в виду, что известные ограничения накладываются на писателя, когда речь идет о близких по времени фактах жизни исторических деятелей – фактах, широко известных и укоренившихся в сознании современников. К ним нужен особый подход.

78  Кузнецова А.М. Правда и вымысел, характер и событие… С. 180.

184

Глава 7

Проблема языка в историческом романе

В критической литературе 30-х годов вопрос о языке историче­ ского романа занимал немаловажное место. Вопрос этот приобрел особую актуальность не только потому, что ясно наметились две тенденции в его развитии и уже назрела необходимость в теоретических­ обобщениях, но и потому, что в это время был поставлен вопрос о языке всей советской литературы.

Речь шла о границах литературного языка, о допустимости или недопустимости введения в общелитературный язык лексических­ элементов, не отвечающих общепринятым литературным­ нормам.

Спор, разросшийся в начале тридцатых годов до размеров ши­ рокой дискуссии, имел непосредственное отношение и к проблеме языка художественно-исторических произведений.

Еще в 1929 г. на страницах «Комсомольской­ правды» против засорения языка художественной литературы­ выступил М. Ольминский. Статья Ольминского и отклики на нее в том же году были перепеча­ таны в журнале «На литературном посту» под заглавием­ «Дискуссия о порче языка». Автор статьи возмущался «коверканьем» слов, введе­ нием в литературную речь «местных говоров»,­ смешиванием «разных языков», злоупотреблением «сокращенными­ названиями». Ольминский полагал, что «пора заняться вопросом, какие изменения языка целесообразны и какие являются хламом»79.

На статью М. Ольминского откликнулись преимущественно те писатели, которые не разделяли его взглядов и «порчи языка» в указанных им явлениях не видели.

Э. Багрицкий писал: «По-моему, т. Ольминский чересчур обострил­ вопрос. О порче языка говорить нельзя, можно говорить о его деформации. Революция, деформирующая старый быт, не могла не отра­ зиться на языке. Все скрытое ранее, все подспудное под влия­нием революции поднялось, внося свой язык, свой говор и акцент… Очень хорошо, что в словарях не найдутся объяснения многих слов. Это указывает, что язык не мертв, что количество слов растет, что появляются новые синонимы»80. Более резко и не без раздражения отреагировал «лефовец» С. Третьяков. «Жалобы на порчу язы­ка приходится слышать не первый раз… Жаловаться на рост смешно­. В жалобе на рост всегда есть оттенок запоздалого консерватизма­ (апелляция к языку

79  На литературном посту. 1929. № 11–12. С. 69. 80  Там же. С. 71.

185

классиков, из которого, как из детских штанов,­ давно уже выросли активные социальные группы сегодняшне­го дня). Революция перемешала не только районные языки, но… социально-групповые. В общий языковой котел влилась “блатная музыка”, матросский жаргон, цеховые и профессиональные языки пролетариата»81.

С некоторым вызовом Третьяков заявлял, что процесс жаргонизации языка есть «процесс положительный», что «надо приветствовать­ всякое нарушение канонов русского языка».

За «обогащение» языка выступил и Илья Сельвинский. Исходя из своих конструктивистско-«западнических» позиций, он склонялся к тому, что расширение поэтического словаря должно идти за счет неологизмов и иноязычных­ слов, а не за счет архаизмов и жаргонизмов. Свое мнение он выразил стихами из собственной поэмы «Пушторг»:

Автор заслуживает упрека В обилии чужеземных слов,

Но, право же, не видит ни малейшего прока

В том, чтобы вечно молиться на Даля С его «приботать», «натореть» и так далее… Нет, я стою за вырыв корней,

За помесь французского с нижегородским…

Держать бы курс на новый язык

Латинизированного разноречья82.

Факты, которые стали обостренно восприниматься как «порча языка», имеют свою историю.

В 1920-е гг. многие писатели бросались во всякие крайности и излишества в использовании нелитературных языковых средств для того, чтобы придать оригинальность и своеобразие своим­ произведениям. В моду вошли всякие отклонения от норм лите­ратурного языка, необычные обороты, языковые курьезы. Неоднократно­ отмечалось это распространившееся стремление уйти любыми­ путями от «общепринятого» строя речи, чтобы, как выражалась формалистическая критика, «остраннить» литературный язык, «орнаментировать» его83.

Не избежали упреков в этих увлечениях и крупные писатели – Шолохов, Леонов, Гладков: в их ранних произведениях находили «вычурность, излишние фальшивые побрякушки из старых диалектов»84.

81  На литературном посту. 1929. № 11–12. С. 72. 82  Там же.

83  Гофман В. В поисках языка // Звезда. 1934. № 5. С. 167.

84  Ларин Б. О наследстве и живых источниках литературного языка // Литературная учеба. 1934. № 7. С. 101.

186

Вместе с творчеством писателей, при­шедших из разных регионов, в литературную речь многочисленными струями хлынули диалектизмы и областнические слова. Об этом писала исследовательница языка М. Рыбникова: «Поднялись наши окраины, в общесоюзную культуру приносят свои дани Сибирь и Дон, Украина и Урал, Узбекистан и Грузия. В частности, в современную русскую литературу из Сибири пришли Л. Сейфуллина, Вс. Иванов, В. Шишков, с Дона – М. Шолохов, А. Серафимович написал “Железный поток” на полуукраинском языке. Б. Шергин несет нам северный фольклор, Ф. Панферов – язык Поволжья, – одним словом, что ни писатель, то новые географические­ ассоциации, новые лексические богатства»85.

Отмечая сложность вопроса о диалектизмах, ибо они способны в одних случаях обогащать язык, а в других случаях засорять, Рыбникова обращает особое внимание на вторую сторону вопроса, на «народнические» тенденции, которые приводят к крайнему­ насыщению общелитературного языка чуждым ему языковым материалом.

В 1930-е годы отклонение от литературной нормы становилось­ все более нетерпимым. Засорение языка диалектными словами,­ архаизмами и всякого рода искусственными образованиями­ шло вразрез с требованиями социалистического реализма, видящего в художественном слове не предмет забавы, литературного­ щегольства и экспериментаторства, а средство идейного и эстетического воспитания народа.

Неудивительно, что основатель социалистического реализма и неутомимый руководитель литературной жизни М. Горький решительно­ выступил в защиту русского литературного языка от всех, кто сознательно или в силу заблуждений делал его неудобоваримым­ и малодоступным для широкого читателя. В статье «По поводу одной дискуссии» (1934) Горький отверг реформаторские­ попытки Ф. Панферова создать «новый язык» путем­ введения в него областнического словаря и испорченного­ просторечья. Горький назвал «хламом», «литературным браком» язык, изобилующий «бессмысленными словечками» вроде подъялдыкивать, базынить, скукожиться, пыжжай и т. д.86

Выступление Горького вызвало многочисленные отклики, вы­ лившиеся в широкую дискуссию, в которой приняли участие писатели,­ критики, литературоведы87.

85  Рыбникова М. Литературный язык и местные говоры // Литературная учеба. 1935. № 6. С. 126.

86  Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 27. С. 440.

87  Приводим сводку основных материалов дискуссии: Горький М. О про­зе // Литературная учеба. 1933. № 1; Шагинян М. Открытое письмо Максиму Горькому // Литературный критик. 1933. № 2. С. 196; Панферов Ф. Вы­ступление на дискуссии о «Бру-

187

В статье «О языке» Горький писал: «Борьба за очищение книг от “неудачных фраз” так же необходима, как и борьба против речевой бессмыслицы. С величайшим огорчением приходится указать,­ что в стране, которая так успешно – в общем – восходит на высшую ступень культуры, язык речевой обогатился такими нелепыми словечками и поговорками, как, например: “мура”, “буза”, “волынить”, “дай пять”, “на большой палец с присыпкой”,­ “на ять”, и т. д. и т. п.»88.

«Правда», где была впервые напечатана эта статья, целиком поддержала Горького в его борьбе за высокое качество литературного­ языка. В редакционной статье говорилось, что некоторые советские писатели, в частности тов. Панферов, «протаскивая в литературу бессмысленные и уродливые, засоряющие русский язык слова», пытаются выдать это за обогащение языка, вызван­ное величайшей революцией в экономике и сознании людей. «Не думают ли эти товарищи, – писала “Правда”, – что словечки, вроде “вычикурдывать”, “хардыбачить”, “базынить”, “шамать” и т. п., есть именно те новые слова, которые обогащают русский литературный язык»89.

сках» // Вечерняя Москва. 1934, 19 января; Горький М. По поводу одной дискуссии // Литературная газета. 1934, 28 января; Серафимович А. О писателях «облизанных» и не «облизанных» // Литературная газета. 1934, 6 февраля; Горький М. Открытое письмо А.С. Серафимовичу // Литературная газета. 1934, 14 февраля; Горький М. О бойкости // Правда. 1934, 28 февраля; Серафимович А. Ответ А.М. Горькому // Литературная газета. 1934, 1 марта; Толстой А. «Нужна ли мужицкая­ сила?» // Литературная газета. 1934, 6 марта; Пермитин Е. Письмо М. Горькому // Литературная газета. 1934. 6 марта; Горький М. О языке // Правда. 1934, 18 марта; От редакции // Правда. 1934, 18 марта; Шолохов М. За честную работу писателя и критика // Литературная­ газета. 1934, 18 марта; Ильенков В. Откровения Алексея Толстого­ // Литературная газета. 1934, 28 марта; Толстой А. Ответ Ильенкову­ // Литературная газета. 1934, 10 апреля; Леонов Л. О языке // Литературная­ газета. 1934, 16 апреля; Горький М. Беседа с молодыми // Правда. 1934, 22 апреля; ДерманА.Реализм и натурализм в языке // Литературный критик. 1934. № 4. С. 27–38; Коварский Н. Спор о языке // Литературный современник. 1934. № 4. С. 107– 120;ГофманВ.Впоисках языка//Звезда.1934.№ 5.С.164–173;ЛаринБ.О наследстве и живых источниках литературного языка // Литературная учеба. 1934. № 7. С. 96–104; Мстиславский С. В мастерской слова // Октябрь. 1934. № 7. С. 174–194; Степанов Н. Словесная бутафория // Резец. 1934. № 8. С. 16–17; Панферов Ф. О мудрой простоте // Октябрь. 1934. № 9. С. 163–167; Гофман В. О литературном языке // Литературная учеба. 1934. № 9. С. 66–93; Xолонович А. Язык и литература. (Заметки о языке) // Звезда. 1935. № 1. С. 226–246; Горький М. Литературные забавы (II и III разделы) // Правда. 1935. № 18, 23; Рыбникова М. Литературный язык и местные говоры // Литературная учеба. 1935. № 6. С. 119–133; Ларин Б. Диалектизмы­ в языке советских писателей // Литературный критик. 1935. № 11. С. 214–234; Гофман В. Горький в борьбе за язык // Литературный современник. 1936. № 9. С. 158–168.

88  Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 27. С. 169. 89  Правда. 1934, 18.III.

188

«Правда» указывала, поддерживая Горького, открывшего дискуссию, что проблема языка – это не частное дело,­ касающееся только литераторов и профессиональных работников­ пера, а факт общенародного значения: «Горький в своих последних­ статьях вполне своевременно поднял вопросы исключительной­ важности – вопросы качества советской художественной литературы; в частности литературного языка… Вопросы чистоты языка со всей остротой стоят в нашей литературе: речь идет о качестве того языка, которым каждый день говорит наша литература,­ наша печать с миллионами трудящихся».

Дискуссия сыграла большую роль в развитии советской литературы. Горький заставил многих писателей, беспечно относившихся к языку своих произведений, почувст­вовать ответствен­ность­ за качест­ во своей художественной­ продукции и сделать необходимые выводы.

М.Рыбникова пи­шет: «М. Горький сделал громадное дело своими статьями, дискуссия­ 1934 года – это большой поворот: уяснены принципиальные установки, “народнические” позиции разбиты и дискредити­ рованы, а кроме того практически пересмотрены десятки романов и рассказов, пересмотрены и критикой и самими авторами»90.

Однако не обошлось и без перегибов в другую сторону – полного отказа от народного языка и фольклорных­ элементов и там, где они были бы вполне уместны и художественно оправданны. Примером может служить реакция Е. Пермитина, который с большой легкостью сразу отрекся от всей своей языковой системы. В «Письме М. Горькому» он сооб­щает, что переработал за десять дней свой роман «Враг», так, что «сам не узнал книгу», «выжег из него весь отвратительный, – именно отвратительный, – словесный областной мусор»91.

Некоторые критики справедливо указывали, что борьба с сорняками не должна перерастать в пренебрежительное отношение к народно­ му языку, обладающему несомненными достоинствами – меткостью, сжатостью, изобразительной силой. Надо изгнать из обихода наших писателей коллекционерский набор диалектизмов, но сохранить и использовать диалектный речевой материал как средство верного изоб­ ражения характеров и образа мыслей персонажей. По словам автора одной критической статьи,­ «так обстоит дело в “Железном потоке” Серафимовича, “Капитальном­ ремонте” Л. Соболева, “Поднятой целине”

М.Шолохова,­ в книгах Соколова-Микитова, Новикова-Прибоя и др. У них диалектизмы выступают не инородными вкраплениями, а запол­ няют пустоты, пробелы литературного языка, сообщая ему органи­

90  Рыбникова М. Литературный язык и местные говоры. С. 127.

91  Пермитин Е. Письмо М. Горькому // Литературная газета. 1934, 6 марта.

189