Защита самобытности

Известная доля иронии заключается в том факте, что значительная часть мира опасается наступления уравнительной материалистической культуры, которая связывается с Соединенными Штатами Америки, Европой и не определяемым более точно «Западом», хотя глобализация привела также к тому, что получили более широкое распространение и вторую жизнь межгосударственные и субгосударственные самобытности. Для этих стран ответственное правление на международном уровне означает в значительной мере защиту культурного многообразия с помощью многонациональных государственных, полугосударственных и неправительственных организаций, которые отражают нечто большее, чем всеобщее стремление к повышению экономической результативности.

С учетом того, что сильные мира сего, которые в настоящее время безраздельно владеют важными инструментами глобального правления, почти полностью слиты с этим бесформенным «Западом», и ввиду вытекающей из этого асимметрии между правителями и объектами их политики кажется, будто демократия, предписываемая на национальном уровне, явно и сознательно отсутствует на международной арене. Общества придают большое значение тем нормативным ценностям, которые касаются общего блага и возвышаются над желанием отдельных граждан обеспечить, задействовав самые эффективные средства, собственное максимальное экономическое благосостояние. Они связывают свои надежды, питаемые господствующей, однако не статичной политической культурой, с национальными институтами правления. Если правление действительно должно быть «ответственным», то в его процессе нужно учитывать эти пожелания, равно как и выполнять условия, необходимые для более эффективного функционирования рынка.

Таким образом, может случиться так, что меры и практика не будут соответствовать обычной парадигме ответственного правления, но все же не будут являться «безответственными» и что сама парадигма будет ограничена за счет определяемой культурой предубежденности Запада.

Экономическая трансформация – это затяжной процесс, и ввиду огромного и разнообразного экономического и политического опыта, накопленного до сих пор во всем мире, оценка общих преимуществ заделов для развития пока еще не сделана. Отсутствие однозначных приемлемых альтернатив, которые можно было бы применить во всем мире, придало убедительность этой концепции, хотя ее преимущества еще не доказаны однозначно. В любом случае нам необходимо углублять наши знания о роли и задаче институтов до такой степени, чтобы они включали не только экономические, но и политические и культурные аспекты.

Щедровицкий п. Г. Инновационный потенциал профессионального сообщества

Со‑Общение. 2006. № 2

Обсуждать перспективы развития любого профессионального сообщества целесообразно, ориентируясь на внутреннюю логику процессов профессионализации мышления и деятельности. Для гуманитарного знания в целом и психологического знания в частности горизонт профессионализации был обозначен более 100 лет назад, в период возникновения и оформления таких программ, как психотехника Мюнстенберга, психоанализ Фрейда, понимающая психология Дильтея и т. д. Можно сформулировать совокупность стандартных задач, свидетельствующих об уровне профессиональной организации той или иной сферы или типа мыследеятельности:

• легитимизация продуктов профессиональной деятельности в общественном мнении и других профессиональных сообществах;

• экспонирование образцов эффективной деятельности (как на внутренних, профессиональных, так и на социальных площадках), нормировка и стандартизация профессиональной деятельности и обеспечивающей ее кооперации;

• формирование совокупности этических норм, характеризующих работу профессионала;

• создание системы внутренней коммуникации;

• создание собственной технологии подготовки и переподготовки кадров.

Для России программа профессионализации психологии не является новой. В конце XIX – начале XX в. в работах Ушинского, Ланге, Челпанова, Петражицкого, Ермакова и других эта программа была развернута – по некоторым направлениям на 10–15 лет опережая мировые процессы. Именно в этот период складываются образцы позитивного использования психологических знаний и психологических техник в других сферах деятельности и складывается среда признания и легитимизации психологического профессионализма со стороны общественного мнения и других профессиональных сообществ. И это не случайно.

Широкие общественные преобразования, начавшиеся в России в 60–70‑е гг. XIX в., вызвали к жизни необходимость нового осмысления феномена человека, апологии его преобразовательного потенциала, его способности создавать новое. Психология как одна из дисциплин – лидеров гуманитарного знания наряду с литературой (которая в России во многом выполняла роль философии) была востребована как источник новых знаний и новых представлений о человеке, выступающих в качестве ключевой рамки для проектирования общественных изменений. Процесс профессионализации психологии в тот период находился на фронтире общественного развития, в нем задавались новые образы и образцы человечности, новые практики работы с человеческими качествами.

Именно эта актуальность психологического знания в процессах масштабных общественных изменений привела к тому, что в начале XX в. в России сложилась целая плеяда великих мыслителей. Их фамилии до сих пор с уважением называются представителями психологического сообщества в качестве предтеч и отцов‑основателей новых направлений и школ, значимых для мировой психологической (и шире – гуманитарно‑технологической) практики. Достаточно назвать Гурджиева, Шпетта, Блонского, Эйзенштейна, Богданова, Бахтина, Вертова, Ухтомского, Выготского, Лурия, Керженцева.

Впрочем, ответ на вопрос, какой тип антропопрактики сложился бы в России, если бы не происшедшие в начале века общественные катаклизмы, относится к числу исторических фантазий: в середине 1920‑х гг. названные процессы были заторможены или свернуты.

Восстановление логики программы и процессов профессионализации следует отнести к концу 1960‑х гг. В этот период расширился список актуальных тем психологических исследований и разработок, удалось наладить процесс подготовки кадров (в основном для педагогической психологии), ряд функций практической психологии получил признание в политической и управленческой элите. Во многом эти процессы «подогревались» осознанием отставания СССР от США в технологических и военных отраслях.

Вместе с тем из программы совершенно «выпал» тот философско‑антропологический и общественный пафос, который был ее мотором в начале века. Задачи психологической поддержки и психологического обеспечения отечественного военно‑ и гражданско‑инженерного комплекса, с одной стороны, и отечественной школы – с другой, без сомнения, были масштабными проектами. Но они не содержали большого «вызова» самому психологическому знанию, не указывали на необходимость проблематизации базовых представлений самой психологии.

В эпоху «перестройки» психологическое сообщество вошло без новых идей и масштабных программ. Сегодня, не обсуждая перспективный контекст общественных изменений в стране и в целом мире, не формулируя новых образцов разработки и использования психологического (и шире – гуманитарного) прикладного знания, а вместе с тем не задавая нового антропологического идеала, призванного ответить на эти вызовы, профессиональное психологическое сообщество рискует потерять не только свой развивающий, но и адаптивный потенциал.

То, о чем будем говорить дальше, содержит изложение версии анализа сложившейся на рубеже XXI столетия мировой социокультурной и социально‑экономической ситуации – изложение, призванное задать горизонт видимых нами новых вызовов и новых задач.

Практически все экспертные сообщества и группы независимо от их политических пристрастий и культурной принадлежности согласны с тем, что в мире происходят кардинальные изменения. Мы исходим из гипотезы, что глубинный механизм происходящих изменений связан со сменой модели развития. В основе новой модели и складывающейся в ее рамках мирохозяйственной кооперации, на наш взгляд, лежит новое качество инновационного процесса. Именно формирование новой сферы производства – производства нововведений и превращение ее в ведущий хозяйственно‑экономический и социокультурный уклад мирового развития задает основные направления изменений. На рубеже XXI в. наметился масштабный переход от экономики производства товаров и услуг массового спроса к экономике производства и расширенного воспроизводства нововведений.

Нововведения были всегда. История общества и его отдельных подсистем: хозяйственной, политической, образовательной – показывает, что именно возникновение технических, технологических и социокультурных новаций (новообразований) всегда подготавливало и обеспечивало переход отдельных процессов и общества в целом на качественно новый уровень развития. Двухпольная система в сельском хозяйстве, секстант, порох и мушкет, классно‑урочная система, паровой двигатель и двигатель внутреннего сгорания, компьютер – примеры интеллектуальных открытий и изобретений, каждое из которых позволяло добиться нового уровня благосостояния, экономии ресурсов, быстродействия или точности. Практически всегда нововведение затрагивает вопросы технологии – то, как мы делаем нечто, существующий способ думать и делать.

Однако только в последней четверти XX в. производство нововведений превратилось в самостоятельную сферу (отрасль) деятельности, в которой уже сегодня создается ¹/4 мирового продукта и от которой зависит успешность рыночной настройки всех видов и форм деятельности. Следует подчеркнуть, что инновационный процесс не может рассматриваться в технократической парадигме – ни в категориях научного поиска, ни тем более в рамках понятия инженерного изобретения. Появление любого нововведения изменяет принятые способы думать и делать и как следствие меняет сознание и самоопределение больших масс людей.

Изменение сознания людей и привычных и устоявшихся десятилетиями (а иногда и столетиями) способов делать – чрезвычайно инерционный и длительный процесс. Если технико‑технологическая часть инновационного процесса занимает от 12 до 20 лет, то изменения в сознании, перестройка систем обучения и подготовки кадров, социальных систем, политических институтов, культурных норм могут растягиваться на 30–50, а иногда и сто лет. Управление инновационным процессом в этом масштабе предполагает наличие комплекса гуманитарных технологий, без которых и вне которых само по себе научное открытие или техническое изобретение не обеспечивает ни создания, ни внедрения нововведения. С этой точки зрения можно констатировать узость подхода, сформулированного И. Шумпетером в начале века, который героизировал фигуру предпринимателя, связав с ней, и только с ней инновационный процесс.

Утверждая, что в конце XX в. возникла новая сфера деятельности – производство инноваций, мы одновременно утверждаем, что сложился комплекс профессий и специальностей, обслуживающих разные стадии инновационного процесса. Одновременно возникла система кооперации и разделения труда внутри самой сферы, сложились специфическая система управления инновационным процессом и комплекс гуманитарных технологий, обеспечивающих этот тип управления специфическими методами и средствами управленческой и проектной работы.

Однако необходимо констатировать, что в последней четверти XX в., бурно развиваясь, эта сфера мыследеятельности уже столкнулась с феноменом «перепроизводства» инноваций, который вызван неспособностью отдельных людей, групп и коллективов быстро и эффективно перестраивать свои установки, навыки и способности в соответствии с появлением и распространением инновационных волн. Грубо говоря, если «нового» в обществе становится слишком много, возникает установка на его ограничение. Формируются институциональные барьеры, препятствующие его появлению и распространению, которые в основе своей носят ментальный характер. Возникает феномен страха перед будущим, который Э. Тоффлер назвал футурошоком. Идея развития все чаще подвергается публичной проблематизации и общественной критике.

Другими словами, на рубеже XXI в. на повестку дня всех гуманитарных дисциплин и гуманитарно‑технологической сферы в целом выходит вопрос о простейшей «клеточке» общественных изменений.

Обсуждение «человеческого» и «социального» капитала, человеческого фактора в макромасштабе – в горизонте анализа изменений системы образования, политики или культуры в целом замещается напряженным исследованием и проектированием микропроцессов – на уровне кампаний, фирм, коллективов и команд.

На большом социокультурном материале – в различных регионах мира и при решении разнообразных задач развития – выявляется ключевая роль «ментальных барьеров» на пути смены установок, правил и рамок мышления и деятельности, построения позитивных моделей коммуникации и взаимодействия. В экспертных кругах ширится понимание того, что именно ареалы распространения ментальных моделей, ориентированных на идеи конкурентоспособности, а не геополитические и геоэкономические преимущества лежат в основе пресловутого «богатства народов».

В управленческой практике все большее значение уделяется феномену «пронизывающей (интегрирующей) квалификации» – роли совокупности знаний и навыков, принятых всеми сотрудниками, для осуществления проектов и достижения целей. Анализ опыта успешной деятельности в любой сфере показывает, что ему во всех случаях предшествовало полное или частичное изменение рамок мышления и деятельности – представлений о мире, в котором мы живем, и о роли (месте) человека в этом мире.

У психологического профессионального сообщества в новом веке существует чрезвычайно значимая миссия – продвижение инновационной модели развития. От того, как будет происходить подобное продвижение, зависит и место России в мире, и конкурентоспособность отдельных экономических и социокультурных проектов, и (важно!) адаптационные возможности отдельного человека. Принятие этой миссии позволит психологии реализовать свою систему ценностей и свой гуманитарно‑технологический потенциал.

Реализация названной миссии зависит от того, как будет артикулирован в новых условиях философско‑антропологический идеал, новый образ человека. Не меньшее значение приобретают любые антропотехнические эксперименты, призванные задать «выставку» реальных образцов индивидуально‑личностной, групповой и командной организации и самоорганизации. Важную роль будет играть общий рост психологической и антропотехнической (антропопрактической) культуры, что задает ряд требований к процессам производства, обращения и использования гуманитарных знаний и технологий как в плане содержания этих знаний, так и в плане проектирования институциональных «оболочек» названных процессов.

Во многих областях и сферах деятельности происходят значимые трансформации. Не претендуя на системность описания ситуации, можно выделить ряд важных тенденций.

Перестраиваются традиционные системы воспроизводства (прежде всего сфера обучения, образования и подготовки кадров), складывается реальность индивидуальных образовательных программ.

• Растет социальная и культурная (в том числе межстрановая и межрегиональная) мобильность, возникают новые глобальные антропотоки.

• Большую роль начинают играть семиотические системы, определяющие индивидуальную и групповую идентичность – профессиональную, этническую, конфессиональную, гражданскую.

• Повышается роль сетевых форм организации групп и сообществ. Растет инфраструктура глобальных коммуникаций, сфера обобщения и переноса опыта, исследования действием и консультирования – прежде всего обучающего.

• Формируется новый инструментарий локального и регионального экономического и социокультурного развития, в том числе комплексного проектирования среды обитания человека и трансферта технологий.

• Возникают новые инфраструктуры, призванные обеспечить доступ человека к ресурсам глобального развития.

• Меняется роль государства в обеспечении качества жизни, поддержке инфраструктур и инновационных форм мышления и деятельности.

• Меняются требования к процессам принятия решения и системам управления, обеспечивающим принятие решений в условиях неполной информации и коллективного действия.

• Значимые сдвиги происходят в сфере культурной и социальной политики – от концепции «социальной защиты» к своего рода «социальному наступлению», втягивая инновационный и инвестиционный подход.

От того, как ответит психологическое сообщество на вызовы времени, зависит следующий шаг его возможной профессионализации, а значит, роль и место в современных процессах социальных и культурных трансформаций.