Novje idei_1

101

102

Но сам способ воздействия социальных перемен на парадигмальные сдвиги в экономической науке нуждается в обсуждении. В качестве когнитивного способа реакции на кризис экономической науки рассматривается междисциплинарность, и в частности то, что И.Т.Касавин, а вслед за ним В.А.Колпаков называют междисциплинарным синтезом130 . Эта идея разделяется многими учеными. Так, известный социолог И.Уоллерстайн трактует сегодня существующее разделение наук об обществе на экономику, политологию, социологию как следствие либерального разделения государства, экономики и общества, осуществленное в XIX в. и неспособное удовлетворить ныне ни общество, ни науку. Более того, он считает, что мы не должны полагаться на неизбежное эволюционное изменение дисциплинарной структуры наук об обществе, а можем сформировать новое междисциплинарное видение.

Помещение в фокус междисциплинарности гуманитарного знания или, добавим, повседневных целей улучшения благосостояния общества ведет к неклассическому междисциплинарному синтезу. Синтез же ведет к преодолению односторонности модели экономического человека, переносу более реалистической модели человека из других наук и др. Зададимся, однако, вопросом о том, как в ходе указанных изменений экономическая наука влияет на другие и каковы следствия воздействия на нее других наук? Иными словами, можем ли мы указать на некий продукт междисциплинарного синтеза, в котором участвует экономическая наука?

Пример, который нам представляется весьма убедительным для характеристики взаимовлияния экономики и других дисциплин, – это такие новые понятия, как социальный капитал, культурный капитал, интеллектуальный капитал, символический капитал, человеческий. На первый взгляд кажется, что появление этих новых понятий продолжает тенденцию выдвижения экономической науки и ее центрального понятия «капитал» на ведущие позиции, еще раз демонстрируя претензии на доминирование экономической науки над другими. Это предположение, казалось бы, подтверждается тем, что и Всемирный банк охотно использует эти термины, в особенности понятие «социальный капитал». Однако нельзя не заметить, что и Всемирный банк и Организация экономического сотрудничества и развития пытаются дополнить этими новыми понятиями представления об экономическом капитале.

Что касается специалистов – П.Бурдье, Ж.Коулмана, Р.Патнэма, Ф.Фукуямы и др., – то они явным образом пытаются показать значимость социальных сетей, ресурсов, примордиальных форм со-

103

циальных организаций (таких как семья), норм отношений между людьми (понятие доверия), религиозных организаций, немаргинализованных сообществ, которые не будучи экономическими, увеличивают эффективность общества в осуществлении коллективных действий. Ф.Фукуяма определяет социальный капитал как «свод неформальных правил или норм, разделяемых членами группы и позволяющих им взаимодействовать друг с другом»131 . Он показывает, что, в отличие от норм криминальных кругов, социальный капитал основан на морально позитивных ценностях, прежде всего доверии. Он утверждает, что поскольку люди не в состоянии по каждому поводу принимать осмысленные решения, то экономический институционализм и методологический индивидуализм экономистов под влиянием понятия «социальный капитал» ведут «к прозрению» – осознанию пределов стихийного либерального порядка, невозможности устранить роль национального государства без риска для общества. Стихийность, по его мнению, соседствует с устойчивостью дурных решений. (Фукуяма недавно выпустил в свет книгу, где он показывает решающую роль государства всюду, включая экономику. Отрывки из нее опубликованы в ряде западных журналов.)

На базе этих новых понятий строятся теории социального порядка, который обслуживается экономикой или в который она включается в качестве одного из элементов. Социальный капитал сегодня рассматривается в качестве «третьего сектора» в сравнении с экономической и культурной деятельностью. Социальный капитал отличается от экономического тем, что он не может быть отделен от общества. Кроме того, экономический капитал вырастает на базе социального, а не наоборот. Это – хороший аргумент против неолиберализма и его натуралистических программ в экономической науке. Социальный капитал возвращает нас к Адаму Смиту не только с точки зрения богатства народов, но и их нравов. Социальный капитал выступает индикатором действительных изменений в обществе. Если гражданское общество и социальный капитал более развиты, то и экономика функционирует более эффективно.

Термин «социальный капитал» проделал сложный путь от некой догадки к метафоре и от нее – к понятию, все еще весьма спорному и весьма противоречивому. Можно утверждать с достоверностью лишь то, что оно воспринимается как необходимый элемент междисциплинарного синтеза экономической науки и основание социальной политики. Оно дополняется, в свою очередь, характеристиками других внеэкономических капиталов, превосходя значение среды, при-

104

годной для бизнеса, становясь самоценной средой общественной и частной жизни. Организация экономического сотрудничества и развития подчеркивает значение человеческого капитала – образованности и развитости населения – для преодоления отсталости. На наш взгляд, на этом примере подтверждается не только эвристический механизм методологии междисциплинарного синтеза, но и создается предпосылка для нового понимания места экономики как одного, но отнюдь не единственного фактора формирования социального порядка. Это – важный аргумент, который показывает прежде всего социальные, политические, моральные, культурные и антропологические источники социального порядка и капитализма как типа социального порядка, неединственность экономического фактора и его обслуживающую роль в удержании капитализма как типа порядка и обеспечении его цивилизованной формы.

Будущее российского капитализма

Либерализм в экономике имеет в виду свободный рынок и основанный на нем капитализм. В отношении будущего капитализма вообще и российского, в частности, много споров. Существует точка зрения, что постиндустриальное общество, «общество знания», по определению, не может быть капиталистическим, т.к. наука является всеобщим трудом и не может принадлежать какой-то группе. Другой, давний аргумент состоит в том, что на данной стадии западные общества демонстрируют решенность экономических проблем, а значит, переход в постэкономическое общество. Как и «конец истории» Ф.Фукуямы, эти концепции обнаружили много дефектов, и мало кто им сейчас следует.

Сравнительно малый опыт капитализма в России сегодня дает себя знать, тем более, что советская система решительно отвергала капитализм и строилась как антикапиталистическая. Подобно тому, как социализм в России был воплощением антикапитализма, капитализм стал полным отрицанием социализма. Симметричность этого взаимного отрицания привела к тому, что из всех вариантов капитализма в 90-е гг. был выбран неолиберализм. И сегодня он остается фундаментом российской экономики. И хотя в России сегодня частный бизнес в значительной мере замещается государством или комбинируется с ним, либеральная идеология в экономике поддерживается так же, как коммунизм в Китае, «из приличия», чтобы не разочаровать демократов, верящих в слова.

105

И все же на повестке дня не стоит ни один другой подход, кроме либерального. Реванш коммунизма невозможен. Нет политических сил и нет поддержки населения. Социал-демократическая модель испытывает сложности в связи с глобализацией, поскольку капитал убегает туда, где выгодно, и сегодня эта политика теряет налоговую базу. «Третий путь» (новый лейборизм) удается Т.Блэру, но с ним плохо справился Г.Шредер и др. Россия – потенциально действительно склонна к социал-демократии, но не сейчас: социал-демокатия делит «пирог».

Представляется, к 2008 г. будет выработана экономическая доктрина, которая не откажется от либеральных истоков, но приведет их

всоответствие с менее фундаменталистской трактовкой, выработанной в период иллюзий о пересаживании западного опыта в Россию, этой фундаменталистской утопии, которой не суждено было сбыться

вроссийском обществе. Как утопия, она играла свою роль, утверждая частную собственность, делая ее идеалом экономического мышления. Как утопизм, т.е.попытка воплотить идеал в чистом виде, потерпел поражение.

Выше отмечено, что одной из примет утопизма стала подмена социального порядка экономическим и экономической идеологией, которая методологические абстракции «экономического человека», устремленного к максимуму удовлетворений и минимизации издержек, превратила в реальность. Такое толкование либеральной экономической теории оказалось циничным, направленным на устранение тех нравственных чувств, с которых начинал классик либерализма Адам Смит, и того социального порядка, который он хотел поддержать, опираясь на многообразие факторов. Подмена демократии рынком оказала негативное влияние на развитие и политики, и экономики. Капитализм является социальным порядком, не сводимым к рыночному механизму. Экономические реальности сами нуждаются

вболее широком объяснении, чем экономические.

Полагаем, что новая трактовка либерализма может избавить от утопизма антикапиталистических революций в российском будущем. Протестные движения сегодня в значительной мере оживились, но они направлены не столько против существующей социальной и политической реальности, сколько против маргинализации социальной сферы и культуры, чистогана, распространения культа «экономического человека» во всех сферах общества. Ставя на повестку дня драматические и нерешенные вопросы российского развития в качестве предпосылки революции, ряд авторов, в частности, М. Делягин забывают, что для революции необходима, но недостаточна острота и

106

107

108

котором он сегодня не по праву стоит, вернет разделению труда статус цивилизационного достижения, внесет представление об успехе профессиональной деятельности, не измеряемом прибылью, лишит рынок вездесущести и отведет ему его законное место. Это – своего рода духовная революция в понимании либерализма, которая уменьшит значимость государственно-корпоративных организаций как гарантов служения обществу и приблизит нас к либерализму в экономике и политике. Но только при описанном условии. Будем считать это сценарным прогнозом, в котором характеризуется осознаваемая многими цель изменения и цивилизационного преобразования российского капитализма. Одним из вопросов, который важен для будущего капитализма вообще и российского капитализма, в частности, является вопрос о том, будет ли капитализм, как прежде, перемалывать традицию или традиция придаст ему определенный вид. Опыт Китая. Индии, России свидетельствует о конце эры догоняющей модернизации, когда единственным образцом развития был Запад. Сегодня многообразие капитализмов стало фактом, зафиксированным в теории под именем национальных моделей модернизации. В новых теориях модернизации утверждается, что надо пройти какой-то уровень вестернизации, а далее перейти к национальной модели модернизации или иначе, к тому типу развития, который диктуется национальными нуждами, т.е. нуждами данного общества. Национальный в данном контексте понимается не как этно-центрист- ский, а как соответствующий интересам основной геополитической единицы современности – национальному государству. Получается, что необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта ведет сегодня к национальной модели развития, а значит к многообразию типов модернизации, возникающих на этапе сегодняшнего развития. К этой мысли можно было прийти и раньше. Мало кому удалось «догнать» Запад. Даже Германия заплатила такую цену как Первая и Вторая мировые войны, чтобы, находясь в середине Европы, стать лишь в конце XX века Западом по сущности своей культуры. Причем, и сегодня наблюдаются существенные различия между восточной (бывшей ГДР) и западной частями единого немецкого государства, лишь частично обусловленные коммунистическим прошлым ГДР и во многом связанные с культурным отличием прусских земель от остальной части Германии. Португалия, Италия, Испания становились западными очень болезненно и долго. Никто из других регионов мира не превратился в Запад и не может превратиться. Утвержде-

109

ние о единственности западного пути означает, что развитие на основе догоняющей модели и вестернизация должны быть продолжены. Может быть, такой выбор возможен до определенных пор, пока мы не осознаем, что у страны есть свои, отличные от Запада задачи, что некоторые наши особенности не позволяют нам превратиться в Запад, как бы мы того ни хотели. Такая перспектива, по крайней мере, не единственная. Вьетнам, например, не собирается стать Западом, и японцы, которые с революции Мейдзи вестернизировались, не считают, что они должны имитировать Запад до такой степени, чтобы отказаться от своей культуры. Поэтому оба утверждения: «развитие должно осуществляться по западной модели» и «развитие должно быть самобытным» представляются неправильными. Западный вектор развития сегодня – это лишь усвоение отдельных нужных нам элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т.д. За века послепетровской модернизации Россия в значительной мере продвинулись в этом направлении, но еще нуждается в освоении ряда западных достижений, хотя все равно не станет Западом. В чем же отличие сегодняшнего утверждения о многообразии модернизмов и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего несовпадения требований классической модернизационной теории и результатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория рассматривала Запад как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирующихся стран со своим образцом трактовала как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества модернизмов и национальных модернизаций считает различия в модернизациях разных стран закономерными, отрицает единый образец.

Глава 4. Прогресс в контексте реальных глобальных трансформаций

Дискуссия о прогрессе в журнале «Космополис» может быть обозначена как весьма заметное событие научной и общественной жизни, характеризующее едва ли ни первую растерянность перед переменами глобального масштаба, которая останавливает познавательную самоуверенность. Прогресс в этом контексте становится неясным процессом, не способным быть воспринятым ни как проект, ни как объективный ход истории.

110