2. Философское учение г. В. Лейбница

ГЕНЕЗИС ФИЛОСОФИИ ЛЕЙБНИЦА: ОТНОШЕНИЕ К ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ ФИЛОСОФИИ. ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ

Лейбниц был глубоко привержен математике и естествознанию своего времени. Не покидая почвы механистической физики, он старался сделать все, чтобы наука смогла продвинуться к более ди­намичной картине мира. В статье 1686 г. «Краткое доказательство замечательной ошибки Декарта и других насчет закона природы, посредством которого, как они думали, Бог сохраняет всегда оди­наковое количество движения в природе и который, однако, извра­щал всю механику» Лейбниц внес существенную поправку в Декартову формулировку закона сохранения количества движения (в переводе на современный научный язык это измене­ние означало: "силы относятся как произведения из масс тел на квадраты скоростей... а не на первые степени скоростей, как утвер­ждал Декарт")². По оценкам историков науки, несмотря на неясно­сти и колебания в определениях понятия "сила", именно Лейбниц "ввел кинетическую энергию как меру движения и подошел к фор­мулировке нового закона сохранения в механике — сохранению энергии при взаимодействии сил"³. Лейбниц уже в 1687 г. восполь­зовался понятием vis viva — живой силы, с помощью разных физических и математических аргументов пытаясь придать ему солидный научный статус.

Мужество, интеллектуальная дерзость Лейбница-философа со­стояли в том, что он стал создавать свою динамическую, наполнен­ную "живыми силами" картину мира, в самом деле выстраивая ско­рее метафизическую гипотезу, которую последующее развитие человеческой мысли, тем не менее, резонно квалифицирует как одну из самых серьезных "научных программ" XVII-XVIII вв.⁴ Гипотеза эта универсальна и целостна.

В этой обширной, одновременно метафизической и научной ги­потезе-программе на понятие субстанции была возложена главная объясняющая функция. Представление о субстанции само разрос­лось в весьма сложную и довольно причудливую концепцию.

БОГ И МОНАДЫ. ПРИНЦИП ИНДИВИДУАЦИИ

В согласии со многими предшественниками Лейбниц применя­ет понятие субстанции прежде всего к Богу. Бога он называ­ет Единым Существом, владыкой универсума, последней причиной всех вещей и, в этом смысле, необходимой субстанцией. Из Еди­ного Существа "черпают свою реальность не только те существова­ния, которые заключает в себе этот мир, но даже все возможное (possibilia)".

Что же касается метафизического учения о субстанции, то утверждением субстанциальности Бога оно никоим образом не ис­черпывается. Лейбниц считает наиболее разумным допустить, что кроме Бога, этого высшего деятельного начала, существует "множе­ство отдельных деятелей", которые не могут быть приписаны лишь одному субъекту. Эти отдельные "деятели" и названы Лейбницем "монадами". Таким образом утвержден принцип плюрально- сти, множественности субстанции, противопоставленный всем философским трактовкам субстанции как простого, нерасчле- ненного единства.

"Монада, о которой мы будем здесь говорить, есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных: про­стая, значит, не имеющая частей", — так начинает Лейбниц свою работу «Монадология» (§ 1). И продолжает (§ 3): "А где нет час­тей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы, одним словом, элементы вещей"⁵. Дальнейшее размышление логично и последова­тельно постулирует, что монада, будучи целостной, неделимой, не­протяженной субстанцией, не подвержена обычным процессам рож­дения и гибели. Рождается она только вместе с актом творения. На монаду нельзя подействовать каким-либо внешним, материальным образом: "Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти (§ 7)"⁶. А вследствие этого монады противопоставлены также и традиционному атоми­стическому пониманию субстанциального первоначала.

По справедливой оценке ряда лейбницеведов, в первой части «Монадологии» субстанция, или монада, рассмотрена Лейбницем скорее в традиционном логико-метафизическом аспекте. Однако Лейбниц в своем рассуждении о монадах — и соответственно о принципах мира — идет дальше.

Монады, считает философ, должны быть наделены какими- то свойствами. Иначе с их помощью нельзя будет объяснить из­менения вещей. Свойства должны отличать одну монаду от другой. И вот здесь, как раз применительно к монадам, Лейбниц формули­рует принцип индивидуации, один из наиболее важных в филосо- ии. Иногда его называют также принципом многоразличия, диф- еренцированности. "...Каждая монада необходимо должна быть отлична от другой. Ибо никогда не бывает в природе двух существ, которые были бы совершенно одно как другое и в которых нельзя было бы найти различия внутреннего или же основанного на внут­реннем определении (§ 9)"'. Включая принцип индивидуации в ткань монадологии, Лейбниц придает ему уже не только логико-меТафи­зический, но и широкий онтологический смысл: монады мыс­лятся как идеальные первокирпичики всего бытия. Они — сущности, "внедренные" в каждое из тел природы и причастные к многоразличию, уникальности их проявлений и изменений.

Лейбниц стремится объяснить не только общие, но и более кон­кретные свойства монад. Здесь он делает чреватый трудностями и противоречиями, но оригинальный ход: он наделяет эти идеальные первосущности... способностью восприятия (в оригинале — perception), отличая ее, однако, от способности апперцепции, или сознания (§ 14)⁸. Лейбниц ведет речь о так на­зываемых неосознаваемых восприятиях, приписываемых всем без исключения монадам, включая монады физических тел. Он делает прямой выпад против линии Декарта: хотя Картезий верно предположил наличие в уме человека врожденных идей, он и его последователи ошиблись, не "внедрив" и во все, что существует вне человека, "неосознаваемые восприятия", т. е. определенную степень духовности. Ее Лейбниц также называет стремлением (в оригинале — appetition). Стремление, правда, не всегда достигает "цельного восприятия" (toute la perception), хотя и тяготеет к этому. Благодаря наличию таких восприятий, т. е. перцепций и стремлений, монады в определенном смысле можно было бы уподо­бить душам, замечает Лейбниц. Однако более разумным он считает назвать их просто монадами, или, используя еще аристотелевский термин, энтелехиями. Под "энтелехией" издавна понимали движу­щий принцип, "изначальную силу", совершенство, самодовление, самодостаточность. Именно эти свойства Лейбниц и приписывает монадам.

Итак, Лейбниц делает принцип монад именно универсальным основанием философии. Монады выступают: как "истинные ато­мы" бытия природного универсума (онтологический аспект); как субстанция человека, позволяющая объяснить и его тело, и душу (антропологический аспект); как источник сознания, скрытого (перцепция) или явного (апперцепция) (гносеологический аспект); как нравственная самость (этический аспект); как источник самодвижения, саморазвития, постоянной изменчивости мира (динамический, в тенденции — диалектический аспект); как осно­ва логического, метафизического, научного объяснения (методоло­гический, научно-теоретический аспекты). И хотя такого четкого обозначения аспектов у самого Лейбница нет, в свете последующего развития философии и истории философии их вполне оправданно различают⁹.

Синтезирующий характер понятия и концепции монад проявля­ется и в том, что монадология, как было сказано, воплощает в себе и требует единства и всех общих принципов Лейбницевой филосо­фии. Рассмотрим эти принципы подробнее.

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ ФИЛОСОФИИ ЛЕЙБНИЦА

Лейбниц вводит и обосновывает следующие принципы-законы: 1) универсальной взаимосвязи, всеобщей законосообразности, необ­ходимости, порядка; 2) принцип различий, или индивидуации;

3) тождества, или закон противоречия; 4) достаточного основания; 5) непрерывности; б) предустановленной гармонии; 7) совершенст­ва созданного Богом мира как лучшего из миров. Они-то скрепля­ют воедино и окрашивают в совершенно особые тона и картину природного мира, и философию человека, и этику, и религиозную концепцию Лейбница.

Структура принципов философии у Лейбница такова, что они взаимосогласуются, дополняют друг друга, причем в ряде случаев не путем простого продолжения, а в смысле противополагания, контраста. Можно утверждать: принципы в целом образуют в Лейбницевой философии подвижное, напряженное, диалектическое единство, что для философии XVII в. было большим новшеством. Это, по Лейбницу, и принципы научно-философского познания, и всеобщие законы самого Богом творимого и устрояемого мира.

Из божественного попечительства над миром Лейбниц выводит универсальную, неразрывную связь всего со всем. Одно тело не отделено и не отмежевано от остальных. Оно — кирпичик в едином здании мира. И душу, по Лейбницу, Бог с самого начала создал так, что она "представляет" происходящее в теле; а тело в свою очередь сотворено так, что выполняет "распоря­жения души" (§ 6 «Теодицеи»). Идея "репрезентации", т. е. изо­бражения и воплощения в каждом сущем всего мира, лейтмотивом проходит через философию великого мыслителя. Вместе с тем универсальная взаимосвязь не означает некоей неразличимой моно­литности мира: об этом Лейбниц позаботился, обосновав принцип различия, или индивидуации. Но, утвердив его, мыслитель — по контрасту, по противоположности — постулирует также и прин­цип тождественности неразличимых вещей. Следуя традициям логики, философ трактует его как закон противоречия, точнее, непротиворечивости, запрета на противоречия. Последний же пе­реливается в "великий закон достаточного основания", как его называет Лейбниц. Вот как он сам объясняет смысл и связь этих принципов: "Великой основой математики является принцип проти воречия, или тождества, т. е. положение о том, что суждение не может быть истинным и ложным одновременно, что, следователь­но, А есть Л и не может быть не-А. Один этот закон достаточен для того, чтобы вывести всю арифметику и всю геометрию, а стало быть, все математические принципы. Но чтобы перейти от матема­тики к физике, требуется еще другой принцип, как я заметил в сво­ей «Теодицее», а именно принцип необходимости достаточного ос­нования, гласящий, что ничего не случается без того, чтобы было оснввание, почему это случается скорее так, а не иначе"¹⁰. Соглас­но закону достаточного основания, каждое событие имеет свои, и притом уникальные условия, свои необходимые предпосылки, что относится и к природе, и к человеку — к его деяниям, поступкам, истинам, заблуждениям.

Принцип непрерывности (частным случаем которого является непрерывность духов, или цепи перцепции) Лейбниц также считает фундаментально важным и для науки, и для философии. Принцип этот развивает и дополняет идею всеобщей и необходимой взаимо­связи, привлекая внимание к проблеме обоснованности переходов, связующих звеньев между различными уникальными сущими, сфе­рами, состояниями. Принцип непрерывности — будучи общефило­софским, метафизическим, логическим — получил также блестящее подтверждение и развитие в научных, особенно математических исследованиях самого Лейбница.

Согласно принципу непрерывности, нельзя, настаивает Лейбниц, допускать "в мире существование пустых промежутков, hiatus'oB, отвергающих великий принцип достаточного основания и заставляющих нас при объяснении явлений прибегать к чудесам или чистой случайности"!!. Принцип учит, что "настоящее таит в себе в зародыше будущее и всякое настоящее состояние естествен­ным образом объяснимо только с помощью другого состояния, ему непосредственно предшествующего"!². Непрерывность, по Лейбни­цу, проявляется не только в последовательности событий и вещей. "В явлениях, существующих одновременно, имеет место и последо­вательность, хотя воображение замечает одни только скачки..."¹³. Этот принцип-закон повелевает искать плавные переходы даже и там, где они не видны или еле заметны.

ИДЕАЛИЗМ ЛЕЙБНИЦА

Лейбниц был убежденным противником материализма. Для идеалиста Лейбница непреложно, что в рамках философии дух имеет первенство перед материей, дух, вернее души — перед телами. С помощью материального как принципа нельзя, по Лейбницу, удовлетворительно объяснить единство, универсаль­ность, непрерывность мира: это значило бы свести дух, души к материи, к телесному. Между тем духовное, по Лейбницу, имеет свои особые законы, которые ставят души выше изменений, про­исходящих в материи. . А вот благодаря имматериальной, духов­ной субстанции и принципу неосознанных восприятий универсум как бы собирается в прочное одухотворенное, значит, живое един­ство, которым легко управляет Высший и наисовершеннейший Дух, т. е. Бог.

С помощью такого рассуждения Лейбниц мыслит преодолеть и дуализм, и материалистический монизм. Но тех, кто усомнился бы в найденном философско-методологическом способе их преодоле­ния, Лейбниц стремится убедить, ссылаясь в конечном счете на теологический и телеологический принцип предустановлен­ной гармонии, широко распространенный в философии его време­ни. Итак, Лейбниц, развивая уже упомянутую выше более общую идею "репрезентации", применительно к проблеме души и тела обосновывает своего рода изоморфизм, т. е. мысль о том, что Бо­гом изначально предустановлено соответствие субстанций тел и душ. И подобно тому, как каждое тело затрагивается всем, что происходит во Вселенной, так и наша душа в конечном счете выражает Бога и Вселенную, все сущности и все существования. В силу чего "взаимное соотношение" субстанций выглядит как их "общение" — "единственно в этом и состоит связь между душой и телом," — поясняет Лейбниц!⁴.

ИДЕЯ "ЛУЧШЕГО ИЗ МИРОВ" И ЕЕ ЭТИЧЕСКИЕ СЛЕДСТВИЯ

Из того, что Единое Существо, т. е. Бог, является основанием сущности и существования в мире и что он действует "физически и свободно", вытекает, по Лейбницу, кардинальное следствие: такое существо не могло сотворить мира лучшего, чем тот, который уже им сотворен. "Таким образом, — заключает Лейбниц, — мир пред­ставляет не только удивительную машину, но — поскольку он со­стоит из духов — и наилучшее государство, где обеспечены все возможное блаженство и всякая возможная радость, составляющая их физическое совершенство"¹⁵. Эта концепция Лейбница вызвала и у его современников, и у мыслителей следующих столетий мно­жество резких возражений, а то и насмешек. Но Лейбниц и сам предвидел возможные критические аргументы и как бы загодя по­лемизировал со своими противниками. А эти критики напоминали: люди часто бывают несчастны и умирают в мучениях. Мир скорее похож на хаос, чем на стройный и мудрый порядок. Лейбниц при­знает такие взгляды отнюдь не беспочвенными. Но он призывает подойти к делу глубже. Его контраргументы достаточно интересны и заслуживают внимания.

Человеческий мир, рассуждает Лейбниц, — это мельчайшая часть универсума и кратчайший миг истории. Почему же, "обладая столь малым опытом, мы осмеливаемся судить о бесконечном и веч­ном..."¹⁶? К тому же люди под "лучшим из миров" неверно пони­мают мир, состоящий из одного благого, доброго, приятного и т. д. Между тем такой мир был бы однообразным, а однообразие, моно­тонность не были бы достойны мудрого Бога. Сплошные удоволь­ствия, если бы только их люди получали от жизни, быстро бы утомили и пресытили человеческие существа. Как люди, испыты­вающие несчастья, закаляются в испытаниях, так и природа, пребывающая в напряженном противодействии добра и зла, действия и страдания, красоты и уродства, как раз в це­лостности и разнообразии становится прекрасной и целе­сообразно устроенной. "Брошенное в землю зерно страдает, прежде чем произвести плод. И можно утверждать, что бедствия, тягостные временно, в конечном счете благодетельны, поскольку они суть кратчайшие пути к совершенству"¹⁷. Человеческое бытие подчинено закону "красоты и общего совершенства божественных творений", ему же подчинен и весь универсум: "...совершается из­вестный непрерывный и свободный прогресс, который все больше продвигает культуру (cultum). Так цивилизация (cultura) с каждым днем охватывает все большую и большую часть нашей зем­ли"¹⁸. Правда, Лейбниц не отрицает ни одичания, ни разрушений и падений цивилизации и культуры. Но ведь и они — по закону раз­личий, контрастов — толкуются как составные элементы замысла Бога и сотворенного лучшего из миров.

Теологическая идея лучшего из миров имеет у Лейбница прямое этическое продолжение. Она должна внушить человеку жизненный оптимизм, моральную стойкость в преодолении невзгод и несчастий, дать ему облагораживающее и успокаивающее созна­ние причастности к общему божественному порядку Вселенной. Следует помочь человеку активно бороться со злом, для чего нуж­но научить людей встречать зло с открытыми глазами, выделяя и различая виды зла.

Различие между моральным злом и добром, исходящее, разуме­ется, от- Бога, чрезвычайно важно еще и в том смысле, что оно от­теняет необходимость и величие человеческой свободы. "Все действия Бога спонтанны. Несомненно, что каждому человеку при­суща свобода совершения любого поступка, т. е. того, что он сочтет наилучшим"¹⁹. Проблему свободы Лейбниц связывает с вопросами о необходимости, возможности, случайности. "С древнейших времен, — пишет он, — человеческий род мучается над тем, как можно совместить свободу и случайность с цепью при­чинной зависимости и провидением"²⁰. Душа создана Богом так, что она как бы является зодчим, свободно творящим мир человече­ской жизни. Но наибольшая свобода открывается человеку тогда, когда он сознательно действует как разумное суще­ство. Разум повелевает человеком в той же мере, в какой человек распоряжается своим разумом. "Детерминироваться разумом к луч­шему — это и значит быть наиболее свободным... Выступать про­тив разума — значит выступать против истины, потому что разум есть система (enchainement) истин"²⁰.

Мы подошли, таким образом, к учению о познании, разуме, истине, т. е. к теории познания Лейбница.

Полное название направленной против локковского «Опыта...» книги Лейбница — «Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии».

ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ ЛЕЙБНИЦА. «НОВЫЕ ОПЫТЫ...»

Работа Лейбница построена в форме живого философского диа­лога (что еще раз подчеркивает платонистические ориентации ее автора). Некий Филалет, защищающий и развивающий филосо­фию Локка на основе его «Опыта...», вступает в полемику с Тео- филом, в свою очередь опирающимся на систему Лейбница. Их фи­лософская полемика — острая, резкая, но по форме уважительная и по содержанию конструктивная — следует проблематике и струк­туре локковского «Опыта...». Разберем, в чем состоят существен­ные стороны лейбницевской критики.

Существуют ли принципы, врожденные человеческому духу? Этот вопрос, поставленный, что называется, ребром в первой главе Первой книги «Новых опытов...», вводит в самый центр уже зна­комой нам полемики выдающихся мыслителей XVII в., где в одном лагере были "иннативисты" (сторонники концепции врожденных идей) во главе с Декартом, а в другом — их критики: Гассенди, Локк и другие авторы. Лейбниц в этом споре — в главном — на стороне иннативистов, однако его защита врожденного знания достаточно своеобразна. Лейбниц уже не принимает натуралистического по сути, или реалистического, представления, согласно которому врожденные идеи физически, или "реально", наличны где-то в мозгу или уме, душе человека. Разумеется, Лейб­ниц и его современники еще никак не могли обсуждать эти пробле­мы в плоскости, родственной изысканиям современной генетики; впрочем, и она до сих-пор не предложила по данному вопросу ничего ясного и определенного. Лейбниц склонен отвергать как натуралистический иннативизм, так и тяготеющий к натуралистиче­скому сенсуализму локковский символ души как tabula rasa. Более доказательным и перспективным ему кажется иннативизм, осно­вывающийся на толковании необходимых идей разума как неких чистых возможностей, потенций: это своего рода "живые огни, вспышки света", "нечто божественное и вечное"²², что всегда пред­варяет столкновение наших чувств с окружающим миром."

Припомним, что Декарт причислял к врожденным идеям необ­ходимые истины науки. Лейбниц согласен с этим. Однако в ответ на недоуменные утверждение и вопрос по-локковски мыслящего Филалета: "Это покажется очень многим странным. Неужели можно утверждать, что самые сложные и глубокие науки врожде- ны?" — Лейбниц разъясняет: "Их актуальное знание не врождено, но врождено то, что можно назвать потенциальным (virtuelle) зна­нием, подобно тому как фигура, намеченная прожилками мрамора, заключается в мраморе задолго до того, как их открывают при об­работке его"²³.

В полемике с Локком Лейбниц обсуждает и вопрос о врожден­ном характере правил нравственности. Он согласен, что есть такие практические нравственные правила, которые не врожденны и об­ладают лишь относительной, временной, фактической значимостью. Однако необходимые правила нравственности — те, которым как истинам привержена большая часть человечества, — все же сущест­вуют, и они врожденны. Их принимают, хотя и в разных формули­ровках, Библия и Коран.

, Локковскую концепцию простых идей, основанных якобы ис­ключительно на чувственных впечатлениях, Лейбниц опровергает с помощью резонного аргумента: "...эти чувственные идеи просты лишь по видимости, так как, будучи неотчетливыми, они не дают разуму возможности различить то, что они содержат в себе"²⁴. Отно­сительно таких идей, как пространство, протяжение, фигура, движе­ние и покой, происхождение которых Локк возводит к комбинации различных чувств, Лейбниц (вслед за Декартом) резонно замечает, что "это идеи чистого разума, имеющие, однако, отношение к внешнему миру и осознаваемые нами при помощи чувств"²⁵.

В теории познания позиция Лейбница была, таким обра­зом, вариантом рационализма, противопоставленного кон­цепциям наиболее влиятельных сторонников эмпиризма и сенсуализма (Гассенди, Локк). Используемое Локком крылатое выражение, служившее принципом эмпиризма: "нет ничего в интеллекте, чего раньше не было бы в чувстве", — Лейбниц допол­няет именно в духе рационализма: кроме самого интеллекта. Но ценно, что великий ученый и философ анализирует недостатки как эмпиризма, так и прежнего рационализма и пытается предложить новую концепцию познания и истины.

Лейбниц вовсе не отрицал важной роли ощущений, непосредст­венной интуиции, т. е. того, что в кантовской философии будет впоследствии отнесено к способности созерцания. Более того, Лейб­ниц развивал далее теорию "чувственных понятий", показав, что из-за неизбежного вмешательства чувств существует и порой даже образует опору познания смутное, приблизительное знание, а так­же представление о вероятном. Такое знание он отличал от истин­ного. Лейбниц выстраивает следующую схему понятий, имея в виду ясность или смутность заключенного в них знания. Эти критерии в принципе восходят к Декарту, но Лейбниц не считает их вполне надежными, полностью применимыми к реальному знанию, в том числе и научному. Речь скорее может идти о своего рода логико- гносеологическом идеале. Понятия, по Лейбницу, бывают (см. работу 1684 г. «Размышления о познании, истине и идеях»):

ясные темные

смутные отчетливые

неадекватные адекватные

символические ^^^^^ интуитивные

Понятия, причисляемые к адекватным и интуитивным, характеризуют, по Лейбницу, высший вид познания. Однако добыть такое познание очень трудно, если вообще возможно. Эта классификация также показывает, что Лейбниц не был односто­ронним и жестким рационалистом и что из честной полемики с вы­дающимся философом Локком он многое извлек для обогащения рационализма. Чувственно-символические, созерцательно-рефлек­тивные, интуитивные, относящиеся к воображению аспекты и фор­мы познания играют в лейбницевской системе немалую роль. (Впрочем, то же можно сказать и о декартовом или спинозистском рационализме, если не сводить их концепции к упрощенным "учеб- никовым" схемам.) След воздействия эмпиризма можно найти и в знаменитом лейбницевском делении истин на истины факта и истины разума. Истины факта Лейбниц — в определенном согласии с Гоббсом или Гассенди — готов возвести к опыту. Как и весь опыт, выражающие его истины факта случайны, вероятност­ны. К ним ведет индукция. В обычной жизни и в естествознании часто строятся и фигурируют именно такие истины. Весьма важно, что даже законы естествознания, поскольку они не содержат в себе непререкаемых необходимости и всеобщности, могут быть, по Лейбницу, сочтены всего лишь истинами факта. Для их "добыва­ния" достаточно опереться на закон достаточного обоснования.

Иначе, разъясняет Лейбниц, обстоит дело с истинами разума. Для их обоснования нужны законы логики (например, закон тож­дества, или закон противоречия), но не только они. Всеобщие истины — а таковыми являются, по Лейбницу, основопо­лагающие истины математики и логики — не могут быть выведены путем индукции из опыта. Эти истины суть конст­рукции разума, его создания, но никак не произвольные, а подчи­ненные строгим логическим и математическим правилам анализа (расчленения на элементы), их синтеза, приведения к единству. Как именно осуществляется такое конструирование, опирающееся и на природу, но в еще большей степени на сам разум, — тому учат математика, логика, метафизика. Немалым подспорьем служат и те разделы естествознания, где эмпиризм долгое время видел поле собственной деятельности — где трактуются, например, такие понятия, как пространство, время, величина, фигура, движение. И оттуда исходят если не сами истины разума, то новые импульсы к их пониманию и построению.

Великий Лейбниц как бы завершает тернистый путь философии XVII в. и передает XVIII столетию ту эстафету, которую впослед­ствии переняли Кант и Гегель.