Глава VII Национальная политика и этнические мифы

Успех в осуществлении национальной политики во многом зависит не только от действенности соответствующих государ ственных институтов и гражданской активности населения, представляющего различные этнические и конфессиональные группы, и удовлетворяющего национально-культурные потреб­ности через многообразные формы самоорганизации. Он опре­деляется и общим духовным настроем, ментальным фоном, степенью развитости самосознания, разделяемыми большинст­вом общества ценностями и идеалами. Во многом это зависит от того, насколько процесс формирования эмоционально-психологического климата опирается на действительно нравст­венные и соответствующие реалиям принципы и нормы бытия Здесь особо негативную роль могут сыграть мифы и химеры, внедряемые в массовое сознание и собирающие свою этнокра-тическую жатву, прежде всего, в неадекватных поступках поли­тиков и общественных деятелей.

В данной главе авторы пытаются рассмотреть эту сложную многогранную тему, иллюстрируя на конкретных примерах ее различные аспекты.

Отдельно необходимо остановиться и на таком распро-страненном явлении как историко-этническое мифотворчество Именно в наше время, когда нормой поведения становится печально известный лозунг Смердякова: "Все позволено", ди летанты всех мастей бросились писать и переписывать исто рию, пребывая в высокомерном убеждении, что для этого не обходима лишь такая малость как умение читать и писать. Ис торические "концепции" посыпались как из дырявого мешка, чем сногсшибательнее и уродливее — тем лучше. Мутный по ток писаний на исторические темы захлестнул обывателя, с

-528-

трудом припоминавшего несколько строк из скудного школьного учебника истории.

Буйный расцвет исторического и этнического мифо-творчества в последние годы вполне объясним. Мифотворчество, как известно, является донаучной формой мышления и приобретает благодатную почву именно в эпохи общественных потрясений, всеобщего недоверия, крушения идеалов, распада социальных связей, когда те или иные общественные слои за­интересованы в манкуртизации населения. Как донаучная форма мышления мифотворчество тесно связано с агрессивной экспансией низкопробной массовой культуры и имеет с ней общего потребителя, одинаково воспринимающего киборга-терминатора, Влесову книгу, оживших динозавров, кочевников, создавших мировую цивилизацию, и т.д. и т.п. Как и в любом правиле здесь имеются исключения — некоторые мифы не только рассчитаны преимущественно на интеллектуалов (хотя и не на историков), но и активно потребляются ими¹.

Исторические мифы, появляющиеся с удручающей пе­риодичностью, можно условно подразделить на две группы:

1. мифы как следствие "добросовестных" заблуждений;

2. мифы "недобросовестные", диктуемые соображения­ ми, далекими от науки, выполняющими определенный поли­ тический заказ.

Обе группы имеют много общего. Прежде всего — это отрицание или крайне фривольное отношение к основе основ любого исторического исследования — к источнику, т.е. по сути к историческому факту. "Мифотворцы" обоих видов в своем подавляющем большинстве не знают и, более того, не хотят знать исторических источников, а те крупицы, которые им известны, интерпретируют совершенно вольно, без малей­шего навыка критического источниковедения и знания методов вспомогательных исторических дисциплин. Вторая общая черта - детски наивное или, наоборот, откровенно злобное отноше­ние к ученым-историкам и другим специалистам-гуманитари­ям. Не имея ничего реального, что можно было бы противо­поставить научным доводам профессионалов, авторы псевдоис-торических опусов ограничиваются голословным утверждени-ем, что все историки (за исключение тех, очень немногих, чьи выводы хоть в малейшей степени соответствуют построениям авторов мифов) являются некомпетентными консерваторами, ретроградами, замалчивающими "гениальные" открытия, или

-529-

же "поденщиками", пишущими под диктовку государственной власти. Себя при этом "мифотворцы" считают абсолютно не ангажированными и свободными от любых идеологических и политических влияний. Кроме того, не владея историческим материалом, создатели мифов опираются в основном на лите ратуру, причем обыкновенно не на научную, а на популярную и публицистическую, которая зачастую и сама представляет собой такой же миф, только немного подзабытый, да и эта литература используется выборочно, только в случае совпаде­ния или близости взглядов мифотворца и автора цитируемого сочинения. Так из одного мифа вырастает другой, подчас еще более нелепый.

Мифы первой группы возникают обычно как результат дилетантизма, невежества или, если "мифотворец" хоть в неко­торой степени профессионально знаком с вопросом, стремле­нием во что бы то ни стало доказать какую-либо свою теорию, решительно опровергающую устоявшиеся воззрения. Интерес­но, что в роли создателей мифов чаще всего выступают пред­ставители точных наук. При этом необходимо подчеркнуть, что мы отнюдь не выступаем под лозунгом "тащить и не пущать", запрещая непрофессионалам заниматься историей и обнародо­вать свои взгляды. Но есть дилетанты и дилетанты. Известно множество примеров, когда, например, астроном или зоолог, изучая исторические источники, находит объяснение или пред­лагает нетрадиционное решение какого-нибудь неясного вопро­са, опираясь на свои специальные знания (астрономические, зоо­логические, ботанические и т.д.), которых не достает "традици­онному" историку. Такой дилетантизм только на пользу науке

Значительно чаще встречается другой вариант — диле­тант берется разрешать сугубо специальные исторические про­блемы. Поразительно, но многие всерьез предполагают, что любой человек, независимо от уровня образования и профес сии способен сказать новое слово в истории. Если бы историк пришел в клинику и попросил разрешения сделать какому либо больному операцию на сердце, то такого историка в луч шем случае направили бы к психиатру. Однако, если хирург, или физик, или представитель другой профессии публикует сочинение, в котором заявляет, что он разрешил сложнейшие исторические проблемы или создал совершенно новую историческую концепцию, то это воспринимается зачастую без недоумения, более того часто усиленно рекламируется как "новое",

-530-

"свежее" слово, посрамившее "затхлую академическую науку". Таким образом дилетантизм поощряется, расцветая все пышнее

и пышнее.

Прочитав очередную "новую концепцию", не знаешь: плакать или смеяться? Плакать, сожалея о потерянном на чте­ние времени и о тех немногочисленных, хочется верить, одура-ченных читателях, имеющих о родной истории еще более скудные представления, чем у наших "мифотворцев". Или все же смеяться, поблагодарив авторов за веселый, хотя и не слиш­ком интеллектуальный, розыгрыш. Другой реакции, кроме сме­ха сквозь слезы, трудно ожидать, ибо нельзя же серьезно поле­мизировать с подобными "концепциями", как нельзя вести научную дискуссию с человеком, настойчиво заявляющим, что он — Наполеон, и всерьез доказывать ему, что Наполеон Бона­парт родился тогда-то на Корсике, свершил то-то и то-то и тогда-то умер на острове Св. Елены.

Однако, далеко не все мифы базируются на незнании или отрицании исторических источников. Бывает и наоборот. Яркий тому пример — Влесова книга. Поддельность этой книги неоднократно научно доказана², однако на ее основе продолжают создаваться все новые и новые мифы, попадаю­щие и на страницы литературных произведений (см., напри­мер, романы САлексеева "Слово" и Ю.Сергеева "Становой хребет"). Ситуация вокруг "Влесовой книги" особенно нагляд­но свидетельствует о слабом знакомстве мистификаторов с научной литературой, поскольку, отстаивая подлинность этого "источника", они стремятся, как им кажется, защитить право славян на историю более древнюю и языческую культуру более богатую, чем описано в школьном учебнике. Но для этого во­все нет необходимости прибегать к подделкам — современные представления, разделяемые многими учеными, убедительно показывают и многовековую историю славян (праславян), в том числе и задолго до нашей эры, и богатейшую славянскую языческую мифологию³.

Несколько особняком среди исторических мифов первой группы стоят многочисленные труды Л.Н.Гумилева. Они зани-мают как бы пограничное пространство между научным иссле-дованием и откровенным мифом и в зависимости от описы-ваемого предмета склоняются то в одну, то в другую сторону. Подчеркнем при этом, что мы говорим только о тех местах в работах Л.Н.Гумилева, где он описывает историю Древней Ру-

-531 -

си, и не касаемся проблем, связанных с его представлениями о географических и биологических факторах исторического процесса или об истории кочевников Центральной Азии.

С мифотворцами Л. Н. Гумилева сближает пренебрежение и вольное интерпретирование источников, главным критерием подлинности и информативности которых считается их соответствие взглядам автора. Показателен, например, следующий пассаж, в котором Л. Н. Гумилев критикует взгляды известного американского историка Георгия Вернадского: "... оспаривать эту версию можно либо путем скрупулезной проверки деталей источников, либо путем противопоставления собственной вер­сии... Второй путь лучше, ибо римляне называли скрупулюсом камешек, попадавший в сандалии и коловший пятку. Его надо было просто вытрясти, а не изучать"⁴. Действительно, зачем тщательно исследовать источники, когда их можно просто от­бросить и выдвинуть собственную версию, базирующуюся лишь на внутреннем убеждении автора! Таким образом, вытряхнув из своей сандалии колкий камешек исторических источников, Л. Н. Гумилев отрясает со своих ног и прах научной историо­графии, причем подводит под это теоретическую основу: "... автор должен чем-то пожертвовать, а самое целесообразное — не писать... библиографию и историю вопроса"⁵. В резуль­тате такой "жертвы" за бортом остаются многие сотни научных трудов, из которых отбирается лишь несколько созвучных взглядам автора. Отбор литературы, осуществленный Л. Н. Гуми­левым, весьма тенденциозен — выискиваются работы, незави­симо от их научного достоинства, выводы которых можно втиснуть в прокрустово ложе концепции автора. Так, напри­мер, придуманная Л. Н. Гумилевым теория пассионарности тре­бует, чтобы этнос существовал около 1200 лет. Прилагая эту конструкцию к русской истории, автору во что бы то ни стало нужно доказать, что этногенез восточных славян начался при­близительно в I веке нашей эры. Эта проблема исследуется в десятках, если не сотнях, трудов, но вот беда — историки и археологи отстаивают или более раннюю, или более позднюю дату. Верный своему принципу Л. Н. Гумилев не обращает вни­мания на такие мелочи — он находит работу А. А. Шахматова (выдающегося филолога, но не историка и не археолога), где упоминается искомая дата⁶. Все, дальше можно строить широ кую картину, предстающую перед умственным взором автора. И нет нужды, что в фундаменте — очень шаткое и не доказан

-532-

ное положение. Стоит убрать его — и все громоздкое здание, построенное на нескольких сотнях страниц книги, неизбежно

рушится.

Казалось бы, из всех исторических источников наиболее объективные — археологические. Но не тут-то было. Л. Н. Гумилев уверен: "Возможности археологии ограничены. Эпоху можно определить удовлетворительно, но этнический состав — невозможно"⁷

Таким образом, разделавшись с письменными и археоло- гическими источниками, а заодно и практически со всей историографией, автор выходит на стратегический простор, где уже ничто не может остановить полет его воображения. В результате, благодаря блестящему литературному дарованию Л. Н. Гумилева, получается занимательный роман, который читается на одном дыхании. Но вот беда — к научной истории он имеет лишь очень опосредованное отношение, оставаясь все же интересной беллетристикой⁸.

Справедливости ради необходимо отметить, что если боль­шинство конкретно-исторических штудий Л.Н.Гумилева, по­священных Древней Руси, мы относим к историческим мифам, то некоторые теоретические нововведения автора заслуживают, на наш взгляд, определенного внимания и дальнейшей разра­ботки. Речь идет, например, о таких, предлагаемых Л.Н.Гумиле­вым понятиях, как суперэтнос, этническая химера, позитивная и негативная комплиментарность и т.д.

Обратимся теперь к мифам второй группы по нашей клас­сификации — к политическим памфлетам. Именно эти мифы больше любых других претендуют на наукообразность, но они же в наименьшей степени имеют какое-либо отношение к нау­ке. В последние годы наступил звездный час для политических мифотворцев — все большие и малые национализмы и нацио-нализмики на окраинах бывшего Советского Союза питаются из этого сомнительного источника. Именно историческими фальшивками этнократические режимы в большинстве случаев пытаются обосновывать свои неумеренные притязания, а к чему это приводит мы, к сожалению, хорошо знаем — к этни-ческим конфликтам и потокам крови.

Независимо от политической окраски практически всех творцов историко-этнических мифов объединяет одно — об-щий враг. Этим общим врагом, к которому мифотворцы испы- тывают непреходящую ненависть, является Россия, русский

-533-

народ и его история. Именно по ним и наносится, прямо или завуалировано, главный удар. Естественно, что говорить о нау ке в таком случае абсолютно неуместно — ведь ни один ученый в здравом уме и твердой памяти не станет на базе историче ских, археологических, антропологических, лингвистических и других источников всерьез полемизировать, скажем, с книгой А. Гитлера "Майн Кампф", доказывая несостоятельность исто рической "концепции" автора. Это — предмет для совсем других специалистов.

Не имея возможности коснуться всех исторических пам­флетов, остановимся еще на одном из них — наиболее расти­ражированном в последнее время некоторыми средствами мас­совой информации и, наконец, изложенном в книге. Речь идет о сочинении Мурада Аджи (он же Аджиев) "Полынь Половец­кого Поля" (М., 1994).

Генеральная идея автора на протяжении всей книги про­ходит ровно и прямо, без всяких извилин. Эта идея изложена а priori уже на первых страницах: "Да-да, это мы научили Европу плавить железо и мастерить изделия из него, до нашего прихо­да там был бронзовый век. Глядя на нас, европейские мужчины стали носить брюки. От нас европейцы узнали о ложке и вил­ке, а также о других, самых обыденных ныне предметах. Ведь до знакомства с нами даже римские императоры ели, кажется, только, руками. Не знали они и назначения кумгана. Мы — и никто другой — показали язычникам-европейцам их нынешние религиозные символы, это от нас они впервые услышали свои теперешние молитвы"⁹. Говоря "мы", М.Аджи подразумевает кочевых тюрок-кипчаков, которые под пером автора предстают синонимом всех кочевых народностей, когда-либо населявших ойкумену.

О, волшебная сила искусства! Усвоив цитированный вы­ше пассаж, читатель очень живо представляет, как, завидев вдали приближающиеся кочевые орды, дикие европейцы сле­зают с деревьев и с восторгом встречают степных культуртреге ров, ласково и настойчиво обучающих европейских варваров использованию железа, брюк, вилок и ножей (а заодно, навер ное, огню, колесу и письменности). Не менее яркая картина рисуется перед умственным взором, стоит лишь вообразить, как римские императоры в своем роскошном дворце с рычани ем разрывают руками дымящееся мясо и вытирают замаслен ные пальцы о края пурпурных тог. И само собой разумеется,

-534-

что европейская цивилизация до сих пор не вышла бы из пещер, если бы не приблизилась к познанию назначения кумгана!

Вообще говоря, читать сочинения М. Аджи без здорового

чувства юмора просто невозможно. Однако, "все это было бы смешно, когда бы не было так грустно". А грустно нам от того, что все смешалось в нашем доме — неприкрытые вымыслы подаются как "новое слово в науке"¹⁰, откровенные фальсификации с маниакальной настойчивостью вдалбливаются в голову обывателя, мнение ученых игнорируется под видом борьбы с «тоталитарным прошлым". Поэтому заглянем все же на исто­рическую "кухню" нашего автора.

М.Аджи прекрасно понимает, что обосновать вселенско-историческое значение кипчаков можно лишь "изничтожив" русскую историю, ибо именно Россия на протяжении веков была щитом на разрушительном пути кочевых орд с востока на запад. Этой неблаговидной задаче автор и посвящает всю пер­вую часть своей книги.

Метод М.Аджи до банальности примитивен — "с ученым видом знатока" он делает "открытие": русские произошли от древних русов, которые суть скандинавы, и этот факт остался неизвестен русскому народу, поскольку официальная исто­риография ни словом об этом не обмолвилась¹¹. Это свидетель­ствует лишь об одном — автор не имеет (или, что более веро­ятно, делает вид, что не имеет) ни малейшего представления об отечественной историографии, поскольку только в XX столетии вышли десятки, если не сотни, работ, посвященных обоснова­нию тезиса о скандинавском происхождении названия "Русь". Этой гипотезы и сейчас придерживаются некоторые ученые, и хотя данная версия обоснованно критикуется в научной литературе, никакой тайны "для русского народа" здесь нет — лю­бой желающий может ознакомиться с соответствующей литературой и оценить аргументированность разных мнений. Однако, повторяя азы норманистской историофафии М.Аджи этим не ограничился — в обличительном пафосе он вообще поселил русов в Скандинавии: "Славяне и русы даже рядом не жили — их разделяло Балтийское море. Всем отличались они: образом жизни, внешностью, духовным складом"¹².

Чтобы окончательно низвергнуть русскую историю, не-

обходимо уничтожить и русские исторические источники. Не утруждая себя никакой аргументацией, М.Аджи безапелляционно заявляет: "Повесть временных лет", написанная через два

-535-

и более веков после иных событий, находится в вопиющем противоречии с истиной"¹³. Каковы же основания для столь ответственного вывода? Да все те же: "... дотошный Мюллер пришел к неутешительному выводу: тексту "Повести... " вообще доверять нельзя"¹⁴ (курсив наш — Авт. ). Естественно, досталось от М. Аджи и Нестору, ибо мы "из его рук принимаем мутную чашу своего незнания"¹⁵. Надо все же восстановить справедливость — "мутную чашу своего незнания" М. Аджи воспринима­ет отнюдь не от Нестора, а совсем из других рук.

Если в приведенных выше пассажах М.Аджи отталкивал­ся хоть от какой-то литературы, пусть самой недостоверной и тенденциозной, то дальше и она уже его не удовлетворяет. На­чинается сплошной вымысел. Ошеломленный читатель узнает, например, что славянские первоучителя равноапостольные Кирилл и Мефодий вовсе не были таковыми, а являлись при­родными тюрками-кипчаками и создали "новую письменность ... для своего родного тюркского языка взамен старой, на осно­ве рунической"¹⁶.

Со страницы на страницу вымысел крепчает, и вот уже нам, глупым и несловесным, М.Аджи приоткрывает истину: "Русь — это вовсе не та территория, что представляется ныне многим. Например, сердцевину нынешней России — Моско­вию населяли народы финно-угорского происхождения; на прилегающих к ней с востока и юга территориях жил тюркский (кипчакский) народ. ... Так было чуть ли не до XIII века. По одну сторону Москвы-реки жили вепсы, черемисы и другие финно-угорские народы, а по другую — тюрки-кипчаки. Так распорядился Господь Бог"¹⁷. Оставим на совести автора ко­щунственную отсылку на Господа Бога. Вообразим другую кар­тину: по непроходимым дремучим лесам Волго-Окского меж­дуречья, где и зверь иной раз не пройдет, сплошной массой движутся табуны лошадей и стада скота, идет нескончаемый поток скрипучих кибиток и повозок, кричат женщины, визжат дети, ревут верблюды — степная орда тюрок-кипчаков переко-чевавает из одной чащобы в другую. А на другом берегу Моск-вы-реки на эту апокалиптическую картину остолбенело взира ют вепсы и черемисы. Читатели же с удивлением взирают на то, с какой легкостью невежественный дилетант может пере черкнуть все данные, накопленные наукой за многие годы, -уж что-что, а история заселения Восточной Европы во втором тысячелетии известна достаточно хорошо.

-536-

Если Московия — "страна кипчакская", то как же быть с Киевской Русью? — спросит назойливый читатель. Но этот

вопрос М. Аджи в тупик не поставит — у нашего "просветите-ля" есть готовый ответ: "В IX веке все ("все" — это, видимо, сам сочинитель — Авт. ) хорошо помнили, что издревле киевля­не говорили на тюркском языке, ибо они являлись тюрками-кипчаками. Киев — в переводе с тюркского "город зятя". По­селение, видимо, возникло в V веке, было столицей или, ранее, таможенным городом каганата Украина"¹⁸. Все данные о славянском Киеве, не подвергаемые сомнению ни отечественны­ми, ни подавляющим большинством зарубежных историков, М. Аджи отметает, поскольку "славяне, как известно (кому это известно кроме него? — Авт. ), не знали металла, следователь­но, топоров и них быть не могло", да и вообще славяне мало чем отличались от первобытных людей¹⁹. С подобным "шедев­ром" несерьезно даже полемизировать.

"Разделавшись" со славянами и русской историей, как наиболее ненавистными, М.Аджи тем не менее не успокоился - еще осталась не оплодотвореной его "открытиями" всемир­ная история. Тут выясняется, что не только российские исто­рики "переписывали и фальсифицировали" историю, тем же самым, оказывается, занимались практически все историки всех народов, злокозненно утаившие от потомства великую историю великого народа — кипчаков. Уже "в IV веке после Рождества Христова вся Европа трепетала, едва заслышав кон­ский топот, завидя пыль на дороге. То был сигнал о приближе­нии отрядов вольных кипчаков", которые "диктовали осталь­ному миру свои правила жизни. Славные были времена. И великие. Ведь в IV веке начал складываться лик современной Европы!"²⁰. И хотя современная наука еще окончательно не установила этническую природу гуннов, хотя имя Аттила ско-рее всего происходит из германских языков — для МАджи это все не аргумент. В его воображении все, что на конях, — все кипчаки и только они. Само собой разумеется, что кипчаки стояли во главе государства, Дешт-и-Кипчак, перед которым "владения Римской империи могли казаться жалкой провинци-ей, а Византия — захолустным уездом"²¹. Ясное дело, вся ми­ровая историография безбожно лжет, бессовестно обманывая народы, когда нагло утверждает, что битву на Каталаунских полях выиграли римляне, наголову разгромив гуннов, — М.Ад-жи хорошо известно, что в этом сражении победили как раз

-537-

кипчаки (которых европейские историки злонамеренно име нуют гуннами)²². Распаляясь все больше и больше в своем за доре, М. Аджи становится все смешнее и смешнее — под его бойким пером уже "вплоть до начала XVI века (!) Центральная Европа говорила и писала по-тюркски"²³, а "саксонцы и ба варцы — целые народы — оказывается, в XVI веке еще говори ли на тюркском языке, потому что это их родной язык. Они в разное время пришли в Центральную Европу из Дещт-и-Кипчака"²⁴. Интересно, продолжали ли в это время означен-ные народы кочевать по бескрайним просторам Саксонии и Баварии и какие исторические катаклизмы заставили их сме­нить родной язык на чужеземный — немецкий? Коварные гер­манцы (которых на той же странице М. Аджи путает с кельта­ми) пошли дальше — они осмелились сделать "царя кипчаков Аттилу" своим национальным героем — ведь "авторы "Песни о Нибелунгах" и "Вальтария", вне всякого сомнения, по крови были кипчаками"²⁵. Нам по-человечески жаль бедных немцев, все еще (до перевода творения М. Аджи на немецкий язык) блуждающих во тьме невежества и не подозревающих о своих великих кочевых предках. Так же, как и неразумных англичан, не ведающих своего подлинного происхождения — на самом-то деле "англосаксонский поход в V веке, как известно, осущест­вили люди Аттилы, тюрки-кипчаки"²⁶. Не оставлены внимани­ем нашего автора и французы — "войска Наполеона вел мар­шал Мюрат, который был кипчаком по происхождению"²⁷.

Разложив по косточкам политическую историю Европы, М.Аджи приступает к религиозной. Откуда в дикой Европе появилось христианство? Догадливый читатель уже сообразил — "до знакомства с «варварами», как европейцы любили име­новать кипчаков, христиане не знали даже креста — нынеш­него своего символа. Не знали они и крестного знамения. Хри­стианской религии в ее нынешнем виде не существовало. От­сутствовал не только символ веры, но и канон!"²⁸ Прозябавших в невежестве европейцев просветили, конечно, кипчаки, ибо "главная их сила таилась не в снаряжении, не во внешнем об лике, а в духе! Они же в своей массе были верующими ТЕНГРИАНСТВО — так правильно называлась религия, кото­рую исповедовали тюрки-кипчаки. Она и возвышала культуру, которую принесли в языческую Европу степные всадники". Вот уж спасибо М.Аджи — мы-то, неразумные, две тысячи лет верили, что христианство от Иисуса Христа и его апостолов.

-538-

Кстати, несколькими страницами ранее автор разъяснил, в чем же заключалась "возвышенность" кипчакской культуры: "Для степняка были священны три желания. Первое — оседлать коня. Второе — съесть мясо. Третье — привести жену"³⁰. Вот уж воистинну: язык мой — враг мой.

Перечислять все выдумки и фальсификации М.Аджи нет ни времени, ни места, ни желания. Опус М.Аджи был бы дос­тойны лишь осмеяния, если бы не одно но... Это "но" заклю­чается в основополагающей идее, которая красной нитью про­ходит через всю книгу, - это жгучая, зоологическая ненависть ко всему русскому, а в конечном итоге, и ко всему "не­кипчакскому". Автор откровенно исповедует крайний шови­низм и расизм. Ибо только ярый расист мог выдать следующий пассаж: "Отсюда же, из биологических различий, и уникаль­ность созданного варягами русского «народа», который, как это ни печально, по сравнению со всеми другими народами мира всегда отличался удивительным недружелюбием, агрессивно­стью, неуважением к своим собратьям, к соплеменникам"³¹. Как бы не относиться с К.Марксу, нельзя не признать спра­ведливым его замечание о том, что история всегда повторяется дважды: один раз как трагедия, а другой раз — в виде фарса. Так и в нашем случае — на смену белокурой бестии пыжится придти бестия степная, "карапузик" (по определению самого М.Аджи), мнящий себя гигантом.

Несмотря на очевидную научную несостоятельность вы­шеупомянутой "концепции", у М.Аджи появляются и последо­ватели. Достаточно привести для примера статью Б.Адилова "Куда девались великие кипчаки" в "Казахстанской правде"³². Автор пропагандирует все ту же идею о "великой кипчакской империи", оказавшей неизгладимое влияние на всю мировую цивилизацию и прежде всего, конечно же, на Русь, сушество-вавшую, как выясняется, в соответствии "с этическими и эсте-тическими нормами кипчаков", которыми были продиктованы практически все шаги московских князей. Попутно заявляется, что Золотая Орда, которую, по мнению практически всех спе­циалистов, основали монголо-татары, является на самом деле Кипчакским ханством и что татарский народ вообще не суще-ствует. Дальше больше — предками нынешних казахов после­довательно объявляются ногаи, узбеки, кипчаки, тюрки, булга­ры, гунны, усуни, канглы, саки (скифы) — и так до II века до н.э. Автор при этом с гордостью указывает, что "Националь-

-539-

ный совет по государственной политике при Президенте Рес публики Казахстан разработал, а Президент РК одобрил "Kон цепцию этнокультурного образования в РК". Этот очень свое

временный, крайне важный документ, как бы являющийся первоосновой будущей государственной идеологии РК". Мож

но только надеяться, что "будущая государственная идеология РК" не будет все же основываться на этнических мифах, по добных "открытиям" М. Аджи, БАдилова и иже с ними.

Историко-этнические мифы становятся особенно опасны-ми, когда они закладываются в концептуальный арсенал госу дарственной политики, направленной, путем обоснования ис­торического "первородства" того или иного народа, на реали­зацию интересов и закрепление власти этнократических элит. И здесь особое внимание уделяется формированию мифологизи­рованного сознания у подрастающего поколения.

Так, например, в конце 1992 учебного года Министерство просвещения Украины подготовило новую программу для шко­лы — по "Народоведению". К августовским учительским кон­ференциям 1993 г. вышел спецвыпуск газеты "Просвещение" с публикацией обширного материала по содержанию первого урока нового учебного года на тему "Возрождение Украины" (во всех классах всех школ). Было решено воодушевить детей открытием: древнейшую земледельческо-скотоводческую Три-польскую культуру (FV-III тысячелетие до н.э.) создали прау-краинцы, которые и были теми арийцами, за которых пытались себя выдавать немцы. Оказалось, что на самом деле триполь-цы-украинцы назывались арийцами - от слова "орать" (пахать). Отсюда следует, что украинский язык был матерью всех евро­пейских языков, что трипольцы сотворили чуть ли не три письменности.

В феврале 1994 г. "Просвещение" опубликовало статью Г.Я.Сергиенко о концепции подготовленного им совместно со В.А.Смолием учебника по истории Украины для 7-8 классов, в котором авторы открыли, что, в отличие от склонного к геге­монизму русского народа, украинцы начисто лишены гегемо нистских тенденций.

Особенно настойчивой реинтерпретации подвергается история Киевской Руси. Из древнерусского государства, быв шего колыбелью трех братских народов — великороссов, мало россов и белорусов, пытаются создать некую "Древнюю Украи ну", делая это до удивления примитивными методами — эпитет

-540-

"древнерусский" последовательно заменяется на "древнеукра-инский". Так на страницах учебников, популярной и даже на-учной литературы появляются фантастические "древнеукраинские" князья, памятники "древнеукраинской" культуры ("Слово о полку Игореве", «Повесть временных лет» и др. ) и т. д. При этом начисто игнорируется тот факт, что вплоть до XVIII века (и даже позднее) термины "Украина", "украинский" использовались исключительно в географическом, а не этническом смысле ("украина"=окраина). Старательно внедряется вымысел о том, что русские и украинцы не близко родственные славян­ские народы, произошедшие из единого корня, а совершенно разные этносы. Дело доходит до того, что события межкняжес­ких войн в Древней Руси преподносятся в качестве националь­ной борьбы "древнеукраинцев" с "москалями" — достаточно вспомнить украинский школьный учебник, где захват Киева войсками князя Андрея Боголюбского (кстати, в союзе с чер­ниговскими князьями) снабжается подписью: "Москали руйнують Киев".

Усвоение такой истории Министерство просвещения обеспечивает соответствующей организацией вступительных экзаменов в высшую школу. Принимать их будут экзаменато­ры, назначенные министерством, по заготовленным им же тес-там. Абитуриенты, которые не знают, что украинцы — высшая раса, что гунны Аттилы - украинцы, что русские в отличие от украинцев злодеи и гегемонисты, в высшую школу могут и не попасть.

* * *

Как уже отмечалось, этнические мифы могут оказать воз­действие на формирование личности уже с детского садика, не говоря о школьной парте. Эта опасность подстерегает и национальную школу.

При разработке программ и концепций ее развития на­блюдаются два различных подхода к определению сущности этноса и его функций в обществе. Один из них более распро­страненный, условно можно назвать "традиционным", или ста­тическим; второй, менее популярный, "информационным". Сущность первого подхода состоит в следующем. Предполагается, что существует некоторый целостный культурный комплекс, соответствующий конкретному этносу и как бы закрепленный за ним самой историей, который и составляет ядро

-541-

этнической культуры. Любое отклонение от этого "архетипа" может в принципе вести к исчезновению этноса как целостно сти, то есть ставит его в угрожаемое положение. Какие именно черты культуры входят в этнокультурный комплекс — разные авторы понимают по-разному. Так, иногда в качестве необхо димого элемента этничности рассматривается практически вся культура этноса, понимаемая в широком смысле слова -включая производственную, художественную, соционорматив-ную культуру. В других случаях авторы ограничиваются худо жественной культурой.

В преамбулах к концепциям национальной школы обычно подчеркивается, что под влиянием различных внешних причин традиционный этнокультурный комплекс был разрушен, или сильно поврежден, что и привело в конечном итоге ко всем проблемам, с которыми столкнулся этнос. Однако, в целом этот слой можно восстановить, что и будет являться предпо­сылкой возрождения этноса. Одним из главных рычагов в про­цессе восстановления этнической культуры может стать нацио­нальная школа, поскольку другие каналы межпоколенной трансмиссии этнокультурной информации (семья, община) в значительной степени разрушены процессом урбанизации. В конечном итоге такая линия рассуждений преобладает во всех концепциях развития национальной школы, с которыми нам приходилось знакомиться, хотя далеко не всегда она выражена в явной форме.

Однако подобная модель этноса вызывает целый ряд во­просов. Действительно, можно ли считать, что существует це­лостный и законченный комплекс "этнической культуры"; яв­ляется ли "редукция" традиционной хозяйственно-культурной системы этносов только результатом внешнего вмешательства, или это вмешательство только ускорило кризис традиционного способа производства, а вместе с ним и всей культуры этноса? Возможно ли в принципе, и насколько целесообразно пытаться восстановить систему традиционной культуры? И если "да то в какой степени, и можно ли это сделать через школу? Таким образом, возникает необходимость движения "от общего к частному"; для решения конкретных проблем развития национальной школы необходимо прежде всего ответить на вопрос о том, почему сохраняется и возрождается этничность в современном мире, вопреки прогнозам о ее неизбежном отмирании в индустриальном и постиндустриальном обществе? Каковы функции этноса в обществе массовых информационных пото

-542-

ков, "кому он нужен — этот этнос"? Попытка ответа на все эти

вопросы приводит к пониманию ограниченности "статической"

модели этноса, и к необходимости разработки альтернативной

модели..

В качестве такой альтернативы естественно выступает "адаптационная" или "информационная" модель этноса, соглас­но которой его основная функция в современном обществе состоит в обеспечении "защиты" индивида в ситуации инфор­мационной перегрузки, в обеспечении относительной стабиль­ности социокультурной среды в условиях постоянной изменчивости общества. В противоположность статической модели, информационная или адаптационная предполагает постоянную модификацию этнокультурного комплекса; традиция, или инерция культуры — это лишь одна из компонент этноса. Не­прерывная изменчивость является сущностной чертой этноса хотя бы потому, что он служит механизмом адаптации ко все новым и новым условиям. Сама по себе традиция с этой точки зрения суть механизм адаптации индивидов и сообществ к по­стоянно меняющимся условиям социальной среды. Попытки задержать процессы изменения культуры с неизбежностью ве­дут к дисадаптации этноса и повышают угрозу его существова­нию, хотя направлены они, как правило, на его стабилизацию или возрождение.

В зависимости от выбора концепции о природе этноса меняется и формулировка основных задач, стоящих перед на­циональной школой. С точки зрения статической концепции основная задача национальной школы должна состоять в воз-рождении в возможно полном объеме утраченных элементов традиционной культуры или всего этнокультурного комплекса. С точки зрения информационной концепции задача нацио­нальной школы видится иначе. Национальная школа должна обеспечить: 1. Поддержание этнической идентичности за счет воспроизводства элементов культуры, являющихся как бы сим-волом данного этноса (в первую очередь это касается социо-нормативных и художественно-эстетических элементов культу-ры). При этом "древность" и "традиционность" этносимволиче-

ских элементов культуры желательна, но не обязательна. 2. Обеспечение адаптации этноса к новым социально-политическим и экономическим условиям, обучение школьников необходимым для этого навыкам с учетом специфики развития данного конкретного этноса. 3. Передачу молодому поколению

-543-

(СТР.544-545 ОТСУТСТВУЮТ)

—освоение подрастающим поколением национальной культуры, духовности родного народа, обогащение его культу рой народов совместного проживания, приобщение к ценно стям мировой культуры;

• построение обучения по принципу "от близкого к да лекому, от родного порога — в мир общечеловеческих знаний";

• подготовка к жизни и труду с учетом традиционного уклада, трудовых традиций народа и в то же время требований, возникающих при переходе к новым экономическим условиям;

• особый подход к определению содержания и форм обучения в школах малочисленных коренных народов Севера.

В книге Е.П.Жиркова "Как возродить национальную школу", а также в ряде других публикаций содержится подроб­ная схема реализации этих идей — учебные планы, программы отдельных курсов. Соответствуют ли эти документы поставлен­ным целям и к каким последствиям приведет их реализация в массовом масштабе? Главный вопрос — о возрождении КА­КИХ национальных культур и о создании КАКИХ националь­ных школ идет речь?

В указанной монографии по этому вопросу нет полной ясности в одних местах речь идет о необходимости развития национальных систем образования для всех этносов республи­ки, включая русских, украинцев и т.д., в других местах — толь­ко о так называемых коренных народах: якутах и малых наро­дах Севера, в третьих — только о якутской национальной шко­ле. Даже беглый просмотр содержания планов предметов на­ционально-регионального цикла, приводимых в монографии, убедительно показывает, что речь идет преимущественно или почти исключительно о культуре якутского народа. Культуры всех остальных народов — и коренных, и некоренных — пред­ставлены гораздо менее подробно.

В целом не вызывает сомнения, что культурный обмен между народами, населяющими в настоящее время Якутию, согласно замыслу авторов программы, будет односторонним. В сознании будущего поколения республики должно укрепиться понятие о безусловном главенстве и приоритетности культуры народа саха на территории республики и о подчиненном поло жении всех остальных культур. Эта интенция базируется на редко проговариваемом, но постоянно имеющемся в виду тези се об исключительной позиции народа Саха на территории республики: "Основное население (республики — Авт.) на

-546-

род саха (якуты), давший название республике. Всего, по дан-ным переписи 1989 г., население республики составляет 1 млн. 95 тыс. человек. Из них народ саха (якуты) — 382 тыс. чело-век"³⁵. Совершенно очевидно, что претензии на исключитель-ное положение одного из народов нынешней Республики Саха на ее территории абсолютно не обоснованы ни с исторической, ни с экономической, ни с этнокультурной точек зрения: 1. Якуты исторически не составляют большинства на современ­ной территории республики. 2. Якуты никогда не составляли большинства и не были доминирующей этнической группой на подавляющей части территории нынешней Республики Саха. Якуты на территории обитания коренных народов Севера — такие же колонизаторы, как и русские; они проникли и обос­новались на этих территориях только вместе с русской колони­зацией (т. е. не ранее XVIII-XIX вв. ), и поэтому нет никаких оснований считать их на данной территории более "коренны­ми", чем русские, украинцы и т. д. 3. Якутский народ не был инициатором создания государства, называемого ныне Респуб­лика Саха; еще царское правительство предпринимало попытки создания некоторого подобия государственных национальных органов на базе народа саха, однако эти попытки не увенчались успехом. Вопреки утверждениям Е. П. Жиркова, название "Якут­ская автономная советская социалистическая республика" было дано не народом саха, а Верховным Советом РСФСР, в значи­тельной степени без ведома указанного народа. И лишь совсем недавно стало официально употребляться название Саха. 4. Якутский этнос не внес сколь-нибудь существенного вклада в разработку и освоение тех минеральных ресурсов, которые при­носят сейчас основной доход республике и за счет которых пред­полагается в конечном итоге осуществлять экспансию якутской культуры на территории республики.

Уже указанные соображения делают, по крайней мере, проблематичным стремление осуществить одностороннюю "яку-тизацию" культурной и социальной среды в Якутской респуб­лике и позволяют еще раз поставить перед Е.П.Жирковым во-прос: в каком смысле и на каком основании он считает народ саха "основным населением" Якутской республики в нынешних ее границах? Этот вопрос, однако, этнополитический и выхо-дит за рамки данной работы. Вернемся поэтому к основному вопросу отвечает ли программа, национальной школы, предло-женная в монографии Е.П.Жиркова, им же поставленной цели

-547

— возрождению традиционной культуры народа саха? Ответ на этот вопрос необходимо предварить другим — а что понимать под "традиционной культурой"? Как известно, основным "промыслом" этноса саха в течение столетий было разведение лошадей; цикл этой отрасли определял собой весь их жизненный уклад. Однако с XVIII-XIX веков все более существенную роль начинают играть разведение крупного рогатого скота и неизбежный его спутник — земледелие. Образ жизни основной части этноса резко меняется. Кроме того, в эти же годы проис­ходит миграция якутов на север — северо-восток, где основной их отраслью становится оленеводство. Вторая половина XIX века, к которой относится значительная часть описаний куль­туры якутов, составляет, таким образом, переходный этап в ее развитии. Культура саха в этот период быстро менялась и со­держала в себе очень непохожие, часто трудно совместимые элементы. Какой период считать эталонным для определения содержания "настоящей" якутской культуры?

Период родового строя до начала массовой славянской экспансии? Но об этом периоде с полной уверенностью далеко не всегда могут высказываться даже специалисты. "Письмен­ный" период конца XVIII-XIX веков? Но в это время якуты восприняли и на бытовом и на идеологическом уровне многие элементы славянской культуры, которая, по мнению автора, имела преимущественно деструктивное значение для культуры народа саха. Ответа на этот вопрос нет, и, как показывает изу­чение школьных программ, ответа нет не случайно. В качестве основ "традиционной" культуры саха выдается конгломерат элементов, часть из которого относится к ранним этапам куль­туры, часть — к периоду ХУШ-Х1Х веков, часть вошла только во второй половине XX века или не вошла пока вовсе. Под­робный анализ всего этого разнообразия занял бы слишком много места, хотя его, несомненно, необходимо произвести и опубликовать. Здесь же отметим лишь несколько наиболее бро­сающихся в глаза моментов.

В качестве основного источника используем один из са­мых полных и надежных источников по исторической этно­графии якутов — монографию В.Л.Серошевского³⁶

1. По общему мнению всех исследователей-этнографов, основу хозяйства якутов, на которой сформировались духовная и материальная культура, составляет коневодство. В той части программы, которая предназначена для изучения якутской

-548-

культуры русскими школьниками, этот факт упоминается 1 раз (в 5-м классе в общем четырехчасовом блоке, посвященном традиционным занятиям якутов)³⁷. Ни в одном из курсов, при­званных приобщить самих детей якутов к "традиционной на-родной культуре", так грубо поруганной русскими колонизато-рами, нет даже упоминания этого факта (!). Здесь впервые воз­никает сомнение, так ли уж серьезно заинтересованы авторы программы в возвращении к традиционной культуре? Несо­мненно, заметную роль в хозяйстве якутов играла охота. Замет­ную, но далеко не ведущую. Недаром в классическом труде В.Л.Серошевского в разделе об экономических основах быта из 46 страниц охоте посвящено 2(!) страницы, а рыболовству — 8. В целом, это, по всей видимости, соответствует пропорции этих отраслей в традиционном хозяйстве якутов. Однако имен­но этим отраслям уделяется основное внимание в программе "Урун Уоллан" (Белый юноша)³⁸; в программе "Национальная культура коренных народов Якутии" для якутских школ вопро­сы традиционных занятий якутов практически не рассматри­ваются.

Чем вызван этот парадоксальный факт? Или еще один парадокс. Как известно, важную часть материальной культуры народа саха составляли ремесла, которые, правда, в большинст­ве своем находились в зачаточной и примитивной стадии, за исключением кузнечного ремесла, которое также не достигло мировых высот, однако, по крайней мере, выделялось в качест­ве наследственной специализации некоторых семей. Иерархия ремесел в традиционной культуре якутов представлена тем же В.Л.Серошевским. "Материалы, употребляемые якутами для изделий, располагаются в следующем убывающем порядке: Дерево Кожа Волос — Береста — Древесная кора Горшочная и огнеупорная глина Железо — Медь Кость — Рог — Ткани — Сухая трава — Навоз Камень Серебро Олово — Свинец Краски - Масла — Клей Стекло — Смола Соль — Нашатырь — Горю-чая сера — Бура — Медный купорос — Бумага — Золото"³⁹. Расклад материалов и, соответственно, ремесел вполне норма­лен для скотоводческой культуры в фазе ее перехода к земле­дельческой. Как же выглядит этот список в работах "восстано-вителей традиционной якутской культуры"? Излишне говорить, что в школах для самих якутов нет и упоминания об этих ре-меслах. Зато для русских и русскоязычных школьников после­довательность традиционных якутских ремесел преподносится

-549-

следующим образом:

• кузнечный промысел и ювелирное дело; — обработка дерева и бересты;

• — гончарное производство, обработка шкур и кожи⁴⁰. Как видим, акцент смещен не в сторону реального веса различных ремесел, а в сторону занятий, наиболее престижных в современной ситуации.

Попытка "скорректировать" подобным образом историю прослеживается и в других местах программы. Так, например, нигде не упоминается земледелие, хотя оно составляло вторую по значимости после скотоводства отрасль хозяйства якутов. В курсе "Кыыс Куо" ("Красна-девица"), призванном сформиро­вать характер девушек-якуток на основе традиционной культу­ры, есть пункт "Традиционные национальные изделия из золо­та и серебра". Отметим, что золото стоит на первом месте. Вот что пишет по этому поводу Серошевский: "Любимый их металл для украшений — серебро, золота они не любят. "Что в нем красивого — та же медь! — говорили мне колымские якуты, когда я им показывал никогда ими не виданные золотые коль­ца и цепочки... Золото зовут красным серебром, кысыл ко-мюс"⁴¹. Не вполне адекватно отражается в программе и тради­ционная соционормативная культура народа саха. Так, напри­мер, характеризуя взаимоотношения в якутской семье (видимо, традиционной), авторы пишут: "Отношения к старикам: жа­лость, внимание, доброта. Отношение к родителям: умение понимать их мечты, радость и слезы" и т.д. А вот что пишет по этому поводу очевидец: "По отношению к главенству обычай говорит довольно ясно: "В семье кто старше — тот глава, а са­мый главный — отец".

Такие ответы на прямо поставленный вопрос о семейном главенстве получаются единогласно во всех уголках Якутской области, но они выражают в настоящем не больше как извест­ное идеальное стремление, мораль вроде христианского: "Люби ближнего, как самого себя". На деле же якутская семья пред­ставляет нечто другое, и только подчинение женщин проведено в ней более строго, подчинение же младших старшим подлежит в свою очередь еще более общему закону: подчинения слабых — сильным, неимущих — имущим... Над стариками не прочь в разговорах подсмеяться... С дряхлыми, выжившими из ума ро дителями якуты обращаются совсем дурно. У этих прежде всего стараются отнять остатки имущества, если таковое имеется, затем постепенно, по мере того как они становятся беззащит нее, с ними обращаются все хуже и хуже... Случалось, что их

-550-

прямо выгоняли вон и заставляли нищенствовать, скитаться меж юрт. Это далеко не всегда бывает последствием нужды... Подобных примеров много в настоящем, в прошлом было не лучше... Да откуда могло взяться у якутов особое почтение к старости, когда у них сохранилось еще совсем живое предание о том, как в былое время убивали дряхлых матерей и отцов? ...В жизни с братьями и дядями церемонятся еще менее, чем с родителями, если только сила не на их стороне. Сила — грубая сила кулака или голода — властвует в теперешней якутской семье и как бы лишний раз напоминает рабское ее происхож­дение... Если в большинстве семейств мораль, требующая по-виновения старшим, соответствует действительному положе­нию дел, то только потому, что в известный период старшие оказываются самыми сильными и самыми деятельными члена­ми семьи. Добродушие и уживчивый характер отдельных лич­ностей нередко смягчают эти отношения"⁴².

Разумеется, нет оснований упрекать якутов XVIII-XIX веков в подобном отношении к старшему поколению. Оно встречалось на определенных этапах развития и у других наро­дов и говорит совсем не о генетической жестокости, а о кризи­се традиционной системы хозяйствования, сопровождающейся регулярно повторяющимся голодом и почти постоянной не­хваткой продуктов питания. В этих условиях избавление от слабых и больных является естественным условием выживания популяции. Избавление от столь тесной зависимости от при­родных условий принес переход к более передовым приемам животноводства и земледелия, часть которых была заимствова­на у русских. И по другим элементам традиционной культуры есть существенные отклонения программы от того, что писали о ней современники-очевидцы. Например: раздел 3, тема 4. "Подворье якутской семьи. Огород, живность..." и т.д.⁴³ Огородничество поставлено на первое место среди традиционных элементов подворья якутской семьи. Читаем Серошевского: "Огородничеством якуты почти не занимаются. Огород требует больше знания и ухода: поливки, полки, окапывания. Пашню, посеявши, можно не посещать вплоть до жатвы. Огород боль-ше связывает свободу движения и распределения времени, а огородные овощи своей громоздкостью и чувствительностью к холоду, кроме того, стесняют зимние перекочевки"⁴⁴. Таким образом, огородничество если и проникло в быт якутской се-мьи, то совсем недавно и под влиянием русской колонизации.

-551 -

Примеры эти можно множить до бесконечности. Прак тически по каждому пункту отклонения истинного состояния традиционной культуры якутов от той "картинки", которая вы дается в программе Е. П. Жиркова в качестве истинной культу ры якутов, очень существенны. Но дело даже не в отдельных несовпадениях, а в общей структуре этого документа. Так, на пример, программа курса "Урун Уолан" (Белый юноша - один из героев эпоса "Олонхо") состоит из четырех разделов: 1. Ос­новы нравственного воспитания. 2. Знакомство с традицион­ными якутскими промыслами. 3. Военно-строевая подготовка. 4. Физическая закалка, специальная морально-психологическая тренировка. Может ли способствовать эта программа возрож­дению "традиционной культуры" якутов? Безусловно, нет. Как уже отмечалось выше, "знакомство с традиционными якутски­ми промыслами" ограничивается рыбалкой и охотой, что, без­условно, очень однобоко и фрагментарно представляет культу­ру якутов.

Что касается основ нравственного воспитания, то не вы­зывает сомнения, что авторы программы стремятся научить детей хорошим и полезным вещам (умению планировать свое время, бережно относиться к девушке), предотвратить развитие наркомании и алкоголизма и т.д. Все это хорошо, непонятно только, почему эти нормы должны преподаваться якутским юношам и не должны — эвенкийским, русским или татарским, живущим на территории республики. Или высокие моральные качества — отличительная черта якутского этноса? Но ведь очень многие особенности поведения, взаимоотношений лю­дей, которые выдаются за национальную специфику, отнюдь не были специфической чертой якутов в прежние времена. Скорее, наоборот. Об этом говорит и фольклор, и эпические произведения, наконец, воспоминания очевидцев и работы исследователей-этнографов. Хорошо, например, что воспиты­вается бережное отношение к девушке; плохо, что эта черта преподносится как специфическая черта якутской культуры. И фольклор, и работы этнографов показывают, что взаимоотно­шения полов среди якутов были относительно свободными и многие ограничения в эту сферу проникли именно из русской культуры.

Очень большое место (чуть ли не треть программы) отве дено на изучение военного дела (в том числе и умения стре лять), рукопашного боя и на связанную с этим физическую

-552-

подготовку. Факт тем более удивительный, что трудовые навы-ки и трудовая этика отсутствуют полностью. Или юноши дру-гих национальностей не должны быть крепкими и сильными, не должны уметь постоять за себя? Ответы на многие из этих вопросов, как нам кажется, могут быть найдены, если просле-дить стержень этой программы, который формально, по тексту не превалирует, хотя, безусловно, определяет собой все осталь­ные ее элементы. Этот стержень — национализм. Курс начина­ется с того, что 12-13-летним ребятам раскрывают "Будущее якутской нации". Не якутской земли, не народа Якутии, а именно нации. К сожалению, в программе не уточняется, что имеется в виду и из каких источников преподавателям может быть известно это будущее. В программах для русских школь­ников такого пункта нет. Весь курс и самим фактом своего появления, и многими своими элементами призван не столько вернуть утраченные ценности культуры (ибо эти ценности трактуются весьма превратно), сколько воспитать у молодого поколения представление об исключительности своего этноса. Чего стоят, например, такие "тематические уроки": "Якут — хозяин среднего мира (то есть всего материального мира. — Авт. ), представитель нации"⁴⁵, "Образ жизни, национальный характер у разных народов. Отличительные черты якутской нации, якутского характера"?

Вопрос об этнических особенностях психологии, харак­тера — один из самых сложных и малоразработанных в серьез­ной науке (мы не говорим о псевдонаучной публицистике). И можно ли непроверенные результаты по такому важному и тонкому вопросу выносить в школьную программу и воспиты­вать на них детей? Не будет ли это навязыванием им стереоти­пов самих учителей? Конечно, нет ничего плохого в том, что якутские дети будут усваивать нормы поведения и ценности, столь необходимые в современном мире. Плохо, что у школь­ников возникает реальная возможность в ходе прослушивания этих курсов трактовать определенные культурные черты как свойственные преимущественно якутскому этносу, в то время как многие из этих черт как раз были заимствованы якутами в не столь отдаленное время и не были характерны для "традиционной" якутской культуры.

В связи с этим требует коренного пересмотра тезис, по­ложенный в основу всей концепции, что большинство проблем, с которыми столкнулся якутский этнос, обусловлены отходом от

-553-

"традиционной" культуры и что основная задача данной про граммы — вернуться к ее истокам. Естественным дополнением к однобокому изложению основ собственной этнической куль туры является весьма усеченное представление о культуре pус ского этноса, содержащееся в курсах "Русская национальная культура" для якутских и русских школ. Авторы программы "Русская национальная культура" ставят перед собой ряд благо-родных и достойных целей, среди которых: "осознание нравст. венных ценностей, таланта, мастерства, особенностей нацио­нального характера великого русского народа, воспитание под­линного чувства уважения к нему"⁴⁶. Цель, безусловно, высо­кая; несомненно, что авторы частично ее достигают. Однако, как нам кажется, при раскрытии ее авторы во многом повто­ряют подход, которого они придерживались при разработке программы по якутской культуре: дается не столько реально функционирующая русская культура, сколько некий ее кано­низированный образ, сложившийся еще в сталинские времена; в результате можно достичь того же эффекта, что и стандарт­ные школьные курсы русской литературы минувших лет, когда в результате преподавания у школьников формировалось не желание дальше познавать культуру своего народа, а внутрен­нее сопротивление к ее самостоятельному освоению.

Достоинства курса очевидны — это прежде всего доста­точно широкое и подробное освещение отдельных направле­ний и периодов русского (российского) искусства. К его нега­тивным сторонам можно отнести следующие моменты: — хро­нологическая ограниченность — отсутствие информации не только по советскому времени, но и по всему XX веку; — тема­тическая ограниченность авторами и направлениями, "канони­зированными" в прошедшие десятилетия; — отсутствие геогра­фического компонента, и прежде всего анализа локальных русских культур, в частности полное игнорирование русской куль­туры Сибири; — анализ русской культуры вне ее исторических связей, слабо прослеживается, с одной стороны, взаимосвязь и заимствование из западных и восточных культур, с другой сто­роны — интегрирующая роль русской культуры по отношений к культурам средних и малых этносов России, и прежде всего якутского этноса.

Сравнивая программы изучения художественных культур якутского и русского народов как в якутской, так и в русской школе, нетрудно заметить своеобразный парадокс. Русскоя

-554-

зычный школьник в 5-м (!) классе в течение 6 часов будет изу-чать якутский театр, не имея ни малейшего представления об общих тенденциях развития российского театра в XX веке, хо-тя, конечно, достижения якутского театра по сравнению с теат-рами других, и прежде всего русского народа, достаточно скром-ны. To же самое относится к другим жанрам искусства. Рус­скоязычные школьники вынуждены будут десятки часов изу­чать материальную и духовную культуру народа саха в очень идеализированном виде и получать знания, во-первых, им прак­тически не нужные, а во-вторых, односторонние.

Ведь хорошо известно, что "традиционная" система веде­ния хозяйства якутов находилась в XIX веке в кризисном со­стоянии и обрекала массы якутского населения на голодное и полуголодное существование, а ремесла, за исключением неко­торых операций в кузнечном деле, были примитивны, неразви­ты, и нет никакого смысла тратить уйму времени на вдалбли­вание ученикам мертвых и ненужных сведений. Необходимо, конечно, дать общий обзор культуры народа саха в русской школе и уделить этому, например, 64 часа в двух классах (VII и VIII или VIII и IX). Освободившееся таким образом время це­лесообразно потратить на изучение культуры других народов России и СНГ, а также на получение сведений, помогающих школьникам подготовиться к реальной жизни. Например, по­лучить водительские права, изучить основы радио- и электро­техники, 1-2 иностранных языка, основы гражданского законо­дательства и т.д.

При чтении программы Е.П.Жиркова складывается мне­ние, что ее основной целью является не воспитание взаимного уважения народов и налаживание дружественной атмосферы межнационального общения, а изоляция учеников от достиже­ний культуры других народов России, и в первую очередь рус­ского народа, и внедрение в сознание учеников всех нацио­нальностей идеи культурного (и социального) превосходства этноса Саха, то есть формирование образа этноса-господина. Почему, например, русскому школьнику необходимо изучать якутскую технику изготовления гончарных изделий, когда хо-рошо известно, что главной ее особенностью, даже по сравне­нию с русской, были примитивизм и отсталость?⁴⁷ Неужели целесообразно русским школьникам, которые не будут знать, кто такие С.Рахманинов, А.Шнитке, А.Гончаров, Г.Товстоно-гов, Е.Вахтангов, 4 часа (месяц!) в VII классе рассказывать о

-555-

национальной одежде и предметах украшения народа саха? Почему русские дети, не знакомые с творчеством В.Высоцкого, Б. Окуджавы, Ю. Визбора, В. Егорова, будут 6 (!) уроков изучать современную самодеятельную музыку Якутии, авторы которой вряд ли могут сравниться по значимости творчества с грандами русской авторской песни.

Таким образом, на формирование учебного плана и со держание программ якутской и русской школы для Якутии в том виде, как они представлены в монографии Е.П.Жиркова, со всей очевидностью прослеживаются особенности социаль но-демографического развития якутского этноса, и прежде всего его интеллигенции, выражением менталитета которой и являются эти программы. Идеология формирующейся "нацио­ нальной интеллигенции" этноса, не имеющего развитых город­ ских локальных субкультур, с неизбежностью обладает рядом черт: 1. Она направлена на формирование этнополитической элиты, поскольку отражает чаяния людей, совершающих ко­ лоссальный, по их масштабам, социальный скачок. 2. По со­ держанию она должна опираться на идеализацию отдельных архаических черт быта и культуры собственного этноса хотя бы потому, что другие слои культуры просто отсутствуют. 3. В то же время, несмотря на публичное декларирование, эта идео­ логия не стремится и не может стремиться ни к возрождению "традиционной народной культуры", ни даже к максимально полному и адекватному ее отражению в школьных курсах, ибо правдивое отражение со всей очевидностью покажет ее архаизм и несоответствие требованиям современности. 4. По мере фор­ мирования этнополитических элит эти элиты будут' стремиться исключить из "исторической памяти" "нетитульных народов", проживающих на территории данного государства, информа­ цию, могущую способствовать их этнической консолидации, а также информацию о наиболее продвинутых образцах их соб­ ственной культуры, превосходящей по уровню соответствую щие элементы культуры "титульного" этноса. Именно поэтому из программы школы исключается всякое упоминание о со­ временной культуре русского и других народов России (за ис ключением некоторых сведений по литературе).

Если принять гипотезу, что главной целью всех усилий по возрождению "национальной школы" является не возрождение "традиционной" культуры, а формирование этнополитической элиты, тогда становится понятным и стремление перевес

-556-

ти не только школьное, но и высшее образование на язык "титульного" этноса, несмотря на всю абсурдность этого стремления. Именно с целью убрать конкуренцию при формирова­нии республиканских элит можно объяснить попытку перевести преподавание математики, физики, химии в школе на якутский язык. В монографии не представлены программы по пред­метам национально-регионального цикла, таким, как история, география и биология; однако можно себе представить их об­щую направленность, исходя из тенденций, преобладающих в курсах "этнокультурного" цикла. Не вызывает сомнения, что подобная "этнизация" принесет вред прежде всего самому на­роду саха.

Дело не только в том, что она обладает и другими недос-татками: якутская культура, как и русская, была культурой преимущественно экстенсивной, поэтому перед обеими стоит задача внедрения элементов интенсивных культур, в частности профессионализации, внедрения правил общения, принятых в обществах развитых технологий. Однако профессионализм, понимание значимости разделения труда не свойственны ин­теллигенции, лишь вчера вышедшей из недр сельской экстен­сивной культуры. Это в полной мере проявилось в представ­ленной программе "возрождения национальной школы". Ис­ключение составляет небольшой, но очень хороший, на наш взгляд, курс "Основы рыночной экономики" для X-XI классов. Этого курса, однако, явно недостаточно. Нужна более глубокая правовая и технологическая подготовка. В программе не про­слеживается тенденции к специализации и профессионализа­ции школьного образования, подготовки к реальной профес­сиональной деятельности в индустриальном обществе.

Идеология, навязываемая через школьную программу якутским школьникам, может найти почву в сознании народа. Судя по социально-демографическим характеристикам, якут­ский этнос находится в "угрожаемом" состоянии; в ближайшие 2-3 десятилетия неизбежен массовый выброс сельского якут-ского населения в города и формирование мощных маргиналь-ных слоев. Идеология национализма, основанного на идеали-зированных архаических элементах духовной культуры, безус-ловно, найдет отклик в сердцах людей, выброшенных безрабо-тицей из относительно стабильного мира сельского поселения в большой, незнакомый, враждебный город, который сам к томy же находится на этапе становления. Воспитывать юных

-557-

якутов на идеалах "рыцарских былин" олонхо — это все равно что воспитывать русских на образцах поведения героев русских былин или немцев на сюжетах "Песни о Нибелунгах". Впрочем, с немецким этносом такая попытка уже предпринималась. Сто ит ли ее повторять?

Положительная функция якутской национальной школы по отношению к своему народу, находящемуся в "предвзрыв-ном" состоянии, должна состоять в том, чтобы подготовить его к возможно более безболезненному переходу к процессам экс­тенсивной урбанизации и к формированию городских этниче­ских субкультур, способных мирно и по возможности безкон-фликтно вписаться в преимущественно русскоязычные города региона. Однако таких попыток нет и в помине в данной про­грамме. Скорее, наоборот, стремление использовать в качестве основы национальной идеологии "рыцарские романы" олонхо, сформировавшиеся в условиях экстенсивной культуры и про­низанные ее духом, будет способствовать развитию конфлик-тогенной ситуации в городах и сделает ныне спокойные города Якутии очагом постоянных межэтнических конфликтов.

Даже на примере достаточно общего анализа программы возрождения национальной школы Якутии, наиболее подробно разработанной к настоящему моменту, совершенно очевидно, что ход и последствия практической реализации программы будут заметно отличаться от теоретических установок ее авто­ров. Этот ход во многом будет определяться развитием этниче­ских, социально-демографических и политических процессов в регионах России. Поэтому для того, чтобы реально представить себе предпосылки, ход реализации и последствия реализации программ "этнизации" школы различных регионов, необходимо организовать постоянный региональный мониторинг этих про­цессов на территории России, а со временем, возможно, и всего бывшего СССР.